Обручённая с несчастьем. Сборка

Обручённая с несчастьем

(по мотивам произведений Л.Третьяковой)

Предисловие

«Большой Владимирской дорогой
В одежде сельской и убогой,
С грудным младенцем на руках,
Шла тихо путница младая…»

(из поэмы И.И.Козлова «Княгиня Наталья
Борисовна Долгорукая» – 19 – й век)

Герои, гении, особы под короной,
Судьба их, кажется, бессмертием полна,
Их имена в миру всегда особой зоной
Средь смертных остальных особенно видна.

И древних рукописей клад, и стран историй
Хранят столь звонкие народу имена,
В деяньях их и выпавших при жизни долях,
В искусстве, камне, бронзе всегда воплощена.

Найдём ли средь имён и с женскою судьбою,
Где подвиг и талант, и венценосный чин,
Любовь природа даст, готовую и к бою,
За только в жизни раз любимых их мужчин.

Такой любви, что вечно правит жизнью нашей,
Такому сердцу, готовому прощать, терпеть,
Всё отдавать, наполненному мукой чашей,
А надобно, пора бы в «памятник воспеть»!

Ах, сколько их, таких на нашем свете женщин,
За верность и любовь им памятник ваять,
Готовых за любовь страдать совсем не меньше,
От иногда неверных и детей рожать.

Поэма вся о ней, Наталье Долгорукой,
Как памятник княжне за подвиг ей в любви,
За верную любовь, оплаченную мукой,
На жизненном пути, за все её шаги.

1

Борис Петрович Шереметев –
Помощник первый у Петра,
Когда шестой десяток встретив,
Решил, уже ему пора

С земными завязать страстями,
Десятка три годков – он вдов,
И дети выросли годами,
Сам в монастырь уйти готов.

К Петру поехал за согласьем,
Но вышел полным женихом:
Царь наградил, как новым счастьем,
В судьбу нагрянул будто гром.

Царь – самодержец расторопный,
Сосватал полководца вновь,
И он, как юный безропо;тный,
Втянулся в новую любовь.

Нарышкина, Петровна Анна,
Вдова и родственник царя,
Свалилась в жёны словно манна,
Мгновенно счастье обретя.

Семейным радостям для счастья
Супругу дарит Анна дочь (1714),
А для дальнейшей в жизни сласти,
Трёх сыновей родить далось.

Она познала рано горе,
Была любимицей в семье,
Отец ушёл из жизни вскоре,
В её пять лет преда;н земле.

Чрез девять лет теряет маму,
Оставшись полной сиротой,
Теряет прелестей всю гамму,
Из жизни выскользнув долой.

Брат, завладевший всем богатством,
Простить любимицу не мог,
Она, живя на скудны средства,
Был с нею даже слишком строг.

К общенью склонная, веселью,
Живёт, замкнувшись от людей,
К души любому увлеченью
Ей путь становится трудней.

Во всём себе – ограниченья,
В одежде, в праздности, в еде,
И, как княгине, положенье,
Казалось, катится к беде.

Она ж – красотка от природы,
Красой – похожая на мать,
В её девические годы
Уже любовь недолго ждать.

Характером – в папашу въелась,
Стальная твёрдость всей души,
В «Полтаве» проявил он смелость,
Ах, как слова те хороши:

И «Шереметев благородный»;
Необычайно дерзкий шаг
Свершил фельдмаршал сей дородный,
Невероятный в мире акт.

«Свово» оставил туркам сына
Как бы по крайности – в залог»,
Для сердца – стала словно мина,
Но по-другому – он не мог.

Царь выкуп предлагал за сына,
Но Шереметев дал отказ,
Тому нашлась тогда причина,
Не время тратиться сейчас.

Вся непреклонная в ней воля
И стойкость юной Натали,
В ней тихо уживались с долей
Необычайной красоты.

И с несказанным обаяньем,
И незлобивостью души,
Пренебрежение отчаяньем,
Хоть сколько их ни вороши.

Легко представить удивленье,
Отряды знатных женихов
Завоевать расположенье
Натальи, каждый был готов.

Она – богата и красива,
Но, непронзённое стрелой,
Спокойно сердце русской дивы,
Непотерявшее покой.

И вдруг вся неприступность смята,
Как крепость, павшая в бою,
Любви на милость полувзгляда
И с полуслова: «Я люблю»!

2

Кому отдала беззаветно
Свою дремавшую любовь,
Оставив многих безответно,
И с кем она смешала кровь?

Иван Лексеич Доггорукий
Ближайшим другом стал царя,
С ним юный царь не ведал скуки,
Он для него был, как заря.

Прошли года, скончался Первый,
Пред смертью – речи был лишён,
Рукою слабой вывел «перлы»:
«Отдайте всё»…, -- и умер он.

Кому и что отдать не ясно,
Престол остался за женой,
Лишь года два она – «несчастна»,
Вслед за Петром – и в мир иной.

Престол отдан Петру Второму,
(Десятилетний внук Петра)
Но по годам – совсем «мало;му»,
А рядом – крепкая рука.

Всесильный Меншиков с лихвою
Царил недюженным умом,
Всегда за Русь готовый к бою,
Царю пытался стать «отцом».

Причём, надежды плёл большие,
Хотел сосватать дочь свою,
Но часто времена лихие
Победу вырвут в том бою.

Но рядом с юношей-владыкой
Стал увиваться новый друг,
Как говорят «не шитый лыком»,
А настоящий ловкий спрут.

Он тоже молод, но чуть старше,
В интригах слишком искушён,
А старый Меншиков стал горше,
Петру уже он не нужён.

Тот продолжал давать советы,
И дочь Марию в жёны взять,
«Дарил» на развлеченья вето,
Его пытался Пётр убрать.

Иван привлёк Петра к охоте,
К весёлой жизни и пирам,
Забросил Пётр дела, заботы
И дань отдал младым годам.

Клан Долгоруких постоянно
Искал достаточно причин,
Петру шептали неустанно,
Что Меншиков превысил чин.

Возник однажды случай дикий,
Подарок Меншиков изъял,
Царю нёс Ваня Долгорукий,
В деньгах подарок состоял.

Узнал об этом Пётр сразу,
Терпению пришёл конец,
По высочайшему указу
Надет виновнику «венец».

Венец опалы, стал он нищим,
В Берёзов сослан верный муж,
Он стал России как бы лишним,
Всю жизнь тащил тяжёлый гуж.

Теперь семейство Долгоруких,
Держа в руках штурвал страны,
Страну, живущую всю в муках,
Добились власти полноты.

Владыке юному внушали,
Они – лишь верные друзья,
Все остальные лишь мешали
И верить никому нельзя.

Привязанность царя к Ивану
Крепчала с каждым новым днём,
Пётр окунулся, как «в нирвану»,
Что «затаясь», сидела в нём.

Охота, масса развлечений,
В них ринулся наш новый царь,
Дела забросив, к сожаленью,
Его пленила эта «гарь».

3

Иван – Сын князя Алексея,
Отец – невежа, очень груб,
Низкопоклонство душу грея,
В характере – больной, как зуб.

В Варшаве жил Иван ребёнком,
У деда – русского посла,
Но рос внучёк как бы чертёнком,
Умом в ученьи – тень козла.

Напротив, кутежи, девицы –
Его излюбленный весь мир,
Всю юность мог он веселиться,
Была, как затяжной тот пир.

Москва стонала от Ивана,
Бесчинства множились, росли,
Мораль – в плену смертельной раны,
Никто не мог её спасти.

А сброд отпетых негодяев,
Ночами, с князем во главе,
Голодные, как волчья стая,
Искала доблести в борьбе.

Вооружённые бандиты
В дома врывались горожан,
Одним насилием лишь сыты,
В домах устроив балаган.

Насиловали жён хозяйских,
Конечно же, и дочерей;
И, не боясь укусов царских,
Вели себя ещё наглей.

Малейшее сопротивленье
Вело к побоям, грабежам,
Ни жалобы и ни моленья
Изжить не помогали срам.

Всевластию же фаворита,
Казалось, не было конца,
Ему любая блажь открыта
В раздольной жизни молодца.

Он без труда наставил ро;га,
Возвёл в любовницы жену –
Супругу князя Трубецкого –
Дочь канцлера в его плену.

Открыто и довольно нагло
Он посещал их знатный дом,
Глумился над семьёю долго,
Устроив как-то в нём погром.

В порыве ярости и страсти
И подогретый от вина,
Сам опьянённый чувством власти,
Пытался бросить из окна

Их мужа, князя Трубецкого,
Беднягу вырвали из рук,
Его, от казни чуть живого,
Спасли от неприглядных мук.

Проказы клана Долгоруких
Достали даже царский трон,
Фамилии достойны руки,
Трон был не очень-то смышлён.

Среди сестёр Ивана – князя,
Одна сияла красотой,
Она была – семейный кладезь,
Жених попался не простой.

Стройна, высока Катерина,
В глазах – вся прелесть янтаря,
Невеста графа Миллезима,
Австрийского секретаря.

Иван решил, что Катерина
Достойна лучшей ей судьбы,
Себе вообразил картину,
Царицей быть бы ей страны.

Петра в свои забрал он руки,
Отец одобрил дерзкий план,
А значит, Ваня Долгорукий
Получит первый царский сан.

4

В очередной раз на охоте,
Два месяца катил вояж,
Екатерина – вся в заботе,
Невестой был уже ведь стаж.

И вместе с братиком Иваном,
Как тенью были у Петра,
А местом отдыха назва;нном –
Именье Горенки – пора.

Расклад судьбы её – тщеславен,
Жених ей прежний не нужён,
Царицей быть ей – путь весь «главен»,
В царицы лезет на рожон.

А как любовь, она – быть может,
Четырнадцать ведь мужу лет,
«Осьмнадцать» ей, и не тревожит
Их остальной блестящий свет.

Она красива, энергична,
А он – работать не привык,
Хотя и пара – «эксцентрична»,
Вполне возможен этот «стык».

Сближение должно случиться,
Где полупьяный государь,
Дал слово ей, на ней жениться,
А он в России всё же – царь.

В Москву, вернувшися с охоты,
Объявлен был сей гордый жест,
Где ей положены все льготы,
За свой столь выгодный насест.

Как государевой невесте,
Головкинский дворец им дан,
Семейство поселилось вместе,
В том высший статус им воздан.

Пошла чреда всех поздравлений,
У ног – московская вся знать,
Число блестящих развлечений,
Укором не могло им стать.

Уже назначили и фрейлин,
Всё ближе обрученья срок,
Семейству «сладостные терния»,
Казалось, что пойдут им впрок.

Указ был издан государев,
Назвать «Высочеством» княжну,
Сан «Императорским» одарен,
Держа в руках сию вожжу.

Гордыня в плен взяла семейство,
Но множилось число врагов,
Любое упредить злодейство
Иван заранее готов.

В Лефортовском дворце Престольной
Им размещён был батальон,
Преображенский, как контрольный,
Весь двор был этим возмущён.

По чину не имел он права
Такую дерзость проявлять,
Но фаворита вся управа
Ему позволила дерзать.

Был пышен въезд Екатерины,
На обрученье во Дворец,
Торжественной стать всей картине,
«Императрицы» ждал венец.

Кареты все в шестёрках цугом,
Глава торжеств – брат-князь Иван,
Он – обер-камергер у друга,
За ним весь едет караван.

Четыре рядом скорохода,
Четыре – фельдегеря;,
Четыре конных гренадёра,
Над всей процессией паря.

За ними двигалась карета,
Невеста, сёстры и их мать,
Карета в золоте одета,
А дальше – вся «московска» знать.

Всё родовитое и «знатно»,
Что только жило по Москве,
На взгляд в колясках столь опрятных,
Всё может видится во сне.

Когда карета с Катериной
Въезжала во врата дворца,
Случилась страшная картина,
Как признак близкого конца.

Карета будущей царицы
Вверху короной снабжена,
И надобно тому ж случиться,
Вверху, задев за брус, она…

Разбилась вдребезги корона…
Пронёсся ропот по толпе,
Падения предвестник трона
В той разлетевшейся молве.

Хотя и стало всё досадно,
В их души заползал и страх,
Процесс венчания шёл ладно
На всех «Росцерковных» статьях.

Вершил своё богослуженье
Архиепископ Феофан,
Он освящал с присущим рвеньем
Хитросплетённый этот план.

А по обычаям всем прежним –
Монарших целованье рук,
И в унисон всем чувствам нежным,
И, чтобы скрасить сей досуг;

Пальба из пушек возвестила,
Императрица родилась,
Ей жизнь привольная светила,
Она в экстазе, как зажглась.

Уже темнеющее небо
Разверзлось фейерверком вдруг,
Начался бал всем на потребу,
Замкнувший карнавала круг.

Недолго длилось всё веселье,
Невеста вдруг занемогла,
А, может быть, и новоселье
Наскучило, как вся игра.

Раз цель достигнута, всё в плане,
Открылся к свадьбе светлый путь,
Пора кончать бал на обмане
И можно смело отдохнуть.

Не весел юный император,
Невеста не мила душе,
Любовь взаимная – лишь фактор,
Чем жизнь всю радует вообще.

У Долгоруких – ликованье,
Цветут проворности плоды,
Иван уже повышен в званьи,
Отец богатство взял в бразды.

Одних дворов двенадцать тысяч,
Примерно сорок тысяч душ,
Но каждый недовольством «бычась»,
Мечтал иметь обильный куш.

5

Уже ползли в Престольной слухи,
Что царский фаворит Иван,
Поднявши вверх для сдачи руки,
Имевший и приличный сан;

Покончил с разудалой жизнью,
Решил он тоже мужем стать,
Во благо русской же отчизне,
Его порядочным считать.

Невестой выбрана Наталья,
Всего – пятнадцать полных лет,
Проснулось в ней всё обаянье,
Зажжёт кто в жизни ясный свет.

Из всех желающих взять в жёны,
Что увивались вкруг неё,
Лишь бабник, он один прожжённый,
Сердечко покорил её.

Но почему, понять нам трудно,
Пути любви сокрыты мглой,
Он не пытался безрассудно
Влезать к Наташеньке домой.

Он овладел её вниманьем,
Всё как-то сразу, навсегда,
Не сказать – завоеванием,
Пришлось ждать целые б года.

Сама Наталья в оправданье,
Не знает, как оно, за что,
Привлёк Иван её вниманье,
И что тогда в неё нашло.

Спустя года, об этом скажет:
«Меня всем видом взял он в плен».
Слова простые, вспомнив, свяжет,
Его не задвигая в тень.

«Достоинства его природы»?
И зная про ночной разбой,
Где он все «юношески» годы
Красивых дочек брал борьбой.

Герой Иван, князь Долгорукий
Вошёл в историю, как зло,
Где зло имеет «длинны» руки,
За что ему – не повезло.

Для Шереметевой Натальи
Он – воплощение всего,
Всё что мужчине боги дали,
Она молилась за него.

Без страха рыцарь и упрёка,
Таким запал ей в душу он,
В любые годы злого рока,
Когда бы ни был князь сражён.

И в пору юности влюблённой,
И в пору жизни неудач,
Была всегда им восхищённой,
Прекращая всякий плач.

Нерассуждающей любовью,
Неподдающейся уму,
И отдающейся всей болью,
Когда всё плохо так ему.

А больше объяснить и нечем,
Мужчины он ей – идеал,
Порыв души ничем не «ле;чим»,
Как бы влюблённый ни страдал.

