Антология арабской поэзии

Из сирийской поэзии

                Низар Каббани

              Хлеб, гашиш и луна

Когда на всем Востоке нарождается Луна,
И крыши белые увиты сонными цветами,
Простым торговым людям не до сна.
Они уходят в ночь, чтоб торговать
                химерами и  снами.
Их ждет новорожденная Луна.
К вершинам гор бредут толпой,
Лепешки, музыку берут с собой
И трубку от кальяна -
Орудие дурмана.
Что в нем находят?
Ведь умирают, лишь Луна восходит.
Что делает с тобой, моя страна,
Лилово-бледная Луна?
Страна, рождавшая Пророков,
Вдруг стала родиной пороков,
Торговцев снами,
Зелье жующих,
Мечтающих о райских кущах.
Луна, что сделала ты с нами?
Свое достоинство теряем,
Когда мы взоры к небу обращаем.
Что небо?
Пусть Земля нам будет пухом,
Нам, нищим духом.
О, сколько нас умрет, когда Луна взойдет!
Святых могилы потревожим.
Быть может,
Придадут нам силы святых могилы,
Накормят рисом нас и нарожают нам детей,
В моей стране, стране простых людей.
Цветные коврики расстелим,
Обкуримся дурманом и поверим
Надолго и без срока.
Дурманом, что зовется роком,
Так буднично и просто без затей
В моей стране, стране,
                стране простых людей.
Ты – зримый идол, повисший в небе,
Которому не верят,
Ты морфия кристалл.
Ты стал для нас дурманом,
Ты стал для нас обманом,
Духовным зелием, гашишем стал.
Ты стал для нас истоком.
Для миллионов на Востоке,
Для тех, которые не чают в тебе души,
Ты – стебель анаши.
Когда же темнота в ночную тень уходит,
Завеса с глаз спадает,
И полная Луна восходит,
Восток вдруг в одночасие теряет
Свое приличие и благородство.
Я вижу свой народ,
Что пляшет босиком
И верит в судный день и многоженство.
Народ годами не знавший хлеба.
Одни химеры.
Народ, живущий не в райских кущах;
В домах из веры.
Болезней царство,
Где нет лекарства,
Где каждый знает,
Что умирает,
И свет лиловый
Ему знакомый.
В моей стране наивность плачет
И с плачем умирает.
Лишь на Луну взирает,
Рыдает.
Лишь рабский уд на сцене заиграет,
«Ляяли»   запевает
И умирает,
Под мотив «ляяли»,
А на устах «ниляли»
Так просто без затей
В моей стране, стране простых людей.
Тягучие мотивы,
Невыносимо
Тягучие мотивы,
В которых весь Восток скрывает
                свой позор.
История, мечты ленивы,
Пустые небылицы, вздор.
Все тянется, жуется,
А на поверку остается
Неполноценность как у Фрейда,
И героизм по сказкам Абу Зейда.

*  *  *

                Гадалка
                (Читающая чашку)

Она сидела за столом, гадала на кофейной гуще,
Судьбу пыталась предсказать.
Мой мальчик, не грусти, послушай,
Что я хочу тебе сказать:
Написано тебе – любить всю жизнь.
Кто умер, безрассудно полюбив ; шахид.
Твоя судьба предрешена:
                дорога и война.
Мой мальчик!
Ты будешь умирать так часто,
Как часто будешь ты любить.
Все женщины Земли тебе подвластны.
Ты будешь жить,
Но возвратишься, как король, несчастным.
Мой мальчик!
В твоей судьбе пребудет женщина одна.
Ее глаза! О, милосердный Боже!
Ее уста на виноградины похожи.
Ее улыбка музыка любви.
Но хмуры небеса твои,
Удел предсказан,
И путь туда заказан.
Мой мальчик!
В волшебном замке спит
               принцесса сердца твоего.
Туда попасть – великий труд.
Прекрасен сей чертог,
               нет недоступнее его.
Там стража у ворот,
Цепные псы свой замок стерегут.
Мой мальчик!
Крепко спит любимая твоя.
Ей очень долго спать.
В покои не войти, косу не расплести,
Ограду сада не сломать.
А кто посмел – пропал;
Кто попросил ее руки – пропал,
Пропал, пропал.
Гадала я всегда, как много я гадала!
Но не читала никогда
Такой судьбы, как твоя чашка, не читала.
Гадала я всю жизнь, гадала,
Но не видала никогда
Такой тоски в глазах я не видала.
Написано: ходить тебе всегда
В любви по лезвию кинжала,
Быть одиноким, как улитка,
Плакучей ивой, грустью быть,
И в море страсти выходить
Без парусов: с душой- открыткой.
Написано тебе: любить мильоны раз,
                и все напрасно,
И возвратиться, как король несчастным.
Она сидела за столом, гадала на кофейной гуще,
Судьбу пыталась предсказать.
Мой мальчик, не грусти, послушай,
Что я хочу тебе сказать:
Написано тебе:  любить всю жизнь.
Кто умер, безрассудно полюбив, - шахид.

*  *  *

Ногти алые вонзи мне в шею.
Послушным ягненком не будь.
Сопротивляйся сильнее,
Делай же что-нибудь.
Когда я вулканом ночным взорвусь.
Не сдавайся, будь строптивой всегда.
Где твоя хитрость? Из уст
Самые сладкие – те, что говорят «никогда»,
Самые пресные те, что уже сказали «да».

*  *  *

           Твое тело – мое государство


Даруй любовь и попроси любви взамен,
Куда же боле?
Ты мой сладчайший плен,
Сладчайшее безумие неволи.
Ты тень кинжала на моей груди,
Ты сгусток крови, приступ боли,
Ты корабля крушенье.
О, море, погоди
Тянуть меня в свою пучину.
Моя кончина –
Предвкушенье.
Воскрешенье впереди.
*
Наидревнейшая столица грусти –
Это я
И боль моя.
А государство – твое тело,
И нет мне дела
До карты мира,
И до эмиров
Мне не нужны чужие страны.
Лишь боль моя – моя страна,
А раны –
То фараонов письмена.
Я отправляюсь караваном боли В Китай по воле

Моих халифов из Дамаска,
И там как в сказке
И я, и боль моя, и все мои напасти
Бесследно сгинем у дракона в пасти.
*
Эдем души моей, ты мой апрель,
Морской песок, весенняя капель,
Оливковая роща,
Финик сочный.
Я – лед, ты – пламень.
Я камнем вниз,
Ты – птицей ввысь.
Кошмары мучают – покрепче обними,
А темнота пугает – темноту уйми.
Мне холодно – укрой
И расскажи мне сказку
Как в детстве песню спой,
Приляг со мной
И будь со мной.

* * *

Я в поисках отечества
Для своего виска от сотворенья мира
И женщины,
Чей волос на стене
Напишет вязью мое имя
И сотрет,
Любви безумной, что меня сожжет
На солнечной орбите.
И женских губ - превратно не судите -
Пусть для меня будет наградой
Блестеть на тех губах
Немеркнущей помадой.
*
Ты дней моих круженье
И глаз моих свеченье,
Тенистая прохлада сада
И терпкость винограда
Я мостик,
Что небрежно брошен под откос
Лимонным запахом к ногам твоим.
В ночи твоих волос
Я гребень из слоновой кости.
Я капелька дождя, которую оставил
Октябрьский ливень шумный
В забытой книге.
Та книга до сих пор раскрыта.
Скакун кавказский
Твоей любви безумной
Меня бросает под свои копыта.
*
Придай мне сил,
Придай мне мужества и воли.
О скольких женщин я любил,
Не счесть имен.
А здесь сладчайший плен,
Сладчайшее безумие неволи.
Ради тебя я прошлое забыл,
Все метрики земные
Перечеркнул.
Страшась измены.
Уснул,
Не перерезав вены.



                Бейрут, любовь и дождь


Любое место выбери себе,
Кафе любое,
Глазницами окон, буравящее море.
Любое место выбери себе.
Я безоружен пред тобою
И лебединой вечной долей,
Что плещется в глазах твоих.
В Бейруте дождь,
В Беруте дождь.
Сегодня он для нас двоих.
Войдешь продрогшая,
Улыбка на губах.
В зубах травинка.
Вся кофточка промокшая
И окуньки-дождинки
Всплывут в моих зрачках
И упадут в ладони.
На глади моря,
Зеркалах витрин и листьях клена
Дождем ночным зеленым
Ты мой портрет напишешь,
Услышишь
Голос мой влюбленный.
Бальзамом, миртом, розовой водой
Мне душу успокой
И одеялом, сотканным
               из вспышек молний
Меня укрой.
В плаще из серых туч ко мне приди
И стоном стока водосточных труб
И громовых раскатов
Найдешь меня, словно Христа распятым
На своей груди.
Так обними меня
И пусть потом нам что угодно говорят,
Ты поцелуй меня на площади,
Там где разбросаны
Обрывки прожитых любовных писем,
Безумства фетв и лицемерия султанов.
И пусть потом и обвиняют и корят.
Мы не услышим.
А в полночь под луной
Волчицею завой,
Разбереди былые раны,
Дай болью насладиться,
Неистовством волчицы
И тенью смерти той,
Что нас пока обходит стороной.
Когда в Бейруте дождь,
Моя тоска ветвится,
А грусть слезится.
Приди ко мне
В зеленой кофте шерстяной
И пальмами-руками обними,
Мою тоску уйми,
Приляг со мной, усни.
Мы оба под водой.
Я ничего пока что не решил.
Веди меня куда захочешь,
Оставь меня там, где захочешь.
Купи газет, вина, карандаши.
И пачку сигарет.
Не выдавай секрет,
Молчи.
Ведь все это ключи
К ветрам, аллеям,
Переулку без названья.
Немного полюби меня,
Немного полюби меня.
Пожалуйста, быстрее.
Ну а теперь,
Теперь уж можно и потише.
Я остров в океане
Губ твоих
Ты слышишь:
В Бейруте дождь,
В Бейруте дождь,
В Бейруте дождь
Для нас двоих.
Любовь в Бейруте карту не попросит.
Купи мне домик  на песке,
В Бейруте иногда дома такие продают
Найди отель, где у любви фамилию не спросят,
Гитары и певца ночной приют.
*
Куда бы нас с тобой любовь ни завела,
Мне все равно: что ад, что рая кущи.
Любовь в Бейруте как Аллах
Всесуща,
Вездесуща.



                Адонис

                Начало поэзии

Что может быть прекрасней,
Когда сбиваешь с расстояния засов
И убираешь вехи.
Одни подумают, что это зов,
Другие – эхо.
Что может быть прекрасней
Быть оправданием и тьмы, и света,
Началом слова, окончанием его.
Одни подумают, что пена это,
Другие – естество.
И нет прекраснее когда
- И нет пути иного –
Когда ты путеводная звезда
Безмолвия и слова.

*  *  *

                Начало произношения


Ты можешь спросить лишь о том, как тебя привечали,
Дорогу обратно прочесть по слогам.
Но парус – тоска о далеком причале,
Неясный сигнал берегам,
Уж порван, и судно уходит ко дну.
Ты можешь нагнуться и громко сказать: я тону.

*  *  *


                Ничего, кроме безумия

Я замечаю его сидящим на окне моего дома
Не спящим среди не спящих камней.
Он как ребенок, которому сказала колдунья,
Что в море есть женщина,
Которая унесла его историю в перстне
И вернется,
Когда погаснет огонь в камине,
И ночь растает от его грусти
В золе камина.
Я обнаружил историю на черном знамени, плывущем как облако.
Я не пишу историю, я, тоскующий по огню, бунту, по
Колдовству животворящего яда.
Мое отечество - эта искра и эта молния во мраке неизбывного
 Времени.



                Из книги «Ода неясным ясным вещам

                Ода Ему


Он пытается научиться тому, как заря
Рисует себе ложе, чтобы ей было на нем удобно.

Деревья были книжками и тетрадками,
Поля были учебными классами.

Он постоянно пытался
Проскочить между ног у ветра,
Чтобы повторить шум его шагов.

Он очень глубокий,
Но почему же эта глубина не может вместить в себя больше одного цветка.

Он знает птиц, которые при помощи своего голоса
Перелетают с ветки на ветку.

Его тело – капкан,
Но он и не пытается охотиться.

В городе есть еще один город.
Так он и ходит между двумя его коленями.

Время от времени он раздевается
И не находит ничего надеть на себя кроме слов.

Уезжает,
Выходит из своих шагов
И заходит в свои сны.

Утомляется.
Собравшись отдохнуть, не находит ничего кроме тени.

Хочет скрыть свою тоску
И поручает это ветру.

Не успеет мудрость чему-то научить,
Как опыт не оставляет камня на камне.

Ночь прижала к груди его тоску
И начала расплетать ей косы.

Он дружит со страхом,
Но всего лишь одно мгновение,
Когда выходит из тьмы.

Он рисует карты,
Но они разрывают его на части.

Он закрыл дверь,
Но не для того чтобы сковать свою радость,
А для того, чтобы освободить грусть.

Говоря о смерти, он сказал:
Прирученный жеребенок,
Стоит в передней моих дней.

Не говорит, а зажигается.
Скупой на слова,
Щедрый на искры.

Его зола откровение для огня.
Его огонь – откровение для времени.

Ему неинтересны вещи, пасующие перед ним.
Он неинтересен вещам, перед которыми он пасует.

Он спросил жизнь:
- Когда ты станешь моей подругой?
Жизнь ответила:
- Когда смерть станет твоим другом..

Всякий раз, когда он пытался стереть свои воспоминания,
Появлялось настоящее, чтобы стереть его.

Всякий раз, как он атаковал свое сердце, чтобы прояснить будущее,
Его окружала армия воспоминаний.

