Герои спят вечным сном 68

Начало:
http://www.stihi.ru/2018/11/04/8041
Предыдущее:
http://www.stihi.ru/2019/03/22/418

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
СКОРО

кто собрал много, не имел лишнего; и кто мало, не имел недостатка
Второе послание к Коринфянам Святого Апостола Павла


- У дьявола есть два способа, как влиять на людей. Он старается отвлечь их внимание как можно дальше от собственных их сердец главным образом тем, что заставляет их наблюдать за ближними, а когда ему удаётся ослабить человека, он говорит: "О, ты сам такой отвратительный, что Господь не примет тебя". *

- А ты чрезвычайно умный, Ганс! Прежде я за тобой этого не замечал.
- Я умный? Вся беда от книг, они виноваты. Зачем не намокла та, что лежит в твоём мешке? У бабушки взял, не иначе, и прятал? Развёл DNB, * теперь удивляешься.

- Много ли мудрости довелось выудить из бабушкиной книги? Скажи что-нибудь!
- Написано там: «научись оставлять мир прежде, нежели он тебя оставит», и ещё: «Здесь возникает истина из земли и правда приникает с небес».

- Здесь! Да. Веришь ли, я прикладываюсь к этому столбу, как пьяница к бутылке. И вот что поражает: такая ценность, и не взять.
- Почему же? Нарисуй, Штольц обрадуется.

- Нарисуй! Сам рисуй, если таланта хватит. Интересно: нарисовал и выставил на продажу; что получит при прочих равных большую стоимость: изображение, как художественная ценность, или живая картина, как туристический объект?
- Хватит с меня. Допутешествовались! А песни! Слышал песни, Дитер? Вот бы записать, покуда помню!

- В чём трудность? Бумага в ящике, линуй.
- Голову оторвут!
- Это будет потом.

Рукавиц навязались вдоволь: Ганс – за трое суток две пары смог. В темноте привык не промахиваться мимо петли. Новый день - новые затеи. Дождь кончился. Отдельно стоящий домик опустел - важен большой. Побежали «муравьи»: вёдра из пруда таскают. Сегодня же следует оштукатурить жильё и хлев: может, последний просух с теплом.

***

Золотая земля из-под ночи остыла.
Паутиной пролётной блеснули ветра.
Вперемежку восплакала и воспарила,
Задышала опятами сбора пора.

 А над миром почти неподвижно и пусто.
 Плотский дух георгин источает закат.
 Наливается сладостным хрустом капуста,
 Огурцы-поросята рядами лежат.

Изобилие всюду - зажиточно, сыто.
Усидели * ольху непоседы-грачи.
Дождь грибной пропускает сквозь редкое сито
Увядающий свет полинялой парчи. **

 Как-то исподволь брызжет в лицо без разбору,
 Словно ленится и мимоходом пришёл
 Напророчить, что всем нам: и полю, и бору,
 Будет весело и навсегда хорошо!

Ниспадёт благодать отголосками лета,
Око неба очистится над головой.
Станет радуга в облаке - знамя завета
Между Богом и всякой душою живой.

***

Брусника! На севере – сплошняком; здесь – через шаг, но созревает раньше. Средь Палешанских болот растёт в промышленных количествах, и мокроступники знают плантации. Деменковы побежали по приметкам. Чтоб не терять времени, для удобства на сухостоях загодя берестяные короба повешены: быстрый сбор, лёгкая транспортировка, даже дети могут по два или три ведёрных туеса за день набрать.

Мите шестой участок достался. Гиблое место, промежины средь трясин сухо лежат, условно сухо, на взгляд неопытный смутно отличаются: не так ступил - пропадай. От зверя спокойней, потому и посылают малых. А ягод там, будто грязи. Некто уж сбирал первоспелку. Полухины, должно быть. Правильно. По военному времени урожай - один котёл, хоть в разных местах бережётся.

Раньше бы за такое (что при господах, что при советах) – штраф на всю бригаду. Нельзя опережать самоподсев. Последок берут в охранной зоне с разрешения старшего егеря. Теперь иначе. Бедствие. Смирится лес, потерпит природа мать, обеспечив чрезвычайный прокорм обездоленных врагом жителей.

