Рассказ- Смех из под маски

Фельетонист, его называли просто фельетонист, ибо никто не знал его настоящего имени, все знали его смех вылетающий из ровного горизонтального разреза у рта на его маске, но никто не знал его имени. Он надевал свою маску у зеркала каждый раз, когда выходил на улицу. Чуть выше среднего роста человек - иногда в шляпе поверх маски, гордо и надменно вышагивал по дороге от своего дома к площадке, где из раза в раз собирался он, Фельетонист, читая свои фельетоны, и его увлеченные - с улыбками на лицах - слушатели.

-...я так понял, что вся эта кафедра, полностью, была заполнена такими-же людьми, абсолютно объятыми со всех сторон своими предрассудками и невежеством, людьми не пожелавшими отказаться от своих заблуждений в пользу предложенной мною объективности, выбрав сладкую пелену комфорта, а любой кто делает такой выбор - неизбежно запутывается и теряет способность мыслить здраво и не замутнено, всё больше и больше приближаясь, скажем, к этой собаке. Народ сидящий на лесенке небольшого амфитеатра - начал цинично ухмыляться.
-Я уже представляю этого милого пса в качестве ректора их кафедры, за трибуной, во фраке, только шерсть посреди головы нужно выбрить, и я думаю подмены никто не заметит.
Народ заухмылялся ещё активнее, в зале послышались короткие смешки.
-Ты, мой четвероногий друг, наверное тоже думаешь что та мазня была настоящими картинами? тоже смело шагнул бы в толпу неполноценных? Ну что-ж, не буду подвергать несчастную собаку тем-же издевательствам, каким в упомянутом мною месте подвергают науку. Они столь-же нетерпеливы к ней, как к примеру вон тот придурок вдали. Он указал пальцем на человека сидящего в беседке на холме, на приличном расстоянии от места выступления. -Он раз из раза сидит там и просто пялится на природу, очевидно пытаясь справить впечатление мудреца в уединении, что-ж, печально когда это впечатление пытаются справить чем-то, помимо разумных мыслей.

Люди сидели наклонившись к оратору, и буквально заглядывали ему в рот через небольшой вырез в деревянной маске. Трудно было сказать, интересна ли людям история о дискуссии фельетониста со студентами некой кафедры, которая закончилась его оскорблениями последних, или-же всё-таки их восхитил и заинтересовал его образ - циничного разоблачителя в маске, из под которой вылетают на крыльях уверенных интонаций разного рода замечания, нещадные завуалированные оскорбления, цинизм, и некий, словно картинный - смех. Образ некого Мефистофеля, Воланда, Фаланда, ещё один образ представший под взором публики - являющийся очередным воплощением известного персонажа.

Лицедей продолжал. -Даже по их взгляду заметно, что они не могут принять совершенно ничего нового, они не могут приподнять страничку своих предрассудков что-бы увидеть неприятную, не картинную, шокирующую правду, такой взгляд имеют только коровы в стойле, бараны на кухне восточного ресторана, и, пожалуй, военные. Толпа засмеялась, то ли действительно увидевши в словах фельетониста остроумную шутку, то ли пытаясь показать свою принадлежность к столь манящему числу циничных потрошителей правды.

-Такие как они бояться заглянуть под человеческую кожу, боятся даже представить что под их гладкой кожицей есть мышцы, сосуды, кровь, им тяжело это представить - потому-что они бояться это представить, боятся познать то, каков их организм, и организм их родни на самом деле, понять что они обнимают, понять чему они признаются в любви. Таким как они можно загнать любое...впрочем, если есть дураки, почему бы их не использовать? Сказал фельетонист и окинул взглядом сидящую перед ним публику. Некоторые из них тотчас закивали, а некоторые словно услышав некую скрываемую, и невероятно истинную истину - даже захлопали в ладоши.
-На этом я предпочту закончить, умные всё додумают сами.
Толпа окончательно залилась аплодисментами. Человек встал, сдвинул края своего пальто друг к другу, и вытянувшись лицом посмотрел вдаль, так что из под его маски стала видна худощавая шея.

***

Ярко-зелёные тополиные серёжки усыпали каменную дорогу на пути фельетониста, он шагал всё ещё не сняв маски, ибо по привычке делал это только в условии отсутствия всяких глаз, помимо его собственных, отраженных в зеркале на стене его дома, который он снимал на те многочисленные деньги, которые приносили ему его выступления.

