Предостережение

Привет! Счастливец я. Шар нужный вынул.
Свезло родиться мне – отец не сгинул.

Я – с сорок первого. Шаг от  тридцатых,
где жертв – немеряно. Забытых. Клятых.

Теперь нас мало. Мы - снег в апреле.
Вы нас спросите – как в самом деле…

Нас мало. Годы косЯт без милости.
Нам нет отхода. Мы - как панфиловцы.

За тех бесчисленных, чьи жизни скомканы,
за тех, что близки мне и незнакомы мне.

За изведённых брехнёй, изветами,
неосторожных и оклеветанных.

Эй! Битте-дритте! Стоять! Не притесь!
Вы отойдите и осмотритесь.

Враги – народ весь? Любой – враг каждому?
Война сокрытая! Вот жизнь-то – гаже нет.

Шакалят ушлые – к карьере зависть.
А тот слюну пустил, на бабу зарясь.

(Ну, что, писатели, оплот духовности?
Вы биографию Ручьёва помните?…)

Была вот песня про тракториста.
И кто не думал, тот верил истово,

что кулачьё, мол, такой вот факт, мол,
спалить пыталось колхозный трактор.

А Пётр Дьяков в восьмидесятые
просил прощения – мол, виноватый я.

Своя была, мол, неосторожность.
Людей загнали облыжно, ложно

Мой грех поклёп мой, не устоял я.
Велел мне опер, ну, и сказал я…

Теперь про годы те – не с той ноги –
ну что вы врёте-то? «Кругом враги…»

Нерона вспомнишь тут. Страна – театр.
Всё постановочно. Ты гладиатор.

Не смог пришипиться? Всё, в порошок.
Ревёт машинища. С ума сошёл -

остановить её?! И каждый час:
«Даёшь раскрытие здесь и сейчас!»

Все, кто ни пОпадя, в прихвате – все!
Над каждым опером топор висел.

Рассказ семейный вот – с «лёгким» концом:
юнца зацапали вслед за отцом.

И что спасло его? Он рассказал –
старшой на опера при всех орал:

«Ну сколько ж можно тебя учить?
Что соплячьё нам? Тащи мужчин!»


Что ж всё про оперов? Они – детали
машины страшной, что обкатали

до абсолютнейшей безотказности,
чтоб по народу шла – катком по скатерти.

…Вы – осторожнее. Слова – фугасы.
Где больно Родине – не сметь приплясом.