Ночлег с убийцами

Я шла, такая вся…
Розовая курточка, малиновые брючки,
белая шапочка…

Шагала легко тренированными ногами –
ведь почти ежедневно три км на работу,
три – на работе, и три – с работы.

А – от деревни, где жила, до, где работала.
В – по школе наматывала за 5-6 уроков.
С – дорога домой.

Сейчас был вариант С.
А домой, оно ж легче – с чувством сам-себе-хозяин.
Эх! Иду, наслаждаюсь природой и свободой.

Вдруг машина рядом сзади притормаживает.
Я ж не голосовала.
До трассы, которую я пересекаю
кажной-ёт кажинной день дважды,
метров пятьсот осталось.

А они из машины предлагают: Давайте мы вас подвезём.
– Мне тут рядом, говорю, спасибо.
– И рядом, дак ну и что, давайте довезём.
Делать нам всё равно нечего.

Состояние у меня было молитвенное –
"всегда-на-связи-с-небом" называется.
Поэтому обстановку я срентгеновАла чётко.
 
Ситуация остренькая, возможно, остросюжетная –
но не для страха, а для славы Божией.
Ухо, короче, надо держать востро –
однако, всё под Его контролем.

Тогда это было на уровне слегка уловимых 
считываемых ощущений.

Водитель продолжает меня убеждать
воспользоваться их услугами.
Уже излишне настойчиво.

Парни были явно от мира сего
и чуть ли не с самого его дна.

Если бы я была просто молоденькой женщиной,
то ноги бы уже сделались ватными,
живот бы заныл от страха,
и единственным судорожным желанием было бы:
«Ну, хоть кто-нибудь шёл бы или ехал по этой дороге!»

А воцерковлённый человек, антенной в небо:
– Господи, может, ТебЕ тут что-то надо?

Думаю, что их должно бы слегка удивить,
что девчонка села к ним бесстрашно
и явно не по глупости.

Тот, что за рулём, старался быть
этаким разговорчивым ловеласом.
А второй, что сзади, сидел… весь чёрный.
Не в смысле – африканец,
а такой сумрачный, напряжённый комок
плюс в тёмной куртке и чёрной шапке.

Довезли до старой школы – дома, где мы жили,
последнего, на краю деревни.

– Спасибо, – закрыть бы дверцу и к дверям.
Но они, прям, цепляются.
Не руками, нет, и не просто словами,
а как бы всей душой; как будто спасения ищут…
– Можно, мы у вас чаю попьём?

Я опять внутренне – на связь с сердцем.
Возражений нет.

– Ну, пошли.

Дома на кухне посыпались добрые предложения помощи.
– Давайте, мы вам ужин приготовим,
пол вымоем…

Чувствую, мужикам некуда идти.
То есть они бы нашли, куда.
Слышала, как говорили про Кисово,
мол, там им должны за магнитолу.

И конечно, это связано с разборками,
Это ж надо запугивать, выколачивать,
возможно, с рукоприкладством…

И они, эти мои ушпизины – гости,
с небес свалившиеся, или с преисподней залетевшие,
видно, что устали от такой нечеловеческой жизни.

А у меня им было спокойно, мирно, тепло.
Они явно не хотели уходить.

На счёт меня у них нет худых намерений –
это тоже считывалось.
Отпусти я их – точно знала бы, куда и с чем пойдут,
и стала бы соучастницей преступления.

А так – вообще-то – у меня для них был важный разговор!
Я ждала Божьего развития событий…

За ужином забеседовали.
Неразговорчивый вдруг больше начал открываться,
и со злой искренностью стал рассказывать про их похождения.
 
А тот, типа-дон-жуанчик, уже как сбоку бантик,
а потом и вовсе на диван прилёг.
Не хотелось ему, стойно Игоря,
который в машине был молчащий и тёмный, как чёрт,
теперь, словно у батюшки на исповеди, выкладываться.

Собеседник мой изливал грешную душу.
Обрисовывал в ироничных красках,
как они «работали» втроём.
Девчонка голосовала,
а когда машина останавливалась,
они двое подбегали, садились,
приставляли нож к водителю.
Если ж он сопротивлялся, то…

Игорь доложил, что убил четырёх человек.
С усмешкой рассказывал о последнем,
владельце авто, на котором меня подвозили,
что он «убегал от них, как заяц!».

Цинично? Жестоко?

Ребята, подождите
(это я вам, читатели)!
Он сейчас не перед девчонкой хвастается
и не с пацанами цену себе набивает.
Он изливается человеку,
который рассказал им
на им понятном языке о Боге,
о Славном Сыне Его,
о страшной смерти Иисуса Христа за них,
о прощении грехов…

Этот мой, внимательный и вошедший во вкус
опорожнения души и совести от мучительных камней,
даже попросил меня выйти с ним на улицу,
чтоб не при напарнике рассказать что-то ещё.

Там, под звёздным небом, тёмной-тёмной ночью,
и сам чернее ночи,
он подробно и с брезгливостью описывал,
как забивал камнем объект своего раздражения –
одного из «дружков»…

Мы вернулись.

Иван уже храпел на диване,
тем самым был безвредный, в смысле, пока спит.
Остаётся как-то надёжно обезопасить и Игоряху –
ведь за стеной, в соседней комнате,
моя дочь одиннадцати лет.

Лучший выход был – уложить его…
вместе с собой на печку.
Ну, а как ещё держать под контролем?

Я чуяла, что у него на уме
ничего худого ни ко мне, ни к моим.
Но просто – чтоб было спокойнее,
и под охраной чуйки.

Приставать ко мне как женщине
исповедник, естественно, не будет –
не до того; слишком тяжко ему
от содеянного, что открылось во Свете.

И тут ещё – дело НЕ ТОЛЬКОВ НЁМ.

…Да, до того, как вышли на улицу,
я помолилась за него и с ним,
надела ему крестик…

Утром пораньше – чаёк;
и всё, ребята: езжайте с Богом, а нам в школу.
Оставьте худые намерения и – давайте…

Когда они, поблагодарив, вышли,
меня… стало потряхивать.
Единственное, что возможно и необходимо сейчас –
это… ну, конечно, молиться.

Меня слегка поколачивало,
хотя нет, заметно колотило,
в отходняке от этого странного странноприимства.

Я знала, что спасла тех,
к кому мои гости не приехали этой ночью,
так как их я взяла на себя.
А что с ними дальше, пока не знала...

Подошла ближе к своему заветному восточному углу,
где висел в старой рамке портрет Иисуса Христа
с прекрасным проникновенным, умным взором.

Он, лишь Он – моё упованье!
Страх подкатил после всего сценария встречи,
задним числом.
Да и кто их знает, чего от них можно ждать!...

Случайно смахнула банку,
стоящую на краю стола, с содержимым,
кое вчера использовала в беседе с преступниками.

И, стоя в луже святой воды,
попросила… из глубины сердца…
Дословно помню.
– Господи! Сделай так, чтобы они
больше никогда не сделали зла!

И пошла на работу,
слегка оправившись от стресса…

(Продолжение следует)