Коллеги

Дирижёром детского оркестра был Михаил Маркович – невысокий брюнет с чёрными усиками, чем-то напоминающим Чарли Чаплина. По специальности он был баянистом и преподавал в музучилище, а оркестром руководил по воскресеньям. Федя работал помощником дирижёра и в его обязанности входила индивидуальная работа с оркестрантами над партиями, а также замещение Михаила Марковича за дирижёрским пультом при необходимости.

Когда Федя решил эмигрировать, он заранее уволился из дворца культуры, хотя в конце 80х этого можно было и не делать. Отец Феди, к примеру, продолжал работать до последнего дня, даже после официального увольнения, за что завод пообещал ему автобус, чтобы отвезти в аэропорт. Автобуса он, правда, так и не дождался, но это уже совсем другая история.

А Федя сообщил Михаил Марковичу о своём решении эмигрировать одному из первых на работе. Он ему доверял, а также хотел узнать, не имеется ли у дирижёра похожих планов на будущее. Михаил Маркович очень удивился, так как Федя, вероятно, был не очень похож внешним видом и фамилией на кандидата в эмигранты, но пожелал Феде счастливого пути, давая понять, что сам он ни сном ни духом не мыслит о покидании родины.

Какое же было Федино удивление, когда он встретил своего бывшего начальника в Вене, на съёмной квартире для новых иммигрантов. При неожиданной встрече Федя припомнил две песни: «Вдруг свою смуглянку я в отряде повстречал» и «Все жили вровень, скромно так -- система коридорная: Hа тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Именно такая система была в венском общежитии с одной кухней и санузлом на несколько комнат, в каждой из которых ютились семьями новые иммигранты», ожидая «транспорта» в зависимости от места назначения – кому в Израиль, кому в Австралию, а кому в США через Италию.

На кухне порой случались самые настоящие коммунальные скандалы – кто-то жарил сало, а кто-то возмущался: как это так, евреи-беженцы, притесняемые по религиозному и национальному признаку, едят свинину. Михаил Маркович сам неожиданно превратился в сиониста и спорил с одним беженцем-баптистом, который даже среди еврейского большинства позволял себе антисемитские выходки.

Федя с Михаилом Марковичем много беседовали, благо время позволяло, ругая коммунистов и мечтая о будущей счастливой жизни в свободной стране. Федя поинтересовался, чем его бывший коллега собирается заниматься в США. Тот ответил, что ему поздно переучиваться и он попробует свои силы в музыке. Михаил Маркович рассказал о своём ученике, жившем в Бруклине, и покоряющим на баяне американскую сцену. – Причём, - добавил он, - когда я с ним встретился в Америке, будучи в гостях пару лет тому, и попросил его мне поиграть, он играл намного хуже, чем когда-то в Киеве!

В Италии пути бывших сотрудников разошлись, и один (Федя) поехал в Чикаго, а другой - в Нью-Йорк, где осел на знаменитой улице Брайтон Бич.

Федя выучился на программиста, лишь изредка поигрывая в ансамбле, а Михаил Маркович активно выступал на различных мероприятиях, а также учил учеников музыке. И через несколько лет они встретились на Брайтон Бич, когда Федя впервые посетил Нью-Йорк. Брайтон – это было нечто, прям-таки советский заповедник с пирожками, беляшами и румяными продавщицами, которые торговали этим богатством прямо из окон магазинов, а то и с лотков на улице. Ничего подобного Федя никогда ранее не видел. Чикагский «Девон» и рядом не стоял. Везде разговаривали только по-русски, надземка гремела, асфальт был чёрным от раздавленных и расплавленных жевательных резинок.

Михаил Маркович повёл Федю на бордволк на берегу океана, рядом с которым было множество открытых «русских» ресторанов. Отовсюду гремела музыка и громкие голоса – Брайтон гулял. Михаил Маркович с Федей зашли в ближайший ресторан, специализирующийся на морепродуктах. Их быстро и качественно обслужили. Было действительно вкусно. Федя решил угостить своего бывшего начальника и достал кредитную карточку. Официант посмотрел на него как на врага народа. Пришлось расплачиваться Михаилу Марковичу, у которого с собой были наличные. Феде было неудобно, он просто не ожидал такого поворота, он просто элементарно не носил с собой большую сумму наличных, так как в этом, как правило, не было необходимости – практически все магазины и рестораны принимали кредитки. Но, как оказалось, на Брайтоне существовали свои неписаные правила.