Герои спят вечным сном 65

Начало:
http://www.stihi.ru/2018/11/04/8041
Предыдущее:
http://www.stihi.ru/2019/03/19/58
   
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
ГНЕВ


<Духовное сокрушение отличается от бесовского тем, что в первом случае человек чувствует утешение, во втором испытывает внутреннее беспокойство>.
Паисий Святогорец.

– Сменю давай? – Петька предложил, и согласилась: четвёртую стопку, почитай, кидает. Затекла рука. Хоть всего полкриночки теста. Нельзя останавливаться, как той лисе, потому что сковорода перекалится или постынет, и снова первый ком.

А кормить-то! Век не перекормить. Только ближние до ненастья отъехать успели. Набилось мальчишек! Печь - вплотную; обе скамьи; разворотом палати; на полку восьмеро, и это не предел - потолок * устлан. На завтрак каждому по три блина должно достаться (с кислым молоком); крупешник; ломоть сала; хлеб; яблоки.

«Получаются блины! Всё у него получается. Право мамкино дело: «Будешь помнить: как топор держит, как невод тянет, какие слова говорит». Не очень, чтоб ростом вышел, с лица прост, а силы – полной мерой дадено. Разумная сила, нету хвальства. Стреляет - десять из десяти. Бессуетный в бою, сказывали. Господи! Обереги его! Всех обереги! Как же это – обнимают? Должно быть совестно? Благословлённым ни к чему стыдиться, ведь едина плоть».

Поправила Аня платок, махнула рукой по ресницам и замерла, поражённая. Нет, - знато об освобождении Новиковского, только разница: услышать или в упор глядит.

- Ты чо зыришь! – Подвизгнул Леон.
- Я? – Попыталась смигнуть наваждение Аня. – Видались недавно, вот и вот-то. В последних, сколь помнится, сквозь стекло тама. Зеркальные буквы ещё.

- Буквы? Антон сказал тебе про буквы.
- Почему же? Сама писала: «Охрана спит в школе». И до того странно, как видение: было иль пригрезилось! Тоська позади стоял. Потом на чердак, а я – в воду.

Ладно врать! Из той воды живыми не выходят.
- Почему? Ватута - одна из сложных речек (здесь простых нет), и всё-таки наша, известная.

- И эта сложна? – Показал Леон на пруд. - Ручеёк же совсем!
- Слово, что ручеёк. Без мокроступов и навыка нельзя. Теряется в болотах. Половодье – куда ни шло. Отслеживаешь течение, и то шуга мешает, наплавы. Теперь же – уткнёшься и сиди, погибай.

- А обратно?
- По трясинам? Ни лодку, ни плот не сдвинешь. Чем толкаться, от чего отпихиваться?
- Течёт же куда-то?

- В Мишутино озеро сток с нашего угорья. Оттуда две речки выходят, более мощные. Точней желаешь узнать? Вона - карты, посмотри.
Действительно, стоит посмотреть. Пока же – вернуться к байкам о Ватути, чтоб не заподозрили подготовку побега.

- Хочешь сказать, ты с берега можешь зайти в Ступанскую школу! – Делано возмутился Леон.
– Крутит вода. - Аня сняла фартук, отряхнула руки над помойным чугуном. - Первой сробела бы. За Деменковыми – вполне. Они канатики проложили, направляющие. Лариска и без канатиков умеет. Пазух не боится никаких.

А если поймают?
- За то напугалась, тебя увидевши. Страшно? Били, небось?
- Нет.

- Всё равно ужас. Думать о поимке нельзя: идёшь, и ладно.
- Как идёшь? Будто бы - сомнамбула?
- Почему же? Лунатик не волён своей минуте: жив, а во сне. Если реальное дело, к успеху надо стремиться, с первых шагов его предполагать.

- Как же опасения?
- Знаешь, говорят: «Руби дерево по себе». Опасение – один из навыков, этап подготовки очень важный, надо сказать. Может - самый важный. Если усвоил – позади оставляй. Мешать будет.

***

Что такое! Дрогнула изба, на шесте качнулись онучи. Не слово, но упреждающий рык проколол со спины.
– Больше не смей! – Аня почувствовала угрозу и обернулась. – Слыхала ты! - Огневой намеренностью, невидимым, но очевидным клином устремился на неё Петькин гнев. Благо, сковородень длинноват, а то припечатал бы.

