Календарик

Уютно. С чего б это вдруг,
Ведь всё как и прежде – одна…
Но чертят магический круг
Пророчество и тишина.



Со следами бессонницы от ночного погружения в неведомый смысл собственных песен,- я открыла бронированную дверь кафедры. Через длинный ряд составленных столов меня встретил уставший от житейской мудрости взгляд настоятельницы. Парализующий мыслительный процесс поток замечаний по поводу диссертации и личной жизни был милосердно увенчан сообщением о моём направлении в магистратуру. Простившись по всем здешним правилам с оттенком достойного подобострастия, я вышла в пасмурный сквер университета.

Через две минуты на серой дорожке мощёных плит появились первые капли, через четыре я уже шлёпала по тонкому слою воды, а сосны вокруг запахли. Максимально ускорив шаг, я очень скоро оказалась в узком шлейфе товарных рядов, ведущем к трамвайной остановке. В некоторых местах крыши противоположных лотков были соединены клеёнкой. Прямо перед моим носом неопределённого возраста торговка с лицом спокойного бульдога, мощным движением дёрнула край, наполненной водой полиэтиленовой крыши, и я с ужасом отшатнулась от обрушившегося потока в укрытие первой попавшейся лавки.

Отметив усталость модели журнальной рекламы, мой взгляд поразился неожиданным множеством аккуратно уложенных маленьких календариков с фотографиями зверюшек, милые мордочки которых немедленно расположили меня к себе, тем более, не на чем было отмечать красные дни месяцев следующего года. Заполучив изображение отважного рысёнка на двухтысячный, я продолжила путь домой.

Уходил очередной вечер между летом и осенью. Были ещё открыты все окна моей квартиры, и влажный воздух свободно перетекал из комнаты в комнату. Увлекаемая дыханием ночи, я оказалась в спальне. В мягком свете настольной лампы неизменные композиции из статуэток и цветов в горшках напоминали застывшие миры в пространстве моей сонной вселенной.

А сны приходили тревожные. И потому велико было моё удивление, когда музыка серебряного колокольчика пропела во мне:

«Воскресла и вижу: огни надо мною
Как будто первый раз в жизни горят
Мерцание робкое и неземное
Души моей подвенечный наряд…»

Воскресла? Невеста? Нет, нет, это ошибка. Мои глаза ещё не научились улыбаться после смерти мамы. Когда-то яркая девушка поблекла, и женихи уже четыре года шарахались от серой тени горя. Двадцать два – теперь начало времени старых дев, и я без паники ступила на эту тропу. Судя по всему, песенка пришла не по адресу и потому не была записана. А приятная мелодия всё звучала и звучала, пока я не уснула и не забыла её навсегда.

Занятия в магистратуре начались 15 сентября. По-осеннему рыжая аудитория была душной и солнечной. Молодая ненакрашенная ассистентка протяжно озвучивала вступительную лекцию на вымученном украинском языке. Кто-то с очень серьёзным лицом просматривал бульварную прессу, кто-то в заинтересованной позе был устремлён в сторону женской фигуры, прохаживающейся вдоль доски. Правда, нашлись и такие, которые лишь изредка отрывали глаза от работы шариковой ручки. Один парень на последнем ряду даже грыз губу от чрезмерного сосредоточения, как будто запечатлял глубинный смысл данной лекции, который мне не дано было понять. Моя ручка тоже неотрывно скользила по стандартному листу белой бумаги, быстро нанося красной пастой абстрактные фигурки, что также придавало мне определённую деловитость.

Неожиданно мою левую щёку обдало жаром. Я подняла голову и немедленно влюбилась в пристально глядящие на меня голубые глаза узколицего аристократа, скулы которого тут же покрылись багровым румянцем. Я не знала о нём ничего, тем не менее, мне ничто не помешало определиться с главным смыслом моего пребывания в уже подзабытой роли студентки. Растягивая удовольствие первых мгновений, я отвела взгляд от голубоглазого и продолжила рисовать...

Звонок прозвенел. В дверях промелькнул аккуратный затылок моего возлюбленного в компании новых друзей. А мне ничего другого не оставалось, как только  довольствоваться результатом посланного им вдохновения.

