Межа. Цикл Русские женщины

                Как хрупкий стебелёк цветка «Мать и мачеха»
                весной  пробивает корку асфальта,
                так и моя память сквозь толщу лет
                возвращает меня к людям, любовь к которым
                не знает края.

Помятуя о том, что «учителка» Вера Гавриловна  вывела в люди его сына ( в райцентре начальником почты пребывает), каждую весну  Колюня,  по прозвищу   Пузанок, пашет Вере Гавриловне огород, помогает управиться с картохой без магарыча из уважения.
Приняв «дары» от тётки Степаниды за исправно проделанную работу,Колюня малёхо не подрасчитал и  распахал межу между огородами Веры Гавриловны и Донюшки.

Донюшка  маленького росточка, щупленькая бабёнка немногим  за пятьдесят, недавно  схоронившая мужа, такого  же недомерка, выпивоху- бабника, была на редкость тихой, ну что тебе бабочка, притроченная булавками к оконному косяку. Деревенское прозвище у Донюшки было Немая, взяв лопату  стала поправлять порушенное, опять же, из уважения.
Да разве только Пузанок и Донюшка, все деревенские  расступались в сельмаге, пропуская Веру Гавриловну к прилавку первой, хоть та давно на пенсии, была  не из горда присланной, а здешняя, Солотинская.

Увидев из окна Донюшку,  ловко орудующую лопатой, Вера Гавриловна всполошилась. Если бы спросивши Веру Гавриловну, Донюшка оттяпала половину огорода, её бы это не всколыхнуло. Долгие годы работы  в школе уверовали  Веру Гавриловну, что всё делать нужно с её ведома и только с её разрешения, а тут без спросу и она пришла в ярость. Впервые на люди выскочила неприбранной, подбежав , пересилив  отдышку  отчеканила каждое слово:
-Тебя кто просил?
Донюшка, запинаясь, стала оправдывать Пузанка, дескать, пагубу совершил без умыслу:
-Тебя, кто просил?
-Никто.
Потупив взгляд, тихо отвечала Донюшка:
-Так  зачем?
-Ну вот…
Вера Гавриловна  понимала, что у Донюшки такое же право , будь она неладной на эту межу, но остановить себя уже не могла. Она будто коршун накинулась на несчастного курчёнка и давай изводить этим глупым вопросом, тебя кто просил.
Донюшка стояла смирнёхонько провинившимся учеником, чуть  шевеля губами, обозначая только одно:
-Никто, я дума…, и  тут же умолкала.

Всему бывает конец, пересилив себя, боясь вспугнуть нахлынувшее, вдруг сказала
-Злая ты, Вера, от того в вековухах пребываешь.
Вера Гавриловна, услышав, что к ней на ты и не по отчеству, от гнева покрылась пятнами. Сделав паузу, дала волю низменному:
- Ох, можно подумать.  Уж чем с мужичонкой с херову душу жить, лучше вековухой оставаться.
Худенькое тельце Донюшки в котором теплилась лампадкой добрая душа, иссушённое  повседневными заботами,  крещёное вожжами и успитками мужичонкой с «херову душу» вздрогнуло. Не проронившая за всю жизнь ни единого чёрного слова, страшась самой себя, затараторила:
-Да, да. С херову душу, а зато ёпкай.

Повисла тишина.
Вера Гавриловна, будто  муха, попавшая в липкую паутину, затихла. Вся её злость перекочевала к ней, на её постылое  одиночество, на несложившиюся жизнь и она заплакала покаянным плачем, так плачут на похоронах.
Донюшка от стыда и жалю запричитала:
-Прости меня дуру, прости.
Вера Гавриловна подошла, обняла  Донюшку, всхлипывая:
-Подожди, я сейчас, только накину чего -нибудь  и возьму лопату…, я мигом, подожди.

Деревня есть деревня, весть, что Немая довела до слёз Веру Гавриловну, пронеслась из конца в конец  деревни быстрей самого резвого коня по кличке Атом, да только так и никто не поверил.