Ограда, которая его защищает –
Это забор, который его огораживает.

Замкнутый круг.
Разве твоя кровь, человек –
Твой единственный свет?

Его шаги разговаривают с его пылью,
А пыль разговаривает с ним.

Он слышит солнце, которое беседует с днем,
Слышит день, который беседует с ночью.
Слышит как ночь кричит: я не слышу.

Даже сам ветер
Не может дать ему посох, на который он смог бы опереться.

Он оставил голову кружиться в бездне забвения
И выплыл на берег памяти.

Он говорит: луна – озеро, а его любовь – корабль,
Но берег сомневается.

На его руках умирает солнце.
Он не хочет чтобы его накрыл саван ночи.

Море своим постоянным волнением
Научило его выходить из себя,
Чтобы оставаться в себе.

Он – глаз,
Который укрывается в тени только своих ресниц.

Его радость – это он сам,
Придумывающий струны для своей грусти.

Его грусть – это скакун
Вот-вот выбросит его из седла.

То, что он ищет,
Всегда не то, что он находит.
Поэтому ему всегда трудно отыскать желаемое.

Его успех –
Это как раз его неспособность
Достичь успеха.

У него есть время
Войти  во время
Только вертикально.
Ода дню и ночи
День закрывает ограду сада,
Омывает ноги, надевает абаю,
Чтобы встретить свою подружку ночь.

Рассвет подкрадывается еле слышно
На его плечах капельки крови,
В его руках роза: вот-вот  завянет.

Шумно занимается заря.
Руки ее открывают книгу времени,
А  солнце переворачивает страницы.

На пороге вечера
День разбивает свое зеркало.
Чтобы заснуть.

Дни –
Письма, которые пишет людям время,
Но без слов.

Каждый день
Солнце рождает ребенка, имя которому утро.
Но он живет очень недолго.

Мгновения – волны времени,
А каждое тело – берег.

Время – ветер,
Дующий со стороны смерти.

Ночь застегивает рубашку земли,
А день ее расстегивает.

Это рассвет.
На балконе цветы протирают глаза,
А в окне рассыпаются косички солнца.

День видит руками,
А ночь всем телом.

Если бы день заговорил,
То начал бы с ночи.

Рука ночи живет
В сплетении кос уныния.

Зима – одиночество,
Лето – переезд.
Весна – между ними мост.
И только осень присутствует во всех временах года.

Время – гора, на которой живет и день, и ночь.
Только день поднимается на гору, а ночь идет в гору.

День может спать
Только в объятиях ночи.

Луна не спит
На балконе ночи.

Моей грусти дано
Быть ночью в ночи.

Прошлое – это озеро
Для одного купальщика – памяти.

Свет – это одежда,
Которую иногда шьет ночь.

Рассвет – это единственная подушка,
На которой обнимаются день и ночь.

Свет работает только наяву.
Тьма работает только во сне.

Ночные сны –
Это нити, из которых мы ткем дневные одежды.

 
Ода одиночеству
Одиночество – сад,
Но с одним деревом.

Со времен детства
Здесь, по этой дороге
Шли мы – мой друг поэт и я.
Удивительно его шаги все еще проступают в пыли.

Моя дружба – для нарцисса.
Но моя любовь – для другого цветка.
Я не стану его называть.

Жаждущий
Рассказывает
Только о воде, до которой мне не добраться.

Загадочное и без тайны –
Загадочное.

Уходи,
Чтобы продолжать быть вопросом.

Я люблю ветер.
Он любит изможденную землю.

Если ты делаешь
Только то, что ты хочешь,
То как мало ты сделал!

Я предпочитаю предательство слов
Верности камней.

После подъема падение? Не верю.
Высота любит лишь высоту.

То, что ты говоришь себе,
Ты говоришь и другим,
Даже не подозревая об этом.

Я знаю
Лишь то,
Что я чего-то еще не знаю.

Говорят – подражать легко.
Ах, если бы я смог быть похожим на море.

Я постоянно забываю о том, чем владею,
Чтобы суметь освободиться от того, что владеет мной.

Один – единство бесконечности.
Много – бесконечное единство.

Иногда
Ты не в состоянии попасть под свет солнца,
И тебе светит свеча.

Я хочу, чтобы моя способность желать
Была больше, чем способность достигать желаемого.

У одинокого мужчины одно крыло.
У одинокой женщины подрезанные крылья.

Хорошо, я выйду из одиночества,
Но куда?

Я стою перед зеркалом
Не для того, чтобы увидеть себя,
А для того, чтобы убедиться,
Что то, что я вижу, – это я.

Радуга поклялась
Навсегда стать бродягой,
Потому что потеряла свой первый дом.

Вчера, проснувшись,
Я увидел как солнце протирает глаза
Стеклом моего окна.

Я говорю: солнце – это еще одна тень,
Но у меня нет доказательств.
Я говорю: луна – это еще один свет,
И свидетельств этому предостаточно.

У моих прошедших дней есть кладбище,
Но там нет ни одного покойника.

Нет ничего удивительней памяти:
Это сад, где растут разные деревья,
На которых нет ни одного плода.

Все слова, которые я знаю,
Превратились в лес грусти.

Иногда я чувствую,
Что пропасть, к которой я подхожу,
;Уже моих шагов.

Я признаю свою ошибку
И считаю, что она то и была истиной.

Каждый раз, когда я спрашиваю, разрываюсь на две части:
Вопрос и я.
Вопрос ищет ответ,
А я ищу другой вопрос.

Почему в ту ночь я почувствовал,
Что небо – это ночная гитара,
А звезды – оборванные струны?
- Потому что я спал один.

Теперь я знаю
Почему тьма иногда хвалит
Тех, кто мечтает только о свете.

Я слушаю колокольчики слов.
Они объявляют о моем третьем рождении.

Все, что я не написал, забыл.
И теперь оно пишет меня.

Пиши.
Это самый лучший способ
Прочесть себя и прислушаться к миру.

Скажи  «Доброе утро» своему пути,
Если ты хочешь,
Чтобы твоим попутчиком было солнце.

Я восстаю против пламени, которое управляет мной.
Пламя, которым я управляю, восстает против меня.

Я открываю озеро забвения
И топлю в нем свою историю.
Прошло время,
Чтобы быть собой, чтобы узнать кто ты есть.
Твое детство больше не вернется.

Подари мне свое лицо. Я подарю тебе свои стремления.
Шум прибоя станет обещанием:
Значит, ты, море, сможешь быть моим водителем.

Чтобы стать братом утру,
Надо подружиться с ночью.

Что мне делать с этим небом,
Которое вянет прямо на моих плечах.

Чтобы в тебе загорелись леса образов,
Достаточно согреться огнем смысла.

В начале была пара,.
Потом была первая ошибка. Ее назвали единица.
Я буду писать слово «пара»,
Как если бы я рыл колодец.
Я буду произносить это слово,
 Как если бы надеялся, что вот-вот забьет вода.

Все вокруг него горит:
Воздух в огне, вода в огне.
Откуда тогда этот холод,
Которым веет от его членов,

Ты можешь спрятаться от всего,
Но не от времени.

Ода неясным ясным вещам

Женщины -
Тучи, проливающиеся слезами.

Жизнь - это эликсир смерти.
Поэтому никогда не старится.

У отчаяния пальцы,
Которые ловят
Лишь мертвых бабочек.

Деревья -
Шали на талии горизонта
Их почки как сосцы.

Чайки:
Летающие хижины,
Огороженные берегами.

Свет не защищается.
Свет нападает или сдается.

У тучи есть мысли,
Которые диктует молния,
А доводит гром.

Море может
Танцевать и спать только обнаженным.

Необычное – то же привычное, спящее
В постели наших снов.

У горизонта много лиц
По количеству глаз, смотрящих на него.
У света много тел,
Но всего одно лицо.

Любовь, вечность, проходящая как одно мгновение.
Ненависть – мгновение, которое длится целую вечность.

Правило – это   постоянно
Повторяющиеся исключения.

Море всегда навеселе.
Поэтому мы никогда не видим его стоящим прямо.

Куда бы мы ни приехали будет земля,
И это всегда встреча.
Куда бы мы ни приехали, будет время,
Но это всегда расставание.

Берег использует свое время,
Чтобы оставаться неподвижным.
Волна использует свое время,
Чтобы всегда быть в движении.

У моря нет времени
На разговоры с песком.
Оно постоянно занято воспитанием волны.

Небо – это шляпа,
Которую можно надеть на любую голову.

Снег
Друг усталости,
Брат старости.

Туча не кричит, не говорит,
Но все скажет.

Если бы море было лесом,
То слова – птицами.

Прах – брат тела,
Друг  духа.

Преходящее – это то, чем ты ошеломляешь.
Вечное – это то, чем ошеломляют тебя.

Все живые существа приходят к смерти,
Кроме человека.
К нему смерть приходит сама.

Безнадежность – привычка,
А надежда – что-то новое.

Более далекий свет
Ближе к нам, чем более близкая тень.

Расстояние чаще всего предрассудок.

Нет, жизнь только диктует,
А печать ставит смерть.

У радости есть крылья,
Но нет тела.
У грусти есть тело,
Но нет крыльев.

Вода - вечно юная.

Камень поет во сне.

Тень цветка –
Увядший цветок.

Сидя рождается тень.
Стоя рождается свет.

Роза радует глаз,
Ее аромат радует сердце.

Мечта – единственный невинный,
Который не может жить, не скрываясь.

Письменность – недостроенный дом
Для бездомной семьи по имени алфавит.

Скалы не слушают песню моря.

Зима очень обрадовалась,
Когда вернулась домой
И начала читать то, что написала осень.

Иногда
В ожидании воды
Поле отращивает ногти.

Я чищу слова, которые падают из уст неба.
Но почему-то их назвали падшими.

Звук – это занимающаяся заря речи.

У солнца есть дом
И нет пути.

Тело солнца – его свет.
Солнце - обнаженная женщина
В полном своем облачении.

Да, свет поклоняется,
Но другому свету.

Мысль всегда возвращается.
Поэзия всегда в пути.

Послание цветка – это его аромат,
И передает он его шепотом.

Тайна самое красивое из жилищ,
Но не годное для проживания.

У тумана один глаз и одна нога.
У него нет рук.
У тучи же тело без изъянов.

Море – это роща, которая танцует.
Туча – это роща, которая ползет.

Волны – это гитара,
Со струнами-берегами.

Птицы отказываются петь
В полях, которые не умеют молчать.

Туча – это книга.
Ее пишет вода для одного читателя –земли.

Пеной волны пишут
Письмена на бумаге берега.

Тень точно знает о существовании света.
Свет только догадывается о том, что тень есть на самом деле.

Свет – это тело,
От которого мы видим только руки.
Вода – это тело,
От которого мы видим только лицо.

Тень рождается увечной.
Свет же улетает , не успев родиться.

Свет – это тетрадь природы,
В которой она пишет симпатичными чернилами.

Свет как ребенок в своей кроватке.
Единственное его оружие – беззащитность.

Солнце клонирует свет,
А он каждый раз новый.

Пепел – плач пламени,
Смех огня.

Один огонь
Плачет, смеясь,
И смеется, плача.

Бабочка – это нить света.
Поэтому огонь был бы для нее самой прекрасной одеждой.

Солнце всегда опережает нас,
Будучи неподвижным.

Свет засыпает,
Только надев пижаму тьмы.

Вода – это детство тучи.

Далеко зашла пустыня в своей любви к солнцу.
Поэтому и сгорела.

Берег – это подушка,
В которую утыкается волна.

У земли есть право
Перепутать букашку и колосок.

Метеорит падает,
И бумага падает.
Что же общего между ними?

Какая глупая луна со своей пустой славой:
Не может поговорить ни с одной звездой,
Не может прочесть ни одного слова.
А свет, который она излучает -
Всего лишь взятая взаймы ночная  сорочка.

Туча – это костюм,
Который не может примерить на себя ни одно тело

Пепел всегда смотрит прощальным взглядом,
А огонь всегда сулит встречу.

Где бы ни оказалась вода,
Она всегда сделает из места удобную для сна постель.
А потечет – устроит место, где можно было бы работать.

Редко поет море.
Оно создано для танца.

Волны – это месса звуков,
Которую устраивает море,
Освящая безмолвие скал.

Ветви – это одежда
Для тел из воздуха.

Сад – это женщина.
Тело ее – земля,
А трава – одежда.

Даже когда солнце тоскует,
Оно не может надеть ничего кроме света.

Тьма – князь, порабощающий место.
Свет – рыцарь, его освобождающий.

Роза – это кораблик, плывущий по воздуху
С одним пассажиром на борту. Этот пассажир благоухание.
Розу разоблачает ее аромат.
Какая добродетель
Не пожелает такого разоблачения!

Ведь даже само солнце,
Когда покидает этот мир,
Заходит в свой дом по ошибке.

Ты, не любящий стихи,
Твоя смерть не будет красивой.

Счастье, что свет читает и не пишет.
Если бы все было не так,
То его бы не было. Его бы взял и прочел мрак.

Опьянение – грех? Возможно, иногда.
Зато наслаждение безгрешно всегда.

Ода игре жизни со смертью

Смерть заходит сзади,
Даже когда кажется, что она пришла спереди.
Впереди только жизнь

Глаз – это дорога,
А дорога – распутье.

Люди пишут историю,
И только человек ее читает.

Ребенок играет с жизнью,
А старик опирается на нее как на клюку.

Язык покрывается ржавчиной от многословия,
А глаз  - от того, что мало мечтает.

Морщины –
Складки лица –
Выбоины на сердце.

Тело, одна его половина – порог,
А вторая – порок.