Обходит владенья свои Митя, как Мороз воевода, * и! Эвона тебе! Невидаль! Туес пустой повёрнут на базовом дереве, будто бы некто (человек) изучал устройство. Стабильный натоптыш - без сомнения, ход – сюда вошёл, отсюда вышел. Лапти широкие, да. Только опытный глаз не провесть: поступь выдаёт городского, не привычного к болоту ходока. Один? Двое. След в след, и у заднего плоскостопие, на сторону развёрнут шаг.

Местность Деменку, будто ладонь, даром, что в школу только на этот год. Чужие ступают по азимуту, а он с кочки на кочку лягушонком прыгает. Настиг. Вот: одинаковы ростом; крестьянская одёжа; в сторону Таловских островов подвигаются. С какой целью, знать бы.

Знание - пустяк, обременяет грехом любопытства. В мирное время эдаких «героями» считали, браконьерами звали, теперь лишь враги могут здесь ходить. Плетутся, как пишут, даже без слег. Должно, внятные (по их мнению) карты иль навык, и следует остановить.

- Стёпка, ты где! – Завопил Митя. – Иди сюда, туточки гнездо выпиное!
Тормознулись, головами вертят. – Стёпка! Я кому сказал? – Пуще прежнего верещит невесть откуда взявшийся детёныш. Оглядываются, Стёпку ищут или голосильщика, Только зря – не с того ракурса. Присел Митя на заячий манер, слился с очертаниями неудобья.

- Дяденьки! Вы тут Стёпку не видали? – Выпрямляется человечек в рост и стоит там, где согласно картам нет твёрдого. Значит, карты ошибочны? Так или примерно так подумали оба сразу, узнай ты, а с мальчишкой поближе захотелось переведаться, вот и пошли прямо, что вовсе ни к чему, ибо видом трясина от болотной тверди мало разнствует.

«Быть того не может, чтоб лапоть воду пропускал», - любит говорить Мартын. Эффект хождения по водам ограниченно верующих очевиден – до первого спотычка, который почти одновременно у них произошёл. Второго не понадобилось – пронзительны здешние болота. Плюхнулись и копошатся, зная, может быть, что не стоит делать так, однако рефлекс – без обмана.

- Дяденьки! Вы чего! – Взлетел голосом Митя. – Вы этого! Перестаньте, хуже ведь!
Сказать: обрадовался? Ну, нет. Скорей – испуг, потому что живые, взрослые. Оружие наверняка имеется. Утонут, конечно, а надо бы допросить. Мешки, быстро сообразивши, в первый миг оступа откинули разом, и (приметил Митя) на чистое попануто.

- Не дёргайтесь, говорю! – назидает дилетантов мокроступник. - Тихо стоять! Ща сделаю чего ни то!
В руке малыша топорёнок блеснул. Деревца чахлые там и тут, пропитаны водой до мгновенного слома, но при желании хватит – повисеть, подмоги дождаться. Один удар по стволу, другой, третий, будто в дрям.

- Не это вали, - кричит потерпевший, то лучше будет!
Странный у него акцент, еле уловим, а всё ж есть. Митя сполпина Селищуна от Турка отличает, хоть через речку сёла. Тут озадачился, было, и бросил задачу: ой ли разница, если враг.

- Моё дело, - говорит. – Дерево по себе рублю.
Они уж по самое это самое погрузились. Кинул им сук, чтоб за оба конца взявшись, хоть каплю уверенности обресть, только кляче овёс мимо брюха пошёл: всяк в свою сторону волочёт. Митя же посвистом зазвучал, и отзыв близок. Придут, стало быть. Надо, чтоб грамотно забрали «языков».

«Кряк шмяк!» Ольховина упала. Фашисты подтянулись с намерением - выбраться, но знает Митя, двоим - пустой труд: комель без упора. – Тихо сидите, - повторил. Сам же шустренько, будто птица на крылах, к мешкам, бумаги захватить, дабы случаем не подмокли. Им же снизу видится – пропал мальчик.
- Эй, - кричат, - где ты!
- Туточки, - отвечает, другое дерево свалить хочу.

Звук на болоте обманчив: влево повернули головы, там нет никого.
– Эвона, я! – послышалось им справа.

