Е. Ермакова. Взгляд молодого филолога. Март-2019

Елена Ермакова

«Острая форма» поэзии?

Взгляд молодого филолога на избранные стихотворения из лонг-листа конкурса БЛК, мартовский тур 2019 г.

[Примечание редколлегии БЛК:
Эксперт мартовского тура Леонид Фокин дал прочитать стихи лонг-листа своим молодым коллегам по редакции журнала "Тропы". На избранные стихотворения лонга откликнулась Елена Ермакова – студентка I курса Московского педагогического государственного университета. Обзор делался по анонимному файлу. Полные ссылки были восстановлены при подготовке текста к публикации.
В журнале «Тропы» опубликованы интервью, которые Елена взяла у литературоведа Олега Федотова http://clck.ru/FZbmm  и поэта Александра Крупинина http://clck.ru/FZbmm ]

Не секрет, что стихи как произведение искусства представляют собой систему – и если какая-то ее часть «хромает», то другая должна довешивать. Возьмем это за основу ввиду «отсутствия якорей» или сложности их определения в современной поэзии. Осмысливая ряд произведений из мартовского лонг-листа  БЛК, я волей-неволей искала ситуацию, когда содержание и форма работают друг через друга на замысел автора.

В стихотворении «Билась» строки, хоть и написанные в свободной форме, содержат рисунок образов – круг.

ФАТИМА ПАНФИЛОВА «Билась»
http://www.stihi.ru/2019/03/02/964 номинатор Диана Рыжакова
билась лбом об источник света
думала это и есть счастье
панцирем покрыто
недостижимое
падала с высоты
падала с высоты потолка
падала на верстак где тиски дедовы
падала ниже где ящики с золой
золы нужно много бабушка говорит
плакала стучалась не отвечал никто
скатывалась на пол
на полу поле
что в поле пустом пользы
дождь выйдет-польёт
выльется да не весь
бог весть почему
здравствуйте тяпки
здравствуйте грабельки
мотыги лопаты
серпы и косы
и ты
земля

Образы неба и земли как границ человеческого мира начинают и замыкают стих, а между ними бьется человек, зажатый в тиски. Нам наглядно представлена идея стихотворения – замкнутость человеческой жизни, за «панцирь» которой невозможно заглянуть. Система образов стихотворения удачно обращена к быту дедушек и бабушек. Скупые на слова строчки подцепляют новые слова, наращивая смысл, как конструктор. Кажется, героине, как и строкам, свободно падать, не удается, ведь она постоянно цепляется за предметы мебели, быта, пока её не поймает земля и пространство открытых гласных не сменится согласными. Рифме автор уделяет меньше внимания, но следует отметить внутренние рифмы-созвучия (стучалась – не отвечал, да не весь – бог весть).
Продолжает тему падения стихотворение «Туманное», в котором «постель из аналогий», куда так хочется упасть героине, оказывается, наоборот, беззвучной.

АННА МУН «Туманное»
http://www.stihi.ru/2018/11/02/9414 номинатор Наташа Дубрау

Туман, туман... Над рамою дороги
Так мягко стелет – хочется упасть
В беззвучную постель из аналогий,
Во влажную, клубящуюся пасть.
Лететь, лететь, считая этажи,
Под бряцанье последнего трамвая,
В кармане семечки, в спине – ножи,
И холодно, и больно, что живая.
И пустота вокруг подобна сну,
И город там внизу огнями вышит,
И ты сейчас спасёшь меня одну
Из всех летящих с этой старой крыши.

«Туманное» в смысловом плане как раз не многослойное – в противовес возможностям аналогии. Чувствительность отзовется и на тему, и на ножи с трамваями, и старую крышу, но прочувствовать состояние автора, как ни парадоксально, после прочтения не получится. Падения чужого человека в физическом мире оказывается недостаточно. А ведь можно было и как дождик у Глеба Горбовского «в рассвет туманный поредеть и перестать»… По-моему, эта аналогия сильнее …

Движение в сторону ясности и удобства восприятия характеризует поэзию нулевых, прибавляя к этому неожиданность и точность попадания поэтического мейнстрима, о котором пишет Мария Степанова (заметка «Про нулевые», На простоту и точность фраз, в силу частоты их повторения или любовного принятия читателем затесавшихся в современных поэтических текстах, опирается стихотворение «Только черный костюм».