Едва вступил декабрьский вечер,
Как Шереметев особняк,
Сверкал огнями сотен све;чей,
Средь всей Москвы – он, как маяк.

Карет с версту вся вереница
К Воздвиженке держала путь,
Изволил князь Иван влюбиться,
Ему с пути и не свернуть.

Сам государь уже с невестой
И с пышным всем своим двором,
С подарками и доброй вестью
Пожаловал к Наталье в дом.

Послы из разных стран и весей
Не упустили сей момент,
Чтоб фаворит-князь был бы весел,
И тоже ей несли презент.

Родня к ней стала благосклонна,
Поймать старалась каждый взгляд,
Невеста ангелу подобна,
И с государем встанет в ряд.

Жених окольцевал невесту
Цены немыслимой кольцом,
Достойна будущему месту,
Жених всей жизни стал «венцом».

Венцом надежд её в начале:
(Он – близкий друг государя)
Юдоль, вкусившая печали,
Блеснула, наконец, заря.

Венцом всей жизни на закате,
Судьбы не знающий никто,
Сначала он купался в злате,
Вдруг превратился князь в ничто!

Недолго длилось счастье Наты,
Её слова гласят о том:
Счастливых дней ей до расплаты
Лишь двадцать шесть вошло в их дом.

«Все сорок лет за них я стражду,
Почти – по года два за день»…
Свою так утолила жажду,
С любимым жить, вошедшим в тень.

6

Но катастрофа надвигалась;
Крещение на льду реки,
Отметить праздник полагалось,
Морозу, ветру вопреки.

И «государыня-невеста»
В цуг, в раззолоченных санях,
Явилась с государем вместе,
Со свитой на лихих конях.

Стоявший царь наш на запятках,
На лошадь вскоре пересев,
Всё шло по плану, очень гладко,
Богослуженье – нараспев.

Затем – парад, мороз крещенский,
Продрогли все аж до костей,
Но посещать сей сбор вселенский
Была обязанность гостей.

Больным вернулся царь с Крещенья,
Признали оспу у царя,
Но в лёгкой форме, опасенья
Не ждали, веру затая.

Болезнь тихонько отступала,
Морозный воздух «вновь помог»,
Дыша им чрез окошко зала,
Монарх наш снова занемог.

На этот раз, да с новой силой,
Надежд не стало никаких,
Уже лежал он еле «живый»,
При всех параметрах плохих.

Все Долгорукие – в волненьи,
Отчаянье загнало в плен,
Пора найти своё решенье,
«Пока не взял с собою тлен».

Всем ясно, государь уходит,
Как говорится, в мир иной,
Клан Долгоруких в страхе бродит,
Кто будет править всей страной.

Вопрос решили слишком мудро,
Быть завещание должно,
Его Петру составить трудно,
Но лишь оно одно важно.

Причём, должно быть в пользу клана,
Решили в том царю помочь,
Согласно принятому плану,
Царицей станет клана дочь.

Конечно же, Екатерина,
Как самый близкий человек,
Логична будет вся причина,
Царицею продолжить век.

Вот и готово завещанье,
Осталось только подписать,
А вдруг на трон, как притязанье,
Монарх наш будет возражать.

Иль подписать его не сможет,
Рассудок потеряет он,
В том неуверенность их гложет,
Всегда царь кем-то окружён.

Но найден выход с положенья,
Опять же – это князь Иван,
Подделать подпись без сомненья
Ему талант природой дан.

И раньше злоупотребляя,
За подписью государя,
Своих врагов он обвиняя,
Губил их души, не щадя.

Готовы оба документа,
Им нужен росчерк лишь пера,
Но выбрать нужного момента,
Не сможет наступить пора.

Вокруг Петра толпилась свита,
Чрез день сознание уйдёт,
Годов и двадцать не прожито,
Очередной монарх умрёт.

День свадьбы стал ему днём смерти,
Невеста, прежней став княжной,
В душе плясали словно черти,
Она вновь сделалась «вдовой».

Иван не мог не сокрушаться,
Ушла опора жизни, друг,
К кому теперь ему податься,
Теперь его враги вокруг.

Своим наглейшим поведеньем,
Враждой восстановил Москву,
И царедворцами решеньем
Он загнан в вечную тоску.

Всегда желали устраненья
Влиянья князя на царя,
За аморальность поведенья
И, слишком мягко говоря;

За жизнь свою царя вся свита,
За их влиянье на царя,
Вся унижением побита,
И потому, совсем не зря;

Убрать, как выскочку от трона,
Лишь смерть Петра им помогла,
С надеждой, новая корона
Другую бы всем жизнь зажгла.

Беда настигла и Наталью,
Её любимый влез в беду,
Она обвита вся печалью,
Его, быть может, -- «на губу».

Увидев, как за катафалком
Понуро шёл её Иван,
Она в порыве чувства жалком,
В окно смотря на караван;

Упала в обморок невеста,
Судьба-злодейка, как назло,
Сорвала с княжеского места,
И не понять ей, а за что?

7

Все чувства страшные Ивана
Сбываться стали с быстротой,
А также Долгоруких клана,
Грозившим явной остротой.

Совет Верховный, состоявший
Из всех влиятельных людей
И завещание признавший
Фальшивым, что и так видней.

Один из клана обманувших
Фальшивость тоже подтвердил,
Он по прошедшим дням, минувшим,
Их клану этим насолил.

Совет решил звать на правленье
Дочь брата, Первого Петра.
Но ограничить власть введеньем
«Кондицьями» -- давно пора.

Она – в Курляндии герцогиня,
И Иоанновной звалась,
Ей Анна – дочь Петрова, имя,
В его же честь и воздалось.

Гонцы, что посланы в Митаву,
Вернувшись, привезли ответ,
Согласна и Руси во славу
Принять в подарок сей обет.

В кортеже всём императрицы,
При въезде оного в Москву,
Далось всем людям подивиться,
Как князь Иван прогнал тоску.

Его же стройная фигура,
Звездой смотрелась среди всех,
В надежде, что звезде Амура
Гроза пройдёт от всех потех.

«Престрашного царица взору,
Лицо отвратное у ней,
Уподобляясь ростом с гору,
Толста и выше всех людей».

Так, «содрогнувшися» от вида
Императрицы всей Руси,
Не утихала вся обида,
Хоть как ты бога ни проси.

Но бог с ней, внешностью отвратной,
Вползло на Русь «престрашно» зло,
Вся жизнь склонилась к безотрадной,
Опять стране не повезло.

Она «Кондиции» порвала,
Всем подданным дала тем знать,
Сама всем будет править балом,
Она – одна России мать.

Льстецы, искатели – у трона,
Вся новая царицы Знать,
Россию ввергла в зону стона,
Её, курляндская вся рать.

Пришла пора для Долгоруких,
Пора расправы за дела,
Их ожидали те же муки,
Что власть Петра другим дала.

В их доме обыск произведен,
Позором награждён весь клан,
Узнали, клан настолько «беден»,
С Дворца тащили всё в чулан.

Собаки, лошади, брильянты,
«Дворцова утварь», мебель, всё,
Вот тем они и стали знатны,
За всё их при Петре житьё.

Всё отобрали у опальных,
У Долгоруких всех князей,
И в ожидании печальных,
Клан в страхе ждал всей кары дней.

Наталья же, его невеста,
Ещё могла себя спасти,
Родня твердила, нет им места
У Шереметевых семьи,

«Верни обещанное слово
И откажись от жениха,
Вся жизнь окажется сурова,
Семейка слишком их плоха».

Расторгнутое обрученье
В законе не было грехом;
В Наталье вспыхнув возмущенье:
-- Моим горжусь я женихом!

И сквозь века до нас доходят
Любовью вспаханы слова,
Любовь в ранг высший всю возводят,
Она –  всей жизни голова.

«Войдите в это рассужденье…
Моя ли совесть в том честна,
Коль был велик – моё решенье,
Ему женою придана.
Когда же он теряет счастье,
И дать ему за то отказ,
Остался чтоб в плену ненастья,
Вот Вам конечный весь мой сказ!
Совет бессовестный мне даден,
Его исполнить не вольна,
Коль сердцу раз мой милый ладен,
Я только им вся и больна.
Нам жить с ним, умереть ли вместе,
Другому – нет моей любви,
Своей я не теряю чести,
Не заслужу людской молвы!»

Приказ явиться ей пред очи
Императрицы всей Руси,
Подобен тяжкой, чёрной ночи,
Что юной деве поднесли.

Дрожала Ната перед взором,
Суровым, пристальным, как зверь,
Испепеляющим укором,
Ни в чём невинную, на дщерь.

А хороша пред ней девица,
Смягчился чуточку и взгляд,
Но что в душе её творится,
В неё вселившись, этот ад.

И несведуща, неискусна,
И как умылась, так пришла,
По виду Ната очень грустна,
Что в князе том она нашла?

На вид – мужчина только ярок,
А по поступкам – сущий хлыщ,
К разгулу, грабежам весь падок,
В нормальной жизни – он, как прыщ.

Она ж – простушка, скромно платье,
Тебе ни мушек, ни румян,
Направить, со;здать благодать ей,
Так некому убрать изъян.

Ведь – сирота в отцовском доме,
И – простодушна, но – мила,
Её и жалость, гнева, кроме,
Всю душу Анны обожгла.

Найду красотке кавалера,
Достойный нужен ей жених,
Чтоб жизнь нормальную имела,
И не позорил бы родных.

Решила так императрица…
Ей тут же даден был ответ:
-- Должна я с выбором смириться,
Спасибо Вам за Ваш совет…

Но мне милей всех Ваня, краше,
Лишь с ним пойду я под венец,
Не погубите счастье наше,
В любой поедим мы конец.

-- Ах, ты змея, страдайте вместе!
От Долгоруких все бегут,
Как от чумных, лишённых чести,
Их ждёт суровый русский суд!

Сегодня Ванька твой в кафтане,
С ним свадьбу справить собралась!
А завтра будет он в саване,
Вот жизнь твоя и прервалась!

Перечить свадьбе я не стану,
А там уж ты – не обессудь…
Сама себе наносишь рану,
Так тем счастливой ты и будь!

8

У дома ждёт её карета,
Садясь, увидела того,
Кто ждал её, как лучик света,
Что осветит всю жизнь его.

Да, был, надеялся, но тщетно,
Не знаем имени его,
Возможно в жизни неприметный,
Не совершил он ничего.

Натальи свадебна карета
Могла бы изменить свой путь…
Любви же песня ею спета,
И эту песню – не вернуть!

Карета с гербом «Шереметев»
Держала в Горенки свой путь,
Несётся к цели словно ветер,
Уже с пути ей не свернуть.

Именье Долгоруких это,
Пятнадцать вёрст лишь от Москвы,
С невесты снято злое вето
И мчит она до сей братвы.

В карете с нею – две старушки;
На деве – свадебный наряд;
Они невесте, как пастушки,
Сопровождения обряд.

Вздыхали, плакали от горя,
Надеясь этим повлиять,
Зачем Наталье злая доля,
Кто будет Нату защищать?

«Ты не губи себя, дитятко», --
Валилась нянька в ноги ей;
«Вот дура, жить ты будешь «сладко»
Средь злых тебе вовек людей».

Уже не просто отговоры,
А крики всей её родни:
-- Сопливка, что твоё-то слово,
Не мы тебе важны – они!

То место «Горенки» и звалось,
Как памятник людскому злу,
Усадьбы старой не осталось,
Горя в столетиях дыму.

Чудесным местом Подмосковья
Считались Горенки всегда,
Наталья же со всей любовью
Всё ощущала в те года:

«Весёлое здесь очень место,
Устроено всё по уму,
Палаты каменны не тесны,
Пруды и церковь на дому».

Но тем «устроенным, весёлым»
Сегодня и в помине нет,
Лишь парк, казавшийся как голым,
Оставил княжеский нам след.

Могучие и молчаливы
Деревья помнят хмурый день,
Когда она, душой счастлива,
Входила в жизненную тень.

«Тут, в церкви, нас и повенчали»…
Надежд не было никаких…
Все наказания лишь ждали
За ратные дела все их.

На третий день приказ был прислан
От Леопольдовны – князья,
«Весь клан должён уже быть выслан»
В глухие русские края.

9

По дому крик и плач носились;
По потаённым всем местам
Все драгоценности теснились,
Что не достались царским «псам».

Одна же жёнушка, Наталья
Вся далека от их забот,
Она больна одной печалью,
С Иваном запереться в дот.

Не разлучили бы с любимым,
Ей только с ним бы вместе жить,
Хотя судьбою и гонимым,
Но только с ним детей растить.

И шубы все, и украшенья,
Казалось, больше не нужны,
Приданое, как разореньем,
Брат завладел от с ней вражды.
 
Прислал ей только на дорогу
Всего лишь тысячу рублей,
Из них шестьсот вернула с ходу,
Они не нужны больше ей.

Роднёй отвергнута Наталья,
Никто не смог и проводить,
Постыдной скручена моралью,
Её старались как бы сбыть.

Житьём с Иваном отделили,
У них – отдельная семья,
Котлом все люди легче жили,
Семейный дух во всём храня.

 В дороге, жизни шло познанье,
Она вернула деньги зря,
Была наивной, глупой ранее,
Но все обиды, затая.

Укоры прятала все в душу,
Себе и новой всей родне,
Познала «родственную» стужу,
Жила любовью на волне.

В пути случалися несчастья,
То провалился в воду муж,
Палатку дали им на счастье,
В местах сырых и среди луж.

Но бог с ним, с этим неудобством,
Всегда с Иваном вновь она,
Наивность, радость и упорство –
С рожденья – ими и больна.

Нет злобы в сердце – вот спасенье
От всех невзгод ей на пути;
Враждой и спорами леченьем
Пытался клан себя спасти.

Кто виноватый в их крушении,
Виня друг друга во грехах,
Не помышляя о смирении,
Судьбы не понимая крах.

Куротное им дали место,
Болота, сырость, мох кругом,
Им вовсе не было там тесно,
Берёзов – славилось нутром.

Там край земли, суровый климат,
Там – неродящая земля,
От холода все кости стынут.
Там жизнь как будто не своя.

Добраться было сложно, трудно,
Телеги, дощатый баркас,
Плавучее гнилое судно,
Опасно было и не раз.

От качки сильно так тошнило,
К тому ж – беременна она.
Но чувство к мужу вечно жило,
Он сужен Нате навсегда.

Печально было видеть мужа,
Он просто как-то духом сник,
Во всём обличье веет стужа,
Уже не князь он, а – мужик.

Младая Натина беспечность
Уже осталась позади,
Пред ними – нищета, как вечность,
Просвет не виден в той дали.

Те деньги, что с собою взяты,
Уже истрачены давно,
Она с Иваном, как прокля;ты,
Они в семействе, как звено.

Что откололось от их клана,
К столу звено и не зовут,
А в клане веет не прохлада,
А холода внутри растут.

В Берёзове квартирой служит,
Житьём острожный им сарай,
В нём пола нет, земля с ним «дружит»,
В придачу – холод, как на чай.

Вода, стоявшая здесь в кадке,
В ней покрывалась коркой льда,
Условья жизни – крайне гадки,
Не жизнь – сплошная в ней беда.

И старый князь, его супруга
Взошли больными в новый дом,
Былое барство, как прислуга,
Не сыщешь в ссылке и с огнём.

Гнушались дочери работы,
По дому ею – полный рай,
Нужна родителям забота,
Наталье сужен лишь сарай.

