Таланту Л. Н. Толстого. Народ - это люди!

   Сергей Иванович Кознышев хотел отдохнуть от умственной работы,
и, изменив свою обычную мечту,
вместо того, чтоб отправиться, по обыкновению, за границу,
приехал в конце мая в деревню к брату.
По его убеждениям, самая лучшая жизнь была деревенская,
в ней он видел только красоту.
Он приехал теперь наслаждаться этой жизнью к брату.
    Константин Левин был очень рад, давно о встрече мечтая,
тем более, что он не ждал уже в это лето другого брата, Николая.
Но, несмотря на свою любовь и уважение к Сергею Ивановичу,
Константину было в деревне неловко с братом, особенно в беседах наедине.
Ему неловко, даже неприятно было видеть отношение брата к деревне.
   Для Константина Левина деревня была место жизни, то есть радостей, страданий, труда;
для Сергея Ивановича деревня была, с одной стороны, отдых от труда,
с другой - полезное противоядие испорченности,
которое он принимал с удовольствием и сознанием его пользы
для исчезновения здесь, в деревне, всякой злости.
   Для Константина деревня была тем хороша,
что она представляла поприще для труда несомненно полезного,
здесь всегда хотелось что-то делать;
для Сергея Ивановича деревня была особенно хороша тем,
что там можно и должно ничего не делать.
   Кроме того, и отношение Сергея Ивановича к народу несколько коробило Константина.
Сергей Иванович говорил, что он любит и знает народ, он беседовал с мужиками, это часто было,
он умел это делать хорошо, не притворяясь и не ломаясь,
и из каждой такой беседы выводил общие данные в пользу народа
и в доказательство, что знал этот народ, в нём не ошибаясь.
   Такое отношение к народу не нравилось Левину.
Для Константина народ был только главный участник в общем труде, где ценят твёрдую, умную руку,
и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную любовь к мужику,
всосанную им, как он сам говорил, с молоком бабы-кормилицы, вероятно,
он, как участник с ним в общем деле, которое было всем понятно,
иногда приходивший в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей,
очень часто, когда в общем деле требовались другие качества, без излишних затей,
приходил в озлобление на народ, рядом с которым давно живёшь,
за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
   Константин Левин, если б у него спросили, любит ли он народ, который нельзя не заметить,
решительно не знал бы, как на это ответить.
Он любил и не любил народ так же, как вообще людей.
Разумеется, как добрый человек, он больше любил, чем не любил людей,
а потому и народ больше любить, чем не любить, -  смог.
Но любить или не любить народ, как что-то особенное, он не мог,
потому что не только жил с народом,
не только все его интересы были связаны с народом, с его родом,
но он считал и самого себя частью народа, у него все были достойными в его роду,
не видел он в себе и народе никаких особенных качеств и недостатков
и не мог противопоставлять себя народу.
   Кроме того, хотя он долго жил в самых близких отношениях к мужикам как хозяин и посредник,
К которому мужикам приходилось обращаться,
а главное, как советчик (мужики верили ему и ходили вёрст за сорок к нему советоваться),
он не имел никакого определенного суждения о народе и на вопрос: знает ли он народ, -
был бы в таком же затруднении ответить, как на вопрос: любит ли он народ.
   Сказать, что он знает народ,
было бы для него то же самое, что сказать, что он знает людей.
Он постоянно наблюдал и узнавал всякого рода людей и в том числе людей из мужиков,
которых он считал хорошими и интересными  для полезных затей,
и новые черты в них беспрестанно замечал, прежние суждения о них изменял
и новые составлял.
    Сергей Иванович напротив. Точно так же, как любил и хвалил деревенскую жизнь
в противоположность той, которую он не любил,
точно так же и народ он любил -
в противоположность тому классу людей, которого он не любил.
И точно так же он знал народ,
как что-то противоположное вообще людям.
В его методическом уме ясно сложились определенные формы народной жизни, как мнения,
выведенные отчасти из самой народной жизни, но преимущественно из противоположения.
Он никогда не изменял своего мнения о народе и сочувственного к нему отношения
   В глубине своей души чем старше Константин  становился,
тем чаще и чаще ему приходило в голову,
что эта способность деятельности для общего блага ,
которой он чувствовал себя совершенно лишённым, не ставшей всему во главу,
может быть, и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то –
не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, как у кого-то,
но недостаток силы жизни, того,
что называют сердцем,
того стремления, которое заставляет человека любого
из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один
и желать этого одного.
    Он замечал, что и Сергей Иванович и многие другие деятели
для общего блага не сердцем были приведены к этой любви к общему благу,
но умом рассудили, что заниматься этим хорошо,
и только потому занимались этим и не считали это за отвагу.