- Господь с тобой! – Аня шагнула навстречу агрессивной волне, подняла троеперстие. – Ой ли? Нечто можно так? Опомнись.
Не только можно, а - без вариантов. Мысль о том, что схватят они её, … вытряхнула Петькину душу из вместилища, смяла сухим листом, раскрошив, уничтожив. Остановить! Прекратить! Но как? Разве поймёт! Разве послушается!

***

«Как он смеет с ней в таком тоне!» - Бастиан сел, поджал ноги, будто для прыжка. Под рукой неведомым образом оказался навесной замок. Мизерный посыл, одно движение, и ударит! А Дальше! Нет предположений, догадок нет!

***

Леон осоловел, медузой расплылась рожа. Петька отшатнулся и, огладив затылком притолоку, съехал на скамью с вёдрами.

- Воды, пожалуй? Аня поднесла кружку. – Оберуч возьми! Вот так. Нечто можно, - повторила, - нечто сердце выдержит! С чего загоношился-то!
- Не ходи, говорю!

На войне смертный страх, да мелочь он, когда ближние в опасности. Примерил не робевший перед медведем таёжник на себя долю оставляющих родное под врагом. Эк его! Колотьё зубов о жесть, Вздрагивает рука, полуобморочный подых.

- Я и не хожу, - подала рушник Аня, - утрись вот, опомнись. Нечто можно, - сказала третий раз.
- Как же? Сама ведь только что!

- Сами, Петенька, на такие дела не спешат. Геройство - без надобности. Сразу погибель. Установлен порядок. Расписан дозор. Знато, кого послать и куда. Не торговаться же!
- Прости меня, испугался, - потупившись, буркнул Петька. - Маленькая ты. Неужли приказать язык поворачивается?

- Мы работали на биостанции. Учёт, киносъёмка бобров, например, знаешь, экого уменья требует? Крайние времена, вот и велят. Кто гож, кто обучен должны ходить. Иначе - пропадём. Ну, нет. Пусть гады пропадают. А испуг! Слыхал ли, как с испугом поступить? Подумай. Словечко скажу, если не додумаешься. Главное, чтоб выйти живым.

- Причём оно!
- Притом, что гибель со всполохом рядом. Чувство надо унимать, пока ни разгорелось. Гнев шибает в голову, которая быть должна ясной. На первом тычке останавливать след, иначе пуля остановит.

- Наверное. – Умом Петька согласен, а сердце протестом разрывается. «Нечто можно!» - С нею хочется кричать.
Аня выдвинула ящик, взяла Мансуркино письмо, отнести, чтоб, кто на Палешь поедет, передал в сельсовет. - Не знаешь, - сказала, - идём, объясню.

***

Вышли. Тихий, неутомимый, низливается на землю дождь. Ветер спит. Нету брызг, по крайней мере, на крыльце сухой квадратик. Чтоб капель избежать, Аня прижимается к Петьке, быстро-быстро гладит ладошками руку, близко глянула. - Простое правило запомни, - говорит.
- Чего же?

- А вот! Надо, допрешь того, коли гнев, страх или другая напасть внезапная приспеет, Иисусову молитву с ума не вынать. Можешь ли?
Петька пожал плечами, озадаченный: - то есть, как?

- Всегда, понимаешь? Прежде, прям сейчас и далее. Не глупость обсасывать умом, не сплетни с житейскими предположениями сводить, а Господа держать даже малой мыслью. Война теперь, опасность, вот и надо, чтоб рядом был не Он с тобой (поскольку Он всё время рядом), а ты с ним. Тогда всполох не застигнет врасплох. Я давно делаю так, и - хоть что случись.

- Ага, - Петька почувствовал, как верх и низ по местам становятся. - Это на правду похоже, порядок действий проложён. А то сказала – «к сердцу не пущай!» Чем не пустишь-то, чем оборонишь? Да, важное средство. Согласен, тоже получалось, только не задумывался. Бывало, особенно в паводок и непогоду по зиме. Я понял, запомнил, а ты - не простынь. Ступай, дождь притих покудова.