Точно враги! Рация и боеприпасов до порывания пупа. Тяжеловат груз, да сдвинуть следует, приводнить, чтобы (не дай Бог), освободившись, не рискнули воспользоваться. Удрать ему? Опасно. Как ни кинь, Митя позади у них сейчас, а сойдя с проплешины хоть куда, пред глазами окажется.

Тишина, даже ветер приснул, и слышит, должно быть, супостат, как Митины ягоды падают в туесок. – Эй, ты, - вопит, - чем занят!
- Бруснику беру. Пришёл за ней. Тебе какое дело?

- Одурел, да!
- Я? В разуме. Земля тут моя – что хочется, то и творю на ней, вы же сидите, покуда милость с вами, а то хуже будет.

И бросил фашист гранату через плечо! Спрашивай теперь, кто из двоих безумен. На твёрдом стоит Митя. Остерёгся своевременно, топор подставил, в бумеранг сумел сыграть. – Знай, что такое Деменок, - воскликнул.

Отлетела смертоносная кругляшка, ударилась в кочку чуть впереди обидчиков, примяв её, осколки правильно пошли. Теперь уж глупо задерживаться! Ноги в руки, зуб подмышку и айда! Ни то сообразят, и сколь у них ещё сил, не ведомо.

***

«Деменок (Verum). Гроза гитлеров и прочей нечисти. Годам к трём-пяти уже способен на поступок». Профессионализма даже страхом не избыть. Рита смотрит отрешённо, выполняя манипуляции с точностью швейцарских часов. Их дежурство. Ночь. Под руками Голландец, выросший в русской семье, искатель приключений. Работал в тропиках, в пустыне. Здесь сопровождал топографа или ещё кого-то там, теперь неважно, поскольку досопровождался.

Именно этот деятель бросил гранату (нервы не выдержали). Хороши нервы, нечего сказать. Хотел убить ребёнка, получил возврат. Лежи без погребения, встань при последней трубе и ответь, какое благо нёс на Землю, родившись по Господней воле.

Сделали. Вышли. Финк остался, дабы узнать ещё о чём-то, едва кончится действие хлороформа.

- Выживет? – Спросила Рита.
- Вряд ли. – Пауль прислонился к неуспевшей остыть стене. - Кровопотеря велика; похоже, сепсис раневой природы; ещё чем-то инфицирован: печень, должно быть. Шрёдер инструмент сугубо стерилизовать велел.

Ужас! Я первая умру! – Сползла Рита на камень так, чтоб снизу смотреть брату в лицо. - Крохотный совсем и такое сделал!
- Кто?
- Деменок. Веришь ли, ростом меньше нашей Ингрит.

- Ты видела? Почему считаешь, что именно тот?
- В доме была у «изображения» на тумбе! По приметам сходится, по словам. Тряпочкой на руке висел, хныкал – мыться тащили сонного.

- Мыться? Дорого бы дал за минуту под душем. И что в доме?
- Хлеб удивительный, мимеограф, молоко, электричество! Пауль, зачем!

- Чтоб ты услышала: «сидите, пока милость с вами, а то хуже будет». Тебе послание, лично тебе.
- Пауль!
- Четвёртый десяток Пауль и ничем другим не буду.

- Зачем мы здесь!
- Следует находиться хоть где-нибудь. Помню, как отец меня заставил - добровольцем. Он, представляешь! В армию! На войну! Твои родители тоже неспроста погибли.

- Хочешь сказать, они - антинаци!
- Сказал лишь то, что сказано. Излишне вешать ярлыки. Знали больше положенного, с кем-то не согласились, мешали на карьерном пути, нечто ещё в том же духе! Для нас время расставит факты, если выживем. Мертвецу безразлична причина смерти.

- Послушай! Ещё там был весьма почтенного возраста Деменок, Тюбинген рекомендовал: «нет промышленности, меньше будут бомбить». - «Думаете? – Я спросила. – Знаю, - ответил он. Это - гибель? Мы – захватчики?

- Я не привык дважды повторять, – пощёчиной хлестнул голос брата, и будто войлочный колпак слетел, обнажив голову до холода в мозгу. – Обнаглела, девочка! Тебе дана милость: среди происходящего Божью волю исполнять, возвращая жизнь тем, кому для возможности покаяния Господь хочет возвратить её. И чтоб я больше не слышал подобных рассуждений, не видел воспалённой рожи. И по первому вопросу, и по второму двух мнений быть не может. Оказались там, где следует, не по своему произволению немцами в двадцатом веке родились, заметь. Слава Господу, не шмайсер в руках и не подлое слово кормит. Не смей больше, поняла!