Его голова – бабочка,
Но с одним крылом.

Лицо – свет тела.
Когда лицо мрачнеет,
Гаснет все тело.
Небо прочтет тебя,
Но после того как пропишет земля.

У неба грудь.
Все люди сосут ее
Везде и всегда.

Иногда
Прямая –
Это дорога, ведущая в никуда.

Человек – книга,
Которую жизнь читает постоянно.
Смерть же прочитывает ее мгновенно
И за один раз.

Мысль о бытии – костер,
Но из соломы.
Очень быстро сгорает.

Что за город,
В котором рассвет как жезл
В темноте! И этот жезл -время.

Весна пришла в сад возле дома.
Поставила чемоданы
И стала раздавать вещи деревьям и растениям
Под проливным дождем.
Почему поэт постоянно допускает ошибки?
- Весна дарит ему свои листочки,
А он пачкает их чернилами.

Наше бытие – склон,
А жизнь дана, чтобы взбираться по нему.

Поздравляю тебя, песок.
Ты один способен
Слить воду и помои
В одну тарелку.

Солнце переполняет нас своим светом,
Не обращая на нас никакого внимания.
Постоянно обнимая, оно постоянно прощается.

Самые красивые светильники иногда
Те, которые мы зажигаем
Не для того, чтобы увидеть свет,
А чтобы увидеть тень.

Беременная женщина
Сидит и беседует со своим телом.

Цвет – пелена.
Глаз не может разглядеть его,
Не прикрывшись ею.

Цвета – азбука природы.

Мелодия -  уху,
Цвет -  глазу,
А слово -  всему телу.

Чернота – ослепшая природа
В объятиях вселенной.
Белизна хитрит,
Красное возбуждает
И являет тебе ту же черноту полностью.

Черный из всех цветов самый материальный
И ближе всех к сокровенному.
Цвета – это бродячий оркестр,
Которым дирижирует черный цвет.

Все цвета видятся то обнаженными, то одетыми.
Только черный цвет
Постоянно видится облаченным  в наготу.

Белизна расстегивает сорочку пространства,
А чернота ее застегивает.

Пустыня сказала Кейсу: "Я не понимаю тебя".
Безумие сказало: " Потому что он – море".

Безумие – постоянная встреча со всеми вещами
И одновременно постоянное расставание.

Все вещи прикрыты одеждами, которые маскируют их.
В полной наготе они появляются только тогда,
Когда к ним прикасается рука безумия.

Безумие – детство,
Любимая забава которого –
Поиграть в саду разума.

У воображения нет прошлого.

Воображение – обряд,
Который мы можем отправлять
Только в храме реальности.

Воображение пишет,
Но только реальность читает написанное.

Разум кружит вокруг нас,
А впереди нас спешит сердце.

Звезда влюбленного между рук,
Звезда влюбленной между ног.

Жизнь камня не кончается,
Потому что он живет мертвым.

Ода ей
…Тело .
Самый прекрасный дом, в котором живут фантазии.

Наслаждение – воскрешение тела.

Ее слеза –
Это источник, в котором плещется желание.

Мое тело бездомно блуждает по краям ее тела.
Тело любящей женщины –
Самый безбрежный океан.

Когда она меня видит, ее лицо вспыхивает.
Я его внутренний огонь.

Сердце влюбленного между губ.
Сердце влюбленной – под пупком.

Нет, он не может рассмотреть в розе
Ничего кроме тела женщины.

Почему я не могу тебя забыть?
Сам ветер не услышал меня,
Когда я сказал: я тебя люблю.

Он просыпается в своем теле,
А засыпает в ее.

Прямая линия
В любви – окружность.

Мужчина для женщины книга,
Которую она может прочитать только всем телом.

Духи – самая красивое платье,
Которое надевает женщина.

Ночь заходит в тела,
Только если оно сдалось солнцу безумия.

Настоящее для тела –
Это форма существования времени.

Успокойся, язык..
Тело пишет только тело.

Духи женщины
Расстилают постель для воздуха,
И он занимается там любовью.

Мечтай, мечтай, -
Говорит увядающая роза.

Я видел женщину,
Которая смотрела на ласточку,
Приносящую весну.
Этой женщиной была ты.

Ода детству
Сам ветер мечтает
Стать каретой
С бабочками вместо лошадей.

Я вспоминаю безумие,
Впервые положившее голову на подушку разума:
Я беседовал со своей плотью.

Моя плоть была мыслью.
Ее я записываю красным цветом.

(Красный был самым красивым троном для солнца.
Все его цвета молились
На красном коврике).

Сама ночь –
Это еще один светильник.

Каждая ветка – рука,
Письмо, написанное пространством
И проверенное телом ветра.

В то время солнце предпочитало
Кутаться в туман
При встрече со мной.
Это ли не упрек света?

Ох, эти прошедшие дни!
Они проходили во сне
И служили мне опорой.

Любовь и мечта – это два смычка.
Я кладу между ними свое тело
И таким образом познаю мир.

Часто я видел как воздух улетает на травяных ногах,
А дорога танцует на ногах воздушных.

Мои желания – это цветы.
Они оставляют пятна на моих днях.

Я рано поранил свое сердце
И рано узнал,
Что раны собственно и создали меня.

Я продолжаю следовать за ребенком,
Который все еще живет  во мне.
Сейчас он взобрался на самый верх лестницы из света
В поисках угла, где можно перевести дух.
Но лишь для того, чтобы заново прочесть лицо ночи.

Если бы луна была домом,
Моя нога не ступила бы на его порог,
Покрытый пылью,
Которую доносит до меня сезонный ветер.

Я иду.
Одной рукой хватаюсь за воздух,
Другой – за воображаемые косы.

Звезда – это камушек
На поле небосвода.

Только оно, соединившись с горизонтом,
Может указать новый путь.

Месяц – это шейх.
Его трон – ночь, его жезл – свет.

Что я скажу своему другому телу,
Которое я оставил среди развалин дома,
Где родился ?
Нет , о моем детстве смогут рассказать
Только звезды, которые сияют над ним
И оставляют следы своих шагов на вечерних тропах.

Детство все еще
Излучает свет, имени которого я не знаю.
Но благодаря ему я имею имя.

Из реки он делал зеркало,
Чтобы спросить его о своей грусти.
Из своей грусти он делал дождь,
Чтобы  быть похожим на тучу.

Маленькая деревня – это твое детство,
И ты не выйдешь за его пределы,
Как бы далеко не уезжал.

Его дни – озера,
А воспоминания – плавающие по нему плоты.

Ты, упавший с высоты
В горах своего прошлого,
Как сможешь ты подняться туда заново.
Да и нужно ли это.

Время – запертая дверь.
Я не могу, не могу ее открыть.
Я не волшебник,
А мои заклинания не просыпаются.

Я родился в деревне,
Маленькой и закрытой, как утроба.
Я не выходил оттуда никогда.
Моя любовь отдана океану, а не берегам.




                Мухаммад аль-Магут

                Песня для Баб Тума


Баб Тума. Как красивы глаза твоих женщин !
Красивы, красивы,
Когда они  с грустью всматриваются в ночь,
Смотрят на только что испеченный хлеб и лица выпивох.
Баб Тума. Руки и плечи цыганки, разбросанные на кровати.
Мама, подари мне слезы радости и грусти.
Мне бы стать разноцветными камушками на мостовой
Или песней, тягучей, тягучей,
Доносящейся из улочки.
Там складки гладкой грязи,
Напоминающие мне детство, голод, беспризорные губы.
Там маленькие дети,
Ползающие как малярия
По воле Аллаха в темных переулках.
Хорошо бы стать дамасской розой в одиноком скверике,
Чтобы к исходу дня тебя сорвал поэт с грустными глазами.
Или лавчонкой, обитой красным деревом,
Куда заходит лишь ветер, да случайные прохожие.
Из твоих окон, засиженных мухами с пятнами вина на подоконниках
Доносится ленивый шум,
Доходит до нашей унылой улочки с зелеными глазами
И худыми лодыжками, бесцельно блуждающими в темноте.
Иногда так хочется стать ветлой, растущей у церковной ограды
Или золотым крестом на  груди девушки,
Жарящей рыбу для своего любимого, еще не вернувшегося из кофейни.
В ее красивых глазах
Проплывают две фиолетовые чайки.
Баб Тума. Как я хотел бы поцеловать твоего ребенка.
На его розовых губах запах груди, которой ты его вскормила.
Но я все также черств и одинок.
Я здесь чужой, мама.

*  *  *


                Чужие


Наши могилы, темнеющие на холмах
И ночь, падающая в долину,
Медленно плывет между снегами и окопами,
И мой отец возвращается мертвым на золотом коне.
Из его тощей груди
Вырывается хрип лесов
Как скрип сломанных колес,
Их скрежет, блуждающий между скал.
Он поет новую песню для светловолосых детей
И мертвецов, лежащих на скалистом берегу.
О, скалистые горы в снегу,
Река, плывущая за моим отцом на чужбине,
Погасите меня как свечу на ветру.
Я буду трепетать как волны за кормой корабля,
Боль раскроет надо мной свои предательские крылья,
Смерть застрянет в горле у коня
И будет терзать мое сердце,
Как взгляд молоденькой девушки,
Как глоток морозного воздуха.

*  *  *


                Уезжаю

Безнадежно,
Сердцем, трепещущим, как маленькая роза,
Однажды ночью я попрощаюсь с грустью.
Чернильные пятна.
Холодные следы вина на липкой скатерти
И тоска долгих месяцев.
Неизбежное, которое уже высосало всю мою кровь.
Это грусть.
Я уеду далеко, далеко,
Подальше от города, дымного и заплеванного.
Подальше от этой б..ди,
Которая стирает мое белье речной водой
И тысяч глаз, рассматривающих в темноте ее  тощие ноги.
Ее ознобного кашля так безнадежно и покорно
Звучащего из проема перекосившегося окна
И переулка, который запутался как веревка на теле убитого раба..
Я уеду от всех их, ни о чем не жалея,
Оставив на сердце лишь бунт моего отца,
Когда народ боролся лишь за то, чтобы лечь в землю,
Да камни, да жажду смерти.
И еще несколько унылых зеркал,
Где видится беспросветная ночь
Со своими черствыми и слепыми губами,
Жующими гальку, солому и смерть.
Я так давно не видел чтобы сияла звезда,
И чтобы белый голубь парил над долиной.
Я больше не буду пить чай возле мельницы,
Когда невинные горные птицы,
Рассматривают мою любимую по имени Лейла,
Желая напиться из ее губ, глубоких, как море.
Я больше не буду сидеть на корточках в переулке,
А после слоняться  возле ее порога,
Сгорая от неразделенной любви.
Пришли мне красную черепицу с наших крыш,
Локон волос моей матери,
Которая готовит тебе похлебку при свете луны,
Когда по ночам накануне жатвы
Слышно призывное конское ржание.
Продай сережки моей младшей сестры
И пришли мне деньги, папа,
Чтобы я смог купить чернильницу,
В глубине которой искрится мое детство.
Давай я расскажу тебе о зное, истоме, женских ляжках,
О сточных водах и нечистотах,
О груди, нектар которой цедится в темноте.
Я часто не могу заснуть по ночам,
Я не сплю.
Моя жизнь – сплошной мрак, рабство и ожидание.
Верни мне мое детство,
Мой звонкий смех в вишневом саду
И сандалию, забытую в винограднике.
А я отдам тебе  свои слезы, любимую и стихи.
Я уезжаю, папа.
*  *  *

                Родина моя


Я люблю бездельничать, слоняться,
Люблю кафе на набережной,
Но набережную люблю больше

Я люблю, чистоту, горячую воду,
Вымытые пороги, обои,
Но грязь люблю больше.

Есть женщина.
Ее волосы длинные как болотная трава,
Блестящие и кудрявые
Увянут, пожелтеют,
Уронят семена на плечи
И прольются между пальцами как слезы.

Родина моя.
На эту набережную, нежную как мама,
Я положу свои ладони
И буду клясться долгими зимними ночами,
Что сорву флаг своей страны с древка,
Пришью к нему рукава и пуговицы,
А затем натяну на себя как сорочку.
Я не знаю какой осенью
Спадут с меня эти лохмотья,
И в первую же грозу, разразившуюся над моим отечеством,
Я поднимусь на ближайший к истории холм
И вложу свой меч в руки Тарику1,
Свою голову положу на грудь Аль-Ханса2,
А перо – в пальцы Мутанабби,
Сяду голым как дерево,
Чтобы узнать когда вырастут у нас
Новые ресница и закапают новые слезы.
Весной?
Отечество. Волк, свернувшийся как скрючившиеся дерево,
Ветвями назад.
Тебе дарю эти фотографии.

С первыми соловьиными трелями, пением птиц
Я обращаюсь к тебе, Отче.
Собери все что знаешь обо мне как хворост,
Подбери все что осталось от меня на улицах,
Пока меня не похоронил ветер,
Пока дворники не смели меня с мостовой.
Это перо погубит меня,
Оно не освободит из тюрьмы, а посадит в нее,
А на набережной поселятся нувориши.