***

Что произошло? Не испугалась и не огорчилась, лишь нечто по местам расставила. Бастиану видно сквозь окно: девочка бежит к большому дому, перепрыгивая лужи. Прошло времени лишь столько, чтоб ей обуться и надеть войлочный плащ. Он теперь стоит и смотрит туда. Интересно, есть ли в том небе отличие от серой мути, облекшей мир?

***

- Садись, - велел Мансур. – Наверх подано, эти спят. Мы будем есть. Потом - работу.
- Антон где? – Спросил Петька.
- Больной совсем. Сказала, принесёт лекарство.

Легко обжечься с деревянной ложки. Следует крупеню мешать, пока перестанет «дымиться», затем – хлебай по малости, от краю. Петька крутанул пару раз, и замерла рука. «Удача! Вот это вот я понимаю!»

Удача малолетнего добытчика не обижала. Самородки находил, сподабливался диковинному лову, деньги водились, как у больших, сколь разов миновала смерть. Но теперь! Такая девка любит его! Близко не видать. Все красавицы мира на задах! С ней, пожалуй, и к матери поехать – страху нет: полсела в ряды выстроит, ни то, что Рассохину Федосью. Милая! Радость! А ведь любит лаптя сивого. Молиться след теперь на минуточку малую, на взгляд единый! Не растратить, не огорчить.

***

- Батенька! – счастливая до меловых искр, перехватила Стёпку в сквозной подклети Аня, - чего сказать хочу! Только не пужайся. В Господа верует он! Без шутов, без всякого подвоха! И целоваться почему не надо, знает. Так хорошо, батенька, так больно – эта война! Прости меня за глупость. Люблю тебя и хочется, чтоб ни на что не оглядывался, без сумрака жил.

- Управилась тама? – Обнял дочь Степан, пальцами почувствовал сердечко. – Надо что-нибудь?
- Тоська захворал. Мансур – тож: глаза вкружоные. Потравились, должно быть. Акулю бы.
- Нет её. Спасёнными занимается. Позвони, опиши, как выглядит болезнь. Скажет - сделаем.

Позвонила. Объяснила. Дальше куда? И что это колет под кофточкой? Мансурово письмо – в агит карман положить. Медлит почему-то Аня. Ага! Ясна причина: посадили двоих, третья продавщица. Кто б её знал – жену брата, какая возможна месть!
Развернула треугольник; на обратной стороне Манефиной фотографии мало места, и всё-таки. Предельно убористым почерком, как в телеграмме, с учётом каждого слова написала:

«Здравствуй, Лейла. Я – Анна. Мансур воюет у нас и рассказал. Если беда, езжай в Москву. По адресу: … живёт Сергейчева Антонина Капитоновна. Карточку покажи тому, кто откроет дверь. Они придумают, как быть, отправят к нам. Тут Мансура знают. С уважением, Глущенкова А.С.

Восемнадцать девок настрогал прадед, Плотников Капитон, и у каждой дочери, снохи. Все роднятся. По ним одним антифашистская сеть готова. Ганя – ровно из средины, ниточки собирает, связи блюдёт. Так-то.

***

Кобылица молодая,
Очью бешено сверкая,
Змеем голову свила
И пустилась, как стрела.

Вьётся кругом над полями,
Виснет пластью надо рвами,
Мчится скоком по горам,
Ходит дыбом по лесам,

Хочет силой аль обманом,
Лишь бы справиться с Иваном.
Но Иван и сам не прост -
Крепко держится за хвост.

Какой ни дожжишка, а лодырю – отдышка. Отзавтракали. Огляделись. Карт в Манефином хозяйстве не нашли, бумагу, чтоб сделать, жаль (на письмо сгодится), зато сыскались бирюльки, утончённая игра.
Правила - на вылет, потому что - много желающих. Кучка кругляшей, готовая рассыпаться от дыхания игрока, тает быстро. Берут до пяти в остатке. Крючок один, счёт - под запись, прекращают после трёх проходов, вычислив группу отъявленных умельцев.

Остальные по кругу повели утешную сказку – Горбунка. Сколь уж раз, а занятно, и слово ложится ровно туда, достаёт до родного, до глубин. Немчоныш, и тот зенки выпялил, поражённый.

"Дорогой наш брат Иваша,
Что переться - дело наше!
Но возьми же ты в расчёт
Некорыстный наш живот.

Сколь пшеницы мы ни сеем,
Чуть насущный хлеб имеем.
А коли неурожай,
Так хоть в петлю полезай!

