Мisericordia

Костяной забор
пастью лязгает.
Захожу во двор,
нож за пазухой.
А в окне торчит баба-чучело,
на еловый кол нахлобучена,
голова – часы, да с кукушкою,
и обвешана погремушками.

В жестяном тазу
холодец дрожит. 
Гости плоть грызут
из больших корыт.
Псина квёлая, {кличут прелестью},
за объедками брюхом стелется,
гложет косточку, лижет опухоль,
а дадут пинка – корчит дохлого.

За столом в рядок
все рассажены,
в середине бог,
только ряженый.
Под столом карга жилой давится,
в чьи-то голени впившись пальцами,
и жуёт, жуёт… только дёснами.
И поют, поют, сплошь апостолы.

Оборвался хор   
и собачий вой.
Может, в доме вор?
Душегуб какой?
Говорят: кто здесь? Воздух нюхают.
А в глазах слепых – черви с мухами.
Только тени их – безголовые.
Души вынуты, проспиртованы.

Отвечаю я:
Грабить нечего.
Полон дом гнилья –
человечина.
И распухли их рожи бубнами.
Распахнулись рты редкозубые.
Отрыгнули песнь затрапе́зную
Глотки хрипами перерезаны.

Разгуляйся, плеть,
свистопляскою,
скоморошья смерть
огневласая.
Полыхай, погост, синим пламенем
милосердия, сострадания.
Упаду в метель подзаборную.
За спиной топор – дыма чёрного.