С давних пор я пристрастился к табаку и позору.
Люблю вино, плевки
И губы Мэри – так звали мою мать-
Горячие как язвы,
Смуглые как долгий дождливый день.
Я люблю ее. Ненавижу ее тело,
Пропитанное варварством и духами.
Я поджидаю ее у порога, как блудный сын.
В моем сердце неизбывное желание.
Я цепляюсь за Мэри
Как синюшное, полумертвое тело
Цепляется за драгоценности и воспоминания
Уже очень давно. Я с Востока.
Из тех долин, где солнце и могилы.
Я люблю бесцельно слоняться
И носить красивую одежду.
Мои руки прикасаются к шее холодной женщины.
За ее слепыми ресницами я замечаю прошлогодние слезы,
Напоминающие мне дождь
И мертвых птиц весной.
Я видел континент. Сплошные скалы,
Схваченные болью и шелком,
И море рук на улицах.
Вы, у которых лаковые туфли
И фаланги , унизанные грехом и перстнями,
Что вы знаете о маленькой смешливой Мэри
С лицом как луна в жасмине?
Что вы знаете о ее теле, изрыгающем духи,
О ее пальцах, когда пугливые губы
Льются на них саранчой,
А она всматривается в сплетение дорог,
Когда уже далеко за полночь, когда окна,
Напичканные стеклом и кровью,
Заглатывают помои Востока,
Насыщаются и засыпают,
Умирая с каждым поцелуем,
С мечтою о черных простынях
И прогулке по длинной улице,
Заполненной шумом, тетрадками и детьми,
Трудятся всю ночь, чтобы проглотить Мэри.
В Азии печи погашены,
А красивые белые птицы улетают,
Чтобы уже не вернуться в бесплодную пустыню.

*  *  *
 
                Отметина


Сейчас,
В третьем часу пополудни двадцатого века,
Когда ничего
Не отделяет мертвые тела от обуви прохожих,
Кроме асфальта,
Я разлягусь во всю ширь улицы, как старик бедуин
И не встану,
Пока передо мной не положат
Засовы тюрем и дела заключенных
Со всего мира.
Я буду жевать их как верблюд, прямо посреди дороги,
Пока все дубинки полицейских и демонстрантов
Не станут ветками деревьев, цветущих в своих садах.
Я смеюсь в темноте,
Плачу в темноте,
Пишу в темноте,
Чтобы уже не отличать перо от пальца.
Всякий раз, когда скрипит дверь или шевелятся занавески,
Я закрываю написанное рукой,
Как проститутка, застигнутая врасплох с клиентом.
Откуда у меня этот страх,
Эта кровь пугливая, как горная кошка ?
Как только я вижу официальный бланк в своем почтовом ящике
Или фуражку сквозь дверную щель,
У меня начинают трястись руки и дрожать коленки.
Моя пугливая кровь в панике разбегается во все стороны,
Спасаясь от полицейского патруля под названием наследственность,
Который гонит ее по венам.
Любимая моя !
Напрасно я собираю в кулак всю свою волю и самообладание.
Беда не здесь,
Не в кнуте, кабинете или полицейских свистках.
Она там,
В колыбели, в утробе.
Я всегда был связан со своими предками не пуповиной,
А веревкой висельника.

*  *  *

                Грусть при свете луны

Весна, лучащаяся из тех глаз,
Канарейка летающая при свете луны,
Унесите меня к ней
Касыдой любви или ударом кинжала.
Ведь я бездомный и увечный,
Люблю вой ветра и далекий шум прибоя.
Я  прихожу в себя из забытья
И начинаю думать о коленях женщины, которую я увидел тогда
И сразу начал пить и сочинять стихи.
Передайте моей любимой Лейле,
У которой пьянящий рот и такая шелковистая кожа на ногах,
Что я болен и очень по ней скучаю,
Что я заметил следы подошв на своем сердце.
Дамаск -  розовая арба с пленниками.
Я лежу у себя в комнате,
Пишу, мечтаю, рассматриваю прохожих.
Сердцем высоко в небе
Я внимаю зову твоей обнаженной плоти.
Вот уже двадцать лет, как мы ломимся в эти железные двери.
И только дождь поливает нас и наших детей.
Наши лица, сведенные душащим кашлем
Кажутся грустными как прощание и желчными как чахотка.
Только злые ветры пустыни
Доносят наши стоны
В переулок, где его слышат лишь разносчики лепешек и шпионы.
Мы бежим как дикие лошади по страницам истории,
Плачем и дрожим,
А вслед нашим стопам, изуродованным подагрой,
Свистит ветер и летят апельсиновые гроздья.
Мы расстались.
В твоих холодных глазах
Стонет буря убежавших звезд.
Морщинистая любовница,
Тело, покрытое, плевками и драгоценными камнями.
Ты моя.
Эта нежность для тебя, презренная.

Уходя,
Я переспал с женщиной и написал касыду
О ночи, осени и народах, обращенных в рабство.
Под желтым полуденным солнцем
Я уперся головой в ставни окна
И оставил слезу,
Сияющую как фонарь, как обнаженная женщина.
Я давно повязан грустью и рабством.
Под далекими безмолвными тучами
Мне пригрезились сотни безобразно голых грудей,
Плывущих в потоке верблюжьей колючки,
И облако грустных  синих глаз,
Взирающее на меня,
На историю, застывшую на моих губах.

Долгий грустный взгляд,
Еле заметная капля крови. Разбудите меня.
Я увижу тебя здесь, на приспущенных знаменах,
В складках шелковых одежд.
Я прогремлю в толпе белым громом
Под твоими прозрачными небесами,
Родина моя. Весь в слезах, я ухожу
Туда, где корабли, груженные табаком и дамасскими саблями,
И парусник, открывший королевство
С глазами, красивыми,
Как две теплые женщины.
Ты, Родина, как долгая ночь, что уснула на груди у блудницы.
Я в ней странный призрак.
Под моими ароматными ногтями
Сокрыта твоя немощная слава.
В глазах детей
Еле заметно биение твоего больного сердца.
Наши глаза больше не встретятся.
Я достаточно спел для тебя.
Я буду наблюдать за тобой как одинокая красная гвоздика,
Как бездомное облако.

Прощайте страницы, прощай ночь,
Прощайте багряные окна.
Поставьте мне на закате высокую виселицу,
Когда сердце мое станет кротким как голубка,
Красивым как голубая роза на холме.
Я хотел бы умереть обесчещенным,
Чтобы слезы подкатили к горлу хотя бы раз в жизни.
В детстве я мечтал о джильбабе, расшитом золотом,
Я мечтал скакать на жеребце по виноградникам и скалистым холмам.
Теперь же
Я блуждаю на ощупь при свете ламп,
Как проститутка из улицы в улицу,
Желая совершить непотребное,
А затем сесть на белый пароход,
Который помчит меня от соленых берегов
В далекую страну,
Где на каждом углу трактир, зеленое дерево
И девушка-мулатка
Одиноко дразнит своей ненасытной грудью.

*  *  *

                Улицы и табак


Твои волосы, которые падали на мою подушку
Водопадом птичьих трелей,
Забавляются с другими подушками,
Изменяют мне, Лейла.
После этого я больше не буду покупать для них позолоченных гребней.
Прости меня. Я – нищий, красавица.
Моя жизнь – чернила, картонные обложки, беззвездные ночи.
Моя молодость холодная как грязная лужа,
Забытая как детство.
Я был смешным,
Торговал бездельем и зевками возле лавок,
Заигрывал с местью,
Ел дорожные лепешки.
Мой отец очень не любил меня, отвешивал мне оплеухи,
Ругал на виду у всего базара.
Детство потерялось, пропало, промелькнуло
Между домами, шелудивыми как руки бедняков.
Я мечтаю о пароходе, одноместной каюте, столике,
Где бы разложил сердце как харчи на бумаге.
В запущенных скверах я сочинял стихи, Лейла.
На закате
Я ухожу из дому на глазах у сосен,
Из дому, который рыдает чернилами.
Я буду сидеть в хибарах вместе с ночью и душащим кашлем,
Вместе с облаком из нарциссов,
А слезы пучками водорослей будут стекать прямо в реку
На радость торговцам каштанами
И бездомным на мосту Виктория.
Этот мост я не видел столько месяцев,  Лейла.
И не ты будешь ожидать меня,
Как роза, изнемогая от зноя.
Прости меня, я бедный и несчастный.
Я – человек табака, улиц и лохмотьев.

*  *  *


                Потерянная зима

Я покинул наш дом, Лейла,
Дом, который жил прямо на воде с крышей из лилий.
Я бросил свое короткое детство,
Оставил его прозябать на тропах, пустых
Как облако из роз и дорожной пыли.
Завтра зима выпадет холодным снегом в моем сердце.
Будут веселиться аллеи из лохмотьев и золотых локонов,
А я буду рыдать от тоски на своей подушке.
Мне станет удивительно весело
От того, что стихи навсегда ушли от меня.
Прогнивший туман, разъедающий морской берег,
Упадет мне в глаза как сель из серых ногтей.
Злые ветры будут выть за окнами кафе,
И руки будут тянуться ко мне в пустоте.
Часто мне бывает хорошо, когда я сжимаю твои груди, любимая.
Мне не так тоскливо наедине с твоими губами.
Я увечный, Лейла.
С сотворения мира я бездельничаю,
Много курю.
Я так хочу, чтобы рядом со мной была самая близкая мне женщина.
Но меня повыгоняли из многих кварталов,
Меня, мои стихи , мои сорочки ярко-желтого цвета.
Завтра я буду тосковать по ромашкам,
По дождю, поливающему скалы,
По сосне возле нашего дома.
Мне будет не хватать этих враз состарившихся комнат
С их скрипящими полами на заре,
Когда стада идут на выпас к холмам.
Я буду тосковать по синим глазам.
Я довольно высокого роста.
Мои шаги, отдающие несчастьем и романтикой,
Напоминают о пропащих наивных поколениях,
От которых веет безнадежностью, тоскою и агрессией.
Дайте мне сполна вина и свободы,
Свободы подглядывать сквозь  замочные скважины.
Завтра утром хорошенькая девушка принесет цветы и кофе,
И я побегу как фиалка между строк,
А мое луженое горло
Будет выдавливать из себя  клич раба.

*  *  *

                Человек на асфальте

Одна его часть звезды,
А другая – то, что осталось, и  голые деревья.
Этот поэт, который не любит себя,
Как не любит себя комок грязи.
За каждым окном плачет поэт и вздрагивает девушка.
Мое сердце, любимая, - золотая бабочка,
Что уныло порхает возле твоих маленьких грудок.

Ты была сиротой, но такой трепетной.
Твои светлые ресницы пахли сиренью.
Когда я смотрел в твои красивые глаза,
То начинал мечтать о закате в горах
И яхтах, уходивших в вечернее море.
Я чувствовал, что стоит мне только захотеть,
И  все слова мира будут на моем слуху.

Здесь, на старых, скрипящих,
Пораненных стульях,
Где встречаются дождь, любовь и карие глаза,
Твой маленький ротик трепетал на моих губах,
Как капелька духов.
К моим глазам подступали слезы,
И я чувствовал, что я парю над миром,
Как аромат девственных лесов,
Как отзвук шлепающих по земле босых ног в знойный день.
Ты была для меня и родиной и хлебом насущным,
Легкой грустью, не покидавшей меня с детства.
В тот день твои цыганские волосы
Блуждали по моей комнате как облако,
Как утро, встающее над полем.
Уплывайте же кольца дыма,
Сильнее бейся израненное сердце.
В моем горле поселился сегодня красный соловей, жаждущий петь.
О, улицы, знакомые мне от груди к груди, от тучи к туче!
О, кусты белой акации!
Как бы мне стать золотым дождем,
Проливающимся на каждую мостовую, на каждую плетку
Или легким ветерком, приносящим прохладу
Из далекой рощи,
Чтобы ощутить аромат возлюбленной, разнежившейся на своей постели
Как жаркая тропическая птица.
Как бы мне хотелось поблуждать
По самым грязным и громким переулкам,
А затем дрожать от холода над тучами в полном одиночестве.

В дни моего одиночества
Солнце было более круглым и ласковым,
А голубое небо
Вылупливалось из оконных стекол и старых утюгов,
Как из шелковичных коконов.
Тот день, когда мы ели, спали и свободно умирали под звездами,
Был днем нашей истории,
Кровью, материком, усеянным, человеческими телами и рукописями.

*  *  *


Мы голодаем на собственных нивах,
Мы совершаем преступленья на глазах у своих детей.
Мы опускаем глаза долу перед собственными знаменами.
Мы послы своих посольств.
Мы, которые ощущаем вес только в самолетах.
Мы шерсть от ковров, по которым ходят
Все, кто прибывает в регион.
Что мне делать с этими арабами от Залива до Океана?

Нам дали часы, отняли время,
Дали ботинки, а отняли дороги,
Дали парламент, а отняли свободу,
Дали духи и перстни, а отняли любовь,
Дали качели, а отняли праздники,
Дали сухое молоко, а отняли детство,
Дали химические удобрения, а отняли весну,
Дали охранников и замки, а отняли безопасность,
Дали революционеров, а отняли революцию.





                Ильяс Хадая

                Чрево кита

1
Купец, ты видишь жребий свой.
Торгуй бесстыдною судьбой.
У каждого своя стезя,
И мне не по пути с тобой,
Не набивайся мне в друзья.

Я болен рассветом.
Я, грустью задетый,
Живу, будто жизнь уж давно прожита.
Я пленник от века во чреве кита.
                2
Живу – умираю,
Стихи сочиняю,

Стихи, что над пропастью вьют себе гнезда,
Над вспышками молний.
Стихи мои - ветер и парус в беззвездном
Пространстве, и пламя безмолвья.
                3
Возможно, стенаньем
Тех огненных мельниц,
Беременных Богом,
Родится младенец
И станет дорогой,
Судьбой и эпохой.
Стихами своими
Для жаждущих Бога,
Я стану тревогой
И манной небесной.
Для жаждущих песни
Я стану подмогой.
                4
И взять на алтарь принести письмена,
И там разложить в алфавитном порядке,
И жертвенно свечку зажечь, как на святки,
Гадать для чего эта жизнь нам дана.
А утром от пыли очистить жилище,
Оставив лишь радостный трепет сверчков.
Водою залить, затоптать страх-кострище,
Смести паутину, прогнать пауков.
                5
Какой бы ужасной метель ни была,
Зима уж глазами на север стремится,
И жизнь возродится,
И много простится,
Трава прорастет,
И вода возвратится.
                6
Возможно, наш Отче,
Отец наш небесный
К нам голубем спустится с кручи отвесной,
Адама другого себе сотворит,
В небесное царство врата отворит.
               