Вот в такой большой печали
Мы с Гаврилой толковали
Всю намеднишнюю ночь -
Чем бы горюшку помочь?

Так и этак мы вершили,
Наконец вот так решили:
Чтоб продать твоих коньков
Хоть за тысячу рублёв.

А в спасибо, молвить к слову,
Привезти тебе обнову -
Красну шапку с позвонком
Да сапожки с каблучком.

Да к тому ж старик неможет,
Работать уже не может;
А ведь надо ж мыкать век, -
Сам ты умный человек!" -

"Ну, коль этак, так ступайте, -
Говорит Иван, - продайте
Златогривых два коня,
Да возьмите ж и меня".

***

- Машка. – В лад звону помываемых котелков и мисок бормотнул Мансур так, чтоб лишь Петру слыхать.
- Чего? – Переспросил тот.
- Смотрит на тебя Леонид голодными глазами. Такое видел я на руднике.

- На чо смотрит? Бояться, или как?
- Беречься, чтоб ни опозорил.
- Чем?

Недвусмысленный жест уставил разумение на круги своя, и Петька правильно принял удар, лишь в пупке захолодело: «Носом вдох – ротом выдох; плечи вверх – локти вниз». Только этого не хватало! Впрочем, помимо этого – вызов к Сыне (для беседы, так сказано). Петька понимает: из-за Солодуна. Не спрашивали покуда, не таскали, но ответ держать придётся.

- Что за поле! Зелень тут
Словно камень-изумруд;
Ветерок над нею веет,
Так вот искорки и сеет;

А по зелени цветы
Несказанной красоты.

А на той ли на поляне,
Словно вал на океане,
Возвышается гора
Вся из чистого сребра.

Солнце летними лучами
Красит всю её зарями,
В сгибах золотом бежит,
На верхах свечой горит.

- Что вы? – шагнул с крыльца мокрый в хламину Степан. – Тебе, Пётр Данилыч, тоже нездорово? Девочка про двух сказала.
- Девочка! – Ошалело мигнул Петька. – С ней – порядок: научила гнев обуздывать. А вот малый, которого из школы спасли!!!

- Горе там, да. Тебя-то коим краем шибануло?
- Забавлялись немцы с ним на тюремный манер, на то похоже, и теперь ищет он забавы, для этого выбрал меня.
- Сам приметил?
- Мансур указал. Я прост на подобное, впервые вижу.

- И чего? Какого страху?
- Что значит, какого?
- Ровно то. Щелком в нос, если предложит, и всё тебе решение.
- Ой ли?
- Ага. Робкие они, попервам - особенно.

- Замечал?
- Слухом пользовались, и Акуля полит информацию провела. другие тож этваны, им - легче: восприняли, как издевательство, отвлечь можно, чтоб забылось. Этот же уверовал, на всю кишку отравлен, изнутри мечтается. Куда теперь! Ты же сам прикинь, что на его месте делал бы?

- Удавился сполоборота! Или нет! Лёг бы на лицо крестом и просил у Господа спасения. В монахи не возьмут, так - в пасечники безвыходные, и молился б о мире сердечном, обо всей земле. Это ж какая мука и срам средь людей, а!

- Ему – край в жизни, да. Родному (кто с ним) отцу, матери, воспитателям – тоже. Твоё дело – аккуратненько мимо ходить, без углублений в проблему. Война, знаешь ли, со всяким столкнёт.

Теперь уйти?
- Нет. Его заберу. Отдыхай. Тут спокойней, печь протоплена. В дозоре трудно выспаться бывает.

***

Болит - и еда - отвращение. Стёпка помог сыну выпить настой череды, им же умыться. – Лежи, - сказал, хлебай по мере сил. Сквозняк там, неустройство. Ты же, - кивнул Новиковскому, - пойдёшь со мной.
- Не хочу, - дрожью в голосе возразил Леон. «С какой стати командует!» - выругался про себя.

- Вот что, господин хороший, - не совсем миролюбиво нажал на слово Степан, капризы будешь маме устраивать, когда найдётся. Тут видали всяких и увидим. Так что – быстренько туда.
Он таки увидел. Лишь на миг промелькнула смертная мука, одним звоночком и в цель.

