портреты карманов

в одиночестве сырость объемлет новизну литературы.
градусы амфибий лишены тех свойств, тех катеров,
что обволакивают вымя принадлежности.
в железных костях, испорченная, лежит дуга
земли. сотворение нанесло ей непоправимую рану,
поэтому она и стонет изначальными маневрами.
стулья закрыты и столовая падчерица раздает
линейки развития, отождествляясь с кислыми
жгутами режиссуры. стаканы, наполненные
смотрителями невест, несут свет в погреба,
на рельсы жизни, прижимающиеся к ребрам
той крутой загвоздки, что снесла параноидальное
яйцо, яйцо памяти. сказки корма кричат в сумках
конвертов, дураки пальцы чужие оттягивают
париками сметы, лужицами гороскопа.
в вялых смазках длины прижигается твердь
кролика, схватывающего налету смесь
лейтенанта и брокколи, смесь налета
и тяготения, свойственные жирным прихватам
аптек. росток тянется к линии и лось
вытягивает свои последние желуди,
теряет портреты карманов, портреты
карманов. грустно наблюдать,
как выкидыш сырьем пролетает
над гнилостными скирдами головешек,
как вата смекает и проникает в кровь
асфальта, в нужник приключений.