 7
Возможно, Пророк не врагом станет, другом.
Возможно, потоп был спасательным кругом
И мостиком к жизни неведомой той.
И вот уже медленно сходит вода.
Вот только вода та была ли святой?
О, сколько пророков, благих и жестоких,
На Землю спускались из чрева кита!

*  *  *

      
                Последние слова болота

Я был ручьем,
Свободной и божественной водицей.
Я жил, журчал,
Я был самим собой,
Я на камнях плескался.
Я красоту и счастье излучал,
А в небе надо мной
Кружили птицы,
И страждущий ко мне склонялся,
И я давал ему напиться.
Я видел, как пшеница в поле колосится,
Цветы цветут, росою умываются,
И звезды улыбаются,
И свет струится.

Я был ручьем,
Я жил, журчал
И только лишь всего,
Бежал и счастья своего
Вовек не замечал.
Но вот меня загородили,
Сделали запруду.
Потом сказали:
Будешь прудом,
Связали и пленили,
И в пруд тот карпов запустили.
Сказали: теперь ты благородный,
Но несвободный.
И заживо меня похоронили.
Затем лягушки пруд заполонили.
И одного меня, меня лишь в этом обвинили.
Скажите в чем моя вина?
-Я раб восточных сказок и стихов?
-Я варвар? Родина моя –
Рабов страна,
Страна грехов?
Но ведь они меня загородили,
Связали, заточили
И путь закрыли!
Свободы и стремления лишили,
И воды загрязнили,
И горло перекрыли,
И в рабские одежды облачили!
Я был ручьем,
Божественной свободною водицей.
Я жил, журчал,
Я счастье излучал,
И в небе надо мной кружили птицы, но …
Теперь гнилым болотом стать мне суждено,
Зловонным как они.
И потекли безрадостные дни.
Так сжальтесь надо мной, спасите
И сожгите.
Быть может языки разящего огня
И станут для меня спасеньем
И воскресеньем.
Землей засыпьте, погребите.
Быть может, исцелит меня земля,
Быть может, в погребении и жизнь моя.
Спасите же меня!
Спасите же меня!
Спасите!

* * *

                Река перемен

1
Век сменился,
Смена места
Очертания меняет.
2
Перемены, перемены.

Вот уже слова слетают
С языка
И мгновенно изменяют
То, что было на века.

Был гранат, а стал гранатой.
Было зернышко когда-то.
Нынче там уж всходы тлена.
Перемены, перемены.

Был корабль,
Стал космолетом.
Он прошел межзвездным гротом
И штурмует твердь Вселенной.
3
Перемены, перемены.
Рябь в глазах.
Глаза прозреют,
И наполнится бокал,
И теплом своим согреет,
Чтоб потом вдруг отразиться
В непорочности зеркал,
В ритме снов преобразиться
И в поэму жизни влиться.
         4
Перемены, перемены.
Что с собою принесут?
-Ощущение измены.
Лишь дадут тепло ладони,
А накроешь их другою,
Вмиг волною ледяною
Обдадут и не спасут.

5
Я пытался в суть их вгрызться.
Только пылью весь покрылся.
Не поможет динамит.
Тайну вечную хранит
Тот безмолвия гранит.
6
Я пытался их прервать.
Появляются опять.
Я пытался их познать,
Их озвучить, записать.
Но смеется гладь колодца,
Издевается словарь,
Словно яблоко Адама.
Я твержу свое упрямо
И держу в руках букварь.
А священная река
Лишь волнуется слегка,
Подмывая берега.
В этом русле перемен
Лишь течение и свято.
Здесь плывут как по наитью
На путях своих измен,
В словарях своих предвзятых.
Нет здесь пункта отправленья,
Нет здесь пункта назначенья,
Нет здесь станции прибытья.

* * *

                Молитва матери федаина


Мне не забыть ту злую ночь,
Тот шепот еле слышный.
Мне эту боль не превозмочь.
Тот плач,
               словно палач.
На сердце скребли мыши.

Я слышал: мама молится моя.
Наш Отче, сохрани, - молила.
Ей было страшно за меня.
У Бога помощи просила.

Сынок уйдет, покинет дом.
А, если не вернется, что же?
Что мне останется, о, Боже?
Как дальше жить мне в доме том.

Но сказано: не бойся, не горюй
И сумрак мыслей сбрось на дно колодца.
Восславь Творца и возликуй.
Твой сын вернется, обязательно вернется.
В тот день я бился,
Изнемог в бою.
Врага поверг на поле брани.
Исполнил миссию свою.
Вдруг страшный  крик пробился:
Я умираю, мамочка, спаси,
                смертельно ранен.
Услышав голос, содрогнулся.
Передо мной еще одна картина:
- Ты сам, не ведая того,
Убил возлюбленного Сына.
И, словно мир перевернулся:
- Я так молилась за него.

Она воскликнула в сердцах:
Нет большего греха,
Нет светлого пути.
Проклятый меч о двух концах.
Один – в груди врага,
Другой – в моей груди.



                Из иракской поэзии


                Назик аль-Малаика


                Песня о любви к словам


Отчего нас страшат слова?
Ведь они мотыльки
Или нежных роз лепестки,
Что коснутся щеки
                Едва.
Словно нектар. Его пьем
Знойным летним днем.

Почему нас страшат слова?
Это чуть слышный звонок,
Что позволяет нам
Вернуться к волшебным дням
Чувства, любви, естества.
Почему же страшат слова?

Все мы ушли в молчанье,
Будто боимся свиданья
С тайной, что спит на устах,
Демонов тех разбудить,
Что принесут лишь страх.
Мы заковали в оковы
Звуки, что были готовы
Ритмы по чашам разлить,
Жажду слов утолить
И ароматом духов
Чело судьбы умастить.

Почему нас страшат слова.
Ведь это черный ход,
Через который войдет
Завтра как обещанье.
Сбросим покровы молчанья
И распахнем окно
Света и ожиданья.
Все, что в душе накопили:
Веру, надежды, мечты
Вытащим из темноты
И отряхнем от пыли.
Скажем, что жизнь права.
Вновь полюбим слова.

Почему мы страшимся слов?
Друзей, что приходят к нам.
От теплых и щедрых букв,
Не прячутся по углам.
Вдруг огорошит каскад,
Слетая с дрожащих губ,
Мыслей водопад,
Жизни зеленый гул.
Все это в нас спало.
Почему ж мы не любим слов?

Почему нам страшны слова?
- Потому что слова дарят нежность.
Потому что судьбы теплота
Попадает в уста.
Потому, что восторг, опьяненье,
Что исходят из глаз,
Растворяют поэзию в нас.
Лишь коснутся щеки письмена,
Как приходит весна
С вечным шепотом трав и снов.
Почему ж мы боимся слов?

Почему испугались мы слов?
Неужели вчерашних шипов
В них следы проступили.
Руки слов наши шеи обвили,
Ароматом духов
Нашу грусть подсластили.
Даже если ужалили нас,
Даже если за горло схватили,
Они дали нам шанс
И еще нам подарят немало.
Смело лейтесь слова,
Наполняйте же наши бокалы.

Высоко, где не видно основ,
Мы построим гнездо для слов,
Обовьем его плюющем снов
И украсим  узором  стихов.
Возведем мы балкон из роз,
Где не будет ни скуки, ни слез.
Будет лестницею молва,
И охрана ему слова.
Ну а если молиться нам,
То чему же, как не словам.!



                Бадр Шакир ас-Саййаб

                Песня дождя


Твои глаза -  две пальмовые рощи на заре
И две террасы, за которые луна садится.
Твои глаза, когда смеются, то зеленеет виноград,
                река искрится,
И блики от луны танцуют в серебре.
Под натиском воды весло слабеет.
И горизонт светлеет.
Сквозь сумрак глаз,
Едва ль пробьется блеск звезды,
Беды алмаз.
Сквозь шум воды,
Туман прозрачной боли.
Так море выпустит на волю
Две ладони
И вечер подневольный.
И зимнее тепло, и осени привет,
И мрак, и свет,
И смерть, и вновь рожденье,
Душевный трепет, ощущение вины.
Но  вечер вдруг застыл в оцепененье.
Ребенок цепенеет так, страшась луны.
Как будто жажда облака
По капле выпила все тучи,
Ни следа не оставив, ни слезы,
И льется детский смех плетением лозы.
Молчанье птиц, сидящих на ветвях,
Разбито песней от дождя,
И оторопь, и дрожь,
И дождь,
И дождь,
И дождь.
Вот вечер клонится ко сну,
И тучи, осознав свою вину,
Все горько плачут.
Вот так дитя запричитает перед сном
О горе нерастраченном своем,
О том, что уже год прошел,
С тех пор, как он, проснувшись, не нашел
У изголовья мамы.
А дни уж выстроились в неистребимый ряд,
И все ему твердят
                упрямо,
Что завтра, только он проснется,
Она вернется,
Обязательно вернется.
Но ведь дружки то правду говорят:
Там, у подножья той горы, где злые тучи спят,
Ищи там свою маму.
Забит землею рот,
А дождь все льет и льет.
Так горестный рыбак свой невод выбирает
И проклинает волны и судьбу,
Мотив унылый напевает,
Когда луна на небе умирает.
А дождь идет,
А дождь идет.
А знаешь ли какую грусть тот дождь по свету распыляет.               
Он сам не знает
Как желоба рыдают,
Когда он их переполняет.
Какое одиночество
И холод
                без конца!
Как кровь, что не смывается с лица,
Как голод.
Он дождь.
Равняться с ним не сметь.
Он дождь, он и любовь, и малое дитя, и смерть.
Дождем в глазах твоих
Мне видится залив,
И звезды-жемчуга как молнии
Иракский берег поджигают,
Как будто знают, что рассвет их поджидает.
Но ночь потоки крови предвещает.
И я кричу заливу: «О, залив,
Дарящий жемчуг, гибель,
Перламутровые блестки!
Но эхо лишь в ответ,
Стенаний отголоски.
Удары грома мне едва слышны,
Я вижу молний свет.
Там высоко в горах..
Затем стекаются в долину.
Но даже если их  на волю выпустят мужчины,
И громы-молнии вдруг вырвутся оттуда,
Не избежать беды
Что буря оставляет от Самуда?
- Одни лишь разрушения следы.
Я слышу пальмы воду пьют
С ладоней у дождя,
Я слышу стоны деревень,
Я вижу  беженцы гребут,
Грядущим бурям вызов бросив,
И не жалеют рук и весел,
И поднимают паруса.
Кричат:
Гроза,
Гроза,
Гроза.
В Ираке страх и голод.
Там рассыпается зерно в сезон страды.
Не избежать беды,
Неисчислим урон.
Лишь стаи саранчи
И карканье ворон.
А мельница вращается,
И мелют жернова,
Но у людей свои права,
И люди обращаются,
Словно к вождю,
К дождю,
К дождю,
К дождю.
О сколько слез пролили
В ту ночь, когда мы уходили!
Мы до сих пор бредем
Больны, осуждены дождем.
Дождем,
Дождем.
Нам с детства небо хмурилось зимой,
И дождь хлестал,
Хлестал несносный, проливной.
И каждый год, только земля зазеленеет,
Мы голодаем и скуднеем.
И не было в Ираке года,
Чтоб мы не голодали,
Чтобы дождя не ждали.
Словно вождя,
Дождя,
Дождя,
Дождя.
И в каждой капельке дождя,
В ростках цветка,
Зеленых, желтых, красных,
И в капле крови у раба,
Что, как казалось, пролита напрасно,
Во всем своя судьба,
Улыбка, ожидание улыбки,
Мечта, что  расцвела в устах младенца.
И мир, такой зеленый, молодой,
Непрочный, зыбкий,
С открытым сердцем,
Грозящий не бедой,
А жизнь дающий,
И дождь,
И дождь,
И дождь грядущий.
Ирак дождем зазеленеет,
Посмеет.
И я кричу заливу: «О, залив,
Дарящий жемчуг, гибель,
Перламутровые блестки!
Но эхо лишь в ответ,
Стенаний отголоски.
Залив,
Одно лишь дуновенье ветерка
И покрываются пески и солью, и известкой.
Что нам осталось от несчастного величья,
Сияющей вершины,
От странника. Он гибель пьет
Из бездны, из пучины.
В Ираке тысячи гадюк
Сосут нектар цветочный,
Нектар, что напоен  водой проточной
Евфрата. Я слышу эхо,
Что звенит в Заливе ночью, днем.
Я слышу эхо.
Эхо отзывается дождем
Дождем,
Дождем,
Дождем.
И в каждой капельке дождя,
В ростках цветка,
Зеленых, желтых, красных,
И в капле крови у раба,
Что, как казалось, пролита напрасно,
Во всем своя судьба,
Улыбка, ожидание улыбки,
Мечта, что  расцвела в устах младенца.
И мир, такой зеленый, молодой,
Непрочный, зыбкий,
С открытым сердцем,
Грозящий не бедой,
А жизнь дающий,
Завтрашний, грядущий.