- Вот чего! – Стёпка схватил Леонов взгляд с намерением не пускать до конца разговора. – Ни на испуг, ни на обиду брать никого не стоит. Запомни главное: ты здесь живёшь. Родственников найдём, или учиться станет надобно, уедешь. Ещё запомни: в сельсовете для тебя две справки есть. Одна о том, что Новиковский Леонид Янович работал в колхозе «Восход» с 18 октября 1941 года. То есть, трудовой стаж идёт, несмотря на возраст. Вторая справка о том, что Новиковский Ян Робертович погиб 1 августа 1942 года. Стандартное извещение с подписями членов похоронной комиссии. Следовательно, после войны документы твои будут в порядке.

По поводу матери – не знаем. Имей в виду: среди погибших нет её. Эмилия Марковна – личность известная, не иголка в стогу. Кирилл! – Окликнул Сарычева, - это, между прочим, тебя тоже касается, всех касается вас.
Кирька хлопнул ресницами; бирюльки посыпались со стола.

- Не сомневайтесь, - шагнул назад так, чтоб видеть ребят, Степан. – Ко всем относится и к каждому. Вы – колхозники с полным набором прав и обязанностей. На хуторах никто не удерживает, кроме целесообразности. Работаете на себя и на победу. Сказано о гибели родителей, значит – так; не сказано – следует надеяться и помнить: под фашистом живём, лишнее слово - опасность.

Вся информация, запомните, вся имеется и впредь будет собрана. Розыском ваших родных службы партизанского соединения занимаются плотно, поэтому не следует при освобождении области бежать врассыпную, как тараканы. Собирать вас по Союзу, по разбитой войною стране возвращать из беспризорного состояния никто не будет. Все разговоры о самодеятельности в данной сфере прекратить, так и передайте прочим.

Беспризорник, мальчики, лишь в сказках романтическая фигура, по сути же это – как минимум попрошайка; стандартно – вор; весьма вероятно – грабитель, убийца и прочь не потому, что человек изначально плох, а кушать ежедневно хочется. Преступная среда поглощает и слабое, и сильное. Гибнут они, как мухи, душа на раз калечится, не вдруг восстанавливается. Так что, попал в систему, держись, тем более, что здесь ты нужен и привык. Учиться будешь в нашей области – продуктами обеспечим; подальше – стипендиат колхоза; подъём на пару-тройку лет или строительство жилья себе вы заработаете и родных, если найдутся, сможете поддержать.

Понял, Феденька? Не кривись, Лёня, идём. Следует подобрать одёжу и обувь к школе. Я специально за тобою послан, а вы бирюльки соберите, чтоб не распалась игра.

***

Солодун, как все малограмотные, страсть имел к бумажкам, прост-таки - пиетет. Массу откровений довелось испытать Сыне, разбирая доставшийся на пасеке архив. Одно из них – по автобусной троице. Не шуточная облава составилась на них, лучшие силы, лично Финк руководил. Без вариантов, если б ни гать и дозоры. Так оттого, что перед уходом весьма навредили, точней сказать, основательно проредили Солодуньи ряды, вырезав добрых молодцев ночью, сколь рука достала.

Почему ни один о том не сказал? Скромность украшает, а хренлить! Сильная группа – Рассохин, Талжанбаев, Глущенков, многое сумеют, нельзя безоглядно рисковать. Сашка составил список отсутствующих на фотографиях мертвецов. Кто из него жив, кто при побеге положен чертям на сковородку, выяснить предстоит. А ведь была ротация, потому что средь убитых на пасеке семеро незнакомых Сашке оказалось.

Дождь. Ребят не стоит теребить, пусть отоспятся. Такое вчера привезли! Сейф! Чека от взрывателя или кнопка, чем хочешь зови. Последнее, недостающее звено в схеме самоуничтожения объекта «KS 281». Румпель 16/75 – обозначен он на схеме № 99. Валялся во дворе просто вот так вот! А схема № 100 целиком ему посвящена.

Всё правильно. В учреждении должен быть сейф, в котором должны храниться важные бумаги. Он должен в первую очередь интересовать грабителей. Этот стоял на столе, просто стоял, чтоб взять и вынести.