Пленяет сердце ей вся жалость,
К свекру, свекрови – всё ж родня,
Она, не ведая усталость,
Всё, как никак – одна семья.         

Бежит в их дом, там было суше,
Но дух в нём распрями богат,
Хотя её и дух тот душит,
Её Ивана этот ад.

Себя давно причислив к клану,
Сметая неприязнь к себе,
Она, вся верная Ивану,
Себя всю отдаёт семье.

С утра до вечера – вся в поте,
Стирала, мыла весь их дом,
И за князьями – вся в заботе,
Себе даруя весь Содом.

На пропитанье выделялись
Всегда лишь сущие гроши,
Они все в голоде купались
В ответе за свои грехи.

Одна Наталья в том – безгрешна,
Ей – наказанье за любовь,
Но долг её и совесть честны,
Она ж, смешала с ними кровь.

Таить обиду не умела,
И роды близились уже,
Одним желаньем лишь говела,
Скорей в сарай, где муж – в нужде.

«Где с мужем обитала в ссылке,
Звала; я чёрною избой,
Моя любовь настолько пылка,
Дала изгнанию я бой».   

Чадила свечка в их сарае,
В убогом, чёрном том углу,
Иван ей Библию о рае
Читал, смывая жизни мглу.

Внушал ей важные моменты,
Учил, как надо в жизни жить,
Души благие сантименты
Ей надо во-время глушить.

На этих их семейных чтеньях
Порою, он не замечал,
Не он, она – пример терпенья,
Чем бог судьбу их награждал.

Себя вся посвятив мужчине,
Любимым ставшим мужем ей,
Она не вняла той причине,
Врагами делала людей.

Она боготворила мужа:
«Красавец, редкой доброты,
Его ль юдоль – такая стужа,
В глуши схороненной судьбы»?

10

Весною первенец родился,
Его назвали – Михаил,
Коровьем молоком прижился,
А своего – и бог лишил.

Не раз дом оглашался криком
Рождённых братьев и сестёр,
Но – умирали в месте гиблом,
Сарай в них щупальцы простёр.

Опять под сердцем у Наташи
Растёт очередной их князь,
Но нет для них достойной каши
И житья, чем эта мразь.

Кипели страсти в их семействе,
Княгиня, заболев в пути,
От жизни в новом сим насесте,
Смогла лишь в мир иной уйти.

Свекор же с неспокойным нравом
И вовсе стал невыносим,
Себя во всём считая правым,
Житья не стало больше с ним.

Придирка к детям – постоянно,
Во всех несчастьях их виня,
Порою гнев гремел бессвязно,
Нисколько «деток» не щадя.

Измучив всех и сам уставши,
Недолго жизнь он протянул,
Теперь Иван в семье стал старший,
Себе всю власть в семье вернул.

Но распри в клане продолжались,
Возрос в них даже и накал,
Над Натой сёстры издевались,
Как поле боя, дом их стал.

Но это было лишь полгоря,
Муж, сломленный своей судьбой,
И поняв, что не светит воля,
Решил дать жизни этой бой.

Совсем ослаб наш князь душевно,
Пытался спрятаться в вине,
И понемногу, постепенно
Гулять он стал на стороне.

Во время послабленья стражи
В посёлке где-то пропадал,
Ему очаг семьи неважен,
Упадком духа он страдал.

Его Наталья, ожидая,
Ночами, днями – жив ли князь,
Уже в который раз рожая,
Пыталась сбросить эту связь.

Надеялась, младенец новый
Вдохнёт в Ивана бодрость, дух,
И жизни весь уклад суровый
Не станет для папаши глух.

Но пьянки все вошли в привычку,
Втянулась старшая княжна,
Она и там нашла отмычку
И жизнь привольная пошла.

Испепеляемая злобой,
Себя втянула в их азарт,
Она начальству стала сдобой,
С поручиком вошла в разврат.

Он друг Ивана, собутыльник,
Застолье – с дракой под конец,
Жизнь вольная – в запрете ссыльным,
Подарен князю вновь венец.

Донос пошёл к императрице,
Венец-приказ в Берёзов шлют,
С семьёй Ивану распроститься,
Ему отдельный дан приют.

И посадить на хлеб и воду,
В отчаяньи Наталья вновь,
Отняли всю у них свободу,
Как будто высосали кровь.

Кормила мужа сквозь решётку,
Кусок отторгнув от себя,
Судьба сыграла злую шутку,
Но шутка – вся и есть вина.

В глухую полночь, незаметно
К темнице той шла земляной,
Лицо «заросше», безответно
Дрожащей гладила рукой.

Но, убоявшись криков стражи,
Беззвучно щупав темноту,
И убегая словно с кражей,
В другую ночь встречала тьму.

Однажды встреча не случилась,
Пустым нашла его приют,
Она в истерике вся билась,
Кричала: «Пусть меня убьют;

Не дали с мужем мне проститься,
Драла я волосы себе,
Не дали даже помолиться
В моей за Ванечку борьбе».

Такой срыв чувств, как потрясенье,
Отдалось горем малышу,
Родила сына с искаженьем,
Страдал припадками в миру.

Исчезновение Ивана
Осталось тайной для неё,
И вновь нане;сенная рана,
Совсем испортила житьё.

Всё неустройство и страданья
От всех условий их житья,
Усугубляли  пожеланья:
«Страдай и духом вся семья».

Жестокость русских наказаний
Рождала страх у всех людей,
Порой лишая их сознанья
И богом данной жизни всей.

В Тобольск отправлен Долгорукий,
С великой тайной, в кандалах,
Затем и в Новгород, где муки
Не снились даже в страшных снах.

11

К стене, прикованного цепью,
Так содержался князь Иван,
Дознаться стражам было целью,
Кем акт наследия создан?

Лишали сна, терял сознанье,
В бреду всю жизнь он вспоминал,
Узнав всё из воспоминаний,
На казнь хватило тех начал.

Указ пришёл – к четвертованию
Приговорён мошенник-князь,
Попытку клана к притязанию,
Престол прибрать им через связь.

В версте от города, где местность
Болотами покрыта вся,
Ручей Федо;ровский – известность,
Как сырость, гниль, приобретя;

Там было кладбище для бедных,
А рядом встал и эшафот,
Для всех людей, властям неверных,
Отбросить их за жизни борт.

Не каждый, жизнью одарённый,
При казни мужеством владел,
Князь понимал, он – не безродный
И в жизни сильным был и смел.

К доске привязанный, молился:
«Тя, Господи, благодарю»,
В момент – одной руки лишился:
«Сподобен мя, другу даю!»

«Познать тя». Ногу отрубили,
Затем сознанье потерял,
Жестоко, медленно убили,
Но никого не проклинал.

Казнь продолжала совершаться,
Ещё – нога и голова,
Как будто мог в живых остаться,
Будь голова его цела.

Письмо ушло к императрице:
«Коль муж-де жив – не разлучать,
А нет – так в монастырь постричься
И боле нас не обижать».

Ответ пришёл: вдовою стала,
Вернуться к братьям велено;,
В Москву с детьми вновь путь держала,
Где ей забот уже полно.

В Наталье нищей, оборва;нной
Не узнавали князя дочь,
Но красотою несказа;нной,
Отбросила всю злую ночь.

Но жизнь наладилась не быстро,
Конечно, было не легко,
Она не шла путём корыстным,
Её всю к разуму влекло.

Отсюда – по дворам скитание,
Терпенье множества всех бед,
В кругу князей её признание,
Она ведь – маршала же след.

И образ женский романтичный,
В страданьях, жаждущий любви,
Свой вид он сохранил отличный,
Не исказил всей красоты.

И снова плыли предложенья,
И сердца, и её руки,
И тот, кто полон сожаленья,
Кто был лишён её любви;

Кто также, как она Ивана,
Её любил и верен ей,
Но не «досталася», как манна,
Решил посвататься скорей.

Забот и дел у Наты много,
Два сына на её руках,
Поднять их – стоит дорогого,
Она ж ещё – в младых годах.

Она ещё совсем невеста,
Всего-то ей – лет двадцать шесть,
Характер Наты – не из теста,
Не мягок словно та же шерсть.

Образование дать детям,
Карьеру обеспечить им,
Все годы занималась этим,
Невестой обзавёлся сын.

Дела уладив материально,
Ушла в Фроло;вский монастырь,
Он в граде Киеве – специальный,
На жизнь не давит тяжесть гирь.

Ушла туда с больным ребёнком (1758),
Став монахиней в том году,
Ей имя Не;ктария – звонко,
Она одна в своём роду.

Писать о всём их пережитом,
Идея вспыхнула давно,
Оно всё горем крепко сшито,
Но есть в том горе и зерно.

Любовь её к Ивану, мужу,
Она пронзила жизнь её,
Она любила в злую стужу,
Любила просто за житьё.

Любви отдала честь, богатство,
И, отрешившись от родных,
Вошла в погубленное братство,
Людей ей в принципе чужих.

Остался в сердце словно светом,
И нет ни перед кем стыда,
Ни перед богом, целым светом,
Она ему – жена-раба.

Она пожертвовала жизнью,
Она – его, как адвокат,
И по его прошедшей тризне –
Алмаза он ей – в сто карат.

«Ко всякой добродетель склонный,
Хотя в роскошестве и жил,
И муж он мне вполне законный,
И никому не портил жил,
И никого он не обидел,
Разве, нечаянно пошло…»

Не будем подвергать сомнению
Святую убеждённость ту,
Оставим мы о ней лишь мнение
И за любовь – её борьбу.

Последнее случилось горе,
Скончался хворый Дмитрий, сын,(1769)
Опять она вся с жизнью в ссоре,
Остался Михаил один.

Как продолжение Ивана,
У него – своя семья,
Опять на сердце эта рана,
Она по жизни вновь одна.

Ещё два года ей до смерти,
Здесь предстоит ей кончить дни,
Ах, эти злые смерти черти,
Во всё виновны лишь они.

Всё помнится настолько ясно,
Их свадьбы первые шаги,
В руках Ивана – как прекрасно
И как нежны его тиски.

Её он выхватил с кареты…
Но вот, Натальи больше нет…
Уже её все годы спеты,
Погаснет этот белый свет.

И в знак кончины, обручальное
Швыряет в Днепр своё кольцо,
Как знамя с жизнею прощальное,
Как жизни светлое лицо.

Звалась Натальей Долгорукой,
Та, что прославила любовь,
Она в истории – порукой,
Любви, свою отдавши кровь!

Январь 2019   








































































Обручённая с несчастьем

(по мотивам произведений Л.Третьяковой)

Предисловие

«Большой Владимирской дорогой
В одежде сельской и убогой,
С грудным младенцем на руках,
Шла тихо путница младая…»

(из поэмы И.И.Козлова «Княгиня Наталья
Борисовна Долгорукая» – 19 – й век)

Герои, гении, особы под короной,
Судьба их, кажется, бессмертием полна,
Их имена в миру всегда особой зоной
Средь смертных остальных особенно видна.

И древних рукописей клад, и стран историй
Хранят столь звонкие народу имена,
В деяньях их и выпавших при жизни долях,
В искусстве, камне, бронзе всегда воплощена.

Найдём ли средь имён и с женскою судьбою,
Где подвиг и талант, и венценосный чин,
Любовь природа даст, готовую и к бою,
За только в жизни раз любимых их мужчин.

Такой любви, что вечно правит жизнью нашей,
Такому сердцу, готовому прощать, терпеть,
Всё отдавать, наполненному мукой чашей,
А надобно, пора бы в «памятник воспеть»!

Ах, сколько их, таких на нашем свете женщин,
За верность и любовь им памятник ваять,
Готовых за любовь страдать совсем не меньше,
От иногда неверных и детей рожать.

Поэма вся о ней, Наталье Долгорукой,
Как памятник княжне за подвиг ей в любви,
За верную любовь, оплаченную мукой,
На жизненном пути, за все её шаги.

1

Борис Петрович Шереметев –
Помощник первый у Петра,
Когда шестой десяток встретив,
Решил, уже ему пора

С земными завязать страстями,
Десятка три годков – он вдов,
И дети выросли годами,
Сам в монастырь уйти готов.

К Петру поехал за согласьем,
Но вышел полным женихом:
Царь наградил, как новым счастьем,
В судьбу нагрянул будто гром.

Царь – самодержец расторопный,
Сосватал полководца вновь,
И он, как юный безропо;тный,
Втянулся в новую любовь.

Нарышкина, Петровна Анна,
Вдова и родственник царя,
Свалилась в жёны словно манна,
Мгновенно счастье обретя.

Семейным радостям для счастья
Супругу дарит Анна дочь (1714),
А для дальнейшей в жизни сласти,
Трёх сыновей родить далось.

Она познала рано горе,
Была любимицей в семье,
Отец ушёл из жизни вскоре,
В её пять лет преда;н земле.

Чрез девять лет теряет маму,
Оставшись полной сиротой,
Теряет прелестей всю гамму,
Из жизни выскользнув долой.

Брат, завладевший всем богатством,
Простить любимицу не мог,
Она, живя на скудны средства,
Был с нею даже слишком строг.

К общенью склонная, веселью,
Живёт, замкнувшись от людей,
К души любому увлеченью
Ей путь становится трудней.

Во всём себе – ограниченья,
В одежде, в праздности, в еде,
И, как княгине, положенье,
Казалось, катится к беде.

Она ж – красотка от природы,
Красой – похожая на мать,
В её девические годы
Уже любовь недолго ждать.

Характером – в папашу въелась,
Стальная твёрдость всей души,
В «Полтаве» проявил он смелость,
Ах, как слова те хороши:

И «Шереметев благородный»;
Необычайно дерзкий шаг
Свершил фельдмаршал сей дородный,
Невероятный в мире акт.

«Свово» оставил туркам сына
Как бы по крайности – в залог»,
Для сердца – стала словно мина,
Но по-другому – он не мог.

Царь выкуп предлагал за сына,
Но Шереметев дал отказ,
Тому нашлась тогда причина,
Не время тратиться сейчас.

Вся непреклонная в ней воля
И стойкость юной Натали,
В ней тихо уживались с долей
Необычайной красоты.

И с несказанным обаяньем,
И незлобивостью души,
Пренебрежение отчаяньем,
Хоть сколько их ни вороши.

Легко представить удивленье,
Отряды знатных женихов
Завоевать расположенье
Натальи, каждый был готов.

Она – богата и красива,
Но, непронзённое стрелой,
Спокойно сердце русской дивы,
Непотерявшее покой.

И вдруг вся неприступность смята,
Как крепость, павшая в бою,
Любви на милость полувзгляда
И с полуслова: «Я люблю»!

2

Кому отдала беззаветно
Свою дремавшую любовь,
Оставив многих безответно,
И с кем она смешала кровь?

Иван Лексеич Доггорукий
Ближайшим другом стал царя,
С ним юный царь не ведал скуки,
Он для него был, как заря.

Прошли года, скончался Первый,
Пред смертью – речи был лишён,
Рукою слабой вывел «перлы»:
«Отдайте всё»…, -- и умер он.

Кому и что отдать не ясно,
Престол остался за женой,
Лишь года два она – «несчастна»,
Вслед за Петром – и в мир иной.

Престол отдан Петру Второму,
(Десятилетний внук Петра)
Но по годам – совсем «мало;му»,
А рядом – крепкая рука.

Всесильный Меншиков с лихвою
Царил недюженным умом,
Всегда за Русь готовый к бою,
Царю пытался стать «отцом».

Причём, надежды плёл большие,
Хотел сосватать дочь свою,
Но часто времена лихие
Победу вырвут в том бою.