                Абдель-Ваххаб аль-Баййати

                Кое-что о счастье


Не продается счастье,
Мухаммад, - так тебе сказали.
Газеты тут недавно написали:
Прошедшей ночью с неба падали лягушки.
Мой друг, подумай, счастье не игрушка.
Они его украли.
Тебя  преда;ли,
Пытали,
Распинали.
К столбу веревками словес
Позорно привязали,
Чтобы сказать: ты умер, тебя нет.
Какие возражения в ответ?
Ведь жить тебе на небе суждено.
Там место зафрахтовано давно,
И смысла плакать нет.
Мухаммад! Стыд какой!
Одна лягушка за другой,
Что скачут с неба
Похитили и счастье, и покой,
И увели туда, где ты ни разу не был.
Но я иду дорогой солнца. Свет рекой.
Ножи, собаки -
Я слышу вой -
Меня грызут и искушают мраком.
Пусть неба свод
На них падет.
Ни дать, ни взять.
Мухаммад, в бой!
Мухаммад, в бой!
И не дай бог тебе предать.
*  *  *

                Моя грустная луна

1
Луна моя - ты грусть моя, моя отрада.
Исчезло море,
Волны поглотили крепости Синдбада.
Не слышно боле
Крика чаек, эхо им не вторит.
И горизонт как саван боли,
И водоросли на воле
Всплывают, и всплывают
До поры,
Словно волшебные миры.
Так для кого унылая тоска наяд?
Воспоминанья навевают
Мотивы грустные давно.
Наш остров. Он ушел на дно.
И только жаворонки летают,
Моя ты грустная луна.
Мой клад зарыт в тени, куда ведет тропинка сада.
Об этом знает сад.
Там, под лимонным деревцем зарыл его Синдбад.
Но пуст тот клад.
И пепел, и зола,
И снег, и прелая листва
Лишь пустоту скрывают.
Вот так живем мы на покинутой земле,
Разграбленной, постылой.
Невинный детства огонек в себе
Мы погасили.
Вокруг одни могилы.
Дневное солнце прячется, и высохла дающая  рука,
И нет огня в печи у бедняка.
2
Спят города. От них ушел рассвет.
На улицах я слал им твой привет.
Лишь мрак в ответ.
Я ветер о тебе лишь вопрошал,
Безмолвию твой образ я внушал.
И в витражах окон несостоявшейся зари,
И в карточках почтовых лишь тебя искал.
Но городу, где нет рассвета, всегда твердят: умри,
                греховный.
Там ласточки весною не узорят куполов церковных.
Так для кого поешь ты?
Кофейни двери не откроют боле.
Ты, сердце, переполненное болью,
Кому молилось ты?
Ночь умерла.
Без лошадей повозки возвратились,
И умерли возницы.
Года идут.
Мы все живем то там, то тут,
То у одной границы,
То у другой границы,
И сохнем, словно луковицы лилий
В неп;олитой земле,
Луна моя, несчастные умрут.
Их поезда
Уходят навсегда.


Хасаб аш-Шейх Джаафар
 
Первые шаги

Вкус фиников и утренней росы у детства
И молока
Из золотистой тыквы крынки.
И очень много солнечного света.
Забавные картинки:
На голове корона – подарок паука,
А на челе зарницы, плещется река.
Карманы, горькие от донника и мака.
Из ветра и дождя там соткана рубаха.
Там бледная Луна уселась на циновке неба
Без пледа
В шатре из нежности и перьев сойки и синицы,
Там, где живут лишь ветер и цыгане.
Без следа
Узорят купол там шальные птицы.



                Из ливанской поэзии

                Джубран Халиль Джубран

                Главы из книги «Пророк»


                Супружество               
Затем Митра еще раз спросила его:
Что ты думаешь о супружестве, учитель?
И ответил он:

Вы родились вместе и останетесь вместе навек.
Вы останетесь вместе, когда ваши дни разбросают белые крылья смерти.
Да.
И будете вместе даже в безмолвии памяти Бога.
Но:
Пусть в вашей совместной жизни будут паузы, отделяющие вас друг от друга,
Чтобы в пространстве  между вами заплясали небесные ветра.

Любите друг друга, но:
Не сковывайте любовь цепями.
Да будет любовь морем, волны которого омывают берега душ ваших.
Пусть каждый из вас наполняет бокал другого. Но:
Не пейте из одного бокала.
Давайте друг другу от хлебов ваших.
Но:
Не вкушайте от одного хлеба.
Пойте и танцуйте вместе. Будьте всегда веселы. Но:
Пусть каждый из вас будет самим собой. Как струны гитары, каждая сама по себе, но все они вместе выводят одну мелодию.
Пусть каждый из вас отдаст свое сердце другому. Но:
Бойтесь отдавать сердце на хранение, потому что только десница жизни может сохранить ваши сердца.
Стойте вместе. Но не слишком приближайтесь друг к другу, потому что две колонны храма стоят, не касаясь друг  друга.
Ни мирт, ни кипарис не растут один в тени другого.

*  *  *

Дети


Затем подошла к нему женщина с ребенком на руках и сказала:
Поведай нам о детях.
И сказал он:

Дети ваши – это не ваши дети.
Они сыновья и дочери жизни, которая соскучилась по жизни.
Благодаря вам приходят в мир, но не от вас они.
Живут с вами, но не собственность ваша.

Вы можете даровать им любовь свою.
Но вы не в силах посеять  в них семена мыслей ваших,
Потому что свои мысли у них.

Вы в состоянии построить жилища для тел их.
Но души их не живут в жилищах ваших.
Они живут в доме завтра, в который не можете зайти даже
в мечтах ваших.
Постарайтесь стать такими как они.
Но напрасно вы пытаетесь сделать их подобными себе.
Потому что жизнь не вернуть назад.
Ей не приятно жить в доме минувшего.

Вы – лук.
Дети ваши – живые стрелы, которые жизнь пустила из лука вашего.
Стрелок видит знак на пути в бесконечность
              и волей своей поворачивает вас, чтобы стрелы летели далеко и быстро.

Поэтому:
Пусть мудрый стрелок повернет вас в сторону радости и счастья.
Потому что он
Также любит стрелу, летящую из лука его,
Как любит лук, который в руках его.

*  *  *


Смерть


Затем сказала ему Митра:
Мы хотим чтобы ты поведал нам о смерти.
И он сказал ей:

Вы желаете узнать тайну смерти.
Но:
Как же вы раскроете ее, если не стремитесь к ней в самой жизни?
Потому что сова открывает глаза только в темноте.
Сова не видит дневного света,
Не может снять покрывало с тайны света.

Если вы действительно хотите познать дух смерти,
Растворите двери сердец ваших для дня жизни.
Потому что жизнь и смерть – это одно и то же.
Как одно и то же река и море.

На самой глубине ваших надежд и желаний
Покоится безмолвное знание о том, что пребудет за жизнью.
Как грезят о весне тихо спящие  под снегом зерна,
Так и сердца ваши  грезят о своей весне.
Поэтому:
Всецело доверяйте вашим мечтам.
Потому что в них скрываются ворота в вечность.

Что же до вашего страха перед смертью, то он подобен дрожи пастуха, стоящего перед лицом царя, который хочет облагодетельствовать его и удостоить знаком благосклонности и славы.
Разве не возрадуется пастух, дрожа одновременно
От того, что государь удостоил его знаком почета и благосклонности ?
Но:
Не ощутит ли он вместе с дрожью биение сердца своего?
Разве смерть человека более того, чем когда он стоит обнаженным на ветру
                и плавится под палящим солнцем ?
Разве  прекращение дыхания не есть освобождение души от непрерывности вращения, желание  вылететь из тюрьмы и без препятствий и оков парить в пространстве, стремясь к своему творцу ?
Вы не можете распевать песни, желая испить из реки безмолвия.
Вы не можете начать восхождение и быть уже на  вершине горы.
Вы не можете плясать и желать, чтобы Земля приняла в себя все ваши члены.

*  *  *

Учение


Затем сказал ему учитель:
Молви слово об учении.
И он сказал:

Никакой муж не сможет донести до вас ничего кроме того, что уже заложено в самом истоке вашего знания, о котором вы не подозреваете.

Учитель же, проповедующий под сводами храма в окружении учеников и последователей, дает не только от мудрости своей, но:
Дает от веры своей, чувства своего и любви своей.
Ибо, если он действительно мудрец,
То он не только введет вас в дом мудрости своей,
Но и приведет вас к порогу мысли вашей и мудрости вашей.

Астроном сможет рассказать вам многое о том как устроено небо, но он не сможет дать вам умение свое.
Музыкант сможет спеть вам самые прекрасные в мире песни и мелодии, но он не сможет подарить музыкальный слух и голос, находящий гармонию в звуке.
Математик, прекрасно владеющий числами, сможет объяснить вам
пропорции, соотношения
 И правила счета.
 Но он не сможет даровать вам умение свое.
Откровение, будь оно  ниспослано одному, не простирает свои крылья на другого.
Как каждому из вас определено свое место в иерархии у Бога,
Так каждый из вас должен
Сам идти к Богу, познавая его
И раскрывая тайны Земли.





                Илия Абу  Мади


                Сокровенное


Я пришел откуда не знаю,
Но я пришел.
Ступил на землю как все ступают
И пошел.
Я буду идти, я идти продолжаю.
Пусть путь мой тяжел.
Как прихожу и как прозреваю?
Я этого не знаю.

Новичок я в мире этом или старожил?
Мир знакомый - такой незнакомый.
Я свободу или рабство заслужил ?
Я ведущий иль ведомый ?
Я хотел бы понять,
Я почти понимаю.
Снова знак впереди,
И опять и опять
Я не знаю..

Когда бы я попал на небеса,
То как бы там себя я ощущал?
Я б знал что меня ждет
Я б слышал голоса
Иль ничего не понимал,
Не понимал, что это жизнь иная?
Я этого не знаю.

Мой долог путь иль мне уже немного
Осталось? Я подымаюсь ввысь,
Спускаюсь вниз иль исчезаю?
Бегу я или вдаль бежит дорога?
Мы все стоим, нас время обгоняет ?
Я этого не знаю.

Я море спрашивал,
Не из тебя ль я вышел,
И правда ль то, что я услышал ?
Иль, может быть, все ложь, молва людская?
Но рассмеялось море, волнами играя.
- Я этого не знаю.

А что ты знаешь, море, про закон тысячелетий ?
А берег, за который ты в ответе,
И реки, что в тебя впадают,
И волны, что бурлят
И пену белую взбивают,
Что говорят ?
- Я этого не знаю.

Ты не свободно как и, я,
О, море, величайший пленник во Вселенной.
Судьба твоя – судьба моя.
Когда же час такой настанет
И выпустят тебя, меня из плена?
- Я этого не знаю.

Ты тучи насылаешь,
Ты землю и деревья орошаешь.
Мы ели рыбу, а меж тем тобой питались,
Тобой мы жажду утоляли,
А считали что дождем.
Мы правильно, неправильно себя ведем?
- Я этого не знаю

Тучу я спросил на горизонте,
Помнит ли она про твой песок.
Дерево зеленое спросил,
Знает ли оно твои заслуги.
У жемчужины спросил
Знает ли она, что ты ее подруга
И почти родная.
Все сказали хором: - Мы не знаем

Течение на дне твоем танцует
И волны, словно войны порождает.
Да, от тебя исходят рыбы стаи
И хищные акулы.
И жизнь, смерть в тебе прекрасна. Что дороже?
Как знать: ты мавзолей иль ложе?
- Я не знаю.

А сколько дев, подобных Лейле,
И сколько юношей несмелых
Здесь проводили свое время,
Вот здесь, на этом берегу !?
Он говорил, она внимала,
Все понимала, трепетала.
Об этом знает шум прибоя,
А я не знаю. Почему ?

Вы видели меня
До времени, когда я человеком стал ?
Был бессловесным я
Или прозрачным как кристалл ?
Загадка бытия.
Я снова замолкаю
И где ответ, не знаю.
Почему, не знаю.

Ты слышишь, море, в сердце тайна.
Она сокрыта не случайно.
И лишь покров приоткрываю,
Вмиг ускользает, исчезает.
Зачем ? – Я этого не знаю.

Сколько владык разбивали шатры прямо здесь на песке !
Солнце всходило, а там лишь туман ночевал.
Ждать их назад, море, грузными иль налегке?
Или тела их в песке ?
Я спросил у песка.
Только песок ничего не сказал.

Я, море, такое же море, как ты с берегами.
Вот берег вчера, а вот завтра, сокрытый в тумане.
Мы оба частицы того и другого.
Но что есть вчера, а что завтра? – Ни слова
Никто мне не молвит. Все слов избегают.
Я тоже не знаю.

В тебе, как и во мне
Есть кальций и песок.
Ты соль и пена, как и я.
Но я бросаю тень.
Где тень твоя ?
Ты безрассудно,
А мне мысль сверлит висок.
Но почему ты остаешься, исчезаю я ?
А если смерь есть кара,
То как быть с благочестьем ?
А если смерть есть благо,
К чему тогда бесчестье ?
А если так, то в чем смысл воздаянья ?
И что есть грех, и что благодеянье ?
Где я теряю,
Где приобретаю,
- Я этого не знаю.

Могила, расскажи, поведай,
Что есть тленье ?
И разве для тебя смерть вожделенье,
Где умирают страсти и стремленья ?
И кто он, умерший вчера,
Назад мильоны лет ?
Течет за гробом время
Иль времени там нет ?
Еще раз повторяю:
- Я этого не знаю.

А если смерть есть сон, счастливыми проснемся,
То почему же нам так тягостно под Солнцем ?
Так почему же человек не ведает когда уснет ?
Когда покров спадет, мы все узнаем ?
- Я этого не знаю.