   В этом предположении утвердило Левина ещё и то замечание, что брат его
нисколько не больше принимал к сердцу вопросы об общем благе и о бессмертии души ,
чем о шахматной партии или об остроумном устройстве новой машины.
______
* Сергей Иванович Кознышев - единоутробный брат Константина Левина и Николая Левина (у всех троих общая мать). Сергей является старшим братом Константина.
* Константин Дмитриевич Левин - герой романа «Анна Каренина», провинциальный помещик, принадлежащий к хорошему дворянскому роду, живущий в своем имении, не служащий, серьезно увлеченный хозяйством. За внешне размеренной жизнью и обыденными заботами скрывается напряженная работа мысли героя, глубокие интеллектуальные запросы и нравственные искания. Левин отличается искренностью, уравновешенностью, серьезным и доброжелательным отношением к людям, верностью долгу, прямотой.
______
    /Л. Н. Толстой. Анна Каренина. Часть третья. (Отрывок.)/
   Сергей Иванович Кознышев хотел отдохнуть от умственной работы и, вместо того чтоб отправиться, по обыкновению, за границу, приехал в конце мая в деревню к брату. По его убеждениям, самая лучшая жизнь была деревенская. Он приехал теперь наслаждаться этою жизнию к брату. Константин Лёвин был очень рад, тем более что он не ждал уже в это лето брата Николая. Но, несмотря на свою любовь и уважение к Сергею Ивановичу, Константину Лёвину было в деревне неловко с братом. Ему неловко, даже неприятно было видеть отношение брата к деревне. Для Константина Лёвина деревня была место жизни, то есть радостей, страданий, труда; для Сергея Ивановича деревня была, с одной стороны, отдых от труда, с другой — полезное противоядие испорченности, которое он принимал с удовольствием и сознанием его пользы. Для Константина Лёвина деревня была тем хороша, что она представляла поприще для труда несомненно полезного; для Сергея Ивановича деревня была особенно хороша тем, что там можно и должно ничего не делать. Кроме того, и отношение Сергея Ивановича к народу несколько коробило Константина. Сергей Иванович говорил, что он любит и знает народ, и часто беседовал с мужиками, что он умел делать хорошо, не притворяясь и не ломаясь, и из каждой такой беседы выводил общие данные в пользу народа и в доказательство, что знал этот народ. Такое отношение к народу не нравилось Константину Лёвину. Для Константина народ был только главный участник в общем труде, и, несмотря на все уважение и какую-то кровную любовь к мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно, с молоком бабы-кормилицы, он, как участник с ним в общем деле, иногда приходивший в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, очень часто, когда в общем деле требовались другие качества, приходил в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь. Константин Лёвин, если б у него спросили, любит ли он народ, решительно не знал бы, как на это ответить. Он любил и не любил народ так же, как вообще людей. Разумеется, как добрый человек, он больше любил, чем не любил людей, а потому и народ. Но любить или не любить народ, как что-то особенное, он не мог, потому что не только жил с народом, не только все его интересы были связаны с народом, но он считал и самого себя частью народа, не видел в себе и народе никаких особенных качеств и недостатков и не мог противопоставлять себя народу. Кроме того, хотя он долго жил в самых близких отношениях к мужикам как хозяин и посредник, а главное, как советчик (мужики верили ему и ходили верст за сорок к нему советоваться), он не имел никакого определенного суждения о народе, и на вопрос, знает ли он народ, был бы в таком же затруднении ответить, как на вопрос, любит ли он народ. Сказать, что он знает народ, было бы для него то же самое, что сказать, что он знает людей. Он постоянно наблюдал и узнавал всякого рода людей и в том числе людей-мужиков, которых он считал хорошими и интересными людьми, и беспрестанно замечал в них новые черты, изменял о них прежние суждения и составлял новые. Сергей Иванович напротив. Точно так же, как любил и хвалил деревенскую жизнь в противоположность той, которой он не любил, точно так же и народ любил он в противоположность тому классу людей, которого он не любил, и точно так же он знал народ как что-то противоположное вообще людям. В его методическом уме ясно сложились определенные формы народной жизни, выведенные отчасти из самой народной жизни, но преимущественно из противоположения. Он никогда не изменял своего мнения о народе и сочувственного к нему отношения. …
   Но в глубине своей души, чем старше он  становился,… и чем ближе узнавал, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть, и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то - не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать этого одного.
   …он…замечал, что и Сергей Иванович и многие другие деятели для общего блага не сердцем были приведены к этой любви к общему благу, но умом рассудили, что заниматься этим хорошо, и только потому занимались этим. В этом предположении утвердило Лёвина еще и то замечание, что брат его нисколько не больше принимал к сердцу вопросы об общем благе и о бессмертии души, чем о шахматной партии или об остроумном устройстве новой машины.