Сон о русской бане и здоровенной бабе

         
                Виктору Шельпякову

Теченье жизни двигалось привычкой
и потихоньку утекало в сон
в котором звякали в ушах отмычкой
синичку запускали в телефон
со всех сторон по-доброму стучали
расспрашивали в зубы: кто тут есть
которые не всю, как есть, проспали
единственную совесть, ум и честь

Блаженной памяти звонил в субботу
шутил, он вообще был весельчак
введу, мол, шестидневку, на работу
пойдёшь, как сукин сын, да как же так
пугался я притворно, а парная
а шайка-лейка с веничком, когда ж
как не в субботу, прямо и не знаю
как называть подобный саботаж

Оставь одежду, всяк сюда входящий
в чистилище все без штанов равны
в предбаннике сказал Вергилий, в ящик
засовывая рваные штаны

У нас в стране широкой этот русский
другой армянский, 3-й сын полка
какая разница, Л.И. закуской
всех оделял из своего пайка
и каждому в подставленную кружку
плеская, вёл бесстрашно за собой

Да здравствует, товарищи, за дружбу
на том стоит и будет часовой
доклад, я сплю, докладбище от края
до края, где мы все одна семья

Вы курите, он спрашивал, не знаю
сатрапу отвечал упрямо я

Меня сретали ангельские лики
в фуражках нимбоблещущих, во лбу
гербы сияли, серпомолотилки
на глобус навалились, как в гробу
покойницкая общая уснулость
смеркнулась, и слеза сморгнулась вмиг
пустыня предо мною простирнулась
и в ней возник живительный родник

Вы курите, спросил майор Чекаев
не знаю и не буду, говорю
из одного в другой перетекаю
и снова, даже если и курю

Небритая в пивном киоске тётка
царьпушечными ядрами дрожа
мне продавала ржавую селёдку
стекали капли с жирного ножа
на желтый рупь, он был последней, слабой
надеждою, что в недрах умерла
когда, взревев: нет сдачи, злая баба
раззявила зияние жерла

Вы курите, и пьёте, и плюёте
на всё, что свято и приятно тут
задорных наших песен не поёте
которые по праздникам поют

Она казалась здоровенной бабой
с такой вот мордой и с такой вот жопой
родная наша дорогая власть
но оказалась идиоткой слабой
такого неожиданного дуба
дала однажды, хрясь, и расползлась

Когда во сне мой третий глаз открылся,
я понял, что кончину века зрю
разносят времена чумные крысы
и вот опять любимый вождь в ноздрю
трубит зарю, и звякает бутылка
и вякает звонючий телефон
и баба Ряба заключает пылко
в объятия меня со всех сторон

Она была такой тупой и грубой
не спрашивала: любо иль не любо
когда вот так и так имела нас
но мы, не чувствуя давнишней злобы
теперь не бросим грязь на крышку гроба
помянем тихим словом: сдохла мразь

Ты помнишь, как работали, едва ли
забудешь, как гуляли, это от
и до, кто скажет: не протестовали
а водку пили, это что, не в счёт

А я ещё вернусь и будет пьянка
всё плохо, ну а мы-то хороши
ах, банька ты моя, родная банька
всё, мыто-перемыто от души
поскольку суждено всем передохнуть
в пути, и толком не передохнуть
и разве напоследок только охнуть
ох, до чего же бестолковый путь

Мне снилось: все куда-то разбежались
а я остался, вспомнить не могу
откуда эта слабость, эта жалость
она замерзнет, бедная, в снегу

Оттуда просыпаюсь без оглядки   
а то ещё догонят и дольют
и загадают вечные загадки               
о чём поёт синичка: пьют и пьют
чего нам ничего не обещает
ночь, потихоньку утекая вся

Я не вернусь, никто не возвращает-
ся