Дом лицедея представлял собой большое четырехэтажное здание, которое не так давно считалось домом местной интеллектуальной элиты, в этом доме он занимал два этажа. Первый этаж этого здания был поделён на две части, между которых располагался широкий и просторный коридор, путём которого все жители дома входили и выходили из него, за коридором ухаживал уборщик, заодно убиравший и поляну перед строением.

Фельетонист шёл мимо забора окружавшего эту поляну, и засматривался на красоту здания. Он поднялся по небольшой каменной лестнице и толкнул дверь ведущую в упомянутый коридор - дверь ударила колокольчик, оповещая присутствующего в коридоре уборщика о том, что кто-то вошёл. Он тут-же развернулся что-бы прилежно встретить своим вниманием входящего - но случайно задел локтем правой руки высокую деревянную стойку, и она, вместе со стоящей сверху малиновой краской - полетела вниз. Фельетонист среагировал на это и отскочил назад - но этого оказалось мало, и вылетевшая из банки краска попала ему на плечо и на маску. Уборщик очень занервничал - двинулся к вошедшему, и не поняв бессмысленность действия - поначалу даже вытянул руки к облитому краской съёмщику. Лицо уборщика терзало сожаление, и он не знал что сказать. Фельетонист молча осматривал своё дорогое чёрное пальто, и машинально отряхивался даже там, куда краска не попала.
Спустя несколько секунд молчания уборщик заметил:
-Ой, мне сначала показалось что у вас что-то с кожей, что её почти нет, простите. Возможно это из-за маски. Окончательно обратив на неё внимание - через пару секунд сказал уборщик.
-Простите, пожалуйста. Добавив затем. Впрочем, его сожаление выветрилось спустя пару секунд, после того как отряхнувшийся фельетонист, уставившись на него своим деревянным лицом - испачканным малиновой краской - осыпал его оскорблениями, самым легким из которых было слово: сволочь.
-...сволочь, ты что творишь? возмущался фельетонист.
-Я нечаянно. Сурово ответил ему уборщик.
Фельетонист снова машинально отряхнулся. -Такие дегенераты как ты даже представить не могут, что находится у человека под кожей, вы трепещите от вида подкожных мышц и сосудов.
-От чего? задал вопрос уборщик.
Поначалу лицедей проигнорировал вопрос уборщика, и продолжил: -Такие как вы слишком сла...
-Придурок, (выпалил уборщик) даже с точки зрения твоего биологизма - это обоснованно, ибо это закономерная реакция.
-Что ты сказал, ноль?
-Если на самом человеке, или на другом человеке - нет слоя кожи - это значит что на него кто-то напал, возможно дикий зверь, следовательно нужно уйти поскорее вон, для чего нужен испуг, тем более это относится к женщинам, на чей срок жизни - недолгий в былое время - накладывался срок беременности, делая её при этом абсолютно беспомощной.
Уборщик говорил словно отчеканивая каждое слово, произнося слова с абсолютной чёткостью и слышимостью.
-В рамках чего не остается чего-либо, помимо испуга, и того, что-бы убежать, а не стоять и разглядывать. Идиот.
Фельетонист с ненавистью посмотрел на уборщика, ожидая что тот сдвинется с его пути, но уборщик стоял нерушимо и смотрел ему прямо в глаза, сквозь округлые вырезы в маске - словно не замечая её. Фельетонист обогнул его и ругаясь пошёл к себе в комнату.

***

Пальто было положено на большой деревянный стул с изысканной оббивкой, и фельетонист подошел к зеркалу. Буквально на целой половине маски теперь красовался след малинового цвета, он с трудом, казалось - маска словно прилипла к лицу из-за пота - снял маску, и пошёл с нею в ванную комнату. Он опрокинул на неё струю горячей воды - но краска никак не хотела отмываться. Он тёр её мочалкой, тряпкой, полотенцем, но даже спустя несколько десятков минут - что-либо не менялось. Фельетонист вышел из ванны с маской в руках, и тяжело вздыхая бросил её на кровать, с раскинутыми руками свалившись на спину рядом с ней.
-Надо будет похлопотать об увольнении этого ублюдка.

