Кержацкая баллада

Мотор, как-то довольно хрюкнув, словно радуясь предстоящему отдыху, остановился.
Лодка, пробежав по инерции метров двенадцать, вылезла носом на пологий песчаный берег. Первым из неё выпрыгнул молодой высокий парень в брезентовой штормовке и вязаной зелёной шапочке с помпончиком, казавшейся почему-то смешной на этом верзиле с длинными и крепкими, похожими на рачьи клешни, но ловкими руками. Запахивая болотными сапогами песок, он для чего-то прошёлся вдоль берега несколько шагов взад-вперёд, а потом, взяв из лодки тяжёлый молоток, в несколько ударов вбил в песок железный штырь с привязанным к нему удерживающим лодку обрезком стального троса, явно сделанного из трелёвочного чокера. Был конец августа, и гнус ушёл из тайги после первого утреннего заморозка. Его приятель, по виду эвенк, ростом едва ему до плеча, но очень коренастый, широкоплечий, и, видно, сильный, возился в лодке с припасами. Крупная рыжая лайка, вымахнув из лодки, с радостным визгом запрыгала возле парня, видимо, счастливая от возможности наконец порезвится после долгого сидения в лодке. Парень улыбнулся, от чего шрам на его правой щеке неприятно и зловеще перекосился, и голосом, совсем не соответствующим этой гримасе, сказал, потрепав собаку за уши: "Ну, ну, попрыгай, погуляй здесь, Бейкит. Засиделся! Эй, Колька! Чего там задумался? Пойду сушняка наберу!" Эвенк что-то проворчал себе под нос, продолжая скрупулезно проверять припасы. Вот ведь привычка! Ему бы ревизором работать! Взяв топор и верёвку, длинный, беззаботно посвистывая, направился в подступающую близко к неширокой реке тайгу. Лайка устремилась за ним, весело вокруг него прыгая, и через минуту до слуха эвенка донёсся стук топора и насвистывание мелодии песенки из фильма "Последний дюйм". Усы эвенка вздрогнули в добродушной усмешке.  Но его чуткая таёжная натура вдруг уловила неладное, и он насторожился, услышав рычание Бейкита, перемежающееся с неуверенным, тревожным лаем. Его спутник, занятый своей работой, вначале не обратил внимания на поведение собаки. Но, видя, что пёс настороженно смотрит вглубь тайги, ловя ветерок чутким носом, заинтересовался: "Что там, Бейкит? Зверя почуял? Уж не дядя Миша ли нас навестить хочет? А я, раззява, ружьё в лодке забыл!" Ружьё пришло само вместе с принёсшим его Николаем. Одного взгляда на собаку эвенку хватило, чтобы лицо его приняло строгое и суровое выражение. "Что это он, Коля? Зверя почуял?" – "Что-то не так, Вовка! На зверя он иначе лает. Чуешь, ветерок из тайги? Запах какой-то донёс ему". – "Подожди, я сейчас". Парень, перевязав верёвкой нарубленный сушняк, с этой порядочной вязанкой направился к лодке. Вернулся он с ружьём-помповкой. "Ну, что думаешь, Коля?" – "А ты?" – "Думаю, сходить посмотреть надо. Бейкит нас приведёт." – "А может, не стоит? Не нравится мне, как собака себя ведёт... Да пойдём! Бейкит, искать!" Лайка, казалось, только и ждавшая этого приказа, устремилась в тайгу. Оба друга ринулись за ней.
