Еще не благодать, но что-то...

Илион, 2023 г.

Лёгкие греческие одежды…
Пламя чудесно и послушно танцует, плещется, пылает на ладони.

Вверх!

Источник света и тепла. Немеркнущий символ веры. Плачь, сердце!..

-

М., 1990 г.

Востаните и взыдите в Сион ко Господеви Богу нашему.

ПРИЗВАНИЕ

Рубеж.
Когда человеку пять лет, ему дано понять всё, а потом...
Потом он начинает забывать.
Рубеж.
Мне двадцать лет. Умирать легко и не страшно.
Я живу и забываю.

Ты воскрес ущедрити Сиона: яко время ущедрити его, яко прииде время...

Я люблю смотреть на горящие свечи. Они источают тепло. К свече можно протянуть руку и обжечься. И то, шестое (или первое?), человеческое чувство вдруг опаляется, коснувшись, тихонько тронув какую-то непостижимую рассудком и потому чрезвычайно привлекательную частицу (или луч?) Нездешнего.

Но кроме живого огня, эти восковые (стеариновые – любые!) факела...
Смешно, но мне хотелось сначала написать «столбики», которые в моём воображении превратились в столбы, в такие, знаете, верстовые столбы, пылающие в небо, и потому извольте – факела!..
Создают настроение, дарят чувство сопричастности жизни, той, что за смертью, точнее, за жизнью, за этой жизнью.

Не потому ли мы, из века в век, с таким благоговением в вечернем сумраке даруем жизнь огню в воске?..

Источник света и тепла. Немеркнущий символ веры. Плачь, сердце!..

 —

Пятилетняя девочка

Тихие сумерки. Свечка. Вот она угасает, растекается, и причудливый застывает на столе узор. Там ещё тлеет гибнущий фитилёк. Я смотрю на его мерцание, и мне грустно... Всё. Тьма. Он умер.

Я просыпаюсь от прикосновения. Меня погладили по голове. Тихонько, ласково, чуть тронули, как мама... Только совсем не хочется открывать глаза. Но – слышу! Нет-нет, никто не кричал и не плакал, но сердце, бившееся ровно, вдруг сжалось, замерло на мгновение и – полетело!

Встаю. Точнее, слетаю на пол. Смотрю на жирную, как сажа, непрозрачную темень. Нет никого, хоть плачь! Плакать?! – ни за что! – широко открываю глаза. Но слёзы катятся, и мне тепло, но одиноко. Одиноко.

А тьма уже не такая как раньше, она поредела, но не сама – её разбавили. Неохотно, точно некая тварь, она уползает в углы, там – затаиться, лечь, и знаю – ждать-стеречь меня... Я не боюсь тебя, живая Тьма! Теперь я не боюсь. Я вижу приближающийся огонёк. Мерцающий. Всё ближе, ближе... На душе становится тепло и тихо. Жду.

ЧЕЛОВЕК. Весь как свеча.

Безбородый, не седой – белый как мел. Светел, но как-то не нарушает ночи. Ступает, приближаясь, и не видит... Нет! – не смотрит на меня. И почему-то больно, больно (!) душе, которая лучом – к нему, к Нему... Толчок! Я вижу кровь, и обмирает сердце, точащуюся... На раненой ладони мерцает огонёк. Ползут и набухают капли, кровавые, живые... Кап-кап, – ударами ладони по глазам, по сердцу: кап-кап... Из сердца: кап-кап-кап.

Мгновение! – моя белоснежная рубашка, и умоляющие взять её глаза.

Я больше никогда не увижу такого лица. Ах, память!
Он улыбается.
– Пришло, – берёт меня на руки, – время.
А на столе не мечется – пылает  огонёк.
Я обнимаю ЧЕЛОВЕКА за шею, прижимаюсь к сердцу и слушаю удары. Мне так тепло.
– Ты будешь Меня слушать?
Я прижимаюсь сильнее.
– Пришло время.
Тихо. Тихо.

Поднимаю голову. Густеет тьма. Нет огонька на столе. Вдали маячит маленькая фигурка, вокруг неё и рядом – ровный тихий свет.
– Кто это?
– Тише, тише, – ты.
Очертания комнаты тают, наступают тени из углов, и огонёк пропал.
– Где я теперь? Кто – я?
– Человек.

Марина Сергеева-Новоскольцева   22.07.2023 10:38   •   Заявить о нарушении