“У неё глаза похожи на два топорика,” - глядя на мой новый шедевр произнёс парень, кусавший губу во время лекции. У него на столе, в тетрадке, где он без устали что-то скрёб ручкой весь урок, была вульгарно изображена голая тётка, на которую смотрел мужской профиль с открытой книгой внутри черепа. Парень дал мне посмотреть на труд всей пары, а я зачем-то сказала, что мне не нравятся пошлые картинки, хотя точно не знала, что именно меня задело в увиденном. Может быть очевидная правда жизни, которую я так упрямо не принимала в свой строгий и эстетичный мир.

О том, что мои случайные слова не оставили равнодушным автора обнажённой натуры, я смогла догадаться лишь спустя какое-то время, когда на любое моё утверждение в контексте семинара за спиной уверенным тоном раздавался контраргумент.

Именно тогда, когда я впервые услыхала, как всё та же молоденькая ассистентка кокетливо произнесла, обратившись к нему, одно из самых любимых мною мужских имён, моё негодование приобрело наиболее отчётливые очертания. Я бросила острый взгляд на оппонента, и увидела молодого человека, ни мужчину, ни мальчика, среднего роста, с полноватым лицом в очках и неудачной стрижкой, напоминавшей что-то среднее между «под горшок» и «полубокс». В моих ассоциациях парень, носивший имя Юра, которым когда-то я назвала своего лучшего попугая, вообще не мог иметь такую раздражающую внешность. И я продолжила восхищённое созерцание породистого аристократического затылка , венчавшего чувственную шею в плотно прилегающем воротнике дорогого костюма моей голубоглазой страсти.

Прошло минут десять, и дверь в аудиторию тихонько открылась. По-деловому поздоровавшись с преподавателем, походкой бизнес леди вошла ухоженная девушка в лёгкой белоснежной курточке из искусственного меха и зачем-то села рядом с моей практически осуществившейся мечтой. А потом вся группа с завистью рассматривала фотографии, запечатлевшие средиземноморский отдых этой красивой парочки. Нет, я не могла соперничать с безупречным маникюром и пухлым ротиком с чёткими контурами.
“Не зови больше в небо глаз своих, чужой жених,” - выстукивали мои робкие шаги озябшего человека. На улице меня встретил леденеющий ноябрь.

Я решила всерьёз заняться своей внешностью, а точнее делала то, что всегда, когда начинала себя ненавидеть. Я худела, на этот раз отказавшись от жиров и углеводов. С помощью такой диеты моё лицо обсыпало какими-то жуткими болезненными прыщами, и я ненавидела себя ещё больше. От посторонних взглядов меня спасал капюшон потёртой дублёнки, в который я пряталась как прокажённая. Тот Юра пытался пару раз заговорить со мной, на что я лишь противно язвила и уходила в другую сторону. Промозглая сырость, полузастывшие грязные лужи, грязные троллейбусы и киоски с недовольными продавцами прекрасно дополнялись серым ознобом моего существования, проходящего мимо. Одному дверному замку известно, с какой радостью я закрывала за собой дверь своей квартиры, где сочная зелень многолетних растений ждала моей заботы и дарила мне свою свежесть.

Это не была ночь на выходной, но однажды под утро мне удивительно спалось. Выпал первый снег. Он был такой пушистый и праздничный, а воздух такой чистый, что можно было насытиться надышавшись. Природа отмечала приход зимы. Всегда чувствуя себя частью стихии, я растворилась в белоснежном сиянии пространства.