***

- Дедонька, можно ли, я с тобой навовсе? – Лариса протянула намазанный маслом ломоть.
- Чашки понравились или что? – попробовал отшутиться Анфим. – Мёд у меня лишь для немецкого начальства, остальным – патока густа из-под конского хвоста.
- Серьёзно, дедонька! Нет жизни! Надоело. – Как на духу, по порядку Лариса рассказала всё и про бухгалтерию, и про Бадяку. – Унылое там бытование, заплесневели!

- Новья, стало быть, хочется, дочь? Знаешь ли, кто новиной прельщает, а? Спроси у Финка этого, что даст он за один грамм заплесневелости хутора Кладезь? Сколь фашистских сил положено, дабы хоть радиопомеху задавить. С плесенью эдак не обращаются.
- Не знаю, как со стороны, а внутри – кислятина, - подвела итог Лариса.

Спорить? Надо ли? Проще кулаком по столу стук, по непокорству, только вспомнилась Анфиму революционная юность, как чуть из дела ни вылетел. Правильно, тот самый дерзить велит, отрекаться, жертва ему нужна, кровью роспись, поработали нечистой силе чтоб и вляпались до Страшного Суда. «Ладно же, рогатый! Ты пёс, а я собака. Прокисло, подслащу».

- Здесь, – говорит Анфим, - другие вкусы: тоска смертная, горечь и огонь, знаешь ли? Слушаться след безупречно, иначе - смерть люта.
- Буду слушаться, - девка ответила. А ведь и будет (пока будет), по её потому что сталось, супротив родителей выверт удался. Сколь оккупация: год, полгода? За это время схлынет перебес, отрочество себя исчерпает.

Страшно Анфиму браться, да иного нет. Отец у ней в отряде, старому – труд совладать, упустит дитё малое, неразумное. «Вот тебе, Дашенька, плата за сынов, что по смерти матери сиротство одолеть смогли».

- Быть тому, - сказал Анфим Ларисе. – Оставайся. По немцам следующий порядок: четверо их. Один лежит - обезумел; второго встретила ты в мальчишечьем обличье; на Ясеневом двое. Довелось ли им тебя видать?
- Дважды могли.

- Выйдут с хуторов, стеречься след, платок пониже накрывать. Маскировка эта во всех отношениях полезней блистанья красотой. Есть правила безопасности, способы отторжения и контакта с супостатом. Данилова Марина – инструктор тебе, во всём наставит. Запоминай задание: жить; оглядываться; дальше лавки – ни ногой. Родные знают, что здесь покудова; перемену перекажу.

Дашина дочь. Счастлива. И до того хороша! Не с рода - в род. Глядит Анфим, дивуется своей странно сложившейся жизни. Зачем так? Чего стоило тем же рождеством иль на день прощёный, когда Бог даёт обидам укорот, приехать на Кладезь, повиниться? Может, отпустила бы гордая струна, чтоб взять женщину и стать на равных. Люба эвакуировалась с заводом, да и верности ей не было, при благоприятном случае спешил всяко-разно пожалеть и пожалеться. Обнимали без надежд, с ласковой памятью, горькой приправой.

«Женись, - Лариса говорит? – Как женишься, если каждую претендентку видит насквозь, каждый поступок, каждое слово предугадывает? Сам же! Нет большего мерзавца на белом свете! Такому стоит ли семью весть? А вот как: прекратил уж связи по случаю паломничества в Киев, и следовать надо, с тем, чтоб свою найти, единственную. Достоинством, честью отыскивать, может, сжалится Господь над блудодеем, помилует на закате, счастьем единения одарит, заботами, трудом, радостью.

***

Андрей явился с крыши аккурат после утреннего обыска. – Розовый мост, - говорит Ларисе, - под вечер уходим. Сникла она, будто лист в осени, почувствовав себя Каштанкой. *
- Огорчилась, что домой обратно? – Угадал Андрей досаду сестры. - Ладно, Господь с тобой, тут будет место дислокации, а если понадобится, со мной пойдёшь.