ВАСЕЦКИЙ АНТОН * * * ("Только черный костюм...")
http://www.stihi.ru/2019/01/10/360 номинатор Евгений Овсянников

* * *

Только черный костюм.
Никакого другого костюма.
Прогуляться к мосту.
Замереть, к огражденьям чугунным
примагнитив больной позвонок
поясничный, как школьник,
что, последний звонок
ожидая, подпер подоконник.

Он, конечно, глубокий знаток
иссушающих болей,
злых депрессий, стреляний в висок,
вековых меланхолий.
Поражен острой формой поэзии,
словно холерой,
или ласковым лезвием
неходового размера.

Он стоит в переполненном зале
застыв, и картина
блещет перед глазами:
вернувшись назад через длинный
временной интервал,
он сравнит изменившийся город
с тем, который не подозревал,
что окажется дорог.

Встанет, как ресторан,
прогоревший на зимних дисконтах,
покосившийся башенный кран
на краю горизонта,
мост у речки у чертовой
с выряженным одиночкой,
нацепившим все черное
летом, включая сорочку.

Трогательное, «неходовых размеров», покосившееся, драматичное, сыгранное под самого себя… стихотворение ищет опору в окружающей действительности. Нет формы – или это «острая форма» поэзии? Нет борьбы, нет поиска у героя, кроме попытки найти хоть что-то похожее на себя вокруг. Неприметное стихотворение «перечитывается» как эксперимент и квалифицируется мной как стихотворение-портрет, которое само стремится стать образом своего предмета.
Новым героем современной литературы взамен асоциального стал сосед, «парень с нашего двора». Интересно, связано ли с этим следующее стихотворение?

АЛЕКСАНДР ПЕТРУШКИН «Сосед»
http://www.stihi.ru/2016/11/01/6241 номинатор Ильдар Харисов

Размежеваться. Что там, Боже мой, сосед, ты говорил горящими волнами,
другими человечками, когда, как хворост неба всеми языками
мне вылепил и дочь, и мать, и дом, и тарантас простуды. В эти хрипы
что приходило? – мне не отличить, не рассмотреть – темна моя обитель,
черны сосуды, то есть скуден я, и вороват язык. В твоём ли сите

лежу теперь прозрачный и немой, скрипящий всей кирзой, соприкоснувшись
с твоим прощением, а что точней – с виной моей. Стыдом в дыхание раздувшись,
я всё расту смертельным леденцом и слова восхитительного ядом,
и падаю к земле твоей лицом – снежком твоим, в твоё горенье, рядом
со мной лежит твой хворост, в смысле свет, как циркуль и окружность звездопада.

Но имя чудно! – что тебе с него? – на поиски ты вышел спозаранку,
и видишь, как убогая свирель зализывает словом твоим ранку.

«Сосед» – стихи, в которых мысль структурирована, а идеи и образы «борются», выводя правду, насколько на это способен «вороватый» язык. Человек, словно крестьянин, когда-то размежевавшийся с «соседом», оказывается вдруг совсем рядом с ним, кому не нужно имя, с его хворостом света, но затем – опять оставлен, убог в своей «темной обители». Второе пятистишие спорит с первым, а две завершающие строки возвращают к началу. Образ небесного хвороста связывает две части стиха.
За повторяющиеся образы в речи, умело переплетаемые в конце, словно за ветки в быстром потоке воды, цепляешься в стихотворении «Офелия», написанном как бы двумя сонетами нестандартной формы: опрокинутым усеченным (первые десять строк) и опрокинутым полным (строчки 11-24).