Не переставая искриться цветными переливами, пушистая льдинка, кружащая у земли, опустилась на своё место в аудитории. Самоуверенно и юрко пронесясь между рядов, рядом со мной со взъерошенным ёжиком светлых волос приземлился мой  оппонент. Его вообще не интересовало моё мнение по этому поводу, да это и к лучшему, так как мнение по этому поводу находилось у меня на стадии формирования. Началась важная лекция. Я посмотрела на усики высокого худого преподавателя лет тридцати семи, сделавшего паузу, а когда снова склонилась, чтобы писать дальше, увидела лежащий передо мной двойной листик в клеточку, на котором русскими буквами были написаны английские слова:
“Ай лов ю дей бай дей сов матч.
Ай вонт ю кис, ай вонт ю тач,” - и три восклицательных знака.
Ничуть не смутившийся мой сосед с озорными глазёнками ожидал от меня ответа. Желая перебить попытку розыгрыша, с твёрдым выражением лица учительницы начальных классов, я написала ему: «А теперь на российском, родном языке, пожалуйста». На что немедленно получила слова родного языка английскими буквами соответствующего содержания:
“Я люблю тебя с каждым днём все сильнее.
Я хочу тебя поцеловать, я хочу до тебя дотронуться.”
Если форма написанного представляла собой образец наиболее меткого попадания, то после слова «дотронуться» я уже была в экстазе. Парень явно играл со мной, а я чувствовала на себе наброшенную сеть. И с обречённостью жертвы, рвущимися в разные стороны буквами, продолжила диалог в клеточку:

- Ты опасный человек.
- Со знаком восклицания или вопроса? - спросил он. На что я обвела точку в конце своих слов.
- С чего ты взяла?
- Ты идёшь напролом с холодным сердцем.
- Ты не права. Я очень мягкий, нежный, ласковый человек с добрым тёплым сердцем.
Поверить в этот набор слипшихся слов означало бы для меня полную потерю непроницаемого ледяного блеска. Но я не собиралась становиться уязвимой перед очередным, заявившим о себе праведником.
- Знаешь, от самых хороших людей, мне доставались самые жестокие испытания, так что лучше будь плохим.
- Я не причиню тебе боли, - продолжал змий. – Неужели ты допускаешь возможность того, что мы будем вместе?
- А ты? – незаметно для себя, продолжила я ряд его слов.

 Наша переписка закончилась походом в ресторан. Там у стены с квадратными зеркалами он рассказывал всякие умные вещи и струшивал с меня крошки вафельного стаканчика. Мой слух заострился на словах: «…вот, ты не красавица, но…». Но договорить начатый комплимент я ему не дала. И вместо того, чтобы указать на отсутствие у моего собеседника дипломатических способностей и элементарного такта, я прочитала ему:

“Образы найдены, роли разобраны
Или навязаны чаще всего.
Пёрышки скомканы, пёрышки мокрые,
Высохну, буду вполне ничего.
Да, я красивая. Что, вы не верите?
Я и не думала брать эту роль.
Ради чего-то моё оперение
Было принесено в жертву не мной.
Слёзы катились, холодные, бледные,
Краски мои потемнели от слёз.
Трудно заметить их свойства лечебные:
Много свечей из-за них не зажглось.
Только пока никакой патологии.
В клетку ещё не вошла пустота.
Все измерения точит мелодией
Явно живая моя красота”.

Это стихотворение было посвящено, случайно залетевшей ко мне, умирающей птичке. В какую-то минуту мы оказались с ней в равном положении. Но выжила из нас только я. А чтобы жить дальше, мне просто необходима была чья-то уверенность в моём благополучии, не мыслимом без внешнего блеска, который мужчины называют красотой. От честной констатации отсутствия у меня этого признака я сникла и толком не расслышала оправданий сидящего рядом, думаю, они не были особенно долгими. После прочтения стиха я ушла на волну своей грусти и, ничего не замечая, провалилась во времени.

Поскольку жизнь не собиралась предлагать никакой более интересной альтернативы, я несколько раз изучила нашу переписку и не обнаружила в ней ни одного грязного пятна. Думая о Юре, я заметила, что уже свободно допускаю слово «мы».
Мы договорились о встрече на остановке метро.

Я давно забыла, что такое свидание, и, собираясь, волновалась так, что все движения плыли, как в замедленных съёмках.

Юра оказался великодушнее, чем был в моих предположениях, поскольку оставил без комментариев моё сорокапятиминутное опоздание. А ведь прождав полчаса на морозе и продрогнув насквозь, он поставил на холодную скамейку красиво упакованный горшок с цветущим растением, который испугались взять в подарок все прошедшие по перрону девушки, и ушёл, проклиная само понятие свидания.
 