***

Ночной дождь превратил тополиные серёжки в маленькие кораблики в морях своих луж, и фельетонист хлюпая по воде затесавшейся между мощёных камней - вновь шагал в сторону своего амфитеатра, где его ждала покорная публика. Он прятал своё лицо за высоким воротом и шляпой, что-бы никто не увидел его маски - замазанной потускневшим малиновым цветом, хотя что с того, думал он, если всё равно грядет предстать в ней перед ещё более широкой публикой?

Он неспешно, горделиво, так, словно каждый элемент его вида и его окружения был под его абсолютным контролем, и подчинялся его задумке - прошагал к широкому креслу посреди амфитеатра, и сел в него. Толпа переглядываясь не слишком громко аплодировала ему, удивляясь изменениям на его облике. Улыбок не было, казалось, все хлопают только потому, что на них иной раз поглядывал сам фельетонист, или потому, что хлопали сидящие рядом. Очередное, но не самое обычное из его выступлений - если можно назвать обычностью постоянные провокации - началось.

-Начнем с писем которые я получил от вас, мои любознательные друзья. В первом (приподнял прямоугольник письма вверх, сжимая его за верхний правый угол) меня спрашивали о другом, очередном ректоре упомянутой мною кафедры.
Внезапно из зала раздалось: -Вас после вчерашнего выступления о ректоре, попросили рассказать об еще одном глупом ректоре? в зале послышался смешок.
Темные глаза сквозь отверстия в малиновой маске - уставились в уже стихнувшую толпу. -Да, попросили. Возможно это был кто-то из студентов. Сомневаетесь в реальности? меньше читайте государственные газеты мой друг...Так вот, продолжил фельетонист, спустя короткую паузу, залившись в своём привычном исследовательски-разоблачительном тоне.
-Выглядел старый дурак так, словно антураж он подбирал по неким необъяснимым для чистого разума, магическим критериям. Вся его двойная борода смотрящая на юго-запад и юго-восток, была словно неким, не знаю даже, излучателем дурного вкуса, возможно он придавал ей некоторое буквально магические значение, как и огромным пуговицам на его пальто, как и уродливому платку, очевидно - мартышка полагает что её скотская работа достойна каких-либо церемоний, а возможно - пытается справить впечатление на окружающих макак.
Из другой части зала послышался голос, и на этот раз окруженные малиновой краской глаза - поймали говорящего мгновенно. -Но разве вы не наряжаетесь? не пытаетесь справить впечатление на других?
-Пытаюсь, и у меня это прекрасно получается. Моё отличие в том, что я признаю то, что являюсь мартышкой, моё отличие в том что я честен, и помимо обезьяньих танцев - изучаю себя и других.
-Слабовато для своеобразного энтомолога, вы более похожи на такую-же мартышку, с такой-же иллюзией о том, что она что-то понимает. Кажется он над нами издевается. Заявил кто-то.
-Нет мой дорогой. Ответил фельетонист. Вы возможно таким образом пытаетесь приблизить желаемое, но боюсь я не смогу принять участие в вашем небольшом действе. Уймитесь, понюхайте что-то, что вас успокаивает. Закончил он, и человек недолго глядя на него совершенно безэмоциональным, и даже усталым взглядом, пожал плечами так, будто ожидал увидеть от фельетониста большего.
Тот продолжал:
-Он с таким упорством отказывается от возможности вникнуть в суть человеческой жизни, что я думаю его с легкостью, и он сам это примет, можно будет обвести вокруг пальца. Впрочем, если есть дураки, почему-бы их не использовать? отметил фельетонист. Тут несколько человек вздыхая поднялись, и неспешно вышли из зала. Фельетонист оставался со слегка опустевшим залом на протяжении всего своего оставшегося выступления. Казалось, люди сидели лишь из-за того что им больше некуда пойти. Он лишь сопроводил уходящих столь-же колкой как остальные фразой: -Люди всегда уходят, потому-что не хотят слышать правду, она им не удобна, как мышцы под кожным покровом обезьяны, самодовольно назвавшей себя человеком.

***

Фельетонист курил на задней площадке амфитеатра, где почти под открытым небом был собран немногий инвентарь для выступлений. Сквозь дымку он натолкнулся взглядом на знакомую беседку, вдали на холме, где неизменно сидел некий повернутый к нему спиной человек. Изысканные ботинки зашлепали по почти просохшей под полуденным солнцем траве.

