смерть и жизнь гражданина Бамбукова

Жизнь, смерть и жизнь гражданина Бамбукова. Повесть и сказка о том, как тут у нас ваще всё происходит с точки зрения. С неподдельными и поддельными сантиментами.
В нескольких томах или, например, главах.

Глава, например, первая.

Как всегда весною у Бамбукова появлялось чувство, что он что-то забыл и не может вспомнить. Не ручку и не зонтик, и даже не ручку от зонтика, а что-то очень большое. Что-то огромное. Голубое, что ли, как это небо, или едва зелёное, как вон те ветви на дальних берёзах, где только-только почки начинают доказывать воздуху, что в них есть листья. Что они маленькие, свернувшиеся и очень нежные, но дай только время – затрепещут на летнем ветру так, что будь здоров и не кашляй.
Бамбуков стоял у окна и не кашлял. Позабытая жизнь крутилась в голове в виде джаза, где соло отдавалось то дудуку, то электрооргану «Хаммонд», как его все называли в детстве Бамбукова. На втором плане порыкивала печальная и немного сердитая гитара: ей не нравилось, что бочка и рабочий ограничивают её желание летать. На самом-то деле гитара летала невысоко, но она этого не знала. А Бамбуков не знал – что из всего этого выйдет. Снова просто музыка? Или даже меньше того – печаль и скребущиеся котята? Не кошки даже, а просто какие-то котята скреблись теперь в горло Бамбукова изнутри, а если разобраться – то и котят никаких не было, а только что-то всё-таки он забыл.
Ещё подкрадывался запах креозота, который был уже чистый глюк. Шалости памяти.
Бамбуков поскрёб бороду. Креозот означал путешествия и приключения, и ту единственную, которую никакое путешествие уже не обнаружит, ибо прежнее прошло. Ну так что же тогда ехать и куда? Приедешь, а всё равно не вспомнить что забыл.
Бамбуков снова поскрёб бороду, но скреби не скреби, а если в пространстве не перемещаться совсем, стены сожмутся и грецкий орех как Бамбуков, то есть наоборот – треснет на столе маленького карапуза-великана, которого зовут Малыш Смерть.
Да, теперь концепция смерти стала Бамбукову ясна, только вы не говорите, пожалуйста, психиатру, иначе Бамбукова упекут в такие четыре стены, что будь здоров и не кашляй.
Не кашлять – становилось навязчивой идеей Бамбукова. Поэтому он специально немного покашлял - чтобы не хотелось - и пошёл рыться в комоде. Нашлись там и носки с оленями, и старый свитер, который немного мал, но годится. И футболка с рыбою нашлась, а почему с рыбою - секрет. Бамбуков оделся в голубые, как весеннее небо, джинсы, футболку с рыбой и носки с оленями. Сверху напялил серенький свитер, который все считали зелёным кроме Бамбукова. Потом Бамбуков обулся в любимые старые катерпиллеры с полустёртым протектором и сборными шнуркам. Калейдоскопический шарф, красная как молодая клюква, куртка и непонятная кепка завершили дело. Рюкзак он заранее починил, точнее отдал в починку, где рюкзаку вставили куда следует новые молнии. Перчатки! Ключ! А телефон? Бамбуков немного подумал и взял тот что попроще. Без интернета, зато не так быстро кончается зарядка.
Он забыл очки, но уж забыл так забыл.
Щёлк.
Никого во дворе – это хорошо.
Всегда можно успеть дать эсэмэску кому надо – спасут холодильник. А больше спасать в доме пока нечего, оно и так в порядке.
Он думал только как бы не забыть это чувство, что он что-то забыл. Без него вся затея попахивала идиотизмом.
Вдруг навалилась усталость. На плечи, спину, на сердце. Куда я пойду? Думал Бамбуков. Какой я Бамбуков после этого? Думал Бамбуков. Но он всё-таки куда-то пошёл.