Но рядом с юношей-владыкой
Стал увиваться новый друг,
Как говорят «не шитый лыком»,
А настоящий ловкий спрут.

Он тоже молод, но чуть старше,
В интригах слишком искушён,
А старый Меншиков стал горше,
Петру уже он не нужён.

Тот продолжал давать советы,
И дочь Марию в жёны взять,
«Дарил» на развлеченья вето,
Его пытался Пётр убрать.

Иван привлёк Петра к охоте,
К весёлой жизни и пирам,
Забросил Пётр дела, заботы
И дань отдал младым годам.

Клан Долгоруких постоянно
Искал достаточно причин,
Петру шептали неустанно,
Что Меншиков превысил чин.

Возник однажды случай дикий,
Подарок Меншиков изъял,
Царю нёс Ваня Долгорукий,
В деньгах подарок состоял.

Узнал об этом Пётр сразу,
Терпению пришёл конец,
По высочайшему указу
Надет виновнику «венец».

Венец опалы, стал он нищим,
В Берёзов сослан верный муж,
Он стал России как бы лишним,
Всю жизнь тащил тяжёлый гуж.

Теперь семейство Долгоруких,
Держа в руках штурвал страны,
Страну, живущую всю в муках,
Добились власти полноты.

Владыке юному внушали,
Они – лишь верные друзья,
Все остальные лишь мешали
И верить никому нельзя.

Привязанность царя к Ивану
Крепчала с каждым новым днём,
Пётр окунулся, как «в нирвану»,
Что «затаясь», сидела в нём.

Охота, масса развлечений,
В них ринулся наш новый царь,
Дела забросив, к сожаленью,
Его пленила эта «гарь».

3

Иван – Сын князя Алексея,
Отец – невежа, очень груб,
Низкопоклонство душу грея,
В характере – больной, как зуб.

В Варшаве жил Иван ребёнком,
У деда – русского посла,
Но рос внучёк как бы чертёнком,
Умом в ученьи – тень козла.

Напротив, кутежи, девицы –
Его излюбленный весь мир,
Всю юность мог он веселиться,
Была, как затяжной тот пир.

Москва стонала от Ивана,
Бесчинства множились, росли,
Мораль – в плену смертельной раны,
Никто не мог её спасти.

А сброд отпетых негодяев,
Ночами, с князем во главе,
Голодные, как волчья стая,
Искала доблести в борьбе.

Вооружённые бандиты
В дома врывались горожан,
Одним насилием лишь сыты,
В домах устроив балаган.

Насиловали жён хозяйских,
Конечно же, и дочерей;
И, не боясь укусов царских,
Вели себя ещё наглей.

Малейшее сопротивленье
Вело к побоям, грабежам,
Ни жалобы и ни моленья
Изжить не помогали срам.

Всевластию же фаворита,
Казалось, не было конца,
Ему любая блажь открыта
В раздольной жизни молодца.

Он без труда наставил ро;га,
Возвёл в любовницы жену –
Супругу князя Трубецкого –
Дочь канцлера в его плену.

Открыто и довольно нагло
Он посещал их знатный дом,
Глумился над семьёю долго,
Устроив как-то в нём погром.

В порыве ярости и страсти
И подогретый от вина,
Сам опьянённый чувством власти,
Пытался бросить из окна

Их мужа, князя Трубецкого,
Беднягу вырвали из рук,
Его, от казни чуть живого,
Спасли от неприглядных мук.

Проказы клана Долгоруких
Достали даже царский трон,
Фамилии достойны руки,
Трон был не очень-то смышлён.

Среди сестёр Ивана – князя,
Одна сияла красотой,
Она была – семейный кладезь,
Жених попался не простой.

Стройна, высока Катерина,
В глазах – вся прелесть янтаря,
Невеста графа Миллезима,
Австрийского секретаря.

Иван решил, что Катерина
Достойна лучшей ей судьбы,
Себе вообразил картину,
Царицей быть бы ей страны.

Петра в свои забрал он руки,
Отец одобрил дерзкий план,
А значит, Ваня Долгорукий
Получит первый царский сан.

4

В очередной раз на охоте,
Два месяца катил вояж,
Екатерина – вся в заботе,
Невестой был уже ведь стаж.

И вместе с братиком Иваном,
Как тенью были у Петра,
А местом отдыха назва;нном –
Именье Горенки – пора.

Расклад судьбы её – тщеславен,
Жених ей прежний не нужён,
Царицей быть ей – путь весь «главен»,
В царицы лезет на рожон.

А как любовь, она – быть может,
Четырнадцать ведь мужу лет,
«Осьмнадцать» ей, и не тревожит
Их остальной блестящий свет.

Она красива, энергична,
А он – работать не привык,
Хотя и пара – «эксцентрична»,
Вполне возможен этот «стык».

Сближение должно случиться,
Где полупьяный государь,
Дал слово ей, на ней жениться,
А он в России всё же – царь.

В Москву, вернувшися с охоты,
Объявлен был сей гордый жест,
Где ей положены все льготы,
За свой столь выгодный насест.

Как государевой невесте,
Головкинский дворец им дан,
Семейство поселилось вместе,
В том высший статус им воздан.

Пошла чреда всех поздравлений,
У ног – московская вся знать,
Число блестящих развлечений,
Укором не могло им стать.

Уже назначили и фрейлин,
Всё ближе обрученья срок,
Семейству «сладостные терния»,
Казалось, что пойдут им впрок.

Указ был издан государев,
Назвать «Высочеством» княжну,
Сан «Императорским» одарен,
Держа в руках сию вожжу.

Гордыня в плен взяла семейство,
Но множилось число врагов,
Любое упредить злодейство
Иван заранее готов.

В Лефортовском дворце Престольной
Им размещён был батальон,
Преображенский, как контрольный,
Весь двор был этим возмущён.

По чину не имел он права
Такую дерзость проявлять,
Но фаворита вся управа
Ему позволила дерзать.

Был пышен въезд Екатерины,
На обрученье во Дворец,
Торжественной стать всей картине,
«Императрицы» ждал венец.

Кареты все в шестёрках цугом,
Глава торжеств – брат-князь Иван,
Он – обер-камергер у друга,
За ним весь едет караван.

Четыре рядом скорохода,
Четыре – фельдегеря;,
Четыре конных гренадёра,
Над всей процессией паря.

За ними двигалась карета,
Невеста, сёстры и их мать,
Карета в золоте одета,
А дальше – вся «московска» знать.

Всё родовитое и «знатно»,
Что только жило по Москве,
На взгляд в колясках столь опрятных,
Всё может видится во сне.

Когда карета с Катериной
Въезжала во врата дворца,
Случилась страшная картина,
Как признак близкого конца.

Карета будущей царицы
Вверху короной снабжена,
И надобно тому ж случиться,
Вверху, задев за брус, она…

Разбилась вдребезги корона…
Пронёсся ропот по толпе,
Падения предвестник трона
В той разлетевшейся молве.

Хотя и стало всё досадно,
В их души заползал и страх,
Процесс венчания шёл ладно
На всех «Росцерковных» статьях.

Вершил своё богослуженье
Архиепископ Феофан,
Он освящал с присущим рвеньем
Хитросплетённый этот план.

А по обычаям всем прежним –
Монарших целованье рук,
И в унисон всем чувствам нежным,
И, чтобы скрасить сей досуг;

Пальба из пушек возвестила,
Императрица родилась,
Ей жизнь привольная светила,
Она в экстазе, как зажглась.

Уже темнеющее небо
Разверзлось фейерверком вдруг,
Начался бал всем на потребу,
Замкнувший карнавала круг.

Недолго длилось всё веселье,
Невеста вдруг занемогла,
А, может быть, и новоселье
Наскучило, как вся игра.

Раз цель достигнута, всё в плане,
Открылся к свадьбе светлый путь,
Пора кончать бал на обмане
И можно смело отдохнуть.

Не весел юный император,
Невеста не мила душе,
Любовь взаимная – лишь фактор,
Чем жизнь всю радует вообще.

У Долгоруких – ликованье,
Цветут проворности плоды,
Иван уже повышен в званьи,
Отец богатство взял в бразды.

Одних дворов двенадцать тысяч,
Примерно сорок тысяч душ,
Но каждый недовольством «бычась»,
Мечтал иметь обильный куш.

5

Уже ползли в Престольной слухи,
Что царский фаворит Иван,
Поднявши вверх для сдачи руки,
Имевший и приличный сан;

Покончил с разудалой жизнью,
Решил он тоже мужем стать,
Во благо русской же отчизне,
Его порядочным считать.

Невестой выбрана Наталья,
Всего – пятнадцать полных лет,
Проснулось в ней всё обаянье,
Зажжёт кто в жизни ясный свет.

Из всех желающих взять в жёны,
Что увивались вкруг неё,
Лишь бабник, он один прожжённый,
Сердечко покорил её.

Но почему, понять нам трудно,
Пути любви сокрыты мглой,
Он не пытался безрассудно
Влезать к Наташеньке домой.

Он овладел её вниманьем,
Всё как-то сразу, навсегда,
Не сказать – завоеванием,
Пришлось ждать целые б года.

Сама Наталья в оправданье,
Не знает, как оно, за что,
Привлёк Иван её вниманье,
И что тогда в неё нашло.

Спустя года, об этом скажет:
«Меня всем видом взял он в плен».
Слова простые, вспомнив, свяжет,
Его не задвигая в тень.

«Достоинства его природы»?
И зная про ночной разбой,
Где он все «юношески» годы
Красивых дочек брал борьбой.

Герой Иван, князь Долгорукий
Вошёл в историю, как зло,
Где зло имеет «длинны» руки,
За что ему – не повезло.

Для Шереметевой Натальи
Он – воплощение всего,
Всё что мужчине боги дали,
Она молилась за него.

Без страха рыцарь и упрёка,
Таким запал ей в душу он,
В любые годы злого рока,
Когда бы ни был князь сражён.

И в пору юности влюблённой,
И в пору жизни неудач,
Была всегда им восхищённой,
Прекращая всякий плач.

Нерассуждающей любовью,
Неподдающейся уму,
И отдающейся всей болью,
Когда всё плохо так ему.

А больше объяснить и нечем,
Мужчины он ей – идеал,
Порыв души ничем не «ле;чим»,
Как бы влюблённый ни страдал.

Едва вступил декабрьский вечер,
Как Шереметев особняк,
Сверкал огнями сотен све;чей,
Средь всей Москвы – он, как маяк.

Карет с версту вся вереница
К Воздвиженке держала путь,
Изволил князь Иван влюбиться,
Ему с пути и не свернуть.

Сам государь уже с невестой
И с пышным всем своим двором,
С подарками и доброй вестью
Пожаловал к Наталье в дом.

Послы из разных стран и весей
Не упустили сей момент,
Чтоб фаворит-князь был бы весел,
И тоже ей несли презент.

Родня к ней стала благосклонна,
Поймать старалась каждый взгляд,
Невеста ангелу подобна,
И с государем встанет в ряд.

Жених окольцевал невесту
Цены немыслимой кольцом,
Достойна будущему месту,
Жених всей жизни стал «венцом».

Венцом надежд её в начале:
(Он – близкий друг государя)
Юдоль, вкусившая печали,
Блеснула, наконец, заря.

Венцом всей жизни на закате,
Судьбы не знающий никто,
Сначала он купался в злате,
Вдруг превратился князь в ничто!

Недолго длилось счастье Наты,
Её слова гласят о том:
Счастливых дней ей до расплаты
Лишь двадцать шесть вошло в их дом.

«Все сорок лет за них я стражду,
Почти – по года два за день»…
Свою так утолила жажду,
С любимым жить, вошедшим в тень.

6

Но катастрофа надвигалась;
Крещение на льду реки,
Отметить праздник полагалось,
Морозу, ветру вопреки.

И «государыня-невеста»
В цуг, в раззолоченных санях,
Явилась с государем вместе,
Со свитой на лихих конях.

Стоявший царь наш на запятках,
На лошадь вскоре пересев,
Всё шло по плану, очень гладко,
Богослуженье – нараспев.

Затем – парад, мороз крещенский,
Продрогли все аж до костей,
Но посещать сей сбор вселенский
Была обязанность гостей.

Больным вернулся царь с Крещенья,
Признали оспу у царя,
Но в лёгкой форме, опасенья
Не ждали, веру затая.

Болезнь тихонько отступала,
Морозный воздух «вновь помог»,
Дыша им чрез окошко зала,
Монарх наш снова занемог.

На этот раз, да с новой силой,
Надежд не стало никаких,
Уже лежал он еле «живый»,
При всех параметрах плохих.

Все Долгорукие – в волненьи,
Отчаянье загнало в плен,
Пора найти своё решенье,
«Пока не взял с собою тлен».

Всем ясно, государь уходит,
Как говорится, в мир иной,
Клан Долгоруких в страхе бродит,
Кто будет править всей страной.

Вопрос решили слишком мудро,
Быть завещание должно,
Его Петру составить трудно,
Но лишь оно одно важно.

Причём, должно быть в пользу клана,
Решили в том царю помочь,
Согласно принятому плану,
Царицей станет клана дочь.

Конечно же, Екатерина,
Как самый близкий человек,
Логична будет вся причина,
Царицею продолжить век.

Вот и готово завещанье,
Осталось только подписать,
А вдруг на трон, как притязанье,
Монарх наш будет возражать.

Иль подписать его не сможет,
Рассудок потеряет он,
В том неуверенность их гложет,
Всегда царь кем-то окружён.

Но найден выход с положенья,
Опять же – это князь Иван,
Подделать подпись без сомненья
Ему талант природой дан.

И раньше злоупотребляя,
За подписью государя,
Своих врагов он обвиняя,
Губил их души, не щадя.

Готовы оба документа,
Им нужен росчерк лишь пера,
Но выбрать нужного момента,
Не сможет наступить пора.

Вокруг Петра толпилась свита,
Чрез день сознание уйдёт,
Годов и двадцать не прожито,
Очередной монарх умрёт.

День свадьбы стал ему днём смерти,
Невеста, прежней став княжной,
В душе плясали словно черти,
Она вновь сделалась «вдовой».

Иван не мог не сокрушаться,
Ушла опора жизни, друг,
К кому теперь ему податься,
Теперь его враги вокруг.

Своим наглейшим поведеньем,
Враждой восстановил Москву,
И царедворцами решеньем
Он загнан в вечную тоску.

Всегда желали устраненья
Влиянья князя на царя,
За аморальность поведенья
И, слишком мягко говоря;

За жизнь свою царя вся свита,
За их влиянье на царя,
Вся унижением побита,
И потому, совсем не зря;

Убрать, как выскочку от трона,
Лишь смерть Петра им помогла,
С надеждой, новая корона
Другую бы всем жизнь зажгла.

Беда настигла и Наталью,
Её любимый влез в беду,
Она обвита вся печалью,
Его, быть может, -- «на губу».

Увидев, как за катафалком
Понуро шёл её Иван,
Она в порыве чувства жалком,
В окно смотря на караван;

Упала в обморок невеста,
Судьба-злодейка, как назло,
Сорвала с княжеского места,
И не понять ей, а за что?

7

Все чувства страшные Ивана
Сбываться стали с быстротой,
А также Долгоруких клана,
Грозившим явной остротой.

Совет Верховный, состоявший
Из всех влиятельных людей
И завещание признавший
Фальшивым, что и так видней.

Один из клана обманувших
Фальшивость тоже подтвердил,
Он по прошедшим дням, минувшим,
Их клану этим насолил.

