Денису Николаевичу

я пишу для тебя, кровный чужой человек,
строки, которых ты никогда не услышишь.
у тебя уж, должно быть, морщины в области век,
первый седой осколок на полке книжной.
а у меня в волосах разгулялся ветер
(я их остригла, чтобы смеяться легче),
бегаю в платье в цветах и смешном берете,
знаю, что память бредит, а время лечит.
ты уж, должно быть, проклял меня раз двести.
славная русская драма отцов и дочек -
новое имя, чтобы найти себе место,
не отрицает факта отправной точки.

чайки кружат по городу все эти годы
в память о побережье мёртвых китов.

яблоку с яблоней явно одна дорога -
сад некрасивых, изящно уродливых слов.

вот она я, повзрослевшая раньше нужного,
громкая, с сигаретой в зубах, влюбилась.
вижу твоё отражение только в лужах.
мне не нужная твоя ненависть или милость,
и мне не нужно спорить с тобой часами,
спрашивать, как ты живёшь с этой грязью счастливо.
(счастливо ли?)

впрочем, это вы сами.

вряд ли тебя будет трогать моё участие.

вот твоя псевдовечность, горе-родитель.
дочь оказалась пятном на фамильной книге:
я, никогда не родившаяся Маргарита,
я, никогда не ставшая родом индиго.
статус "отец" - с приставкой "биологический",
околоуподобленный Кроносу дар,
словно отец Иисуса, нехристь практически.
слишком устал для святости, слишком стар.

ты никогда не увидишь меня на сцене.
я никогда не увижу тебя у порога.
ты навсегда запомнишь меня под ценником,
ты навсегда "осужденный слишком строго",
в этом колене ты - навсегда потерянный.
пой колыбельные мебели и альбомам.
в этой огромной стране я - случайность семени.
в этой огромной я навсегда теперь дома.

чайки кружат по городу, дети моря.
участь Нептунова - видеть, но не касаться.
в этом любительском театре закончились роли.
в этой любительской жизни мне есть палаццо,
мне есть любая дорога из тысячи трасс,
тысячи (авиа-авто-ж/д) вокзалов.

первый наш и единственный школьный вальс -
стоптанная история из под шпалов.

вот они рельсы-рельсы, вот они шпалы.
когда-нибудь я уеду без права вернуться,
мне станет легче бегать и проще падать,
вены нальются вельветовым, щёки - пунцем,
кожа усохнет, волосы станут перья,
я буду птицей кружить под крылами чаек.
мне никогда ни за что больше не поверят.

где-то на склоне лет меня точно опалит -
солнце не любит чёрный, не терпит боли.

вот они мы, чужие родные люди.
(если родные, то только по группе крови)
это не мы.
никогда-никогда не будем.