А если смерть покой, приют, всему венец,
Свобода, не тюрьма, начало, не конец.
Так почему же я хочу уснуть, но без кончины ?
И отчего душа волнуется без видимой причины ?
И что ее пугает ?
- Я этого не знаю.
А что за гробом?
- Возрожденье, воскресенье ?
А что такое жизнь ?
- Быть может, вечность,
А, быть может, тленье ?
И правду ль люди говорят
Иль, может, путаются люди ?
А, может, некоторые зрят
И знают, что там будет
И что нас ожидает ?
- Я этого не знаю.

А если будет воскресенье,
То я каким воскресну ?
- Духовным иль телесным ?
Ребенком несмышленым ?
Взрослым человеком,
Идущим в ногу с веком ?
А после воскресенья я себя узнаю ?
- Я этого не знаю.

Не тешь меня, дружище,
Что я покров нарушу,
Не береди мне душу.
Когда уйду, душе какое дело до покровов !
И если я сейчас судьбу не угадаю,
То как мне угадать, когда сознанье потеряю ?
- Я этого не знаю.
О, книга времени! Что было до тебя
И что пребудет после ?
Я челн в твоих волнах.
В безбрежный океан с какою целью брошен ?
Я знать хочу: на дно иду или всплываю ?
- Я этого не знаю.

Сказали мне, что где-то далеко в монастыре
Есть люди, что постигли назначенье бытия.
И к ним явился я.
Пришел и ничего в них не нашел.
Томленье духа, сумрак лиц унылых.
Умы постылы,
В которых мысль застыла.
Они нелепы,
Хотя и в облаках витают.
Пускай я слеп, но разве те не слепы ?
- Я этого не знаю.

Я был в монастыре, где грустные монахи.
Их лица словно знаки
Вопроса. И сцена вечная немая.
Ее не высказать.
Ведь даже на воротах
Написано:
- Я этого не знаю.

В монастыре высокая ограда,
А за оградой розы увядают.
Росой их лепестки покрыты
И стебли их омыты
Проточною водой.
Вокруг их свет сияет.
Но розы так довольны темнотой!
Разумны ль те, кто пылкие сердца
Терпеньем изнуряет ?
- Я этого не знаю.

Мне говорят отшельник всех мудрей.
Из кельи видит то, что недоступно для людей.
Как можно солнце зреть с закрытыми глазами ?
- Я этого не знаю.

Лишь занялась заря, я в монастырь вошел беспечным.
А село солнце вышел злым, увечным.
Была в душе печаль, а стала скука злая.
От келий иль ночи
Я в сердце сумрак получил ?
- Я этого не знаю.

Ты набожный, ты искренний,
Неутомимый.
Ты от людей ушел на поиск истины,
Чтобы найти ту истину в пустыне.
Ты благодетели премудрый страж.
Что в пу;стыне найдешь ? – Оазис иль мираж,
Родник иль призрак, что с пути сбивает ?
- Я этого не знаю.

Благочестивый,  очевидное оспорить не спеши.
Когда б Аллах от радостей земных тебя задумал отрешить,
Лишил бы разума тебя, лишил души.
И не греховно ль то, что все тебя таким считают ?
- Я этого не знаю

Бегущий в пустыню от радости как от порока,
Но даже пустыне в твоем отреченьи нет прока.
Преступник, преступник, на все ты готовый.
Преступник без мести, преступник без злобы.
Аллаха ты гнев на себя накликаешь.
Простит ли тебя ?
- Извини, я не знаю.

Я пришел, я уйду.
Я не знаю.
Я шарада, загадка.
Приход мой, уход
 – Все есть тайна земная.
Тот, кто тайну открыл,
Сокровенное вскрыл,
Сам суть тайна.
 Не спорьте, я снова гадаю.
Кто сказал: - я не знаю !




                Из суданской поэзии

                Мухаммад аль-Файтури

                Священная земля


Пусть святая земля для твоей головы станет мягкой подушкой.
У обрыва реки на коленях постой в тишине.
До тебя кто-то жил, растворил себя в зелени Нила послушной,
Да, его поглотил этот мир черных, черных дерев.
Стал частичкой живого ландшафта, пейзажем
Тот, чьи руки касались на закланье идущих рабов.
А  в морщинах земли, сизых, сизых как сажа,
Пробуждается царство язычески синих богов.
Смерч ленивых мгновений. До тебя это было.
Призрак, призрак, свободный от этих оков.
У тебя за спиной что написано в книгах песков,
Впереди, что в томах облаков,
Кроме солнца ладьи, что упала в седой океан и уплыла,
И существ, что ушли в тьму веков
И лежат под наносами слов,
Кроме слез, слез постылых?

Преклони свою голову. Так  надоело скитаться,
Словно дикой звезде на орбите судьбы.
А вчера тут тиран проезжал и хотел даже с нами остаться.
Зарубил в свои трубы. Видно, не отошел
От побед и борьбы.
Но исчез точно так, как пришел.
Только купол свинцовый был очень тяжел
И упал на людей и на город.
Мир уродливым стал, и землей правил голод,
И жестокими стали сердца.
Этой ночью на танке тиран появился,
Окруженный толпою и славой,
И власти тоской без конца.
Потом в толще толпы растворился.
Затем снова свой облик явил,
И из жадности богом себя объявил.

Преклони свою голову. Нежным облаком света
Твоя истина еле забрезжит вдали
И слезами прольется, зазвучит песней кем-то неспетой
Там, у кромки земли.
Праздник бури, спрессованный в рокот прибоя услышишь
В шуме раковин – горнах утробы морской.
По тебе заскучала охрана и флаги на крышах,
Площадь солнца и купол над ней голубой.
Золотистая туча, плывущая серой зимою
Сквозь багряный закат, превращаясь в зеленый залив,
И мифический вождь с непокрытой стоит головою
Здесь, у кромки земли.
Ты был странником здесь,
Ты вчера приходил словно странник
И ушел словно странник.
Завтра снова придут и уйдут.
На тебя бросят взгляд задымленные призраки-лики,
Подойдут, отойдут
В складках маски мелькнут словно блики
И в тумане густом пропадут.
О тебе спросят мельницу-ветер,
Спросят небо,
Спросят солнце и души светил,
Словно здесь никогда ты и не был,
Словно здесь ты не жил.

Преклони свою голову. В самом начале
Здесь витал дух безмолвья,
Дух тоски и печали,
Превратившийся в завтрашний свет.
У твоих изголовий
Бытие спросит небытие,
Но ни слова в ответ.

Преклони свою голову. Пусть еще не навеки.
Ты еще поживешь, ненавидя, любя.
Ты два раза входил, обнимал эту реку.
Оба раза река отвергала тебя.
Принимай же ее, обнимай же ее.
Здесь твоя красота, здесь страданье твое.




                Из йеменской поэзии

                Абделла аль-Барадуни


                Между двух потерь


Чем больше потерь,
Тем надежда слабей,
Тем к завтра в нас тяга сильней.
Но он удаляется завтрашний день.
Вчера быть не хочет вчерашним.
Напрасны усилия наши, напрасны.
В пространстве между прошлым и грядущим
Ветра посеем.
Свой замок призрачный, воздушный
Возведем.
С собою гостя приведем.
Туда поселим.
Но убежит наш гость бездушный,
Разрушатся воздушные строенья.
На гребне волны уплывем в безвременье,
Потерянный парус ветрами заменим,
Но вряд ли с заменой грядет перемена.
Идет покупатель, один за другим.
Уходит – с набитым карманом тугим.
Кто скажет: зачем нас купил, почему?
И тот, кто продал, непонятно ему.
Уйдет и дающий,
Уйдет и берущий.
Презренная гордость останется нищей.

*  *  *

Той

Той, которая ушла, снизойдя до горя,
Той, которая взошла над моей судьбою.
Растворяюсь в ней и зрею,
Слово взращиваю в ней,
Болью, праздником и тленьем
В веренице дней.
В сердце образ твой лелею,
В зеркало гляжусь.
Вижу в нем свою потерю
И чужую грусть.
Слышу эхо водопада,
Стон рабов твоих.
Вижу Мареба1 громаду,
Славу дней былых.
Ты царицею Сабейской
Торговала кровь.
На базарах аравейских
Слезы и любовь.
Ты, волшебница Востока,
Гордость сберегла.
Ты ушла, ушла до срока,
Но меня спасла.
Ты судьба, судьба-царица
Отдала себя
За бесполого нубийца,
Старость не виня.
И тебе пою я песни горькие как мед.
В тлении твоем небесном аромат живет.
Кости всех царей истлели,
Ну а ты живешь
Верой правдою моею,
Острою, как нож.
Сана2! Ты не заходила
На исходе дня.
Ты из пепла возродила нового меня.





             Абдурахман Фахри


           Мои слезы – слезы Билкис
              (отрывок из поэмы)

Сердце сокол – вечное стремленье,
К скалам, где выводишь ты птенцов.
Ты лишаешь мудрость оперенья,
Оперения из огненных цветов.
Вот поэт, еще не взялся за перо,
А строка уже к строке ложится.
То Билкис успела с ветром подружиться,
Приказав ему пленить Пальмиру2
Благовониями – ладаном и миррой,
Блеском глаз воды проточной,
Сетью из ветров восточных.
Войско джинов болью
И бедой грозит.
Над кофейным полем
Очарованный удод3 летит.
А Земля-любовь не вечна.
Девственница-мудрость так беспечна.
Развлекается, гадает
И стихи врагам читает.
Сулейман все тайны разгадает,
Не спеша, звезда к  звезде.
Лишь одну звезду не спросят,
Лишь одна звезда не засияет:
Мудрость Сабы4 в судный день.
Я – чудо, ваша слава,
Я – Билкис.
Я – птица Рух, что рвется ввысь,
Отбросив все химеры.
Я завещаю вам любовь и веру.







            Салим Абделла Бен Салман


                Дана, Дан …

Здесь улыбка первозданна
Бедуинки молодой,
Зной касания ладоней,
Голос звонкий, голос твой.
Ночью, вечером и днем
Под удары барабана
Ты поешь и мы поем:
«Дана, дана, дана, дана».
Грустный дан, веселый дан,
Вкус дождя и запах глины.
Тот мотив бездонно-длинный,
Как звучание долины:
«Лисра, Сирра, Балимина»1
Лишь тебе Абделла дан.
В сердце звон: удар, удар …
И на свадьбе под мизмар2
Вторят губы звукам дивным:
«Дана, дана, дана, дан».
Шарх3 танцуем – шире круг.
Если друг – в корзину рук
Руки смуглые вплети.
Все веселье впереди.
Ночь пройдет, день народится
Предвкушением обмана.
Этот миг не повторится,
Лишь в глазах твоих искрится:
«Дана, дана, дана, дана».





                Из поэзии Залива

              Мухаммад бен Рашид аль-Мактум

           Послание принцу Халеду аль-Фейсалу


Не прояснилась ясность щек
И верность верною не стала.
Колодец чистоты глубок.
И чтоб воды испить, веревки-воли мало.

Я босиком по краю пропасти иду,
По раскаленным к;амням, не страшась, ступаю.
Внутри меня огонь, и я почти в бреду,
Но взгляд не вниз, а вверх я устремляю

Ты, сердце, словно сокол рвешься в небо, на простор,
Ты сокол, что давно покинул стаю.
Нет страха. Ты идешь наперекор.
Но в небе ведь не только птицы обитают.

Душа-скакун. Ее любовь наездник укротил,
Настиг в свой звездный час.
Там запылал огонь, и погасить его не хватит сил,
Пока ты чувствуешь дыхание ночных светил.
Это наснас. Это наснас.

И даже деспот расстояния ее не излечил.
Лишь боль острей, пронзительнее стала.
Любовь – копье о двух концах, и если полюбил,
То будь готов прочувствовать все острие металла.

Газель вдали пасется, на одиночества лугах,
Такая юная, такая черноокая, пугливая такая.
Одно лишь дуновенье ветерка,
Она уж на скале. А там ее охотник поджидает.

Жемчужины-стихи. Одна к одной
Подобраны. Сияют бесподобным светом.
А пустоту подстерегает целый рой
Охотников- поэтов!
Не подстрелить безмолвье.
Пустота всему виной.

Тебя, мой друг и мой тиран,
«Хранитель вечной сабли1», послания мои одолевают.
Мне плохо, я страдаю. На теле много ран,
И раны все никак не заживают.




             Из палестинской поэзии

              Махмуд Дервиш

                Песенка

Руки твои,
Горький мед твоих уст -
Чаши хмельные,
Но не для меня.
Миртовый лес,
Можжевеловый куст -
Гребни густые,
Но не для меня.
Шелк той груди-
На ромашке роса,
Рай простыней,
Одеяла броня.
Все позади,
На подушке слеза.
Все это, все это не для меня.
Жажда песков я, огня западня –
Но от тебя даже черт не спасет…
Я буду пить горький мед
                твоих сот,
Не для меня, я ведь знал наперед,
Не для меня ты его разлила.
Лето прошло, равно как и весна.
Стала ясна, мне ясна вся картина:
Дикая, дикая пчелка, пчела.
Если целует, то губы жасмина.

*  *  *

         Так сказало всеми покинутое дерево

За дождевою тучей
И в лесу дремучем
Родина моя.
Знают ли птицы,
Что для них есть я
Отечество …или полет?
Что наперед?
Я ожидаю.
Осенью ветвистой,
Весной, что придет,
Время мое.
Знает ли солнца колесница,
Что я для нее
Тело … или плод ?
Я ожидаю.
Вечер, что блуждает
Перед глазами,
Голубыми,
Зелеными, золотыми, -
Плоть моя.
Знают ли влюбленные,
-Счастье на двоих,
Нежности волна,-
Что я для них
Терраса … или луна ?
Я ожидаю.
В засуху, что сокрушает ветер,
Знает ли бедняга,
Что я - это влага.
Только и всего.
Что я для него
Нож … или дождь?
Я ожидаю.
За дождевою тучей
И в лесу дремучем.
Кто любит не замечает.
Ничего.
Мрамора ветвей,
Верности своей
Я не растеряю.
Я ожидаю.

