Напрасный визит

Прозрачен воздух, мягко сглажены зигзаги
В картинах памяти и глухи голоса,
Но чувства давние всё так же на бумаге
Живут, как будто не прошло и полчаса.

Ум бестолково, на бегу кроит сюжеты,
Слова теряются в потоках суеты,
И только сердце повторяет: «Где ты, где ты,
Где мне искать твои поблёкшие черты?».

* * *

День был прохладен и обыденно-неярок,
Белел в дворах уже черёмуховый цвет,
Гнал ветер пыль и сор в проёмы мрачных арок,
И май июню был готов сказать: «Привет!».

(В такие дни жизнь не особенно прекрасна,
Но я люблю их – сам не знаю почему:
То ли судьба моя, как эти дни, ненастна,
То ли они созвучны духу моему…)

Был город сер, и, перерезанный рекою,
Напоминал он неминуемый распад;
Он был по горло сыт усталостью людскою,
А мне, живущему в нём, был совсем не рад.

И в этот город, несуразный и похожий
На кем-то в спешке недощипанную бровь,
Воронью зависть возбудив атласной кожей,
В тот день, продрогший на ветру, пришла любовь.

Пришла внезапно, беспричинно, ниоткуда,
Подобно первому теплу среди весны,
С улыбкой лёгкой на устах и верой в чудо,
С глазами, полными густой голубизны.

В жакете бархатном с горжеткой старомодной,
Изящной шляпке и сапожках с каблуком,
В движеньях с грацией природной и свободной,
Что заставляет сразу вспомнить о Крамском…

Она плыла такой пришелицей-креолкой
На фоне дремлющих строений и оград,
Ослабив ворот с тусклой перловой заколкой,
Как если б тесен стал причудливый наряд.

И на неё дивились бабки на скамейках,
Бомжи и ляльки из песочниц во дворах,
Узбеки с рынка в неизменных тюбетейках,
Студенты в джинсах и таксисты в свитерах.

Её встречали смрад от тлеющих помоек,
Враждебность улиц и разбитых фонарей,
Безлюдье брошенных домов и новостроек,
Огни костров и бесприютность пустырей.

Она шарахалась от шумных посиделок,
Соблазн притонов обходила за версту,
Не тяготела к полутьме приватных сделок
И сторонилась утешающих за мзду.

Всегда скромна и не приучена ломиться
В чужие жизни, у хозяев не спросясь,
Она и думать не могла, чтоб приобщиться
К теченью судеб и наладить с ними связь.

Она хотела только встать неподалёку
И быть в готовности к тому, что позовут;
Такой неушлой, не подверженной пороку,
Ей всё казалось, что нужна сейчас и тут.

Прийти по первому намёку, вскрику, зову,
Клубком сомнений, ожиданий и стыда,
Преподнести себя как яркую обнову,
Когда вся жизнь – работа, будни, маета!

Она старалась на глаза не попадаться,
Побыть в тени заборов, тумб или кустов:
Ни дать ни взять какой-то рьяный папарацци,
Что головой за кадр пожертвовать готов.

… Дурные сны, шумы семейных разбирательств;
Картины похоти – в мечтах и наяву;
Слизь компромиссов, подтасовок и предательств;
Гримасы масок вместо дани естеству…

Всё ей казалось суматошным балаганом,
Где шут с паяцем не поделят пьедестал,
Где рай насмешникам, мышам и тараканам…
И стало ясно: здесь никто её не ждал.

Так что же дальше: продолжать или смириться;
Поставить крест или пойти на страх и риск;
Бродить по улицам и вглядываться в лица,
За вопль сердечный принимая каждый писк?..

Брус тротуаров был подошвами отдраен
И точно множил перестук её шагов,
Взрывая воздух перестроечных окраин
В свинцовых сумерках над крышами ларьков.

И был уж вечер синий майский на исходе,
И отгорел уже чахоточный закат,
И полночь звёздная была уже на взводе,
И уж с трудом за встречный куст цеплялся взгляд.

Безлюдной улицей, ухабистой и тёмной,
Брела любовь моя, растратив весь запас
И сил, и чувств, и привлекательности скромной,
И глубины своих небесно-чистых глаз.

Ей поопаситься бы, или встрепенуться
На странный звук или сбивающийся шаг,
Или хотя б интуитивно обернуться –
От липкой мысли, что, возможно, это враг…

А шаг зловещий нарастал определённо
(и кто-то знал: тем шагом шествует судьба)…
На пыльной улочке заштатного района
Той ночью грянула неравная борьба.

Тиски на шее, в горле булькающий клёкот,
Попытка вывернуться, равная нулю,
И убивающий остатки воли шёпот:
«А ну не рыпайся, шалава, удавлю!»…

Несвежий ворот, провонявшие подмышки,
Бесцветный ёжик на безликой голове,
Из глотки – смрад сивушно-луковой отрыжки,
Крутой блевотины мазок на рукаве…

Я помню хрупкую фигурку на асфальте,
Волос божественных растрёпанную смоль,
Губ змейку, жёсткую, как трещина на смальте.
И боль в глазах... Недоумение и боль.

… Сиротски зябли пешеходные тропинки,
Лишь в сонном сквере эхо чуть отозвалось…
И всё же тьма, где ни смешинки, ни скорбинки,
Была присутствием пронизана насквозь.

Был это я, или Медведицей Большою
На всё взирала опустившаяся ночь...
Тому, кто в мир пришёл с открытою душою,
Увы, спрособна ль ночь хоть чем-нибудь помочь?

* * *

Ах, эти звёзды на далёком небосклоне!
Вот кто не сетует на вымученность строк:
Ласкает вечность им гордыню в звёздном лоне,
И тридцать лет земных для них – совсем не срок…

Шёл как-то раз я незнакомым переулком
(куда – не знаю ноги вновь меня несли),
И на асфальте, по-ночному звучном, гулком,
Заколку перловую я нашёл в пыли.

С тех пор лежит в ларце, горошинкой мерцая,
На свет находку извлекаю иногда.
Её я свято берегу, хотя и знаю:
За ней хозяйка не вернётся никогда.

1989; 24 марта – 1 апреля, 2019
г. Омск