Гроза

   Из цикла "Конев Бор"
 
        Папа как всегда приехал на дачу в пятницу вечером. Мама была в экспедиции. Я думала – почему она не может бросить экспедицию и навестить меня? Но папа каждый раз говорил, что она скоро приедет. Мы с Аней-Баней ходили его встречать до уголка – где была дача Татуновых и дорога поворачивала к станции. Когда он появлялся из-за деревьев у меня радостно что-то екало в сердце и мы с Анютой бежали ему навстречу целовали его в щеки и висли на поясе. Он доставал из портфеля шоколадные конфеты и угощал нас, после этого он говорил «Ну -  двигаемся вперед!» и мы шли вперед в сторону дачи. Я ему рассказывала, что происходило за неделю – о наших с  маленькой Анюточкой приключениях. С маленькой, потому что ее маму – мою тетю тоже звали Анютой.
              Папа всегда привозил с собой что-нибудь вкусненького к чаю – круглые печенья в коробке, или конфеты. А бабушке отдавал замороженную курицу и мясо. Она складывала все это в морозильник. Папа шел в дом поздороваться с дедушкой и со всеми домочадцами, а после этого мы отправлялись в сарай.
           В сарае он открывал два окна в сад, чтобы выветрить сырость. Я ставила заранее собранный букетик в кувшин с водой, показывала свои рисунки, нарисованные за неделю. Это были в основном принцессы в невообразимых нарядах. Папа был доволен, но говорил, что лучше было бы рисовать натюрморты.  Он закончил МАРХИ и работал в одном из Моспроектов, дома рисовал необыкновенные картины. Как- то раз, уже в конце жизни он с сожалением признался, что ему надо было поступать в художественный институт. Папа приезжал уставший после работы и долгой дороги на электричке и ложился отдохнуть на диван, а мы с Анюточкой ворковали вокруг него.
          Анюточку – мою двоюродную сестру мой папа любил и прозвал Аней-Баней и еще -  Банифацием. Ей это очень нравилось. Ей тогда было пять лет, а я готовилась идти осенью в первый класс. Она была «шалуньей и плутовкой» с честной и  открытой душой. В карих глазах сквозила хитреца и кокетство. Она тоже показывала папе свои рисунки в стиле Миро. Папа ее хвалил.
           Раздавался бабушкин голос: «Ужинать!». Все собирались на ужин на закрытой веранде. Иногда варили глентвейн, или открывали бутылку вина. В сумерках зажигали фонарь над столом, очень красивый и таинственный, привезенный тетей Анютой и дядей Ваней из Египта. Мне казалось, что    наша веранда – такая же красивая и таинственная снаружи, как этот фонарь.  Завязывался шумный разговор. Нам с Банифацием  разрешали посидеть подольше. Но нам были скучны взрослые беседы. Мы шли на открытую веранду и наблюдали за ночными насекомыми, прилетающими на свет старого фонаря, висевшего над металлическим столиком. Там мы впервые увидели огромных ночных бабочек с серо-сизыми крыльями и черными глазками на передних крыльях.  Они были пушистыми от пыльцы. Дедушка и мои родители собирали бабочек. Но мы им ничего о них не сказали, нам хотелось, чтобы наши бабочки были живыми.

          Папа перед сном приходил сказать «спокойной ночи» мне и Банифацию и предупредить, что завтра мы идем в поход, и шел в сарай делать зарисовки в альбомчике и спать.
 
           Утром папа сказал:  «Махнем в Можайск!», и мы, прихватив Банифация и ничего никому не сказав, махнули. Шли через поле в сторону деревни. Вокруг колосилась пшеница, среди нее вспыхивали ярко-синие пятнышки васильков. Над нами висел, как бисеринка, жаворонок и пел нежную песню. Настроение светилось и ликовало, как может быть только в детстве. Я поняла, что мы наконец- то идем смотреть плотину. Ее почти не было видно с холмика по дороге на речку – так она была далеко.  Холмик этот образовался во время войны -   рядом с ним были две огромные воронки от разорвавшихся снарядов.

          Утро обдавало нас  солнышком из-за деревни – мы наслаждались утренней прохладой и напевали с Банифацием какую-то песенку. Папа думал о чем-то своем. Подойдя к деревне, он сказал: сейчас свернем направо. И мы свернули в небольшой сосновый бор, в честь которого, возможно, и называлась деревушка – «Конев бор». Песок забивался между ступнями и сандалиями.  Слева от нас осталась деревня с неказистыми домишками, а впереди  виднелась маленькая речушка или старица, впадавшая в Москва реку. Речушку мы перешли по мостику и начались совсем незнакомые места.

          Мы шли через гречишное поле, которое все сверкало и переливалось. Солнышко припекало все сильней и сильней. Мы с Банифацием изнывали от жары и уже еле-еле плелись за папой. Он нас всячески подбадривал, подшучивал над нами – это он умел, как никто другой. Наконец, пройдя небольшой дубовый лес, вышли к плотине. Саму конструкцию я помню плохо. Но она произвела на нас грандиозное впечатление. Как раз в этот момент воду в шлюзе поднимали, и она шумела так, что мы плохо друг друга слышали.
 
          И тут в один момент небо заволокло черными тучами и грянул первый оглушительный гром. Сразу сверкнула молния. Мы перепугались и метнулись в дубовую рощу. Но это не помогло – вода лилась с небес, как из ведра, мы сразу же промокли до нитки. Молнии сверкали прямо вокруг нас. Гром гремел как будто Илья пророк ехал на колеснице. Было страшно. Когда дождь немного поутих, мы побежали по гречишному полю в сторону деревни. Папа взял Банифация на руки, чтобы она меньше промокла и чтобы быстрее двигаться.  Гречиха полегла на землю от дождя. На ней сверкали драгоценные капли. Мы убегали от грозы, а она как будто гналась за нами. Мы решили идти обогреться и подсушиться к тете Нюре, у которой всегда брали молоко. Тетя Нюра гостеприимно пустила нас в дом, дала полотенце, чтобы мы вытерли наши мокрые космы, напоила горячим чаем, дала нам сухие внучкины футболки. Мы довольные отправились в обратный путь. Папа нас поторапливал в предчувствие скандала. А гроза исчезла, не оставив даже намека на облачко в глубоком синем небе. Солнце сияло во всю мощь. Мы грелись и торопились домой.
          Дома нас поджидала вторая гроза. Тетя Анюта – мама Банифация набросилась на нас как разъяренная мигера. Выпустив весь пар, и отправив нас в дом, она отчитала бедного папу словно  мальчишку, потом простила всех и накормила обедом. На следующий день ближе к вечеру я, провожая папу до угла, спросила пойдем ли мы еще на плотину, он сказал, что нет, потому что с него хватит гроз и   Анни Вадимовны. На обратной дороге я ревела, а прийдя на дачу, уткнулась и доревела все свои слезы на плече у бабы Веры. Она меня гладила по спине и приговаривала: потерпи всего недельку и они приедут.
           А в следующий раз папа приехал с мамой – я была счастлива, и казалось, что той грозы и не было вовсе. Мама сказала мне – выбирай - хочу я братика или сестричку? Я сказала – сестричку. И она осенью родила мою Топосинку.