Совет решил звать на правленье
Дочь брата, Первого Петра.
Но ограничить власть введеньем
«Кондицьями» -- давно пора.

Она – в Курляндии герцогиня,
И Иоанновной звалась,
Ей Анна – дочь Петрова, имя,
В его же честь и воздалось.

Гонцы, что посланы в Митаву,
Вернувшись, привезли ответ,
Согласна и Руси во славу
Принять в подарок сей обет.

В кортеже всём императрицы,
При въезде оного в Москву,
Далось всем людям подивиться,
Как князь Иван прогнал тоску.

Его же стройная фигура,
Звездой смотрелась среди всех,
В надежде, что звезде Амура
Гроза пройдёт от всех потех.

«Престрашного царица взору,
Лицо отвратное у ней,
Уподобляясь ростом с гору,
Толста и выше всех людей».

Так, «содрогнувшися» от вида
Императрицы всей Руси,
Не утихала вся обида,
Хоть как ты бога ни проси.

Но бог с ней, внешностью отвратной,
Вползло на Русь «престрашно» зло,
Вся жизнь склонилась к безотрадной,
Опять стране не повезло.

Она «Кондиции» порвала,
Всем подданным дала тем знать,
Сама всем будет править балом,
Она – одна России мать.

Льстецы, искатели – у трона,
Вся новая царицы Знать,
Россию ввергла в зону стона,
Её, курляндская вся рать.

Пришла пора для Долгоруких,
Пора расправы за дела,
Их ожидали те же муки,
Что власть Петра другим дала.

В их доме обыск произведен,
Позором награждён весь клан,
Узнали, клан настолько «беден»,
С Дворца тащили всё в чулан.

Собаки, лошади, брильянты,
«Дворцова утварь», мебель, всё,
Вот тем они и стали знатны,
За всё их при Петре житьё.

Всё отобрали у опальных,
У Долгоруких всех князей,
И в ожидании печальных,
Клан в страхе ждал всей кары дней.

Наталья же, его невеста,
Ещё могла себя спасти,
Родня твердила, нет им места
У Шереметевых семьи,

«Верни обещанное слово
И откажись от жениха,
Вся жизнь окажется сурова,
Семейка слишком их плоха».

Расторгнутое обрученье
В законе не было грехом;
В Наталье вспыхнув возмущенье:
-- Моим горжусь я женихом!

И сквозь века до нас доходят
Любовью вспаханы слова,
Любовь в ранг высший всю возводят,
Она –  всей жизни голова.

«Войдите в это рассужденье…
Моя ли совесть в том честна,
Коль был велик – моё решенье,
Ему женою придана.
Когда же он теряет счастье,
И дать ему за то отказ,
Остался чтоб в плену ненастья,
Вот Вам конечный весь мой сказ!
Совет бессовестный мне даден,
Его исполнить не вольна,
Коль сердцу раз мой милый ладен,
Я только им вся и больна.
Нам жить с ним, умереть ли вместе,
Другому – нет моей любви,
Своей я не теряю чести,
Не заслужу людской молвы!»

Приказ явиться ей пред очи
Императрицы всей Руси,
Подобен тяжкой, чёрной ночи,
Что юной деве поднесли.

Дрожала Ната перед взором,
Суровым, пристальным, как зверь,
Испепеляющим укором,
Ни в чём невинную, на дщерь.

А хороша пред ней девица,
Смягчился чуточку и взгляд,
Но что в душе её творится,
В неё вселившись, этот ад.

И несведуща, неискусна,
И как умылась, так пришла,
По виду Ната очень грустна,
Что в князе том она нашла?

На вид – мужчина только ярок,
А по поступкам – сущий хлыщ,
К разгулу, грабежам весь падок,
В нормальной жизни – он, как прыщ.

Она ж – простушка, скромно платье,
Тебе ни мушек, ни румян,
Направить, со;здать благодать ей,
Так некому убрать изъян.

Ведь – сирота в отцовском доме,
И – простодушна, но – мила,
Её и жалость, гнева, кроме,
Всю душу Анны обожгла.

Найду красотке кавалера,
Достойный нужен ей жених,
Чтоб жизнь нормальную имела,
И не позорил бы родных.

Решила так императрица…
Ей тут же даден был ответ:
-- Должна я с выбором смириться,
Спасибо Вам за Ваш совет…

Но мне милей всех Ваня, краше,
Лишь с ним пойду я под венец,
Не погубите счастье наше,
В любой поедим мы конец.

-- Ах, ты змея, страдайте вместе!
От Долгоруких все бегут,
Как от чумных, лишённых чести,
Их ждёт суровый русский суд!

Сегодня Ванька твой в кафтане,
С ним свадьбу справить собралась!
А завтра будет он в саване,
Вот жизнь твоя и прервалась!

Перечить свадьбе я не стану,
А там уж ты – не обессудь…
Сама себе наносишь рану,
Так тем счастливой ты и будь!

8

У дома ждёт её карета,
Садясь, увидела того,
Кто ждал её, как лучик света,
Что осветит всю жизнь его.

Да, был, надеялся, но тщетно,
Не знаем имени его,
Возможно в жизни неприметный,
Не совершил он ничего.

Натальи свадебна карета
Могла бы изменить свой путь…
Любви же песня ею спета,
И эту песню – не вернуть!

Карета с гербом «Шереметев»
Держала в Горенки свой путь,
Несётся к цели словно ветер,
Уже с пути ей не свернуть.

Именье Долгоруких это,
Пятнадцать вёрст лишь от Москвы,
С невесты снято злое вето
И мчит она до сей братвы.

В карете с нею – две старушки;
На деве – свадебный наряд;
Они невесте, как пастушки,
Сопровождения обряд.

Вздыхали, плакали от горя,
Надеясь этим повлиять,
Зачем Наталье злая доля,
Кто будет Нату защищать?

«Ты не губи себя, дитятко», --
Валилась нянька в ноги ей;
«Вот дура, жить ты будешь «сладко»
Средь злых тебе вовек людей».

Уже не просто отговоры,
А крики всей её родни:
-- Сопливка, что твоё-то слово,
Не мы тебе важны – они!

То место «Горенки» и звалось,
Как памятник людскому злу,
Усадьбы старой не осталось,
Горя в столетиях дыму.

Чудесным местом Подмосковья
Считались Горенки всегда,
Наталья же со всей любовью
Всё ощущала в те года:

«Весёлое здесь очень место,
Устроено всё по уму,
Палаты каменны не тесны,
Пруды и церковь на дому».

Но тем «устроенным, весёлым»
Сегодня и в помине нет,
Лишь парк, казавшийся как голым,
Оставил княжеский нам след.

Могучие и молчаливы
Деревья помнят хмурый день,
Когда она, душой счастлива,
Входила в жизненную тень.

«Тут, в церкви, нас и повенчали»…
Надежд не было никаких…
Все наказания лишь ждали
За ратные дела все их.

На третий день приказ был прислан
От Леопольдовны – князья,
«Весь клан должён уже быть выслан»
В глухие русские края.

9

По дому крик и плач носились;
По потаённым всем местам
Все драгоценности теснились,
Что не достались царским «псам».

Одна же жёнушка, Наталья
Вся далека от их забот,
Она больна одной печалью,
С Иваном запереться в дот.

Не разлучили бы с любимым,
Ей только с ним бы вместе жить,
Хотя судьбою и гонимым,
Но только с ним детей растить.

И шубы все, и украшенья,
Казалось, больше не нужны,
Приданое, как разореньем,
Брат завладел от с ней вражды.
 
Прислал ей только на дорогу
Всего лишь тысячу рублей,
Из них шестьсот вернула с ходу,
Они не нужны больше ей.

Роднёй отвергнута Наталья,
Никто не смог и проводить,
Постыдной скручена моралью,
Её старались как бы сбыть.

Житьём с Иваном отделили,
У них – отдельная семья,
Котлом все люди легче жили,
Семейный дух во всём храня.

 В дороге, жизни шло познанье,
Она вернула деньги зря,
Была наивной, глупой ранее,
Но все обиды, затая.

Укоры прятала все в душу,
Себе и новой всей родне,
Познала «родственную» стужу,
Жила любовью на волне.

В пути случалися несчастья,
То провалился в воду муж,
Палатку дали им на счастье,
В местах сырых и среди луж.

Но бог с ним, с этим неудобством,
Всегда с Иваном вновь она,
Наивность, радость и упорство –
С рожденья – ими и больна.

Нет злобы в сердце – вот спасенье
От всех невзгод ей на пути;
Враждой и спорами леченьем
Пытался клан себя спасти.

Кто виноватый в их крушении,
Виня друг друга во грехах,
Не помышляя о смирении,
Судьбы не понимая крах.

Куротное им дали место,
Болота, сырость, мох кругом,
Им вовсе не было там тесно,
Берёзов – славилось нутром.

Там край земли, суровый климат,
Там – неродящая земля,
От холода все кости стынут.
Там жизнь как будто не своя.

Добраться было сложно, трудно,
Телеги, дощатый баркас,
Плавучее гнилое судно,
Опасно было и не раз.

От качки сильно так тошнило,
К тому ж – беременна она.
Но чувство к мужу вечно жило,
Он сужен Нате навсегда.

Печально было видеть мужа,
Он просто как-то духом сник,
Во всём обличье веет стужа,
Уже не князь он, а – мужик.

Младая Натина беспечность
Уже осталась позади,
Пред ними – нищета, как вечность,
Просвет не виден в той дали.

Те деньги, что с собою взяты,
Уже истрачены давно,
Она с Иваном, как прокля;ты,
Они в семействе, как звено.

Что откололось от их клана,
К столу звено и не зовут,
А в клане веет не прохлада,
А холода внутри растут.

В Берёзове квартирой служит,
Житьём острожный им сарай,
В нём пола нет, земля с ним «дружит»,
В придачу – холод, как на чай.

Вода, стоявшая здесь в кадке,
В ней покрывалась коркой льда,
Условья жизни – крайне гадки,
Не жизнь – сплошная в ней беда.

И старый князь, его супруга
Взошли больными в новый дом,
Былое барство, как прислуга,
Не сыщешь в ссылке и с огнём.

Гнушались дочери работы,
По дому ею – полный рай,
Нужна родителям забота,
Наталье сужен лишь сарай.

Пленяет сердце ей вся жалость,
К свекру, свекрови – всё ж родня,
Она, не ведая усталость,
Всё, как никак – одна семья.         

Бежит в их дом, там было суше,
Но дух в нём распрями богат,
Хотя её и дух тот душит,
Её Ивана этот ад.

Себя давно причислив к клану,
Сметая неприязнь к себе,
Она, вся верная Ивану,
Себя всю отдаёт семье.

С утра до вечера – вся в поте,
Стирала, мыла весь их дом,
И за князьями – вся в заботе,
Себе даруя весь Содом.

На пропитанье выделялись
Всегда лишь сущие гроши,
Они все в голоде купались
В ответе за свои грехи.

Одна Наталья в том – безгрешна,
Ей – наказанье за любовь,
Но долг её и совесть честны,
Она ж, смешала с ними кровь.

Таить обиду не умела,
И роды близились уже,
Одним желаньем лишь говела,
Скорей в сарай, где муж – в нужде.

«Где с мужем обитала в ссылке,
Звала; я чёрною избой,
Моя любовь настолько пылка,
Дала изгнанию я бой».   

Чадила свечка в их сарае,
В убогом, чёрном том углу,
Иван ей Библию о рае
Читал, смывая жизни мглу.

Внушал ей важные моменты,
Учил, как надо в жизни жить,
Души благие сантименты
Ей надо во-время глушить.

На этих их семейных чтеньях
Порою, он не замечал,
Не он, она – пример терпенья,
Чем бог судьбу их награждал.

Себя вся посвятив мужчине,
Любимым ставшим мужем ей,
Она не вняла той причине,
Врагами делала людей.

Она боготворила мужа:
«Красавец, редкой доброты,
Его ль юдоль – такая стужа,
В глуши схороненной судьбы»?

10

Весною первенец родился,
Его назвали – Михаил,
Коровьем молоком прижился,
А своего – и бог лишил.

Не раз дом оглашался криком
Рождённых братьев и сестёр,
Но – умирали в месте гиблом,
Сарай в них щупальцы простёр.

Опять под сердцем у Наташи
Растёт очередной их князь,
Но нет для них достойной каши
И житья, чем эта мразь.

Кипели страсти в их семействе,
Княгиня, заболев в пути,
От жизни в новом сим насесте,
Смогла лишь в мир иной уйти.

Свекор же с неспокойным нравом
И вовсе стал невыносим,
Себя во всём считая правым,
Житья не стало больше с ним.

Придирка к детям – постоянно,
Во всех несчастьях их виня,
Порою гнев гремел бессвязно,
Нисколько «деток» не щадя.

Измучив всех и сам уставши,
Недолго жизнь он протянул,
Теперь Иван в семье стал старший,
Себе всю власть в семье вернул.

Но распри в клане продолжались,
Возрос в них даже и накал,
Над Натой сёстры издевались,
Как поле боя, дом их стал.

Но это было лишь полгоря,
Муж, сломленный своей судьбой,
И поняв, что не светит воля,
Решил дать жизни этой бой.

Совсем ослаб наш князь душевно,
Пытался спрятаться в вине,
И понемногу, постепенно
Гулять он стал на стороне.

Во время послабленья стражи
В посёлке где-то пропадал,
Ему очаг семьи неважен,
Упадком духа он страдал.

Его Наталья, ожидая,
Ночами, днями – жив ли князь,
Уже в который раз рожая,
Пыталась сбросить эту связь.

Надеялась, младенец новый
Вдохнёт в Ивана бодрость, дух,
И жизни весь уклад суровый
Не станет для папаши глух.

Но пьянки все вошли в привычку,
Втянулась старшая княжна,
Она и там нашла отмычку
И жизнь привольная пошла.

Испепеляемая злобой,
Себя втянула в их азарт,
Она начальству стала сдобой,
С поручиком вошла в разврат.

Он друг Ивана, собутыльник,
Застолье – с дракой под конец,
Жизнь вольная – в запрете ссыльным,
Подарен князю вновь венец.

Донос пошёл к императрице,
Венец-приказ в Берёзов шлют,
С семьёй Ивану распроститься,
Ему отдельный дан приют.

И посадить на хлеб и воду,
В отчаяньи Наталья вновь,
Отняли всю у них свободу,
Как будто высосали кровь.

Кормила мужа сквозь решётку,
Кусок отторгнув от себя,
Судьба сыграла злую шутку,
Но шутка – вся и есть вина.

В глухую полночь, незаметно
К темнице той шла земляной,
Лицо «заросше», безответно
Дрожащей гладила рукой.

Но, убоявшись криков стражи,
Беззвучно щупав темноту,
И убегая словно с кражей,
В другую ночь встречала тьму.

Однажды встреча не случилась,
Пустым нашла его приют,
Она в истерике вся билась,
Кричала: «Пусть меня убьют;

Не дали с мужем мне проститься,
Драла я волосы себе,
Не дали даже помолиться
В моей за Ванечку борьбе».

Такой срыв чувств, как потрясенье,
Отдалось горем малышу,
Родила сына с искаженьем,
Страдал припадками в миру.

Исчезновение Ивана
Осталось тайной для неё,
И вновь нане;сенная рана,
Совсем испортила житьё.

Всё неустройство и страданья
От всех условий их житья,
Усугубляли  пожеланья:
«Страдай и духом вся семья».