На располагающем к переписке альбомном листике не было и тени обиды:
- Загадка… Слушай, у тебя очень тёплая улыбка. Даже не скажешь, что под этой улыбкой снежная королева.
Провинившись, я совсем не ожидала такой вдохновенной нежности по отношению к себе и слегка насторожилась, заподозрив простую и проверенную тактику «без обид», практикуемую едва ли ни всеми обольстителями.
- Поначалу ты нежен, а потом?
- Потом я гораздо нежнее, чем поначалу.
Гораздо трезвее я бы почувствовала себя, получив в ответ что-то вроде «в зависимости от обстоятельств», но его слова дурманом заползали мне в голову, и я уже не собиралась гадать, когда же наступит это «потом».
- Чего же ты ждёшь от меня? - спросила я.
- Тебя, - ответил он.

Простая задачка сошлась с простым ответом, и тут я поняла, что не хотела ничего просто так. Без любви роман с таким расписанным вступлением уже не роман, а договорённость. Я не надеялась на его любовь, да и моя рука не в состоянии была изобразить «я тебя люблю». Я ещё не мечтала о нём до головокружения, не была затворницей стихов и песен, не покупала платье и постельное бельё, не чистила до золота медные подсвечники. Это всё было, но не для него, а для того, кто в своей слабости и трусости исчез, возомнив надвигающийся на его хрупкие плечи тяжкий крест ответственности за чьё-то существование, когда мне затягивало в никуда. Теперь же всё моё естество было против этих, доступных даже ребёнку, трёх самых любимых миром слов.
 
- Но я больше не могу любить, - со сжатым сердцем я отпускала своего оппонента.
- Похоже, что ты разбила оригинал, снимая копию, ведь любовь к ближнему - лишь копия любви к себе, - казалось, он видел меня насквозь. Мои бастионы пошатнулись, как от землетрясения. – Но я не претендую на какую-нибудь глобальную любовь, - продолжал он, – если двум людям хорошо вдвоём – не вижу ничего плохого в этом. Любовь – очень относительное субъективное понятие, и то, что знаешь ты, может быть, не то, что знаю я.

На задней площадке троллейбуса было темно. Тусклый свет жёлтых прямоугольных ламп перекрывался чёрными силуэтами уставших людей. Юрка стоял в длинном чёрном пальто спиной к стеклу и воодушевлённо рассказывал историю названия своей фирмы. Я смотрела на его широкие, абсолютно надёжные плечи, плотно обтянутые чёрным драпом, на квадратный неподвижный подбородок, практически слившийся с адамовым яблоком трапециевидной шеи, на широкий изгиб верхней губы, скользящий по ровному ряду зубов молодого жеребца, и чувствовала себя человеком, нашедшим клад.
“Красная шапочка, я тебя съем”,- бескомпромиссным движением Юра привлёк меня к себе, запутывая в бархате своего голоса.
Я дышала его ароматом и уже точно знала, что этому человеку можно доверить дорогу домой.

Настало время, когда съёжившиеся от холода фигуры на трамвайной остановке со всей морозной чернотой того вечера уже не могли стать частью моего состояния, а были не более чем размытым фоном, быстро сменившимся на жёлтые огни предпоследнего трамвая, увозившего нас дальше по линии жизни. Под размеренный стук колёс тот же бархатный голос как бы между прочим ласково отправил в моё ушко слезоточивую песенку со словами: “…а невздовзі прийде осінь, ми усі розбіжемося...” “Предупреждает о расставании,” - ударило мне в голову и ознобом прокатилось по телу, но я не в силах была что-то предпринять, хозяйкой своей судьбы я не была никогда.

По пути ко мне мы купили кекс с орехами и изюмом.

Чайник закипел. Горячий водопад обрушился на чаинки, и они вступили в следующую фазу своего существования. Потом в атмосфере напряжённого молчания я наливала чай в большие синие чашки с золотым ободком.
«Я смотрю, как ты льёшь этот чай,
И мгновение не остановишь», - Юра нарушил тишину полными неизбежности строками.
«В тихом плеске такая печаль.
Этот вечер ты больше не вспомнишь», - в унисон продолжила я. Не отреагировав на услышанное, мой гость взял нож и стал резать кекс. Румяная корочка рассыпалась хрустящими кусочками. Этот шедевр кулинарии был максимально напичкан изюмом и источал головокружительный аромат. Отказывав себе во всякого рода сдобе уже больше года, панически боясь лишних калорий, я впервые не устояла перед искушением, по сравнению с которым эдемский фрукт – просто плод воображения дилетанта в гастрономии. Предварительно поглотив кекс глазами, я как вампир впилась в это чудо земной жизни.

