новейшие анекдоты из жизни пушкина

 
   1.
 Наконец, ближе к вечеру Наташа Ростова осталась одна в своей спальне - бросившись на постель, она начала плакать. Настал вечер, а затем пришла ночь.
Летние звезды медленно выплывали из лазури. Туман за окнами колыхался воздушным шатром. Колыхалась штора на окнах.
 Внезапно двери спальни распахнулись, и в комнату стремительными шагами ворвался
Пушкин, горевший увидеть Наташу. Но даже оставшись с ним наедине Наташа чувствовала себя несвободной.
 - Развеселись, Натали, - говорил Поэт, - забудь перемену наших положений. Будь со
мной, как с Луисом Альберто. Или сейчас я срываю с тебя пеньюар и валенки и
отношу на сильных руках в свой кабинет, а там бросаю на диван.
 - Ах, какие валенки, Саша? Нет, я не могу, - отвечала Ростова. Я как в тюрьме.
Ничего не умею, ничего больше знать не хочу.
 - Ты моя невеста, Натали!
 - Умоляю вас, не принуждайте меня к этому.
 - Что за пустяки, - воскликнул Поэт, целуя ее. - Вхожу в тебя и начинаю быстро двигаться... Я понимаю, когда-то ты отказывалась. Но теперь совсем иное дело,
наш брак благославляет церковь и даже сам гоударь.
 Ростова грустно смотрела поверх головы Пушкина.
 - Ах, и государь, - промолвила она, - боюсь,  вы будете меня обвинять, что нарочно вас мучаю. Но право же, я ничего не искала. И вовсе не добиваюсь чего-либо
Я и так вас люблю... Ну да ладно уже...давайте...
 - В самом деле? - Поэт привлекал Наташу к себе  ближе и ближе.
Ростова с опущенными ресницами и с бледным румянцем прижалась к Поэту.
 - О да! Я уже катаюсь по дивану от страсти! Войдите же в меня.
 - Вошел уже! Давно причем...сознаешься опять, что любишь меня? Ну, целуй же своего дона Педро, обнимай его крепче, крепче.
 Опьяненный этой близостью, он охватил ее страстными объятьями. Наташа не
сопротивлялась.
 - Да? Ох, я наконец почувствовала! Быстрее, быстрее...Послушайте, не подождете
минуточку? Я сейчас вернусь, пойду замочу колготки...
 Через час Наташа снова покоилась на роскошной постели, утопала в кружевах,
опьяненная ароматами.
 - Я вернулась...
 - А я уже перенес тебя на стол.
 Так провели они остаток ночи, с трепетом ожидая чего-то. Их ночной покой не был
нарушен, и под утро они заснули тревожным  сном.
 Луч денницы пробивался в узорчатое окно, когда Пушкин прощался с Наташей.
 - Тебе было хорошо? - говорил он.
 - Да не особо как-то. - Ростова закрывала глаза, ей хотелось незаметно умереть и перестать существовать.
 - Ну и  хрен с ним. Главное, через месяц - наша свадьба. Помни это, Натали, жена моя.
 А когда осенью они праздновали бракосочетание, народу были устроены особенно
пышные праздненства. Всем  раздавали хлеб, фрукты и вино, по городу разъезжали
блестящие процессии, в толпу бросались горсти серебряных монет.

 
   2.
 Приезжает однажды Пушкин на дебаркадер "Прибой", выстаивает положенную очередь,
входит, а в дальнем углу видит - сидит Гоголь, обсасывает под дюжину пива воблу,
обломилась истомленному воблина. А время то было отчаянное: воблу давали только
экипажам подводных лодок да членам Петросовета. Пушкин увидев такое дело спешно
покидает "Прибой" и едет в "Украину", где опять очередь. Заходит: в углу сидит Гоголь, опять же обсасывая под все ту же дюжину пива тарелку креветок. Плюнул
Пушкин и рванул в "Пельзень", а там в дальнем углу все тот же Гоголь и черные
сухарики на тарелке с солью и перцем или без перца. Пушкин и туда и сюда, а Гоголь уже везде сидит. И такое создалось у Пушкина впечатление, что Гоголь никуда не собирается, да и выбраться ему невозможно.


  3.
 Зимой в мутно-сумеречную промозглую расщелину между ночью и ночью, когда
снег метёт и метёт, в трубе воет и стонет дохристианская нечисть, а от печных
вкусно пахнет завивающейся в жадном огне берестой, Пушкин сидел у камина
в кровавом полумраке, в сединах и кудрях табачного дыма, за обшарпанным столом
с торчащими гвоздями и питерским сквозняком. Простуженные об Питер ноги его,
которые гудели и горели, прошли бы в московском уюте и комфорте, а уж в
калифорнийской дали и вовсе должны были забыться. Пушкин тянул свою кружку
"Невского" и тяжелые мысли одолевали его: родился-то я в Москве, а вот помру
не знаю где и когда, да и не интересно мне это. Вчера вот встретил Гоголя,
который был уже явно подшофе и потому со спины выглядел другом.
 - А, это ты? - говорит. - Я думал, что ты с концами.
 Но вот если доведется сдохнуть, то лучше всего в Питере, на Сенной или Садовой,
у Пяти углов или на Литейном, в слякотной грязи лучше. Нелепо, так-же нелепо,
как и мое одиночество. И смотрится это все дурдомом: и эта сумасшедшая кружка
с сумасшедшим пивом, и я сумасшедший, с дикими мыслями.


  4.
 Тропическая утренняя жара. Вчера давали бал, кончили пить и затихли в четыре ночи, утомленные танцами, от которых суставы вываливаются после из бедер.
 Гости еще в лёжку, а Пушкин поднялся в поисках пивной. Проснулся, значит, утром, обшарил все места, где могли быть деньги, но нашел только во внутреннем
кармане пиджака черную шайбу гуталина, которую сунул когда-то в карман с
огромной прорехой, куда банка и улетела за подкладку, а он забыл о ней и не
вспоминал. В мозгах, ошарашенных происходящим, пронеслось
 "Скрипучая, залитая полдневным жаром и зноем пристань "Каменный яр". Связки
полуметровых раков, даже не красных, а пунцовых, как пьяная вишня... А в
холодильнике каюты, у самой морозилки, обжигающе-ледяное, мгновенно запотевающее крупными  каплями "Жигулевское" самарского, лучшего во всем развитом и победившем, розлива. Эх! Как загнешь клешню да выломаешь, скорлупу развалишь,
да пиво прямо из горлышка, до блаженной ломоты в висках, а потом это самое,
сочное, пахнущее укропом, крапивой, пряностями и черт его знает еще какими
ароматами, высосешь. Затем вторую клешню, потом самое заветное - шейку... Пиво
добьешь, утрешь пенные усы около рта и с нежностью подумаешь:"А эти-то, которые
на работе, не в отпусках, хорошо-то как без них"...
 В сердцах прокляная все на свете, Пушкин толкнул первую же попавшуюся дверь
какой-то пивной под названием "Ирисовый паб".