Жестокость русских наказаний
Рождала страх у всех людей,
Порой лишая их сознанья
И богом данной жизни всей.

В Тобольск отправлен Долгорукий,
С великой тайной, в кандалах,
Затем и в Новгород, где муки
Не снились даже в страшных снах.

11

К стене, прикованного цепью,
Так содержался князь Иван,
Дознаться стражам было целью,
Кем акт наследия создан?

Лишали сна, терял сознанье,
В бреду всю жизнь он вспоминал,
Узнав всё из воспоминаний,
На казнь хватило тех начал.

Указ пришёл – к четвертованию
Приговорён мошенник-князь,
Попытку клана к притязанию,
Престол прибрать им через связь.

В версте от города, где местность
Болотами покрыта вся,
Ручей Федо;ровский – известность,
Как сырость, гниль, приобретя;

Там было кладбище для бедных,
А рядом встал и эшафот,
Для всех людей, властям неверных,
Отбросить их за жизни борт.

Не каждый, жизнью одарённый,
При казни мужеством владел,
Князь понимал, он – не безродный
И в жизни сильным был и смел.

К доске привязанный, молился:
«Тя, Господи, благодарю»,
В момент – одной руки лишился:
«Сподобен мя, другу даю!»

«Познать тя». Ногу отрубили,
Затем сознанье потерял,
Жестоко, медленно убили,
Но никого не проклинал.

Казнь продолжала совершаться,
Ещё – нога и голова,
Как будто мог в живых остаться,
Будь голова его цела.

Письмо ушло к императрице:
«Коль муж-де жив – не разлучать,
А нет – так в монастырь постричься
И боле нас не обижать».

Ответ пришёл: вдовою стала,
Вернуться к братьям велено;,
В Москву с детьми вновь путь держала,
Где ей забот уже полно.

В Наталье нищей, оборва;нной
Не узнавали князя дочь,
Но красотою несказа;нной,
Отбросила всю злую ночь.

Но жизнь наладилась не быстро,
Конечно, было не легко,
Она не шла путём корыстным,
Её всю к разуму влекло.

Отсюда – по дворам скитание,
Терпенье множества всех бед,
В кругу князей её признание,
Она ведь – маршала же след.

И образ женский романтичный,
В страданьях, жаждущий любви,
Свой вид он сохранил отличный,
Не исказил всей красоты.

И снова плыли предложенья,
И сердца, и её руки,
И тот, кто полон сожаленья,
Кто был лишён её любви;

Кто также, как она Ивана,
Её любил и верен ей,
Но не «досталася», как манна,
Решил посвататься скорей.

Забот и дел у Наты много,
Два сына на её руках,
Поднять их – стоит дорогого,
Она ж ещё – в младых годах.

Она ещё совсем невеста,
Всего-то ей – лет двадцать шесть,
Характер Наты – не из теста,
Не мягок словно та же шерсть.

Образование дать детям,
Карьеру обеспечить им,
Все годы занималась этим,
Невестой обзавёлся сын.

Дела уладив материально,
Ушла в Фроло;вский монастырь,
Он в граде Киеве – специальный,
На жизнь не давит тяжесть гирь.

Ушла туда с больным ребёнком (1758),
Став монахиней в том году,
Ей имя Не;ктария – звонко,
Она одна в своём роду.

Писать о всём их пережитом,
Идея вспыхнула давно,
Оно всё горем крепко сшито,
Но есть в том горе и зерно.

Любовь её к Ивану, мужу,
Она пронзила жизнь её,
Она любила в злую стужу,
Любила просто за житьё.

Любви отдала честь, богатство,
И, отрешившись от родных,
Вошла в погубленное братство,
Людей ей в принципе чужих.

Остался в сердце словно светом,
И нет ни перед кем стыда,
Ни перед богом, целым светом,
Она ему – жена-раба.

Она пожертвовала жизнью,
Она – его, как адвокат,
И по его прошедшей тризне –
Алмаза он ей – в сто карат.

«Ко всякой добродетель склонный,
Хотя в роскошестве и жил,
И муж он мне вполне законный,
И никому не портил жил,
И никого он не обидел,
Разве, нечаянно пошло…»

Не будем подвергать сомнению
Святую убеждённость ту,
Оставим мы о ней лишь мнение
И за любовь – её борьбу.

Последнее случилось горе,
Скончался хворый Дмитрий, сын,(1769)
Опять она вся с жизнью в ссоре,
Остался Михаил один.

Как продолжение Ивана,
У него – своя семья,
Опять на сердце эта рана,
Она по жизни вновь одна.

Ещё два года ей до смерти,
Здесь предстоит ей кончить дни,
Ах, эти злые смерти черти,
Во всё виновны лишь они.

Всё помнится настолько ясно,
Их свадьбы первые шаги,
В руках Ивана – как прекрасно
И как нежны его тиски.

Её он выхватил с кареты…
Но вот, Натальи больше нет…
Уже её все годы спеты,
Погаснет этот белый свет.

И в знак кончины, обручальное
Швыряет в Днепр своё кольцо,
Как знамя с жизнею прощальное,
Как жизни светлое лицо.

Звалась Натальей Долгорукой,
Та, что прославила любовь,
Она в истории – порукой,
Любви, свою отдавши кровь!

Январь 2019   





























Обручённая с несчастьем

(по мотивам произведений Л.Третьяковой)

Предисловие

«Большой Владимирской дорогой
В одежде сельской и убогой,
С грудным младенцем на руках,
Шла тихо путница младая…»

(из поэмы И.И.Козлова «Княгиня Наталья
Борисовна Долгорукая» – 19 – й век)

Герои, гении, особы под короной,
Судьба их, кажется, бессмертием полна,
Их имена в миру всегда особой зоной
Средь смертных остальных особенно видна.

И древних рукописей клад, и стран историй
Хранят столь звонкие народу имена,
В деяньях их и выпавших при жизни долях,
В искусстве, камне, бронзе всегда воплощена.

Найдём ли средь имён и с женскою судьбою,
Где подвиг и талант, и венценосный чин,
Любовь природа даст, готовую и к бою,
За только в жизни раз любимых их мужчин.

Такой любви, что вечно правит жизнью нашей,
Такому сердцу, готовому прощать, терпеть,
Всё отдавать, наполненному мукой чашей,
А надобно, пора бы в «памятник воспеть»!

Ах, сколько их, таких на нашем свете женщин,
За верность и любовь им памятник ваять,
Готовых за любовь страдать совсем не меньше,
От иногда неверных и детей рожать.

Поэма вся о ней, Наталье Долгорукой,
Как памятник княжне за подвиг ей в любви,
За верную любовь, оплаченную мукой,
На жизненном пути, за все её шаги.

1

Борис Петрович Шереметев –
Помощник первый у Петра,
Когда шестой десяток встретив,
Решил, уже ему пора

С земными завязать страстями,
Десятка три годков – он вдов,
И дети выросли годами,
Сам в монастырь уйти готов.

К Петру поехал за согласьем,
Но вышел полным женихом:
Царь наградил, как новым счастьем,
В судьбу нагрянул будто гром.

Царь – самодержец расторопный,
Сосватал полководца вновь,
И он, как юный безропо;тный,
Втянулся в новую любовь.

Нарышкина, Петровна Анна,
Вдова и родственник царя,
Свалилась в жёны словно манна,
Мгновенно счастье обретя.

Семейным радостям для счастья
Супругу дарит Анна дочь (1714),
А для дальнейшей в жизни сласти,
Трёх сыновей родить далось.

Она познала рано горе,
Была любимицей в семье,
Отец ушёл из жизни вскоре,
В её пять лет преда;н земле.

Чрез девять лет теряет маму,
Оставшись полной сиротой,
Теряет прелестей всю гамму,
Из жизни выскользнув долой.

Брат, завладевший всем богатством,
Простить любимицу не мог,
Она, живя на скудны средства,
Был с нею даже слишком строг.

К общенью склонная, веселью,
Живёт, замкнувшись от людей,
К души любому увлеченью
Ей путь становится трудней.

Во всём себе – ограниченья,
В одежде, в праздности, в еде,
И, как княгине, положенье,
Казалось, катится к беде.

Она ж – красотка от природы,
Красой – похожая на мать,
В её девические годы
Уже любовь недолго ждать.

Характером – в папашу въелась,
Стальная твёрдость всей души,
В «Полтаве» проявил он смелость,
Ах, как слова те хороши:

И «Шереметев благородный»;
Необычайно дерзкий шаг
Свершил фельдмаршал сей дородный,
Невероятный в мире акт.

«Свово» оставил туркам сына
Как бы по крайности – в залог»,
Для сердца – стала словно мина,
Но по-другому – он не мог.

Царь выкуп предлагал за сына,
Но Шереметев дал отказ,
Тому нашлась тогда причина,
Не время тратиться сейчас.

Вся непреклонная в ней воля
И стойкость юной Натали,
В ней тихо уживались с долей
Необычайной красоты.

И с несказанным обаяньем,
И незлобивостью души,
Пренебрежение отчаяньем,
Хоть сколько их ни вороши.

Легко представить удивленье,
Отряды знатных женихов
Завоевать расположенье
Натальи, каждый был готов.

Она – богата и красива,
Но, непронзённое стрелой,
Спокойно сердце русской дивы,
Непотерявшее покой.

И вдруг вся неприступность смята,
Как крепость, павшая в бою,
Любви на милость полувзгляда
И с полуслова: «Я люблю»!

2

Кому отдала беззаветно
Свою дремавшую любовь,
Оставив многих безответно,
И с кем она смешала кровь?

Иван Лексеич Доггорукий
Ближайшим другом стал царя,
С ним юный царь не ведал скуки,
Он для него был, как заря.

Прошли года, скончался Первый,
Пред смертью – речи был лишён,
Рукою слабой вывел «перлы»:
«Отдайте всё»…, -- и умер он.

Кому и что отдать не ясно,
Престол остался за женой,
Лишь года два она – «несчастна»,
Вслед за Петром – и в мир иной.

Престол отдан Петру Второму,
(Десятилетний внук Петра)
Но по годам – совсем «мало;му»,
А рядом – крепкая рука.

Всесильный Меншиков с лихвою
Царил недюженным умом,
Всегда за Русь готовый к бою,
Царю пытался стать «отцом».

Причём, надежды плёл большие,
Хотел сосватать дочь свою,
Но часто времена лихие
Победу вырвут в том бою.

Но рядом с юношей-владыкой
Стал увиваться новый друг,
Как говорят «не шитый лыком»,
А настоящий ловкий спрут.

Он тоже молод, но чуть старше,
В интригах слишком искушён,
А старый Меншиков стал горше,
Петру уже он не нужён.

Тот продолжал давать советы,
И дочь Марию в жёны взять,
«Дарил» на развлеченья вето,
Его пытался Пётр убрать.

Иван привлёк Петра к охоте,
К весёлой жизни и пирам,
Забросил Пётр дела, заботы
И дань отдал младым годам.

Клан Долгоруких постоянно
Искал достаточно причин,
Петру шептали неустанно,
Что Меншиков превысил чин.

Возник однажды случай дикий,
Подарок Меншиков изъял,
Царю нёс Ваня Долгорукий,
В деньгах подарок состоял.

Узнал об этом Пётр сразу,
Терпению пришёл конец,
По высочайшему указу
Надет виновнику «венец».

Венец опалы, стал он нищим,
В Берёзов сослан верный муж,
Он стал России как бы лишним,
Всю жизнь тащил тяжёлый гуж.

Теперь семейство Долгоруких,
Держа в руках штурвал страны,
Страну, живущую всю в муках,
Добились власти полноты.

Владыке юному внушали,
Они – лишь верные друзья,
Все остальные лишь мешали
И верить никому нельзя.

Привязанность царя к Ивану
Крепчала с каждым новым днём,
Пётр окунулся, как «в нирвану»,
Что «затаясь», сидела в нём.

Охота, масса развлечений,
В них ринулся наш новый царь,
Дела забросив, к сожаленью,
Его пленила эта «гарь».

3

Иван – Сын князя Алексея,
Отец – невежа, очень груб,
Низкопоклонство душу грея,
В характере – больной, как зуб.

В Варшаве жил Иван ребёнком,
У деда – русского посла,
Но рос внучёк как бы чертёнком,
Умом в ученьи – тень козла.

Напротив, кутежи, девицы –
Его излюбленный весь мир,
Всю юность мог он веселиться,
Была, как затяжной тот пир.

Москва стонала от Ивана,
Бесчинства множились, росли,
Мораль – в плену смертельной раны,
Никто не мог её спасти.

А сброд отпетых негодяев,
Ночами, с князем во главе,
Голодные, как волчья стая,
Искала доблести в борьбе.

Вооружённые бандиты
В дома врывались горожан,
Одним насилием лишь сыты,
В домах устроив балаган.

Насиловали жён хозяйских,
Конечно же, и дочерей;
И, не боясь укусов царских,
Вели себя ещё наглей.

Малейшее сопротивленье
Вело к побоям, грабежам,
Ни жалобы и ни моленья
Изжить не помогали срам.

Всевластию же фаворита,
Казалось, не было конца,
Ему любая блажь открыта
В раздольной жизни молодца.

Он без труда наставил ро;га,
Возвёл в любовницы жену –
Супругу князя Трубецкого –
Дочь канцлера в его плену.

Открыто и довольно нагло
Он посещал их знатный дом,
Глумился над семьёю долго,
Устроив как-то в нём погром.

В порыве ярости и страсти
И подогретый от вина,
Сам опьянённый чувством власти,
Пытался бросить из окна

Их мужа, князя Трубецкого,
Беднягу вырвали из рук,
Его, от казни чуть живого,
Спасли от неприглядных мук.

Проказы клана Долгоруких
Достали даже царский трон,
Фамилии достойны руки,
Трон был не очень-то смышлён.

Среди сестёр Ивана – князя,
Одна сияла красотой,
Она была – семейный кладезь,
Жених попался не простой.

Стройна, высока Катерина,
В глазах – вся прелесть янтаря,
Невеста графа Миллезима,
Австрийского секретаря.

Иван решил, что Катерина
Достойна лучшей ей судьбы,
Себе вообразил картину,
Царицей быть бы ей страны.

Петра в свои забрал он руки,
Отец одобрил дерзкий план,
А значит, Ваня Долгорукий
Получит первый царский сан.

4

В очередной раз на охоте,
Два месяца катил вояж,
Екатерина – вся в заботе,
Невестой был уже ведь стаж.

И вместе с братиком Иваном,
Как тенью были у Петра,
А местом отдыха назва;нном –
Именье Горенки – пора.

Расклад судьбы её – тщеславен,
Жених ей прежний не нужён,
Царицей быть ей – путь весь «главен»,
В царицы лезет на рожон.

А как любовь, она – быть может,
Четырнадцать ведь мужу лет,
«Осьмнадцать» ей, и не тревожит
Их остальной блестящий свет.

Она красива, энергична,
А он – работать не привык,
Хотя и пара – «эксцентрична»,
Вполне возможен этот «стык».

Сближение должно случиться,
Где полупьяный государь,
Дал слово ей, на ней жениться,
А он в России всё же – царь.

В Москву, вернувшися с охоты,
Объявлен был сей гордый жест,
Где ей положены все льготы,
За свой столь выгодный насест.

Как государевой невесте,
Головкинский дворец им дан,
Семейство поселилось вместе,
В том высший статус им воздан.

Пошла чреда всех поздравлений,
У ног – московская вся знать,
Число блестящих развлечений,
Укором не могло им стать.