-Выгнали? первым встретил его сидящий в беседке.
-Меня? нет, я не неудобная, колкая истина, что-бы меня выгонять. Ответил ему фельетонист без тени раздумий.
-Какой обходительный человек. Улыбаясь заметил некто.
-А человек не должен быть...
-Да-да, я понял. Прервал его некто. -Почему решили навестить меня? продолжил он затем.
-Уже полдень, а я ещё ни над кем не издевался. Почему вы не смотрите на меня?
Человек перевел свой взгляд на фельетониста, посмотрел несколько секунд, а затем вновь отвернулся и стал смотреть туда, куда раньше.
-Мои речи не кажутся вам интересными? впрочем, вполне ожидаемо, я видел...
-Пришли разоблачить меня как я погляжу. Сказал человек, и посмотрел на деревянный пол беседки, выдержав небольшую паузу. -А что если я?
-Вы? переспросил фельетонист. -Боюсь в этом искусстве меня мало кто способен обойти.
-Я попробую.
-Что-ж, попробуйте, я надеюсь ваши реплики будут адекватными.
-Адекватные вашей сути реплики - можно вести только залезши на стол, и разбив верхнюю часть бутылки об один из деревянных брусков.
-Оригинально. Сдержанно удивился фельетонист. -Почему-же?
-Вся ваша речь иррациональна, всё ваше построение выводов, все ваши смыслы находятся к заложниках вашего образа. Вы мыслите слишком эмоционально, все ваши тезисы являются следствием иррационального желания соответствовать образу циничного вскрывателя правды, причем даже за тоннами весьма скверной беллетристики - этих смыслов оказывается минимум. Вы подстраиваете выводы, и избираете факты из действительности так, что-бы их провозглашением можно было навеять на слушателя пелену впечатления, эффекта, пленяющего бессильный ум. Вы не способны даже на вариативность, вы не способны даже разнообразить свои реплики, так пОшло указывающие зрителям на столь нужное вам - понимание ими того - каким циничным, и каким злым вы являетесь. Без образа, без этой защитной реакции превентивного принципа действия - все ваши тезисы покажут себя, и толпа поймёт насколько дешёвыми они являются.
Человек закончил, а потом снова безмолвно перевёл взгляд куда-то вдаль. -Я предпочел бы не слушать ваши речи, господин фельетонист, они напоминают мне о том, что я видел уже тысячи раз.

***

Лужи от ночного дождя окончательно растворились под напором солнечных лучей. Человек в маске шагал по дороге усыпанной тополиными серёжками, направляясь к себе домой. Он держал в руках охапку писем, в одном из которых шла речь о том, что завтра его выступление не состоится. Подойдя ко входу в коридор здания в котором он жил, он внимательно посмотрел сквозь размытое дождем стекло двери - нет ли кого-нибудь за нею. Весенний ветер прижимал то один то другой угол ворота к его щекам. Он поднялся к себе в комнату, привычным движением снял с себя пальто и отправил его на изысканный деревянный стул, прижатый к стене. Фельетонист подошел к зеркалу.

Он смотрел в свои всё еще держащие облик весенней улицы глаза, сквозь вырезы в полу-малиновой маске, и находил в них некоторую странную для себя раздраженность. Впрочем, он быстро её отбросил, а после бессмысленно и рефлекторно оглянувшись - начал снимать маску. Он расстегнул ремешок у себя на темени, и потащил пальцами за деревянные края - но маска не снималась. Он наклонился вниз, словно желая обратить на свою сторону гравитацию, и потащил маску ещё раз, несмотря на это - маска не поддавалась. Он поднял голову и посмотрел в зеркало перед собой: в зеркале красовались всё ещё блистающие весенним днём - испуганные человеческие глаза, в окружении безжизненного дерева маски. Он вновь потянул за неё - не отводя взгляда от своих глаз - и вдруг, он услышал знакомый смех, знакомый как ему, так и каждому из его прежних слушателей и читателей, циничный и издевательский, исходивший из маленького горизонтального разреза, в нижней части его деревянной маски. Смех Мефистофеля, изысканно разоблачающего каждое заблуждение и каждую слабость обычных людей.