Дзялоша и Забава

Голенастые журавли прилетают на асфальтную родину,
бьют крыльями, бьют клювами, кидают камни с когтей,
строят уютные и теплые жилища с костей сглоданных,
мы Сыны сожженных перьев и гниющих теплосетей,
наша весна лишь игра в благо и благородство,
из белых сугробов слышу синоптиков святые мелодии,
мои сородичи это фобии, которые с грустными лицами в голову входят,
наши разговоры лишь о беглой моде и моём бесплодии.
Кто я такой чтобы спорить с физиологией?
Светлобородое чудо, изнасилованное пьяной идеологией,
мы все будем жить в дубовых гробах сколоченных  междоусобицами,
дикари на кораблях радиоволн,
воры пишущие монетные ноктюрны,
умирающих панельных домов героиновые рапсодии.
Кто мы такие чтобы возвращаться на родину?
На родину, в которой мы все умрем.

Мои гностики без эротизма, снобизма и скупости.
Ева из танцующего ребра, Афина из блуждающей между ног головы, аборт - это поэзия, смерть алфавит жизни,
Первобытная мать родила нас по глупости,
реки - это послеродовые, Земли незажившие швы.
Сокол истреби меня за мою неряшливость и неугодность,
свое лавандовое лезвие с моего горла в спешке вынь,
Переплут - бич восставших народов,
твой плач изумрудное море, в своих соленых слезах нас утопи, утопи.
Наших детей, как сторожевых собак удуши, вместо молока из груди,
кровь из пулевых отверстий.
Мы не забыли что значит "горе",
мы не забыли как вешать сестру на жаккардовой шторе,
как чесать нос от соды и хлора, надевать саван вместо фаты.
И наши хвосты прямо как у святых, кровавым пухом и хвоей подвязаны.
Мы Сыны плуга и борозды.

Яровит, Руевит, Поревит, Поренут.
Четвёртый из четырёх мне противостоит.
Смерть посеяли, племянники жнут.
Кнут ударами разрезает империю секунд и минут,
и когда меня в переулке девяносто тремя ножами пырнут,
я заплачу, но не скажу, что я сказочно глуп.
Мои пальцы - тюльпаны по бёдрам сестры ласками резко скользнут,
Ты такой зануда, зануда, зануда! Ты лишь залитый слюнями труп.
Между твоими ногами засыпаю, читаю и чту, тело и труд.
Моя икона - твоя белая грудь.

Див - дивы, Род - рожаницы, Суд - суженицы.
Люди - незабудки, но нас забыли,
отцовская чехарда и материнская путаница.
Диво клином льстиво и криво между моих рук, и пророческих взбивок,
учтивым и приятным курсивом, сгорает буквами как титул хедива,
корректирую жизненные лейтмотивы.
Меня кормит, то что меня разозлило.
Мы срубим тысячи бадняков, тысячи мужчин и тысячи женщин,
с рукавицами наполненными зернами и пшеничной кашей,
огни ночные замигают, сколько искр, столько и будет ягнят,
я детей лепщик, два брата крещенский мороз и глухой кашель.
Из головни делаю колья, вбивая их в замерзшее поле,
делаю клин для сохи, чтобы земле не было больно,
посыпаю посевы, натираю скот, не бью жену на церковный праздник.
Но мой Бог не доволен! Он не помогает, лишь смотрит и дразнит.
Дочь манит к себе, раздевает, целует и ноги петлями вяжет.
Мой Бог не Всеотец, он лишь дурак и старый проказник.