Уже назначили и фрейлин,
Всё ближе обрученья срок,
Семейству «сладостные терния»,
Казалось, что пойдут им впрок.

Указ был издан государев,
Назвать «Высочеством» княжну,
Сан «Императорским» одарен,
Держа в руках сию вожжу.

Гордыня в плен взяла семейство,
Но множилось число врагов,
Любое упредить злодейство
Иван заранее готов.

В Лефортовском дворце Престольной
Им размещён был батальон,
Преображенский, как контрольный,
Весь двор был этим возмущён.

По чину не имел он права
Такую дерзость проявлять,
Но фаворита вся управа
Ему позволила дерзать.

Был пышен въезд Екатерины,
На обрученье во Дворец,
Торжественной стать всей картине,
«Императрицы» ждал венец.

Кареты все в шестёрках цугом,
Глава торжеств – брат-князь Иван,
Он – обер-камергер у друга,
За ним весь едет караван.

Четыре рядом скорохода,
Четыре – фельдегеря;,
Четыре конных гренадёра,
Над всей процессией паря.

За ними двигалась карета,
Невеста, сёстры и их мать,
Карета в золоте одета,
А дальше – вся «московска» знать.

Всё родовитое и «знатно»,
Что только жило по Москве,
На взгляд в колясках столь опрятных,
Всё может видится во сне.

Когда карета с Катериной
Въезжала во врата дворца,
Случилась страшная картина,
Как признак близкого конца.

Карета будущей царицы
Вверху короной снабжена,
И надобно тому ж случиться,
Вверху, задев за брус, она…

Разбилась вдребезги корона…
Пронёсся ропот по толпе,
Падения предвестник трона
В той разлетевшейся молве.

Хотя и стало всё досадно,
В их души заползал и страх,
Процесс венчания шёл ладно
На всех «Росцерковных» статьях.

Вершил своё богослуженье
Архиепископ Феофан,
Он освящал с присущим рвеньем
Хитросплетённый этот план.

А по обычаям всем прежним –
Монарших целованье рук,
И в унисон всем чувствам нежным,
И, чтобы скрасить сей досуг;

Пальба из пушек возвестила,
Императрица родилась,
Ей жизнь привольная светила,
Она в экстазе, как зажглась.

Уже темнеющее небо
Разверзлось фейерверком вдруг,
Начался бал всем на потребу,
Замкнувший карнавала круг.

Недолго длилось всё веселье,
Невеста вдруг занемогла,
А, может быть, и новоселье
Наскучило, как вся игра.

Раз цель достигнута, всё в плане,
Открылся к свадьбе светлый путь,
Пора кончать бал на обмане
И можно смело отдохнуть.

Не весел юный император,
Невеста не мила душе,
Любовь взаимная – лишь фактор,
Чем жизнь всю радует вообще.

У Долгоруких – ликованье,
Цветут проворности плоды,
Иван уже повышен в званьи,
Отец богатство взял в бразды.

Одних дворов двенадцать тысяч,
Примерно сорок тысяч душ,
Но каждый недовольством «бычась»,
Мечтал иметь обильный куш.

5

Уже ползли в Престольной слухи,
Что царский фаворит Иван,
Поднявши вверх для сдачи руки,
Имевший и приличный сан;

Покончил с разудалой жизнью,
Решил он тоже мужем стать,
Во благо русской же отчизне,
Его порядочным считать.

Невестой выбрана Наталья,
Всего – пятнадцать полных лет,
Проснулось в ней всё обаянье,
Зажжёт кто в жизни ясный свет.

Из всех желающих взять в жёны,
Что увивались вкруг неё,
Лишь бабник, он один прожжённый,
Сердечко покорил её.

Но почему, понять нам трудно,
Пути любви сокрыты мглой,
Он не пытался безрассудно
Влезать к Наташеньке домой.

Он овладел её вниманьем,
Всё как-то сразу, навсегда,
Не сказать – завоеванием,
Пришлось ждать целые б года.

Сама Наталья в оправданье,
Не знает, как оно, за что,
Привлёк Иван её вниманье,
И что тогда в неё нашло.

Спустя года, об этом скажет:
«Меня всем видом взял он в плен».
Слова простые, вспомнив, свяжет,
Его не задвигая в тень.

«Достоинства его природы»?
И зная про ночной разбой,
Где он все «юношески» годы
Красивых дочек брал борьбой.

Герой Иван, князь Долгорукий
Вошёл в историю, как зло,
Где зло имеет «длинны» руки,
За что ему – не повезло.

Для Шереметевой Натальи
Он – воплощение всего,
Всё что мужчине боги дали,
Она молилась за него.

Без страха рыцарь и упрёка,
Таким запал ей в душу он,
В любые годы злого рока,
Когда бы ни был князь сражён.

И в пору юности влюблённой,
И в пору жизни неудач,
Была всегда им восхищённой,
Прекращая всякий плач.

Нерассуждающей любовью,
Неподдающейся уму,
И отдающейся всей болью,
Когда всё плохо так ему.

А больше объяснить и нечем,
Мужчины он ей – идеал,
Порыв души ничем не «ле;чим»,
Как бы влюблённый ни страдал.

Едва вступил декабрьский вечер,
Как Шереметев особняк,
Сверкал огнями сотен све;чей,
Средь всей Москвы – он, как маяк.

Карет с версту вся вереница
К Воздвиженке держала путь,
Изволил князь Иван влюбиться,
Ему с пути и не свернуть.

Сам государь уже с невестой
И с пышным всем своим двором,
С подарками и доброй вестью
Пожаловал к Наталье в дом.

Послы из разных стран и весей
Не упустили сей момент,
Чтоб фаворит-князь был бы весел,
И тоже ей несли презент.

Родня к ней стала благосклонна,
Поймать старалась каждый взгляд,
Невеста ангелу подобна,
И с государем встанет в ряд.

Жених окольцевал невесту
Цены немыслимой кольцом,
Достойна будущему месту,
Жених всей жизни стал «венцом».

Венцом надежд её в начале:
(Он – близкий друг государя)
Юдоль, вкусившая печали,
Блеснула, наконец, заря.

Венцом всей жизни на закате,
Судьбы не знающий никто,
Сначала он купался в злате,
Вдруг превратился князь в ничто!

Недолго длилось счастье Наты,
Её слова гласят о том:
Счастливых дней ей до расплаты
Лишь двадцать шесть вошло в их дом.

«Все сорок лет за них я стражду,
Почти – по года два за день»…
Свою так утолила жажду,
С любимым жить, вошедшим в тень.

6

Но катастрофа надвигалась;
Крещение на льду реки,
Отметить праздник полагалось,
Морозу, ветру вопреки.

И «государыня-невеста»
В цуг, в раззолоченных санях,
Явилась с государем вместе,
Со свитой на лихих конях.

Стоявший царь наш на запятках,
На лошадь вскоре пересев,
Всё шло по плану, очень гладко,
Богослуженье – нараспев.

Затем – парад, мороз крещенский,
Продрогли все аж до костей,
Но посещать сей сбор вселенский
Была обязанность гостей.

Больным вернулся царь с Крещенья,
Признали оспу у царя,
Но в лёгкой форме, опасенья
Не ждали, веру затая.

Болезнь тихонько отступала,
Морозный воздух «вновь помог»,
Дыша им чрез окошко зала,
Монарх наш снова занемог.

На этот раз, да с новой силой,
Надежд не стало никаких,
Уже лежал он еле «живый»,
При всех параметрах плохих.

Все Долгорукие – в волненьи,
Отчаянье загнало в плен,
Пора найти своё решенье,
«Пока не взял с собою тлен».

Всем ясно, государь уходит,
Как говорится, в мир иной,
Клан Долгоруких в страхе бродит,
Кто будет править всей страной.

Вопрос решили слишком мудро,
Быть завещание должно,
Его Петру составить трудно,
Но лишь оно одно важно.

Причём, должно быть в пользу клана,
Решили в том царю помочь,
Согласно принятому плану,
Царицей станет клана дочь.

Конечно же, Екатерина,
Как самый близкий человек,
Логична будет вся причина,
Царицею продолжить век.

Вот и готово завещанье,
Осталось только подписать,
А вдруг на трон, как притязанье,
Монарх наш будет возражать.

Иль подписать его не сможет,
Рассудок потеряет он,
В том неуверенность их гложет,
Всегда царь кем-то окружён.

Но найден выход с положенья,
Опять же – это князь Иван,
Подделать подпись без сомненья
Ему талант природой дан.

И раньше злоупотребляя,
За подписью государя,
Своих врагов он обвиняя,
Губил их души, не щадя.

Готовы оба документа,
Им нужен росчерк лишь пера,
Но выбрать нужного момента,
Не сможет наступить пора.

Вокруг Петра толпилась свита,
Чрез день сознание уйдёт,
Годов и двадцать не прожито,
Очередной монарх умрёт.

День свадьбы стал ему днём смерти,
Невеста, прежней став княжной,
В душе плясали словно черти,
Она вновь сделалась «вдовой».

Иван не мог не сокрушаться,
Ушла опора жизни, друг,
К кому теперь ему податься,
Теперь его враги вокруг.

Своим наглейшим поведеньем,
Враждой восстановил Москву,
И царедворцами решеньем
Он загнан в вечную тоску.

Всегда желали устраненья
Влиянья князя на царя,
За аморальность поведенья
И, слишком мягко говоря;

За жизнь свою царя вся свита,
За их влиянье на царя,
Вся унижением побита,
И потому, совсем не зря;

Убрать, как выскочку от трона,
Лишь смерть Петра им помогла,
С надеждой, новая корона
Другую бы всем жизнь зажгла.

Беда настигла и Наталью,
Её любимый влез в беду,
Она обвита вся печалью,
Его, быть может, -- «на губу».

Увидев, как за катафалком
Понуро шёл её Иван,
Она в порыве чувства жалком,
В окно смотря на караван;

Упала в обморок невеста,
Судьба-злодейка, как назло,
Сорвала с княжеского места,
И не понять ей, а за что?

7

Все чувства страшные Ивана
Сбываться стали с быстротой,
А также Долгоруких клана,
Грозившим явной остротой.

Совет Верховный, состоявший
Из всех влиятельных людей
И завещание признавший
Фальшивым, что и так видней.

Один из клана обманувших
Фальшивость тоже подтвердил,
Он по прошедшим дням, минувшим,
Их клану этим насолил.

Совет решил звать на правленье
Дочь брата, Первого Петра.
Но ограничить власть введеньем
«Кондицьями» -- давно пора.

Она – в Курляндии герцогиня,
И Иоанновной звалась,
Ей Анна – дочь Петрова, имя,
В его же честь и воздалось.

Гонцы, что посланы в Митаву,
Вернувшись, привезли ответ,
Согласна и Руси во славу
Принять в подарок сей обет.

В кортеже всём императрицы,
При въезде оного в Москву,
Далось всем людям подивиться,
Как князь Иван прогнал тоску.

Его же стройная фигура,
Звездой смотрелась среди всех,
В надежде, что звезде Амура
Гроза пройдёт от всех потех.

«Престрашного царица взору,
Лицо отвратное у ней,
Уподобляясь ростом с гору,
Толста и выше всех людей».

Так, «содрогнувшися» от вида
Императрицы всей Руси,
Не утихала вся обида,
Хоть как ты бога ни проси.

Но бог с ней, внешностью отвратной,
Вползло на Русь «престрашно» зло,
Вся жизнь склонилась к безотрадной,
Опять стране не повезло.

Она «Кондиции» порвала,
Всем подданным дала тем знать,
Сама всем будет править балом,
Она – одна России мать.

Льстецы, искатели – у трона,
Вся новая царицы Знать,
Россию ввергла в зону стона,
Её, курляндская вся рать.

Пришла пора для Долгоруких,
Пора расправы за дела,
Их ожидали те же муки,
Что власть Петра другим дала.

В их доме обыск произведен,
Позором награждён весь клан,
Узнали, клан настолько «беден»,
С Дворца тащили всё в чулан.

Собаки, лошади, брильянты,
«Дворцова утварь», мебель, всё,
Вот тем они и стали знатны,
За всё их при Петре житьё.

Всё отобрали у опальных,
У Долгоруких всех князей,
И в ожидании печальных,
Клан в страхе ждал всей кары дней.

Наталья же, его невеста,
Ещё могла себя спасти,
Родня твердила, нет им места
У Шереметевых семьи,

«Верни обещанное слово
И откажись от жениха,
Вся жизнь окажется сурова,
Семейка слишком их плоха».

Расторгнутое обрученье
В законе не было грехом;
В Наталье вспыхнув возмущенье:
-- Моим горжусь я женихом!

И сквозь века до нас доходят
Любовью вспаханы слова,
Любовь в ранг высший всю возводят,
Она –  всей жизни голова.

«Войдите в это рассужденье…
Моя ли совесть в том честна,
Коль был велик – моё решенье,
Ему женою придана.
Когда же он теряет счастье,
И дать ему за то отказ,
Остался чтоб в плену ненастья,
Вот Вам конечный весь мой сказ!
Совет бессовестный мне даден,
Его исполнить не вольна,
Коль сердцу раз мой милый ладен,
Я только им вся и больна.
Нам жить с ним, умереть ли вместе,
Другому – нет моей любви,
Своей я не теряю чести,
Не заслужу людской молвы!»

Приказ явиться ей пред очи
Императрицы всей Руси,
Подобен тяжкой, чёрной ночи,
Что юной деве поднесли.

Дрожала Ната перед взором,
Суровым, пристальным, как зверь,
Испепеляющим укором,
Ни в чём невинную, на дщерь.

А хороша пред ней девица,
Смягчился чуточку и взгляд,
Но что в душе её творится,
В неё вселившись, этот ад.

И несведуща, неискусна,
И как умылась, так пришла,
По виду Ната очень грустна,
Что в князе том она нашла?

На вид – мужчина только ярок,
А по поступкам – сущий хлыщ,
К разгулу, грабежам весь падок,
В нормальной жизни – он, как прыщ.

Она ж – простушка, скромно платье,
Тебе ни мушек, ни румян,
Направить, со;здать благодать ей,
Так некому убрать изъян.

Ведь – сирота в отцовском доме,
И – простодушна, но – мила,
Её и жалость, гнева, кроме,
Всю душу Анны обожгла.

Найду красотке кавалера,
Достойный нужен ей жених,
Чтоб жизнь нормальную имела,
И не позорил бы родных.

Решила так императрица…
Ей тут же даден был ответ:
-- Должна я с выбором смириться,
Спасибо Вам за Ваш совет…

Но мне милей всех Ваня, краше,
Лишь с ним пойду я под венец,
Не погубите счастье наше,
В любой поедим мы конец.

-- Ах, ты змея, страдайте вместе!
От Долгоруких все бегут,
Как от чумных, лишённых чести,
Их ждёт суровый русский суд!

Сегодня Ванька твой в кафтане,
С ним свадьбу справить собралась!
А завтра будет он в саване,
Вот жизнь твоя и прервалась!

Перечить свадьбе я не стану,
А там уж ты – не обессудь…
Сама себе наносишь рану,
Так тем счастливой ты и будь!

8

У дома ждёт её карета,
Садясь, увидела того,
Кто ждал её, как лучик света,
Что осветит всю жизнь его.

Да, был, надеялся, но тщетно,
Не знаем имени его,
Возможно в жизни неприметный,
Не совершил он ничего.

