Вечная история Мастер и Маргарита

Давным,  давно историю одну написал Булгаков.

Историю свою писал Булгаков о Мастере и Маргарите.

Был месяц май, тепло на улицах Москвы.

И на аллеях Париарших, сидел и отдыхал там
Незнакомец, похожий очень был на иностранца.

И вот на лавочку присели поэт Иван Бездомный и Берлиоз,
Большой начальник Моссолита.

И вот зашёл здесь разговор, а разговор был об Иисусе.
И многих слов, почти, что предсказаний, вдруг услыхали
Два этих человека.

Но, ведь не знали ещё они, что перед ними Воланд – Дъявол.

Что Воланд прибыл ведь в столицу не один, а со своею свитой.

И свита была у Волонда ведь небольшая – Азелло, кот Бегемот
И служанка Гелла.

И вот на этой той скамейке, Воланд - Сатана свои им
Предсказания поведал,  что Берлиозу комсомолка голову
Отрежет.

Так и случилось через несколько мгновений,  попал ведь
Берлиоз под колёса трамвая.

А Воланд поселился в “нехорошей” квартире.

И вот в Москве, ведь “Сатана” устраивать розыгрыши стал,
И разные мистификации вдруг стали возникать.

И вот уж на Планете двадцать первый век,
И ожили герои давнего романа.

Ведь в настоящие и наши дни есть Мастер, и Маргарита.
И существует Воланд – Сатана и даже есть,  и здесь
Помощники у него.
Вот сопоставим факты давнишних лет и нашего с Вами
Времени.
Для этого мы вспомним вечную историю о Мастере и Маргарите.

За веком век бредёт эпоха, томленье, блеск и нищета.
Но до последнего до вздоха скрипишь пером о гладь листа.
Не те легли в колоде масти, чума, разброд, огонь и смрад.
Рукописи не горят Мастер, рукописи не горят.

А ты всё ищешь озарений и проникаешь в суть людей.
Ведёт тебя твой верный гений, искусство выше всех идей.
Разбой в стране, шальные власти и жалит в грудь ползучий гад.
Рукописи не горят Мастер, рукописи не горят.

Интриги, зависть, сплетни, злоба, обман и лесть, стакан, игла.
И вакханалия у гроба за то, что сжёг себя дотла.
Любовь толпы - простые страсти.
Сначала бьют, потом скорбят.
Рукописи не горят Мастер, рукописи не горят.
У осени моей разбойные повадки,
Пиратская печаль слетающей листвы.
И Мастер на волшебный лист тетрадки,
Уже нанес название главы...

А я еще тогда не сном ни духом,
Не ждал уже не писем ни чудес.
Но Мастер постучал пером за ухом,
И над моей судьбой поставил крест.

Злодейка осень, фея в платье ночи,
Над городом гасила фонари.
В тот вечер я еще один из прочих,
Шутил и пил, и что-то говорил.

Но дрогнул горизонт, рванулись в вечность кони.
И отразил луну отточенный метал.
Хоть я не уходил в тот вечер от погони,
Не дрался и не пел, Тебя я провожал.
С воспаленными глазами,
Обожженный примусами,
Неизвестный, но великий, старой обувью пыля,
Сам своих печалей пастырь,
Шел Москвою грустный Мастер,
В кулаке сжимая никель юбилейного рубля...

Снова точки нет в романе,
Снова рукопись в кармане
И шпагатиком пеньковым мысли связаны "накрест"...
Шел дорогой бесконечной,
Тяготился жизнью вечной
И страдал, что бестоковы и скитанья и протест!

Шла душа почти без тела
И, дивясь на это дело,
Пали духом, затужили молодые мастера:
Не поднимет наших павших
Тьмы Магистр с Патриарших,
Не до нас нечистой силе в мире света и добра.

Наши гнезда из бетона,
Сняв одежды из коттона,
Тоже греет Маргарита, ни мертва и ни жива...
За стеною пьет украдкой
Прокуратор пятерчатку
И с пробитыми ладонями вознесся Иешуа...

Улетел бесплотный гений
Через толщу испарений,
Плащ из полиэтилена, из терновника - венок...
Но умелец - пеленгатор
Знал куда нацелить атом,
Мирный атом - он анатом, даже Бог ему - не Бог!

Снег валил из ниоткуда,
На полу осколков груда...
Так с утра сулил удачу день тридцатый февраля...
Сам своих печалей пастырь,
Шел Москвою грустный Мастер,
В кулаке сжимая сдачу с юбилейного рубля...