- Ловлю на слове, - сказал Анфим.
- После моста, - повторил Андрюшка. – Стоит Гащилинка, Селечёво перекрыть хотелось бы, закупорив направление на запад. Точечная помощь фронту, и всё-таки.

- В чём задача состоит?
- Мелко там. Прыгнуть след и не убиться. Мало умеющих, даже я опасаюсь Готова ли?

- С какой стороны? – Не сама Лариса выговорила.
- Посмотри, подгадывай. Там, сколь помнится, где ни кинь, всюду клин.

- Хорошо. Пусть будет мост. Об него костей переломано! Пол Тишковского района полегло. Как войти собираетесь? Придумали что-либо?
- Да. Время подгадать осталось, и всё будет. Рельеф дна помнишь ли?

- Гидруха не лучшая, хоть дождик пролил. Коряги тама, выворотни, топляк разный.
- В прошлом годе водился топляк. Немцы, чтоб тебе знать, из опасения от нас грешных очистили русло, земснарядом углубили. Вот промеры, глянь.

- Эх, и да! Кто же вызнал!
- Спицын имеется на эти дела, кому больше. Если в Гестапо спросят, так и отвечай.
- Дурак ты, Дуська! Всю жизнь знала, что дурак. И когда старт мосту?

- Сказал же – с притемком. Тамошний староста Нил Силыч – преродник по душе. В курсе ли его семейные? Не знаю. Поэтому представься с глазу на глаз и следуй указаниям. Мост – их затея, они сценарий пишут.
- А мы?
- Читаем, кабы тебе догадаться.

- Что говорить Нилу Силычу?
- «Парфентия дочь», вот и все слова. Заминирован мост изначально, при советах заряд подведён, а взорвать не успели.

- Слухом я пользовался, - вставил словцо Анфим, - разгадали немецкие сапёры мост.
- Поверхность, да, для них предназначенную наживку заглотив. Часть главной схемы была испорчена. Селечёвцы восстановили. От нас люди нужны, специалисты по воде. Ты – головной идёшь. Кого ещё там выберут, чтоб с полпина понимали, по тебе равнение. Что делать, скажет Нил, тебе и нам даст инструкцию.

***

- «Здравствуй, умница, солнышко ясное, - диктует Андрюшке Анфим. - Пишу, дабы благодарность принести. Сколь живём, счастливы твоей услугой. Позволь ответить, господень долг отдать. Вижу, нуждаешься, а потому хочу до срока принять твоё под кров с тем, чтоб голова - в разуме сохранна, тело – в чистоте целостно. Прочее же – Господа власть: достойны ли – смилуется. Люблю тебя и всех, благословляю беззаветно и навеки».

Вот. Гарантию матери передай. До освобождения Лариса остаётся. Не подписываюсь – твоя бумага, почерк твой. Так сформулировал, что навряд поймёшь, откуда и о чём.

***

Еремею - вторая молодость: живи - не хочу. Сила чрезвычайная – Сашка Буглаков. Исполняет пожелания с первого намёка в любое время – ночь полночь. Кричит сверх голоса, иное делает чрез меру. Таисья тиха, довольна, ходит, поглаживая мужа тут и там. Порядок на пасеке, покой окрест. Пропускай за глазки повсеместные ласки, оно и ничего себе.

Попервам назначали умельца снайпером на пост, да - опрометью дозоры. Строчит с пулемёта в шевелящееся за периметром. Не так попадание опасно, как звук, и не докажешь. Огорчило Сашку недоверие, да, делать что? Нашли дело: обучать стрельбе освобождённых из концлагеря.

Педагог из Буглакова получился правильный. Двое сбежали сразу – бойцы Солодуна. Сашка не успел признать, болото успело, пятьдесят метров лишь дозволивши преодолеть. Удался «опус». Разговорчиками провоцирует учащихся Сашка, Мынор (напарник) глядит, список особо пристальных составил. Ими отдельно заняться следует, со вниманием и тщательностью.

Ген Буканин входит и выходит, только не заинтересовало никого ослушание. Эксперимент исчерпан. Должность Сашке определена – инструктор по стрельбе. Подростков и выздоравливающих натаскивать – милое дело, пока же - отпуск на три дня.