Натальи свадебна карета
Могла бы изменить свой путь…
Любви же песня ею спета,
И эту песню – не вернуть!

Карета с гербом «Шереметев»
Держала в Горенки свой путь,
Несётся к цели словно ветер,
Уже с пути ей не свернуть.

Именье Долгоруких это,
Пятнадцать вёрст лишь от Москвы,
С невесты снято злое вето
И мчит она до сей братвы.

В карете с нею – две старушки;
На деве – свадебный наряд;
Они невесте, как пастушки,
Сопровождения обряд.

Вздыхали, плакали от горя,
Надеясь этим повлиять,
Зачем Наталье злая доля,
Кто будет Нату защищать?

«Ты не губи себя, дитятко», --
Валилась нянька в ноги ей;
«Вот дура, жить ты будешь «сладко»
Средь злых тебе вовек людей».

Уже не просто отговоры,
А крики всей её родни:
-- Сопливка, что твоё-то слово,
Не мы тебе важны – они!

То место «Горенки» и звалось,
Как памятник людскому злу,
Усадьбы старой не осталось,
Горя в столетиях дыму.

Чудесным местом Подмосковья
Считались Горенки всегда,
Наталья же со всей любовью
Всё ощущала в те года:

«Весёлое здесь очень место,
Устроено всё по уму,
Палаты каменны не тесны,
Пруды и церковь на дому».

Но тем «устроенным, весёлым»
Сегодня и в помине нет,
Лишь парк, казавшийся как голым,
Оставил княжеский нам след.

Могучие и молчаливы
Деревья помнят хмурый день,
Когда она, душой счастлива,
Входила в жизненную тень.

«Тут, в церкви, нас и повенчали»…
Надежд не было никаких…
Все наказания лишь ждали
За ратные дела все их.

На третий день приказ был прислан
От Леопольдовны – князья,
«Весь клан должён уже быть выслан»
В глухие русские края.

9

По дому крик и плач носились;
По потаённым всем местам
Все драгоценности теснились,
Что не достались царским «псам».

Одна же жёнушка, Наталья
Вся далека от их забот,
Она больна одной печалью,
С Иваном запереться в дот.

Не разлучили бы с любимым,
Ей только с ним бы вместе жить,
Хотя судьбою и гонимым,
Но только с ним детей растить.

И шубы все, и украшенья,
Казалось, больше не нужны,
Приданое, как разореньем,
Брат завладел от с ней вражды.
 
Прислал ей только на дорогу
Всего лишь тысячу рублей,
Из них шестьсот вернула с ходу,
Они не нужны больше ей.

Роднёй отвергнута Наталья,
Никто не смог и проводить,
Постыдной скручена моралью,
Её старались как бы сбыть.

Житьём с Иваном отделили,
У них – отдельная семья,
Котлом все люди легче жили,
Семейный дух во всём храня.

 В дороге, жизни шло познанье,
Она вернула деньги зря,
Была наивной, глупой ранее,
Но все обиды, затая.

Укоры прятала все в душу,
Себе и новой всей родне,
Познала «родственную» стужу,
Жила любовью на волне.

В пути случалися несчастья,
То провалился в воду муж,
Палатку дали им на счастье,
В местах сырых и среди луж.

Но бог с ним, с этим неудобством,
Всегда с Иваном вновь она,
Наивность, радость и упорство –
С рожденья – ими и больна.

Нет злобы в сердце – вот спасенье
От всех невзгод ей на пути;
Враждой и спорами леченьем
Пытался клан себя спасти.

Кто виноватый в их крушении,
Виня друг друга во грехах,
Не помышляя о смирении,
Судьбы не понимая крах.

Куротное им дали место,
Болота, сырость, мох кругом,
Им вовсе не было там тесно,
Берёзов – славилось нутром.

Там край земли, суровый климат,
Там – неродящая земля,
От холода все кости стынут.
Там жизнь как будто не своя.

Добраться было сложно, трудно,
Телеги, дощатый баркас,
Плавучее гнилое судно,
Опасно было и не раз.

От качки сильно так тошнило,
К тому ж – беременна она.
Но чувство к мужу вечно жило,
Он сужен Нате навсегда.

Печально было видеть мужа,
Он просто как-то духом сник,
Во всём обличье веет стужа,
Уже не князь он, а – мужик.

Младая Натина беспечность
Уже осталась позади,
Пред ними – нищета, как вечность,
Просвет не виден в той дали.

Те деньги, что с собою взяты,
Уже истрачены давно,
Она с Иваном, как прокля;ты,
Они в семействе, как звено.

Что откололось от их клана,
К столу звено и не зовут,
А в клане веет не прохлада,
А холода внутри растут.

В Берёзове квартирой служит,
Житьём острожный им сарай,
В нём пола нет, земля с ним «дружит»,
В придачу – холод, как на чай.

Вода, стоявшая здесь в кадке,
В ней покрывалась коркой льда,
Условья жизни – крайне гадки,
Не жизнь – сплошная в ней беда.

И старый князь, его супруга
Взошли больными в новый дом,
Былое барство, как прислуга,
Не сыщешь в ссылке и с огнём.

Гнушались дочери работы,
По дому ею – полный рай,
Нужна родителям забота,
Наталье сужен лишь сарай.

Пленяет сердце ей вся жалость,
К свекру, свекрови – всё ж родня,
Она, не ведая усталость,
Всё, как никак – одна семья.         

Бежит в их дом, там было суше,
Но дух в нём распрями богат,
Хотя её и дух тот душит,
Её Ивана этот ад.

Себя давно причислив к клану,
Сметая неприязнь к себе,
Она, вся верная Ивану,
Себя всю отдаёт семье.

С утра до вечера – вся в поте,
Стирала, мыла весь их дом,
И за князьями – вся в заботе,
Себе даруя весь Содом.

На пропитанье выделялись
Всегда лишь сущие гроши,
Они все в голоде купались
В ответе за свои грехи.

Одна Наталья в том – безгрешна,
Ей – наказанье за любовь,
Но долг её и совесть честны,
Она ж, смешала с ними кровь.

Таить обиду не умела,
И роды близились уже,
Одним желаньем лишь говела,
Скорей в сарай, где муж – в нужде.

«Где с мужем обитала в ссылке,
Звала; я чёрною избой,
Моя любовь настолько пылка,
Дала изгнанию я бой».   

Чадила свечка в их сарае,
В убогом, чёрном том углу,
Иван ей Библию о рае
Читал, смывая жизни мглу.

Внушал ей важные моменты,
Учил, как надо в жизни жить,
Души благие сантименты
Ей надо во-время глушить.

На этих их семейных чтеньях
Порою, он не замечал,
Не он, она – пример терпенья,
Чем бог судьбу их награждал.

Себя вся посвятив мужчине,
Любимым ставшим мужем ей,
Она не вняла той причине,
Врагами делала людей.

Она боготворила мужа:
«Красавец, редкой доброты,
Его ль юдоль – такая стужа,
В глуши схороненной судьбы»?

10

Весною первенец родился,
Его назвали – Михаил,
Коровьем молоком прижился,
А своего – и бог лишил.

Не раз дом оглашался криком
Рождённых братьев и сестёр,
Но – умирали в месте гиблом,
Сарай в них щупальцы простёр.

Опять под сердцем у Наташи
Растёт очередной их князь,
Но нет для них достойной каши
И житья, чем эта мразь.

Кипели страсти в их семействе,
Княгиня, заболев в пути,
От жизни в новом сим насесте,
Смогла лишь в мир иной уйти.

Свекор же с неспокойным нравом
И вовсе стал невыносим,
Себя во всём считая правым,
Житья не стало больше с ним.

Придирка к детям – постоянно,
Во всех несчастьях их виня,
Порою гнев гремел бессвязно,
Нисколько «деток» не щадя.

Измучив всех и сам уставши,
Недолго жизнь он протянул,
Теперь Иван в семье стал старший,
Себе всю власть в семье вернул.

Но распри в клане продолжались,
Возрос в них даже и накал,
Над Натой сёстры издевались,
Как поле боя, дом их стал.

Но это было лишь полгоря,
Муж, сломленный своей судьбой,
И поняв, что не светит воля,
Решил дать жизни этой бой.

Совсем ослаб наш князь душевно,
Пытался спрятаться в вине,
И понемногу, постепенно
Гулять он стал на стороне.

Во время послабленья стражи
В посёлке где-то пропадал,
Ему очаг семьи неважен,
Упадком духа он страдал.

Его Наталья, ожидая,
Ночами, днями – жив ли князь,
Уже в который раз рожая,
Пыталась сбросить эту связь.

Надеялась, младенец новый
Вдохнёт в Ивана бодрость, дух,
И жизни весь уклад суровый
Не станет для папаши глух.

Но пьянки все вошли в привычку,
Втянулась старшая княжна,
Она и там нашла отмычку
И жизнь привольная пошла.

Испепеляемая злобой,
Себя втянула в их азарт,
Она начальству стала сдобой,
С поручиком вошла в разврат.

Он друг Ивана, собутыльник,
Застолье – с дракой под конец,
Жизнь вольная – в запрете ссыльным,
Подарен князю вновь венец.

Донос пошёл к императрице,
Венец-приказ в Берёзов шлют,
С семьёй Ивану распроститься,
Ему отдельный дан приют.

И посадить на хлеб и воду,
В отчаяньи Наталья вновь,
Отняли всю у них свободу,
Как будто высосали кровь.

Кормила мужа сквозь решётку,
Кусок отторгнув от себя,
Судьба сыграла злую шутку,
Но шутка – вся и есть вина.

В глухую полночь, незаметно
К темнице той шла земляной,
Лицо «заросше», безответно
Дрожащей гладила рукой.

Но, убоявшись криков стражи,
Беззвучно щупав темноту,
И убегая словно с кражей,
В другую ночь встречала тьму.

Однажды встреча не случилась,
Пустым нашла его приют,
Она в истерике вся билась,
Кричала: «Пусть меня убьют;

Не дали с мужем мне проститься,
Драла я волосы себе,
Не дали даже помолиться
В моей за Ванечку борьбе».

Такой срыв чувств, как потрясенье,
Отдалось горем малышу,
Родила сына с искаженьем,
Страдал припадками в миру.

Исчезновение Ивана
Осталось тайной для неё,
И вновь нане;сенная рана,
Совсем испортила житьё.

Всё неустройство и страданья
От всех условий их житья,
Усугубляли  пожеланья:
«Страдай и духом вся семья».

Жестокость русских наказаний
Рождала страх у всех людей,
Порой лишая их сознанья
И богом данной жизни всей.

В Тобольск отправлен Долгорукий,
С великой тайной, в кандалах,
Затем и в Новгород, где муки
Не снились даже в страшных снах.

11

К стене, прикованного цепью,
Так содержался князь Иван,
Дознаться стражам было целью,
Кем акт наследия создан?

Лишали сна, терял сознанье,
В бреду всю жизнь он вспоминал,
Узнав всё из воспоминаний,
На казнь хватило тех начал.

Указ пришёл – к четвертованию
Приговорён мошенник-князь,
Попытку клана к притязанию,
Престол прибрать им через связь.

В версте от города, где местность
Болотами покрыта вся,
Ручей Федо;ровский – известность,
Как сырость, гниль, приобретя;

Там было кладбище для бедных,
А рядом встал и эшафот,
Для всех людей, властям неверных,
Отбросить их за жизни борт.

Не каждый, жизнью одарённый,
При казни мужеством владел,
Князь понимал, он – не безродный
И в жизни сильным был и смел.

К доске привязанный, молился:
«Тя, Господи, благодарю»,
В момент – одной руки лишился:
«Сподобен мя, другу даю!»

«Познать тя». Ногу отрубили,
Затем сознанье потерял,
Жестоко, медленно убили,
Но никого не проклинал.

Казнь продолжала совершаться,
Ещё – нога и голова,
Как будто мог в живых остаться,
Будь голова его цела.

Письмо ушло к императрице:
«Коль муж-де жив – не разлучать,
А нет – так в монастырь постричься
И боле нас не обижать».

Ответ пришёл: вдовою стала,
Вернуться к братьям велено;,
В Москву с детьми вновь путь держала,
Где ей забот уже полно.

В Наталье нищей, оборва;нной
Не узнавали князя дочь,
Но красотою несказа;нной,
Отбросила всю злую ночь.

Но жизнь наладилась не быстро,
Конечно, было не легко,
Она не шла путём корыстным,
Её всю к разуму влекло.

Отсюда – по дворам скитание,
Терпенье множества всех бед,
В кругу князей её признание,
Она ведь – маршала же след.

И образ женский романтичный,
В страданьях, жаждущий любви,
Свой вид он сохранил отличный,
Не исказил всей красоты.

И снова плыли предложенья,
И сердца, и её руки,
И тот, кто полон сожаленья,
Кто был лишён её любви;

Кто также, как она Ивана,
Её любил и верен ей,
Но не «досталася», как манна,
Решил посвататься скорей.

Забот и дел у Наты много,
Два сына на её руках,
Поднять их – стоит дорогого,
Она ж ещё – в младых годах.

Она ещё совсем невеста,
Всего-то ей – лет двадцать шесть,
Характер Наты – не из теста,
Не мягок словно та же шерсть.

Образование дать детям,
Карьеру обеспечить им,
Все годы занималась этим,
Невестой обзавёлся сын.

Дела уладив материально,
Ушла в Фроло;вский монастырь,
Он в граде Киеве – специальный,
На жизнь не давит тяжесть гирь.

Ушла туда с больным ребёнком (1758),
Став монахиней в том году,
Ей имя Не;ктария – звонко,
Она одна в своём роду.

Писать о всём их пережитом,
Идея вспыхнула давно,
Оно всё горем крепко сшито,
Но есть в том горе и зерно.

Любовь её к Ивану, мужу,
Она пронзила жизнь её,
Она любила в злую стужу,
Любила просто за житьё.

Любви отдала честь, богатство,
И, отрешившись от родных,
Вошла в погубленное братство,
Людей ей в принципе чужих.

Остался в сердце словно светом,
И нет ни перед кем стыда,
Ни перед богом, целым светом,
Она ему – жена-раба.

Она пожертвовала жизнью,
Она – его, как адвокат,
И по его прошедшей тризне –
Алмаза он ей – в сто карат.

«Ко всякой добродетель склонный,
Хотя в роскошестве и жил,
И муж он мне вполне законный,
И никому не портил жил,
И никого он не обидел,
Разве, нечаянно пошло…»

Не будем подвергать сомнению
Святую убеждённость ту,
Оставим мы о ней лишь мнение
И за любовь – её борьбу.

Последнее случилось горе,
Скончался хворый Дмитрий, сын,(1769)
Опять она вся с жизнью в ссоре,
Остался Михаил один.

Как продолжение Ивана,
У него – своя семья,
Опять на сердце эта рана,
Она по жизни вновь одна.

Ещё два года ей до смерти,
Здесь предстоит ей кончить дни,
Ах, эти злые смерти черти,
Во всё виновны лишь они.

Всё помнится настолько ясно,
Их свадьбы первые шаги,
В руках Ивана – как прекрасно
И как нежны его тиски.

Её он выхватил с кареты…
Но вот, Натальи больше нет…
Уже её все годы спеты,
Погаснет этот белый свет.

И в знак кончины, обручальное
Швыряет в Днепр своё кольцо,
Как знамя с жизнею прощальное,
Как жизни светлое лицо.

Звалась Натальей Долгорукой,
Та, что прославила любовь,
Она в истории – порукой,
Любви, свою отдавши кровь!

Январь 2019