Быль о бабе Марусе

Синяя вьюга вьюжит, в дальних-далях белым-бело.
Дремлет в промозглой стуже брошенное село.
Домик под чахлым клёном с памятью прошлых лет,
Там, где зарёй червонной дышит забытый след.

Снег серебрит окошко, не смыкает старуха век.
Баба Маруся с кошкой доживают жестокий век.
…Помнит, как муж с германцем  пал на кровавой войне.
«Остовец»*- сын,  в семнадцать, сгинул в чужой стороне. 

Горькая вдовья доля,  милость чья-нибудь не в чести.
Горюшко мыкать вволю, да нести божий крест, нести.
Баба глуха, щербата, плачет и дрожью дрожит,
В полночь в углу с ухватом рыскают лишь  миражи.

Бабе в жилье убогом затопить поутру  бы  печь,
Дров только нет под боком – не согреться и не прилечь.
Воет в проулке Лайка, ветер-бродяга кружит.
Стынет изба хозяйки, и дышит на ладан жизнь.

Вдруг издалёка, глухо (неужели за все грехи?)
Шепчет впотьмах старуха: «Умереть, Господь, помоги!»
Ей бы собраться с силой, сделать решающий шаг.
…Вьюга заголосила, – ввысь воспарила душа.

Вслед за февральской вьюгой (не поспорить с чужой судьбой)
Смерть прописалась в круге вечной жизни за городьбой…

*Остовцы – «восточные рабочие» – представители  гражданского
населения СССР, угнанные в Германию в годы Великой Отечественной войны.