Так и сталось - вынесли. Время рассчитано. Взрывом во дворе поубивало всех. Сейф уцелел. Бросили? Тоже правильно. Сейф взрывчатку содержит, и запускающие элементы в трёх местах там, где с наибольшей вероятностью похитители вскрывать возьмутся. Почему бы дистанционно ни взорвать? Пытались – очередью, даже двумя. Значит, схемы 100 у них нет, рисковать после первого взрыва не захотели, решив (возможно), что сейф – просто бомба.

У нас – документация. Технарям объяснён смысл, а сейфа в руки пока не дали. Эдисон отпилить углы предложил. Что другие скажут?
Странная история. Хорошо бы выяснить, чей портфель. Траутштадт по пьяному делу забыл его в госпитале, а врач, заглянувши, отдал Марине, с которой «оформляли» плот. Логично, кабы ни полная профанация! Зачем Траутштадту напиваться, если в руках такие документы, и вообще, зачем носить их в сером портфеле, который личит эсэсовскому офицеру, да ещё пьяному, как корове седло.

Глупость? Не похож Траутштадт на глупца, ой, не похож. Где он, кстати? Деменок по этому поводу невразумительное буркнул. Неужели тайна умерла вместе с подохшим в канализации Траутштадтом и рассыпалась в прах вслед за «KS 281»?

***

- Замёрз, мышик? – Андрей передал повод Николке, подхватил сестру (на руках теплее): пустит холод под мокрую одёжу – неприятность ей. Всем девчонка взяла, кроме малой малости! Двигается! Что верхом, что ногами! Восхвалял великий романист * партизана прошлой отечественной войны Тихона Щербатого, его способность за день пятьдесят вёрст пройти, так Лариса - тоже, в лёгкую и беспечально. А скрытность! За то коноводом и взял. Поучиться след «Архангелам»: шмыгнёт, сороки не заметят. Главное же, способна язык за зубами держать. Это (при наличии той самой малости, «шило в одном месте» именуемой), – редкостный дар.

Меж них по раннему детству возникали трения, и убедилась Ларка в бессмысленности конфликта с Андреем. Единственный в доме, кого хочет. Заползти бы сейчас на печку, притихнуть рядом с ним. Навряд станут докапываться родители, осторонится дед, Зинуля с Катюшей не посмеют глазки строить. Ну, нет. Печь на своём месте, да не досуг ему. Кликнул Сыню, выйти велено всем.

***

- И что это! – Мигая и жмурясь, будто с нестерпимого света, то приближал к глазам, то отводил на ладони кусочек кожи замполит. – Откуда новостей, кто ушлец?
- Сомов.

- Как Сомов!
- Ножиком.
- Не томи, объясняйся внятно.

- Сомов , должно быть, от прохожих халуёв услышал это, выцарапал кончиком ножа и привязал на шею собаке. Видимо, трепались, на жизнь друг другу жаловались.
- Где собака?

- Я отослал информаторов убирать.
- Зачем!
- Парами иль тройками обычно ходят, так вот, чтоб не вспомнили задним числом, где и кто говорил о четвёртом пути, Альме я велел всех утихомирить. С первой группой наверняка справилась, эффект неожиданности.

- Почему сделал так?
- Взять «Языка» для уточнения не счёл возможным из-за непоняток со временем начала операции. След оставить – не рискнул. Гибель от клыков – событие, стандартное в здешних местах, не заподозрят. У Сомова чисто за бортом.

- То и дело – непонятки! Значит, секретный груз действительно существует. Мы же считали, затея с единственной целью: партизан, охотящихся за транспортами, губить. Четвёртый маршрут по территории Матюшенко. Не получается ввести их и «голову»: скрыты сроки. Значит, делать нам. Человек для начала нужен, способный без самолёта, но с той же скоростью и проходимостью в гастхоф доставить некий предмет и на словах передать содержание записки Сомова.

- Мыша, - позвал Андрей. На печи зашуршало. Сыня почувствовал неуют при мысли, что их подслушивали. – Спустись с небес на землю, человек. Мокрым свойственно высыхать, а пыльная подстилка идёт тебе, как никогда. Вот, Алексей Петрович, ваш курьер. Прошу любить и жаловать.


1.       Потолок (горище и т.д.) – пространство под крышей избы (сени потолка не имеют).
2.       Пётр Ершов.
3.       Лев Толстой.

Продолжение:
http://www.stihi.ru/2019/03/21/244