Меня радовал сладкий вкус во рту и песни Юры под мою бракованную гитару. Потом мы танцевали. Казалось, музыка была повсюду, хотя я не помню, чтобы кто-то из нас её включал. А потом мы тихо разговаривали, лёжа в одежде на застеленной кровати, и Юра, обняв меня, рассказывал мне сказку про короля и королеву, у которых в конце долгой истории родился маленький сынишка.
 
Он был прекрасным сказочником, и я едва заметила, что уже наполовину раздета. Мой взгляд немедленно поймал его лицо. В своём новом качестве «не друга» он выглядел уже не гостем, а чужаком в моей квартире, где всё было привычно, кроме его лица. “Пока можешь сказать «нет», говори «нет»”,- прозвучали во мне слова мамы. “Нет,”- сказала я, и ушла в другую комнату. А мой пришелец так и остался спать одетым на застеленной кровати.

Как ни странно, но я уснула. Утром меня разбудил новый запах моих волос. В ванной шумела вода. У меня было настроение, как у ребёнка, которому накануне подарили кучу подарков, и теперь он встал, чтобы на них посмотреть ещё раз. Я надела короткий махровый халатик на зап;хе, больше напоминавший кимоно ярко-жёлтого цвета и пошла на шум воды.
«Света, иди сюда»,- как то уж очень строго позвал меня Юра в приоткрытую дверь. Я вошла. Он как бегемот был погружён в воду, густо покрытую белой пеной. Какие-то ленивые извинения по поводу «вчерашнего» закончились восторженным возгласом: “Ну и фигурка, я таких ещё не видел!!!” Оставив всё без комментариев, я указала на полотенце и официально произнесла: “Я удаляюсь”. “Удаляйся,”- спокойно сказал Юрка.
Я сидела у окна на кровати и смотрела на снег без всяких мыслей и чувств. Юрка зашёл, обмотанный полотенцем вокруг узких бёдер. Почему-то именно от этой точки оттолкнулся мой взгляд и пополз выше по гладкому мускулистому торсу. Меня, обалдевшую от изумления, встретила озорная мальчишеская физиономия с колко смеющимися, чуть раскосыми, серыми глазёнками. “Где-то я видела тебя раньше, - мелькнули мои первые мысли. - На фотографии. Календарик с рысёнком. Те же глаза.”

- Свет, ты замуж хочешь? - быстро и отрывисто произнёс рысёнок. – А детей хочешь? - И не дожидаясь ответа, – Только не от меня. Если от меня, то в года сорок два я бы мог сделать тебе парочку.
- Не говори больше ничего, ты можешь меня сильно расстроить, - ровным голосом умоляла я.

Юрка сел рядом и поцеловал меня в голое колено. “Знаешь, на кого ты похож?” - достала я из стола календарик и протянула ему. Он посмотрел на делающего большой и осторожный шаг маленького охотника и, отложив календарик, крепко поймал мой по привычке сжатый рот своими  тёплыми, мокрыми и бесцеремонными губами.
Сознание было где-то рядом со мной, когда он топил льдинки моего тела и под ними распускались весенние цветы. И где-то рядом тонким серебряным звоном неуловимо звучала забытая песенка:
 
«Воскресла и вижу: огни надо мною
Как будто первый раз в жизни горят
Мерцание робкое и неземное
Души моей подвенечный наряд.
Души моей подвенечный наряд.
Души моей…»

«Я люблю тебя»,- сказал он единственный раз оторвавшись от меня. И я поверила ему.
За окном сверкал солнечный снегопад. А на полу, рядом с мокрым полотенцем, лежал календарик с рысёнком на 2000 год, который так и не был использован по назначению, потому что ровно через год после нашего знакомства – 15 сентября 2000года, у нас родился маленький сынишка, как в той сказке про короля и королеву, которую когда-то папа рассказал маме.



рассказ
(2003 год)