И рано или поздно оказался на этом пригорочке, из-за которого высовывает голову троллейбус. «Место, где земля закругляется» - вспомнил Бамбуков. Но на этот раз не троллейбус высовывал морду из-за пригорка, а серый незнакомый скелет. Сначала Бамбуков даже не испугался. Да нет, не то чтобы не испугался, а не было ничего особенного. Потому что он не понял. И по инерции ещё раз десять шагнул в направлении скелета. Так что у того даже челюсть от такой Бамбуковской наглости отвалилась, и из пожелтевших клыков вывалилась папироска. «Казбек» - отметил Бамбуков. И встал как вкопанный. И прислушался. Было тихо, но тоже ничего особенного: просто смолкли идиоты-комментаторы, улетели самолёты и припарковались все автомобили. А вот речка-Патрушиха спокойно жужжала, то есть журчала себе на здоровье и не кашляла. И ветерок в апрельских ветвях посвистывал, а иногда налетал прямо-таки на Бамбукова, даже наклоняться ему навстречу приходилось. И ещё ветерок тихонько гудел в рёбрах скелета. Вообще говоря, Бамбуков начал понемногу цепенеть.
- Глупо, очень глупо, Бамбуков, - сказал скелет голосом без цвета и стыда, - вот так вот наглеть. Сейчас ты сделаешь ещё три шага и сдохнешь. Этого ты хочешь, да?
Бамбуков очень разозлился, и как-то резко, неожиданно. Всякие тут с пепельными голосами встали на пригорочке и грозятся.
- Сейчас выну меч-кладенец, - тихо проговорил он, значительно прищурившись на скелет, для убедительности покачиваясь на своих кривоватых Бамбуковых ножках, - тут-то ты у меня и попляшешь. Будь здоров-не кашляй. Я фехтовальщик, понял?
Скелет беззвучно ржал. Он просто забавлялся, скелетина, глядя на этого фраера. Веселился от всего сердца.
Ветер утих. Небо закрыла мгла. Похолодало. Тихо, без всякого ветра, шёл на Бамбукова тупой холод. В нём висела прозрачная пыль и бетонный снег. Этот бетонный сразу вдыхался в горло и там торчал как ненужная ледяная ветошь, распирая гортань. Трескались от него миндалины, Бамбуков уже десять минут не дышал и был без миндалин. Скелет продолжал тихо молчать. Потом стемнело в глазах у Бамбукова и он немного умер. Смерть была что-то новое в жизни Бамбукова, и у неё были некоторые преимущества. Например, дышать уже стало ненужно, боль стала сторонней, а на боку образовалась перевязь с ножнами, и ножны эти были не очень-то пусты. Что-то в них болталось, - а например, меч! – решил немного мёртвый Бамбуков. Рукоять только очень тяжела – и всё выскальзыват. Выскальзыват и выскальзыват. – думал немного неживой Бамбуков с привычным уральским акцентом, чтобы не бояться. Ну потому что боль здесь была сторонней, а страх где был – там и остался, его стало даже гораздо больше.
- Скелет, - своим голосом сказал Бамбуков, когда наконец сумел потянуть меч из ножен, - выходи на жизни бой!
И как сказал – так и сделал, и стал сразу же немного скорее жив. Чем мёртв.
Скелет охнул. И стал чоррррный. И злой. Весь засветился без уральского акцента серыми молниями, но не как на рюкзаках и куртках, а, типа, убойные же штуки, если попадёшь. А Бамбуков засветил ему в глаз с уральским снова акцентом – просто кулаком. Как во дворе. Во имя добра. И Шкелетина расхныкался и сел. Прямо на тазовую кость свою сел. Сидит и плачет. Стало светло, тепло и приятно. Подул свежий ветер с далёких берегов. Бамбукову стало неинтересно, он выкинул меч, вынырнул из смерти, почистился, мимоходом превратил скелет в сухое дерево и пошёл на троллейбусную остановку.
- Бамбуков! – плакал в спину скелет, то есть – сухое дерево, - остановись! Пожалеешь!
И Бамбуков действительно пожалел это сухое дерево.
Но ведь это, как вы понимаете, история-то уже друга. Друга история-то.