Она, Другая. Эль

Психо-беллетристическая зарисовка







- Мне очень нравится идти по улице, смотря в небо.  Небо красивое. Всегда. Даже если оно однотонное. Небо – единственно относительно нетронутое человеком. Я его очень люблю. Пожалуй, оно могло бы быть одушевленным. И обязательно с длинными волосами, в которых ветер. Иногда я не могу связать холодный, обрезающий ветер с небом: ведь оно такое мягкое. А ветер становится материальным. Но, знаешь, на Мариаме часто случаются ураганы. Если бы такое повторялось Здесь, меня бы уже сдуло. Или сбило с ног. 

А еще мне очень нравится наблюдать за реакцией посторонних:  они тоже задирают головы. Некоторые через секунду принимают привычное положение, хмуря брови и не понимая, чем я любуюсь. На самом деле небо не может быть одинаковым, а не быть одинаковым – значит не быть скучным. Это глупо: говорить, чтобы все смотрели себе под ноги, иначе упадут. Никогда такого не видела, и со мной не случалось. Упасть можно, когда спешишь. А за движением неба приятнее наблюдать медленно, почти не шевелясь, чтобы видеть его проявления. Меня радует, если хоть кто-то находит красоту, оторвавшись от серого асфальта. Тогда я сразу начинаю улыбаться. И они улыбаются. Правда, не все. Но это неважно.

Я сама порой становлюсь похожа на прочих. Это начинает меня раздражать. Я не смотрю даже по сторонам и спешу. Как все. Всегда. Потом я ловлю себя на мысли, что со мной что-то не так. И стараюсь исправиться. Но суета очень затягивает. Рутина. Болото. Бесконечный маятник. Создается иллюзия, что он все время в полете. Но он бьется о края металлической подставки, к которой прикреплен. И это никогда не закончится. И я тоже ощущаю себя маятником. Потому что не могу остановиться, не могу перестать раскачиваться, бежать, не могу застыть в полете и ощутить покой. Потом что-то случается. Допустим, ветер. Настолько сильный, что может остановить маятник. И я ощущаю свободу, потому что ветер поднимает мои веки, а я даже не сопротивляюсь. И вот я снова смотрю на прекрасное, завораживающее и такое разное небо. И мне кажется, что никакая сила на свете не смогла бы меня от него оторвать. Мы как будто становимся одним целым. Но ветер – явление эфемерное.

- Ты тоже, - Она все время сидела молча и была весьма грустна сегодня.

- Это проформа. Я могу стать постоянной.

- Нет, не можешь, ты всегда будешь на втором плане.

- И ты считаешь, что резигнация в данном случае – правильное решение? - Другая как будто возмутилась, хотя знала, что все, что говорит Она – правда.

- Я вообще ничего не считаю.

- Вот так. Ты все время увиливаешь.

- У меня нет сил отвечать на сомнительные вопросы и спорить с тобой: твоя маятникообразная форма жизни меня утомляет. Точнее, моя. И я действительно не могу не биться о границы, еще и не люблю ветер.  Меня может спасти только сон, которого, между прочим, в последние дни мне недостает именно из-за тебя.

- Брось. Я не верю, что тебе не нравится, когда приходит Эль, - Другая еле заметно улыбнулась.

- Конечно нравится. Я даже не понимаю, как Эль хватает на все то, что ты пишешь.

- Эль живет в бесконечности.

                ***

- Моя идеально-фарфоровая муза!
  Попала в глаза, поломала ресницы.
  Я сейчас в состоянии Крузо,
  Только в маленьком теле померанского шпица.
  Моя гениально-хрупкая муза!
  Разбилась о воздух и быть перестала.
  И я, взяв с собой старенький кузов,
  Тело ее собираю – кристаллы.
  Но их не продам. Никогда. Ни за что.
  И пусть отдадут на съедение медузам –
  Мне все равно. Ведь дороже всего
  Моя бесконечно-прекрасная муза!


 Она улыбнулась тому, что сама написал про Эль, без помощи Другой.