Только помни обо мне, только помни.
Не сочти, что эта просьба нескромна.
Ты представь себе на миг небылицу:
Мастер выписан живым из больницы.

Возвратится он в уют свой подвальный
Человеком абсолютно нормальным,
И писать теперь он будет - как нужно,
И подхватит его жизнь, и закружит.

И пожнутся все несжатые лавры,
И друзья ему споют под литавры.
И воскликнется каким-то уродом:
"Как расцвет талант на службе народу!.."

Но однажды, то ль во сне, то ли спьяну,
Бегемот с Фаготом в гости нагрянут.
Угостят шестисотградусным спиртом
И исчезнут, прошептав: "Маргарита..."

И, дробя хрусталь, на пол рухнет столик.
Сердце Мастера взорвется от боли.
Пятикомнатное счастье бросая,
Он в Москве ночной бесследно растает...

Станет ветром за стеной, станет небом,
Предрассветной тишиной, теплым хлебом,
Человеком станет он, коль придется,
Чья беда тебя вовек не коснется.

А коснется он тебя первым снегом,
И в снегу возникнет теплым ночлегом.
И у двери ляжет дальней дорогой
Той, которая ведет в гости в Богу...

Только помни обо мне, только помни.
Не сочти, что эта просьба нескромна.
Ты представь себе на миг небылицу:
Мастер выписан живым из больницы.

Только помни обо мне, только помни!
Только помни...



Мы шли втроем и весело болтали,
Друг вдруг сказал: "Огромная луна..."
Полюбоваться на минутку встали,
И Мастер улыбнулся тут: "Пора".

Пора! И вот он, миг, стремительны удары,
Кинжал в его руках отточен, верен, тих,
Укрыл убийцу мрак, друг каторжников старый.
И больше не живут уж двое из троих.

Да разве это жизнь! Дышать одним дыханьем,
Угадывать слова, сходить с ума без встреч.
Выдерживал не раз любовью испытанье,
Сейчас же я боюсь, боюсь с тобой сгореть.

А этот чародей развитие сюжета,
Уже готовит нам в последующей главе.
Мне, честно говоря, почти плевать на это,
Я об одном молю; пусть счастье все Тебе.

А я уж как-нибудь, я тертый, старый, битый,
Давно не по зубам печали жестяной.
На дьявольских конях мчат Мастер с Маргаритой,
Вон свита и Мессир, а рядом мы с тобой.


На улицы ладонь легла монетка чуда,
Стал город богачем, о том не зная сам.
Ответь же хоть свечой, дворец ты мой, лачуга,
На каменных столбах держащий небеса.

В сиренвый дурман капель роняет слезы,
Внезапная весна окутала кусты,
И всплеск внезапных глаз, и желтый взгляд мимозы:
Ах, нравятся ли Вам такие вот цветы?

Ах, дело не в цветах... - Да-да, а в чем же дело?
Огонь моей свечи колеблют голоса,
Они сквозь бездну дней летят в мой терем белый,
И с каменных столбов свисают небеса...

Сирень уже ушла, но кровью пахнут розы,
И капли лепестков ложатся на слова,
И шепчет нам судьба внезапные угрозы -
Ты видишь, как всегда, права она, права!

Ты видишь, воронье все также чистит перья,
И тот же хриплый крик летит из тысяч горл,
Все так же на земле жиреют подмастерья,
А Мастера ведут в двойном кольце когорт.

...И нет других путей, дорога перекрыта.
Стал город палачом, о том не зная сам.
Я зря зажег свечу: ты видишь, Маргарита,
На каменных столбах сгорели небеса...

Пусть все, что сгорело в огне,
Для тех, кто потух, умирает!
Ты видишь, вечерний петух догорает
В кровавом окне!

Но мы то с тобой за окном,
Нам стены уже не преграда!
Не думай о стенах - им серость отрада -
Займемся, мой Мастер, огнем!

Огонь, агония беспомощных доброт,
Пусть в нем сгорит наш миг, больной и хилый,
Пусть льются в жилы капли вечной силы,
Что жаждет зла, но делает добро!

Страданью есть тоже предел,
Не души у нас, а уголья!
Мой милый, я ведьмою стала от горя,
Ты весь поседел...

Мы ведаем этой бедой...
Но сердце, горя, не сгорело!
Ты слышишь, мой Мастер, уж конь Азаззелло
Гремит раскаленной уздой!