Сразу видно было различие в сноровке. Эвенк как бы скользил по лесу, ловко минуя и перешагивая препятствия, не создавая лишнего шума. Его младший приятель бежал, то и дело спотыкаясь о валежник, дважды упал, неистово чертыхаясь и пыхтя, но не отставал благодаря длинным ногам. И вдруг порыв ветра донёс до них запах, который не спутать ни с чем. Собака насторожилась, навострив уши, и остановилась. Эвенк замер, подозрительно прищурив и без того узкие глаза. А Владимир посмотрел на него вопросительно и растерянно, понимая, что предстоит увидеть такое, что лучше бы и не видеть, но придётся. Наконец они, как по молчаливому сговору, шагнули вперёд... И застыли оба, будто взглянули в лицо Медузе Горгоне. На стволе старого кедра повисло обнаженное женское тело. Судя по всему, это было тело молодой девушки. Она была мертва по крайней мере дня три, судя по явственному уже запаху разложения. Руки у неё не были связаны. Да в этом и не было необходимости. Волосы девушки были, собранные в пучок, засунуты в намертво зажавшую их щель в стволе кедра. Прочность молодых женских волос известна... Владимир, как сквозь бред, услышал тихий голос друга: "Вырубили щель топором, забили клин, вставили волосы, а клин выбили. Не вырваться, и руками не порвёшь. Гнус голую насмерть заел... Кержаки!" Вид обнажённого трупа был страшен и представлял собой сплошную распухшую рану. Видно было, что несчастная изодрала себя ногтями, расчёсывая укусы мириад насекомых. Теперь гнус сменили мухи, почти таким же полчищем облепившие некогда красивое тело, чтобы приняться за мерзкое продолжение своего рода. Лица, естественно, было уже не узнать. Но оба сразу поняли, чьи обезображенные останки перед ними. С Владимиром работал на лесосеке чокеровщиком парень, немного старше его, Димка Круглов. И вот этот Димка стал хвастаться своим романом с красавицей кержачкой, рыжей зеленоглазой девчонкой восемнадцати лет. Девушка была из небольшой кержацкой деревни, где законы этого религиозного течения, несмотря на семидесятые годы двадцатого столетия, соблюдались строго. Но присушил белокурый рязанский парень юную красавицу. И однажды, подвыпив, похвастался товарищам своей полной победой над девушкой. Пильщик дядя Вася сказал, пыхнув сигаретой: "Ну, и что, жениться будешь? Не губи девчонку. У кержаков с этим знаешь, как?" Дима, нагловато ухмыльнувшись, ответил: "Если всех, с кем переспишь, замуж брать, мне такой гарем не по кошельку. Если что, медицина теперь эту проблему легко решает". Пильщик, сплюнув парню на сапог, сквозь зубы процедил:"Молодой, а какое уже г...о перепрелое!" И встав, отошёл. Через несколько дней Настя, так звали девушку, прибежала на лесосеку, избитая, в синяках. Она кричала, что родные убьют её, если Дима не женится. Мужики, собравшись в круг, смотрели на неё и на Дмитрия, голубые глаза которого странно бегали из стороны в сторону. Наконец Димка заявил: "Надо мне в город съездить, кое-какие делишки решу и приеду, будем к свадьбе готовиться." Уехал. Его не было неделю, другую. Потом, когда друзья заподозрили неладное, они от мастера узнали, что Димка ещё до появления Насти на лесосеке взял расчёт... Настя потом исчезла, и её родные заявили в милицию. Вот какая цена их заявлению, зверей -мракобесов! С исчезновения девушки прошло восемь дней. Сколько она мучилась, пожираемая гнусом, отчаянно призывая на помощь там, где надежда, что кто-то услышит её крик, была почти равна нулю? Вовка, не в силах прийти в себя, шептал: "Зверьё, зверьё... Истребить бы, сжечь всю их мракобесную деревушку! А этот... Гадина!" Рука эвенка легла ему на плечо: "Вова, я останусь здесь сторожить, чтобы звери... Сам знаешь. А ты в моторку и к властям газуй!"...
Зимой Владимир ездил в Иркутск за кое-какими покупками. И вдруг возле охотничьего магазина услышал знакомый голос: "Э, Вовик! Здоровеньки булы! Как там твой тракторюга, скрипит ещё?" Вовка оглянулся. Димка улыбался широко и приветливо, как всегда. Компанейский парень, ничего не скажешь. Владимир подходил медленно. Димка радостно верещал: "Надоело комаров на лесосеке кормить! Друган помог в депо устроиться..." Что-то в лице бывшего приятеля он разглядел такое, от чего осекся. "Комаров, значит, кормить надоело? А других комарам можно, паскуда?!" Дмитрий тихо, почти шёпотом просипел: "Вован, ты что, ты..." Удар по зубам сжатой в тяжкий кулак "клешни" отбросил его к стене магазина, разлучив с передними зубами. Память на всю жизнь. Вовик повернулся и, не обращая внимания на галдёж прохожих за спиной, широченными шагами двинулся в аэропорт, чтобы успеть взять билет на АН-2. На душе было как-то холодно и неуютно, словно её окутывал наползающий откуда-то из тёмной бездны запредельный мрак...