Монокль. Повесть. ч. 14

        Владимир Попов

        МОНОКЛЬ

        (повесть)

        часть 14

= = = = = = = = = = = = = = = = =

                ЛАМПА В САДУ
                (окончание)
Действующие лица: http://www.stihi.ru/2019/03/27/5613
Действие 1, картина 1: http://www.stihi.ru/2019/04/01/6278
Действие 1, картина 2: http://stihi.ru/2019/04/04/4501
Действие 2, картина 1: http://stihi.ru/2019/04/08/7160
Действие 3, картина 1: http://www.stihi.ru/2019/04/11/4631

                Д Е Й С Т В И Е    Т Р Е Т Ь Е
                К а р т и н а    в т о р а я

Декорация первой картины. На лавочке сидят Белокуров и Мария Кузьминична в чёрном платке. От крыльца по дорожке рассыпаны еловые ветки.

М а р и я   К у з ь м и н и ч н а

Вот и Иван Егорович ушёл…

Б е л о к у р о в
(курит)

Я утром захожу в баню, а он лежит на скамье: свернулся калачиком, как в утробе матери – коленки к подбородку подтянул… Сначала я не понял ничего, а потом смотрю… смерть. Собрался с духом: положил его, как следует – по-христиански. Чемоданишко его открыл – документы ведь нужны – а там две книжки его стихов. Одна называется «Вечерня».

М а р и я   К у з ь м и н и ч н а

Ну и что?

Б е л о к у р о в

Вот тебе и что! У нас посчитали бы, что таких поэтов пруд пруди – у меня их вот сколько!
(усмехается)
Иван Егорыч, Иван Егорыч!– хоть бы что сказал… А то всё ваньку валял: «вот когда я служил у Мясницкого…»

М а р и я   К у з ь м и н и ч н а

А может это не его – уж больно человек-то был хороший?

Б е л о к у р о в

Да я уже узнал всё: книги изданы в Германии, в «Посеве».

М а р и я   К у з ь м и н и ч н а

И что теперь будет?

Б е л о к у р о в

Да ничего не будет… Мои книги при мне истлеют, а его маленькие надолго останутся…
(достаёт маленькую книжечку)
На вот, посмотри.

М а р и я   К у з ь м и н и ч н а

Не про меня писано… я ведь неграмотная.

Б е л о к у р о в

Я и забыл.

М а р и я   К у з ь м и н и ч н а
(рассматривает книжку)
Может быть подарите? На память об Иване?

Б е л о к у р о в

Не могу я… Прости – не могу!
(как будто решившись, громко)
Я ж несчастный человек: всю жизнь писал. Горы наворотил! А радости-то и нету.

М а р и я   К у з ь м и н и ч н а

Что ж ты так горюешь-то? Человек ты важный: всё у тебя есть, что захочешь, то и исполнится.

Б е л о к у р о в

Этот не исполнится… К счастью и к сожалению. Это от меня не зависит. В моём возрасте тяжело начинать с самого начала.
(вздыхает)

М а р и я   К у з ь м и н и ч н а

Ну, и хорошо! Ну, и слава Богу!

Б е л о к у р о в
(медленно повторяет)

Ну, и сала Богу!
(пауза)

М а р и я   К у з ь м и н и ч н а

А что-то Егорушки Голованова давно не видать?

Б е л о к у р о в

Голованов-то? В больнице лежит твой Егорушка. Поймали его и избили: он на надгробье Пастернака гвоздём крест выцарапывал, и его захватили за этим занятием. Не столько избили, сколько испугали. А он человек слабый.
(неожиданно для себя)
Знаешь что, Мария Кузьминична, давай с тобой завтра съездим в больницу к Голованову: гостинца отвезём, а? Запряжём мою «Волгу», а то она затосковалась в конюшне. Сажем Ваське: «Запрягай, идол, Вороного!»

М а р и я   К у з ь м и н и ч н а

Да как же не поехать-то? Соберёмся и поедем – вот возрадуется!

Б е л о к у р о в
(достаёт из кармана плоскую бутылку коньяка, пьёт из горлышка)
Чему я в жизни научился – это пить коньяк. Его лучше пить маленькими глоточками и без закуски. Из стаканов никогда не пил – Бог миловал. Попробуешь?

М а р и я   К у з ь м и н и ч н а

Да нет уж! В молодости на пробовала, а теперь уж и поздновато.

Б е л о к у р о в

А зря, Мария Кузьминична, погода мерзкая – осень! Глубокая, беспросветная: листья совсем опали, скоро дожди пойдут.
(ещё раз прикладывается к бутылке. Пауза)
Заплакать хочу, а не получается.

М а р и я   К у з ь м и н и ч н а

А я за тебя поплачу, сынок. Поплачу и помолюсь за всех ушедших и живущих на белом свете. Да уж немного мне плакать-то, видно, осталось. Скоро уйду… Ты меня похорони по-хорошему: я и деньжонок отложила на крайний случай, и бельишко приготовила – перестирала и перегладила – в чемодане возьмёшь. Ты сам присмотри.

Б е л о к у р о в

Да что ты, мать!
(обнимает её, допивает бутылку до дна, раскачивается и поёт)
«Побудь со мной ещё немного…» Марь Кузьми…, у тебя мать была? Никак не могу вспомнить лицо матери – плывёт, плывёт – слёзы помню на лице, а лицо уходит…
(совсем опьянев)
Иван… подлец! Надо мной издевался: смотрел, как я корчусь в огне, и хохотал… Умер в моей бане: свернулся кренделем… Из себя гения корчил – Хлебников! Их хлебом не корми, толь бы в бане помереть… Табличку прибьют: «Здесь умер великий русский поэт»! Тропу проложат от ворот к бане – всю траву потопчут. А я ворота на замок: пускай они в дыру головановскую лезут – туда им и дорога!
(сползает с лавочки на землю, кладёт голову на колени Марии Кузьминичны, она сидит, словно каменная)

(Медленно гаснет свет)

Э П И Л О Г

Сцена слабо освещена. В глубине тёмный силуэт дачи. Горит одно окно на втором этаже. Через некоторое время гаснет и оно. В полумраке из-за левой кулисы выходит Белокуров: он одет в телогрейку, шапку, сапоги. В левой руке держит лампу, словно фонарь – в проволочном каркасе. В правой руке колотушка. Идёт медленно через сцену. Слышно, как шуршат листья под ногами. Поднимается то ли туман, то ли дым от костра. Он закрывает Белокурова совсем, и тогда свет лампы тускнеет. Белокуров идёт через эти плывущие клочья, помахивая лампой, словно кадилом. Молча проходит через всю сцену. Шуршат листья, слышны порывы ветра и чёткий звук колотушки: тук-тук, тук-тук, тук-тук!

З а н а в е с