Домой! Скорее! Скоро уж! Готова! Ждёт! Изнылись у Сашки татошки, согрелись ладошки, торопятся ножки! Что там средь кустов? Синие горошки? Платьице знакомое! Спешит, встречает! Оп! Не Таисья, однако, сразу поняла, красота несказанная, воспалилась, хочется ей. И Сашка хочет женщину: зубами бы изгрыз, только свою. Здесь же - иная.

***

В мире устроено: лебеди – однолюбы, скворцы, ещё какая-либо живность. У людей против правды плоть: подхватил залёточку Сашка, прижал, на руки поднял, бежит, бежит! Она-то обвилась, стонет стонмя, животом волнует грудь, шею лижет, в ухо дышит и не догадывается, что Сашкина любовь сильнее похоти. Добег до окотного сарая, на отшибе притулённого, сдвинул ковроты, бросил девку на сена, сам же - задом, клин замочный в паз, и был таков.

Напекла Таисья плюшек, однако слаще выпечки хозяюшка. Вдоволь миловались, свыше сил ластились, полчугуна взвару выпито, мешок сладости съедено, Сашка счёт потерял. Наконец, помянул случайность, рассказал Таисье, посмеялись, поохали, дальше в любовь пошли.

Тёмно, да делать нечего. Слез Еремей с печи, зипунишко накинул, шарф, внучкой связанный, замотал по старческому делу и подался котухи проверять: в котором одинокую обиду бедолага празднует. Один прошёл, второй, третий! Окликает, открывая – нет никого. Вышла, должно быть, красна девица. Решил эдак и - домой.

***

Опыт Новиковского даром не прошёл. Ужином Раиску на Ясеневом хватились. Ну, искать, спрашивать, пустили по следу собак. Те – в неприметной местинке (где Сашка на руки вознёс) стоп, и хоть что пиши им. Сумерки. Лес густой. Мох, опять же. Куда кинешься? Оставили дело до утра. Утром же!

- Прасковья Михайловна, - позвал Сыня, - выдь на час. Ответь без утайки, с кем после Стомола зналась?
- Ни с кем.
- Ой ли?
- Так и есть. Одна. Понимаете, товарищ командир. Дитё - безотлучь.

- С тобой знался кто? Все ли ровно?
- Нет. Кузина Раиса. Ей, понимаю так, власть над кем-то нужна, вот и льнула, покомандовать.
- А ты?
- «Васька слушает да ест». * * Выбор ли у меня! И труд малый – перетерпеть. Пусть её тешится.

- Зачем на Кладезь ушла?
- Хозяин здешний позвал. По беременности, так понимаю, родить чтоб тишком, без вящих разговоров.
- Ты согласилась?

- На тот час - едино: пошла, и всё. Теперь же! Галине благодарна, а тут! Даша, Анисья, дедушка Мартын! Ни на кого не сменяю, до дней последних догляжу. Отшельницей готова сидеть, ни с кем не видаться, только бы дожил в благополучии.

- На справду обещала не видаться? С Раисой тоже?
- Бог от её назойливости отвёл! Девочка-то воздохнула! На кой, прости Господи, обратной кабалы искать!
- Вот и ладно, вот и хорошо. Сиди, милая – никуда с хутора, договорились? И будет так.

***

Схоронили горемычную за оградой. Могилок нету там, ибо спокон недостаток самоубийц на Палешах. Снявши с переруба, стали одевать, и обнаружилась на руке с внутренней стороны плеча буква латинская. В SS эдак группу крови помечают.

Ох, и достался перед смертью страх Раисе (если действительно Раисой была). Билась видать, подкопаться ладила, кровлю продавить, в навозное оконце чудок ни пролезла, до ссадин груди ободрав. Потом порвала одёжу (всё как есть), чтоб смастерить гладенькую удавочку. Вот каков ужас перед допросом, расплаты боязнь.

Сыня вывод сделал, дебет с кредитом подвёл, и край тому. Притихли беженцы затаились, наново обвыкая оглядкой жить. В кой уж раз? Да, знамо не в последний.


1.       Здесь и далее - Иоанн Арндт.
2.       DNB - Германская национальная библиотека (Лейпциг).
3.       Николай Некрасов.
4.       Антон Чехов.
5.       Иван Крылов.

Продолжение:
http://www.stihi.ru/2019/03/25/293