- Вот видишь, к тебе Эль спускается тоже, - Другая была рада, что Она может почувствовать вдохновение.

Солнце бросило последний луч в их комнату и стало вечерним.

- К тебе Эль приходит гораздо чаще, вы ближе. Мне кажется, что Эль в тебе живет, вы с ним едины. А я лишняя… Расскажи мне про Эль, - попросила Она, осознав то, что действительно знает очень мало, меньше, чем должна знать.

В комнате было совсем тихо, без часов, только лучи на полу, разрисованном одинаковыми лицами и собаками, горами и брюками. Часы мешают воспринимать реальность: они пытаются отсчитать то, чего нет. Но не все без них справляются. Со временем проще быть. И, пожалуй, ощущать, что есть. Это важно, потому что иначе можно потерять себя и как будто раствориться. Некоторые так делают и иногда сходят с ума. Но лучше умереть, чем потерять рассудок. Безрассудство часто вытекает из вседозволенности. Часы ее ограничивают. Они похожи на третьего родителя: никто не выбирает отрезок, в котором хотел бы родиться – время выбирает само, а, рождаясь, сразу же становятся подвластны ему и подчиняются чаще, чем хотелось бы. И, ослушавшись, зачастую жалеют. Время – самый строгий родитель, который переживает своих детей. И слишком редко поощряет или прощает. Власть над временем можно получить, лишь отпустив его.

- Эль… - Другая взглянула в небо, но его загораживал туман. – Эль есть Нечто. А Нечто – это Ничто и Ничто. Это и есть Нечто. Кажется, так писал в своих трудах Хайдеггер. Но я не помню. Может, я сама однажды такое сказала. Эль является Ничем. Понимаешь? Эль – как пустота. И вовсе не выдвинутость в Ничто. И не присутствие пустоты.  Эль – что-то, не касающееся материального мира. Эль умнее меня. И тебя. Эль – как разновидность совершенства. Начало всевозможности. То начало, которого нельзя пытаться достичь. Иначе то самое Ничто обратиться в небытие. Эль не любит, когда я говорю о нем. Еще больше ему не нравится, когда я приписываю ему какой-то род. Эль не разговаривает. Но иногда я его слышу. Мне очень нравится его… голос. Шепот. У Эль нет лица. Но я ее вижу. Эль – как сгусток души. И все. Больше ничего. Эль лунно-солнечная. На Земле нельзя увидеть это сочетание: перламутровый, золотой, голубой, красный, зеленый… и все цвета, которые только существуют – прозрачны. Как стекло. Или вода. Эль может прятаться за облаками, а может вылететь за пределы бесконечности. И дышит. Эль была всегда. И мне страшно подумать, что она могла бы выбрать кого-то, кроме нас с тобой. Эль спускается только тогда, когда хочет. Хотя я часто ее зову. Иногда я чувствую, что она уже готова прилететь. Но я пугаю ее материальностью. Она этого не любит. И как будто обижается. Но это не так – Эль собирается с новыми силами. Когда она проникает в мою душу, я становлюсь невесомой. Эль говорит со мной. И его голос лучше, чем звуки света. Потом Эль выползает из нашего мира, потому что все время не может быть здесь – она отдает частички своей души мне.  Или тебе. Ты ведь тоже это чувствуешь?


Она как будто очнулась и не сразу поняла, что Другая ее спрашивает.


- Да. Наверное. Бывает. Но мне кажется, ты любишь Эль больше, чем я.


Другая хотела сказать, что никого не любит, что может только влюбляться, что не до конца знает Эль, и она еще рассказала не все; что Эль познать совершенно – невозможно, что давно уже пора спать, что сама Она знает Эль гораздо лучше, чем кто-либо, только не хочет это принять, и что Она как раз таки способна полюбить Эль, но… В такие мгновения Эль против сантиментов. И поэтому, смотря в темное небо, содержащее в себе (или за пределами себя) совершенное Нечто, Другая беззвучно улыбнулась:


- Уходи. Кажется, идет Эль.



26. 03. 2019.