ЮЛИЯ ДОЛГАНОВСКИХ «Офелия»
http://www.stihi.ru/2019/02/01/9693 отборочный тур для резидентов БЛК

Офелия лежала вниз лицом,
а я плыла — рекою и отцом
Офелии, отцом её ребёнка,
плыла и пела — жалобно и тонко,
и тонкой струйкой лёгкая вода
входила в лёгкие. Качались города —

дрожал размытый контур королевства,
как будто в мареве июля — только вместо
тягучих солнечных лучей текла вода,
входила в лёгкие. Качались города —

зеркальный шар катился по реке,
и волосы Офелии в руке
моей текли плакун-травой,
опутывали пальцы, за собой
тянули в омут, погружали в плоть,
качали, словно люльку, зыбкий плот,

но я плыла — а что мне оставалось? — плыть
Офелией, рекой, отцом, ребёнком,
зеркальным шаром — быть или не быть —
звучащим жалобно и тонко

всегда, везде, когда-то, где-то.
...Взорвался пурпуром разбуженный цветок —
персты покойницы впиваются в висок,
и я плыву — не заревом, но светом.

Если стихи – случай познания далекого через близкое и попытка сказать правду, в них неизбежно будет просвечивать эта «борьба» – и «построчная», и на уровне неидеальных идей. Когда что-то отвергается, а затем опять подтверждается, то это замыкает круг – форму, через которую можно увидеть гармонию.
Кинематографичный, романтический образ воздуха, спорящего с мальчишкой на плакате, в произведении «Скверное» никак не гармонирует с листьями от Cavalli, оперным либретто и портретом Грея, которым едва ли могут желтеть листья.

СТОЛЕТОВ «Скверное»
http://www.stihi.ru/2019/03/05/3488 квота ГР за редактирование отборочного тура

Деревья, напялив шмотье от Cavalli,
Вдоль уличных ликов листвой ликовали,
Но был тот перформанс оценен едва ли
Затоптанной бытом толпой.
А воздух, страдающий ветра одышкой,
Ругался до одури с наглым мальчишкой
Плаката с ограды, но понял, что лишка
Хватил и застыл, как слепой,
Лишившийся трости.

                С удвоенной силой
Надсадно закашлял и листья носил он.
И все это намертво в кадре застыло.
И был этот снимок – лишь твой.
Но волей-неволей в глухом сентябре том
От оперы жизни забыто либретто
Под кроной, желтеющей Грея портретом.
Да знает ли новая осень об этом,
Вокруг пораскинув листвой?!
 
И в этой не ясной тебе пасторали,
Забыв, что опять наступаешь на грабли –
А ты навсегда этой жизнью отравлен,
Но нет на замену другой –
В густом а'капелью звучащем хорале
Дождя, словно Карл, что забыл о коралле,
Упрись, что есть силы, в бумажный кораблик
Своей оловянной ногой.

Формалисты придумали термин утруднение для метафоры. Но здесь смысл и без того с трудом просвечивается в вывернутости строк. Фотография, опера, портрет, роман, сказка – не много ли в шкафу предметов, за каждым из которых своя система образов? Любой текст вписан в систему культуры, и появившиеся осенние деревья  вызывают определенные читательские ожидания… Если «неясную пастораль» в лице увядающей поры можно принять – то Cavalli и прочее «европейское» упорно перетягивают в другую сторону.  Не скрывается ли за этой двойственностью то, что автор сам не до конца разобрался в том, о чем пишет? Мне, в свою очередь, неясно, о чем же текст – неизбежной старости, ложных ценностях общества или проблеме Востока и Запада?

Не претендуя на истину в последней инстанции, добавлю: хочется, чтобы стихи были поиском – глубоким, бесстрашным к откровениям, – которому, конечно, нужна форма, какие бы приемы ни использовались, – а не только болеутоляющим средством или лихим карнавалом. Хотя ясно, конечно, что язык всегда экспериментирует и «все выдержит»…