Огонь, аккорд горит фанфарным серебром,
И в нем агония беспомощных насилий,
И льются в жилы реки вещей силы,
Что в вечной жажде зла творит добро!
И льются в жилы реки вещей силы,
Что в вечной жажде зла творит добро!

.И мы полетели над городом этим унылым...
Был взор его мрачен, и странною грустью окрашен.
И вещая сила огнем растекалась по жилам,
Над ложным величьем рабами воздвигнутых башен...

Над мнимою славой довольных собою холопов,
Над темными чащами двинувших в рост пьедесталов,
И лошади наши, хрипя, норовили галопом,
И прошлое, тихо скуля, все за полы хватало...

Но, Господи, Боже! Ведь эти истлевшие нити
Рассыпались сами от ветра, мы с прошлым не рвали!
И коль уж за нас заступается Дьявол - хранитель,
То ангелы в мир этот скоро вернутся едва ли...

А лунной тропой, проплывающей мимо покоя,
Дымящейся, зыбкой, крутой, как предутренний кофе,
Идут, поглощенные вечной беседою двое,
И плотники что-то опять мастерят на Голгофе...
Мела метель. Метла в углу томилась -
В пыли, забыв про пыл былых полетов.
Попали платья летние в немилость,
И мыши съели корки переплетов.

Маргарита, Маргарита, пусть печаль вуалью скрыта,
От браслетов след бледнеет на запястье.

Маргарита, Маргарита, Ваша чаша не испита.
Где ж Ваш Мастер, Маргарита, где ж Ваш Мастер?

А Мастер - стар, и сам с собою в ссоре.
И мир, увы, совсем несовершенен.
И Маргарита старится от горя,
Не видя у романа продолженья.

Маргарита, Маргарита, пусть печаль вуалью скрыта,
От браслетов след бледнеет на запястье.
Маргарита, Маргарита, роковая карта бита.
Где ж Ваш Мастер, Маргарита, где ж Ваш Мастер?

А Вы растайте в небе синим дымом.
И в полночь, что морозна,  и беззвездна,
Вы непременно встретитесь с любимым -
Взлетайте же, пока еще не поздно!

Маргарита, Маргарита, пусть печаль вуалью скрыта,
От браслетов след бледнеет на запястье.
Маргарита, Маргарита, может, всеми позабытый,
Жив Ваш Мастер, Маргарита, жив Ваш Мастер.

Маргарита, Маргарита! Мне бы Вашего терпенья:
Чтоб оно перетянуло, словно нитью, жизнь мою.
Мне бы Вашего уменья - после полного затменья
Не ступить, как ни тонула б, на чужую колею.

Мне бы стать неуязвимой, чтоб не плакать понапрасну.
Мне б любить и быть любимой так, как Вы, и все сносить...
Жить мечтой неисполнимой... Отвечать, что все прекрасно...
И уйти! И быть счастливой! Чуда ждать... Но не просить.

Незабвенная доныне, в чем, скажите, Ваша тайна?
Ведь не город, и не имя, не цветы ж всему виной!..
Почему, моей гордыне вопреки, почти реально
То, как царственно, бесстыже, Вы несетесь надо мной?!

Нет! Во мне живет не зависть. Нет, во мне живет не зависть, -
Человеческая жалость к осознавшей силу зла!
Чудо-крема не касаясь, душу сохранить пытаясь,
Я бы к дьяволу, спасаясь, ни за что бы... Не пошла?

Что ни ночь, Луна скуластей.
Что там впереди нас ждет?
Но не бойся, милый Мастер, Маргарита не уйдет.
Прощебечет где-то рядом, станет деточку качать.
Ей совсем уже не надо полнолуние встречать.

Состоялись все свиданья, все летанья на метле.
Не горят в груди желанья и  черновики в золе.
Небо ветрами изрыто: снег ли, дождь вот-вот пойдет.
Маргарита, Маргарита, посмотри, Луна растет!

"Ах", - ответит Маргарита, - "Слишком поздно все менять.
Боль забыта, дверь закрыта. Не пора ль уже и спать?
Это звезды или очи? Занавесь окно, мой друг".
И добавит: "Доброй ночи". И щекой коснется рук.

А в небесной черной пасти будет зреть запретный плод.
И не думай, милый Мастер, Маргарита не уйдет.
...Не надейся, милый Мастер, Маргарита не уйдет".

/Написано - Алексей Мельник Алина Симонова, Григорий Дикштейн и Я/