Монокль. Повесть. ч. 7

       Владимир Попов

        МОНОКЛЬ

        (повесть)

        часть 7


        ВОН ИДЁТ ПАРАМОНОВ

        Дикий Фотограф посмотрел в окно, сказал: «Вон идёт Парамонов», – и выскочил на крыльцо.
        – Саня, – закричал он. – Зайди к нам на рюмку кальвадоса!
        Парамонов зашёл и выпил…
        Александр Сергеевич Парамонов работал – служил фотокорром в столичных газетах. Кого только он ни фотографировал: Фурцева и Косыгин, голый Порфирий Иванов, молодой Слава Зайцев и артисты «Современника».
        – Расскажи нам, как ты дружил с Олегом Видовым, – настаивал Дикий.
        – Особенной дружбы не было, так, знакомство. Познакомился я с ним в последней электричке. Последняя электричка – это особая песня. Обычно днём мы были в Москве: работали, отдыхали и пьянствовали, а с последней электричкой возвращались домой, в Томилино. Обычно все садились вместе в последний вагон, чтобы нас не побила шпана. Все знали друг друга в лицо. Когда появлялся Олег, то он себя вёл по-свойски. Рассказывал о съёмках и очень удачно копировал речь Эраста Гарина. Он жил на улице Кольцова, которая шла параллельно железной дороге и кончалась у панковского переезда. Вот там-то Олег Видов и снимал свой фильм «Переезд». Обычно летом мы часто встречались и заходили друг к другу в гости. На день рождения моей дочки Татьяны он подарил ей забавного живого козлёнка… Однажды он пришёл ко мне и попросил сделать свадебную съёмку. Это 1969 год, ноябрь или декабрь.
        У меня сохранилась одна из свадебных постановочных фотографий: скромный стол, три бутылки шампанского, две вазочки с еловыми веточками, на столе лежат два букета. За столом стоят пять человек: неизвестный, дочь Брежнева Галина, Наталья, Олег Видов и опять неизвестный.
        Фотография явно забракована или Парамоновым, или Видовым.
        Сцена довольно странная: две женщины о чём-то беседуют, не обращая внимания на остальных. У Олега Видова вид смущённого человека, с опущенными глазами. Толстые, почти мужские пальцы у Галины, с большим перстнем, держат бокал крепко и основательно. Изящная, хрупкая Наталья в чёрном платье, словно на похоронах…
       

        КОНЦЕРТ ДЛЯ КАПЕЛИ

                Это было так давно –
                в середине девяностых…
        Поздней осенью, в дождливый вечер, мы со Злым Писателем шли по улице Гоголя, а навстречу нам брёл молодой беременный мужчина.
        Он шёл согнувшись и придерживал двумя руками свой живот.
        – Ха! – закричал Злой Писатель и преградил ему дорогу.
        Беременный поднял лицо и оглядел печальными чёрными глазами неприятелей.
        – Что вам от меня нужно? Я Лёня Раппопорт и несу скрипку, потому что в переходе у меня отняли футляр вместе с дневным заработком.
        Нам стало стыдно.
        – Пошли к Дикому Фотографу, – сказал Злой. – У него есть разбитая скрипка и приличный футляр.
        Пришли к Д.Ф. и всё ему рассказали. Дикий впал в забытьё и заявил, что он потерял ключ от сарая.
        – Ха! – закричал Злой Писатель. – Ты не хочешь помочь бедному еврею! Запомни этот день, иуда, и забудь моё честное имя!
        Дикий Фотограф нашёл ключ от сарая…
        Футляр был старый и пыльный, но когда мы его протёрли сырой тряпкой и сухим полотенцем, он засиял толстой чёрной кожей, а бронзовые замочки туго защёлкали и зазвенели пружинами.
        – Надо обмыть футляр, – забурчал Дикий Фотограф, пошёл в комнату и долго копался в шкафу.
        Он торжественно поставил на стол бутылку «Плиски»:
        – Вот, берёг на юбилей…
        Когда выпили по рюмочке и притихли, то Злой Писатель посмотрел на Лёню Раппопорта и произнёс:
        – Ваше слово, товарищ маузер!
        Лёня взял скрипку и поцеловал её в шейку. Смычок осторожно прикоснулся к струнам…
                Ах, как он играл!
                Он вытягивал из нас
                все жилы…
                Все наши горести и печали
                он вытянул
                в длинную дорогу,
                и мы по ней брели
                всю нашу жизнь:
                от самого рождения
                до настоящего времени.
                Но вдруг нас
                охватила радость:
                нам стало тепло
                и спокойно.
                И мы купались
                в солнечном свете
                и слышали пенье
                утренних птиц.
        – Ничего себе Рубинштейн! – воскликнул Дикий и смахнул слезу дрожащей ладонью.
        – Ну, вы, Лёня, даёте копоти! – покачал головой Злой Писатель.
        – Это первая часть моего «Концерта для капели, ручья и синицы». Как жалко, что не смогу сыграть вторую часть: там нужно сопровождение фортепиано…
        – Будет вам сопровождение Берты Ковель! – уверенно воскликнул Злой. – Пойдёмте к Леонтьевым!
        Мы собрались и пошли в дом через дорогу. Увидев шумную толпу, встревоженная Люсьена воскликнула: «Ах!»
        – Мадам, – дипломатично начал Злой Писатель, – вы нам необходимы. Это Лёня… – Он начал рассказывать о гениальности скрипача и о дивной музыке.
        – Жора, – крикнула Люсьена, – мели кофейные зёрна! У нас гости!
        Пока мы рассаживались на венских стульях, Люсьена подошла к Лёне Раппопорту и спросила шёпотом: «Шпрехен зи дойч?» Лёня молча кивнул.
        Люсьена села за пианино. Лёня поцеловал скрипку:
        – Пожалуйста, звон капелей и пенье ручейка…
        Пианистка сказала: «Яволь» – и сотворила звон капелей.
        Лёня послушал, сказал: «Данке шён» – и заиграл…
                Лёня играл тонко,
                измывался над нами
                и заставлял плакать.
                А Люсьена вдохновенно
                подыгрывала скрипичному гению
                и очень удачно
                изображала птичку
                на последней октаве.

                * * *
                …А в марте-апреле
                к нам может явиться
                «Концерт для капели,
                ручья и синицы».
               
                Весенние звуки
                тревожны и зыбки.
                Прозрачные руки
                на тоненькой скрипке.

                Серебряный ключик
                звенит и смеётся.
                А солнечный лучик
                по струнам крадётся.

                Теплее и шире
                небесная синь…
                Кап-кап, тири-лири,
                цы-вить и цы-винь!