*  *  *

               О человеке

Уста цепями сковали,
К мертвой скале приковали.
Ты – убийца,- сказали.
Одежду и пищу забрали,
Символы попрали,
В камеру смерти бросили,
Связали.
Ты – грабитель,- сказали.
Из города прогнали,
Любимую отняли.
Ты – бездомный,- сказали.

Ты, у которого
Кровь на руках,
Кровь в глазах.,
Слышишь!
Ночь ушла.
Нет ни камер,
Ни пыток,
Ни железа цепей.
Нерон умер.
Но Рим всех живей.
Он еще глазами сразится.
Умирает зерно,
Но поле заколосится.
Все равно.




                Из египетской поэзии

                Ахмад Шауки


              Склонись перед чудом природы


Ты жаждешь природу постичь до конца.
Склонись перед чудом созданий Творца.
Здесь Небо с Землею замрут в изумленьи
От этих красот, этих вечных знамений.
Здесь звукам просторно, а образам тесно,
Как будто сидит Он пред Книгой небесной1.

*  *  *

Тайна Сфинкса: время настало

Время пришло и судьбы стало мало.
Век подчинился.
Время настало.
Слово за Сфинксом:
- Жаждет народ твой запретного плода.
Хочешь надежду отнять у народа?
Есть у меня и цари, и вельможи.
Есть и гробницы. Там тайна. - И все же
Утро надежды сотрет бесконечность
Отчаянья
               с лица.
Сфинкс! Так скажи на прощанье:
Что же есть вечность?
Или же будешь молчать до конца?




Ахмад  Фуад Нажм

Если Солнце ушло,
Закатилось за тучи,
Растворилось тепло,
И землей правит случай.
Если зренье погасло,
И в глазах потемнело,
И дорога напрасно
Очертила пределы,
Слышишь, вечно кружащий
И творящий понятья

Ты, глазами кричащий,
Их слова как заклятья.
*  *  *

                Покаяние

Иов я, Иов я, мне нет покаянья.
Я снова в пути, снова жажда страданья.
Годами скитаюсь, маячат вдали
Слова, что когда-то свой смысл обрели.
Дорога петляет.  В тумане дорога.
И здесь на бумаге тоска и тревога.

Тревога мной движет. Пою и бреду.
Есть рана на сердце, я словно в бреду.
Вот путь мой, а справа терновник растет.
Налево пустыня, но в сердце полет.
Повержен и все же вовек не склониться.
Иов я, Иов я. Как Богу молиться?

Я снова один и не будет пути,
Но с песнею легче по жизни идти.
Чужой средь своих, на чужбине чужой.
Что делать мне с этой бродячей душой?
Пусть время торопит. Что ж, значит, к беде.
Каким я предстану на Страшном Суде?
Дорога мне снова пошлет испытанья.
Иов я, Иов я. Мне нет покаянья.

О, сердце, тебе не объять всего Нила!
Ты все бы любило, когда б не сгубило.
Слова словно берег забрезжат вдали,
Всю ночь напролет будем клясться в любви.
О, ночи любви! И откуда покой!
Любимый, навек остаюсь я с тобой.

*  *  *


                Мы народ простой

Мы народ все простой
С очень подлой душой.
Только вот от щедрот
И чрезмерных забот
Нас колотит и трясет.
Умоляем и просим:
Нам чего бы попроще.
Не суди нас так строго,
Не давай нам так много.
Хоть денек, хоть другой
Нам побыть бы собой.
Ликовать мы устали,
Нам бы день да в печали..
Как минуют все сроки,
Дай предаться пороку.
Не нужны нам понятья.
Дай погрязнуть в разврате.,
Постоять на краю.
Ох, не сладко в раю!
Мы народ все простой,
С очень подлой душой.
Пусть нескладно мы жили,
Твоих благ не заслужили.
Ты, любезный, послушай:
Нам бы Блэра, да Буша.
Ни к чему нам щедроты.
Погрязней бы работу.
В ус не дуть, скромно жить,
Знать одну лишь заботу:
Как Шарону услужить.
К черту эту проказу.
Мы евреям всю Газу
Разом, вмиг отдадим.
Все равно не съедим.
Через пару деньков
Да, деньков, не веков
- Ты нас так вразумил-
Отдадим им и Нил.
Будем жить, не тужить,
От души веселиться,
Пить святую водицу.
Ни за что не в ответе
Аврамовы дети.
Будет полной гармония
И страна как колония.
Слава Богу все живы
И довольны режимом.
Ты наш общий кумир.
Мы ведь выбрали мир.
Мир нам солнце застит,
Все грехи нам отпустит,
Прегрешенья простит,
В окнах шторы опустит
Постепенно, не сразу.
Ну, а эту заразу,
Что всегда недовольна
Враз к ногтю, будь покоен.
Вот такой мы народ,
Без щедрот, да живет.
Вот такая порода,
Не изменишь народа.
Невозможно понять.
Лучше взять да сменять.
Чтобы в доску был свой,
Чтоб слепой и глухой.
Чтоб вождем был любим,
 Знал «Сират мустаким» ,
Был с властями всегда
Все равно где, когда.
Не имел лишних бед
И не знал слова нет.
Ну а коль закричу,
Только: - Слава вождю.


Гамаль Бахит

От меня осталось...


От меня осталось...

От меня осталась лишь самая малость.

Только свет в глазах, только вера, да слеза.

Я по облаку взберусь на небеса

И тогда, к чему года,

Сколь бы ни было высоко,

Ты поймешь живой ли я

Или умерший до срока.


От меня осталась только самая малость,

Только свет в окне, только тени на стене.

Только сгусток боли .

Ты возьми его с собою.

Обязательно возьми и живи.

Крышку гроба подними,

Решись,

Насладись

Ароматом царской розы

Руку протяни..

Буду ль я в раю зеленом

Иль в геенне раскаленной

Затоскую шибко по твоей улыбке

И по чашке кофе за столом,

Где сидели мы вдвоем.

По  утрам за коптским молоком.

Ну а вечером и днем

Буду сторожем Каабы

Как бы,

Когда тебя нет я бы

Сторожил покрытие Каабы.

Отдаю тебе всю жизнь,

Отдаю тебе все чувства, раны, боль

То, что взял я на покой, когда радость

Вдруг покончила с собой.


От меня осталось самая малость.

Немного плоти на плоту моих плечей.

Чтоб не сгинуть без вестей

В море.

Как нубиец не сгореть

С горя

И в праздник.

Чтоб шакалам не скормить

 Праздным,

Жаждущим моих костей.

Ты прими их и надеждою  согрей.

Возведи мне мавзолей

В каждой

Местности, где я когда-то жил,

А теперь меня там нет.

Приходи всего лишь раз ко мне

Раз за пару тысяч лет.

Боль от ран не вянет.


От меня осталось лишь самая малость.

Лишь немного крови,

Смешанной с любовью,

Всеми оставленной,

Горькой и отравленной.

Когда-то это был шербет

Смеха и иронии,

А теперь сошел на нет

Выпили, ты слышишь,

Люди с сердцем мыши

Летучей

И на все падучей.


От меня осталось лишь самая малость,

Лишь немного крови

И боли.

Не могу я на тебя ее излить,

Не продать и не убить.

Может быть однажды

От великой жажды

Ты захочешь жертвы.

И тогда - так надо-

Пусть  моя Шахада

Кровью скрепится.

Кровью, не болью.


От меня осталось лишь самая малость

Лишь чуточка воли.

Да стихов две строчки.

 Если поскользнешься,

То на них сошлешься

И ко мне вернешься

Утром благодатным

На берег ароматный.


От меня осталась лишь самая малость

Только свет в глазах, только вера, да слеза.

Какая от них польза,

Если я замечу

В один звездный вечер,

Что не по своей вине

Ты вновь на войне,

Где нет самолетов,

Ни солдат, ни дотов,

Ты целуешь руки неба,

За полушку хлеба.


От меня осталась толика страсти

От напасти

В оторванной душе.

Тихо, понемножку

Проложу дорожку,

Клетку ребер прорезая

Между прахом и слезами,

От голода и жажды умирая

В склепе Мукаттама,

В тесной могиле

Ни ниже, ни выше.

Подо мною

Земля стонет.

И голос мой не слышен.

Мечта моя больная,


Запретная, земная.

Никем не звана.

Ждет, когда пройдет

Процессия Султана.


От меня осталось по самой малости

Лишь одной твоей жалости

Твоей веры принуждающей,

Где я затих.

От меня остался лишь мотив

Блуждающий

Во мраке, где пусто

Без ответного чувства.

Нет намека на прощенье.

Сплошное забвенье.

И тут и там.

И не слышно дочурок моих по утрам.

И ни песни, что рвется на волю:

«Как  встречу любовь в поле...»

Все звуки затихли, захлохли тотчас.

Один, под плитой  Мукаттама умираю сейчас.

...

Вечер.. Когда-то

Глаза глядят,

Распахнуты в сад.

Деревья граната.

Злоба вздыхает

Облако дыма

Черное. Блуждает

Мелодией униженной,

Умирает

В цветном дурмане,

Воображает

Себя у Рахмана на Троне.


От меня

Осталась самая малость

Куфра – твоего светлого

Неверия.

Но я  –

Источник Веры.


От меня осталась лишь самая малость

Только свет в глазах, только вера, да слеза.

Ты не знаешь,

Что одиночество – это плаха.

Я боюсь умереть от страха

Слабости и бессилия.

Спроси меня:

В моем сердце гнездо свила

Тюрьма. Та, что продала

Меня и обманула

И тебя задешево продаст

Не раз, не два.

Я несу свою ношу.

Если я ее брошу

Понесу твою.

Я еще кое-чем владею

В тебе,

Но не в себе.

Ни карата, ни дома, ни милой.

Ни свежего ветра над Нилом.


От меня осталась лишь самая малость

Лишь любовь в слезах,

Да свет в глазах.

#

Есть у революции начало,
Нет у революции конца ..

Египет перестал молчать.
Он - Дух, светла его печать.
Здесь Фараоны, кровь Христа,
Грядущие Аяты,
А век – пролет его моста.
Он Дух, его нельзя распять,
Не может быть распятым.
Теперь ему не замолчать.


Побудка для арабов и всех других

Кто сказал - пришла пора?
Вы - глашатаи Сухура,
Провозвестники добра.
От арабов и не только
И не только в час утра.
Вы живете не по лжи.
Да, не сладка ваша жизнь.
Но весь мир идет за вами.
Каждым шагом дорожит.
Вы сердца свои зажгли
- И я рядом буду где-то -
Чтобы все вам вслед пошли,
Провозвестники рассвета.

Чтобы каждый дом прощенье,
В каждом сердце – посвященье.
Да, тоска у них своя,
Не арабская.
Неизвестна им ни Туба
И ни Рахма, ни Уруба,
Ни Ислам, ни дух его.
О нём не знают ничего.
Да не ведают Ислама.
Но мне каждый сын Адама
В этом мире не чужой.
Кто сказал, что Будда злой?
А за ним ведь миллионы.
Кто сказал, лишь тот богат,
Кто идет путем Сират?

Был у Ганди с его мечтами.
Почти что слился с его чертами.
Вкусил и чар и искупленья,
Сидел с ним рядом на диване,
Просил прошенья.
Мне Неру помахал рукой,
Чтоб просветлить меня рекой.
А я сказал, что честь для братьев
Взять омовенье на Евфрате.
Там с Чарли Чаплиным шутили
И были вроде бы в формате.
И там же с Гароди мы что-то обсудили.

На берегу у той реки
Читал нам Гете свои стихи
Тагор без лишнего волненья
Учил нас брать и отдавать без сожаленья:
- Кто сердце в голове хранит,
Тому и душу мудрость сохранит.
А Пушкин, так позвал в Москву под сень дерев
Читать стихи полночных дев.
Платон был вовсе непохож:
- «Мысль изреченная – есть ложь»:
- Дари любимым свет искупленья,
Не поддавайся на искушенья.
Сказал Мольер: любовь и жизнь – все это ваше.
Мы пригубили из этой чаши.
Да Винчи и Пикассо, всё - прекрасные полотна,
Где краски так смешались плотно.
Здесь все прижились:
Белый бельгиец,
Желтый китаец,
Кофейный бразилец.
Пеле сразил меня улыбкой меткой,
Тотчас, как мяч затрепыхался в сетке.

У рабочего станка
И в палате у хирурга,
Иль у фермера на поле,
На футбольном стадионе
Правит всем одна рука,
Зрит там око Демиурга.
Имя той руки – наука.
Вот такая, друг мой, штука.
Я взглянул в «Читай» айят.
Где разлад и где не в лад
Между тем, что есть во мне
И наукой, что творилась в тишине.

К Братьям Райт меня Аббас посылает.
Братья Райт на самолетах летают.
Где б я ни был на планете без конца,
Везде ученый побеждает глупца.
И Зувейль с фемтосекундой очень рад
Тому, что у любви мильон карат.
Посмотри, Кюри, на свои лучи.
Обнаружишь сердце между строк
Эдисон ему лампочкой посвети.
В этом будет ему и мне урок.
Я благодарен за освещенье.
Слава Аллаху за откровенье.

Верно, что разум, если он
Не для «Нобеля», и не для премий.
Будет всегда и во всем чемпион.
Его Величество, научный гений.