Герои спят вечным сном 62

Начало:
http://www.stihi.ru/2018/11/04/8041
Предыдущее:
http://www.stihi.ru/2019/03/16/213
   
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
ПРИКАЗ
 
как же ты, уча другого, не учишь себя самого?
Послание к Римлянам святого апостола Павла.

«Было бы вино, а пьяны будем». «Если у человека опустился уголок рта, повисла рука, он не может говорить и не реагирует на речь - это инсульт». «Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий». *

Трудно споткнуться, лёжа в постели. В нормальный мир вернула мысль: «миновал обед». Открытие не огорчило, ведь кругом сплошное огорчение.

«Желающий ищет способ, - Сказала некогда мама, - не желающий – причину». Леон не хочет искать, а хочет избавится. От чего? Знать бы. Не страх, но испуг; Не тревога, но передёргивание восприятий. Киношная накрутка, именуемая «саспенс»: * «оставьте надежды - вас тоже найдут!» Без этого нет картины, сюжет подвешен, зыбок монолит, вышибает пустяк.

Что есть друзья и враги, чужие и свои? Почему покой только там и неуют всегда здесь? Он – сам проблема, демиург * с отвратительными манерами и непонятными помыслами, антропологическая муть, поднятая на поверхность войной. Тело – источник вопросов. Раздражение то в одном месте возникает, то в другом, вспыхивая из-под живота, тяжёленьким шаром вращаясь в подреберье, судорогой пробегая вдоль спины. Голова не болит, но горючие влажные волны раз от разу с макушки окутывают затылок, сливаются за уши, гаснут меж ключиц.

Лицо – нарыв, виной концентрированное чувство стыда. Проверил в зеркале – порядок, и глаза не суетятся, ровно глядят. Только это – внешний вид, готовый подвести в любую минуту.

До того надоело непонятно, что! Выругаться бы, разбить стёкла, кого-нибудь отлупить! Будь мячь, Леон сорвался бы на нём, и ладно. «Делом следует заняться, - считает Вася Деменков, - любым, и чем трудней, тем лучше».

Вера в природное рабство русских подпитывается примерами подобного фанатизма, поэтому неуничтожима! Опиум народа - труд. Почему все в одном утешение видят, а ими кто-то пользуется! Леон не хочет, не позволит. Попробовал с оформлением стенда. Мерзость, возбуждающая вопрос: «зачем».

Надо поесть. Галина велела во всякое время. Кажется, кухня с той стороны. По дому идти – половицы гремят. Ужасный звук. Вот какая-то дверка, на улицу, должно быть. Приоткрыл и замер. Действительно двор, вернее, приплотинный пятак, и на нём - вплотную к стене, к «чёрному» выходу странное сборище, будто культовое. Полукругом прямо на земле сидят парами-тройками в обнимку мужчины и мальчики. В центре – за низким столиком дед с внуком, должно быть. Леон взрослого не видал, а парня знает – учились в одном классе зимой. Детинцев Егор. «Помещик» прозвище ему. Большой собрание ведёт, меньший – протокол.

***

Ка вию, вию, вию! Ка вию, вию, вию! Поигрывает топориком Андрюшка, покручивает лесину, будто карандаш. Распогодилось. Вышел Бастиан к костру на лавочку, и вытаращил глаза. Куча брёвен – не штабель, но гора Монблан. А не было ведь! Сколько подвод по дождику приехало и уехало, пока ели похлёбку да кашу? Некто знает, где-то деревья срублены.

 Ка вию, вию, вию! Дальше и ближе – кругом. Сколько работников тешут? По звуку не сосчитать – отражает эхо выстуки. Одну палочку отбросил Деменок, другую взял. По-разному их как-то надо или одинаково? Не понимает Бастиан и больше того не понимает, откуда столько сил, с чего такая лёгкость.

В торце дома – ещё непонятней. Ритуал! Танец смысловой. Общаются бандиты жестами: поднял ладонь, опустил. Возглавляет проводник; говорят дети; взрослые подтверждают кивком (каждый в отношении своего ребёнка) согласны или нет.

- Масонская ложа! – Комментирует Андрей недоумение Бастиана. – Судьбы миров: «какому быку, в какую сторону, с какой силой хвост крутить». Главы семейств и приемники вырабатывают стратегию на хозяйственный год.
- А вы что же?
- Меня это не касается. Моя забота – укладывать штабеля до Берлина и далее по всем пунктам со всеми остановками.

***

Действительно – ложа. Общее собрание колхозников утверждает план. Повестка принимается главами семейств. Старшие сыновья (Архангелы) демонстративно вышли – им на фронт. У Деменковых – Вася и Митя. Сперва по каждому вопросу до трёх разов высказываются наследники второй и первой очереди, формулируют отцы, приговаривают деды, окончательно же -  председатель.

Несмотря на отсутствие мужиков работников, бригады крепко стоят, слаженно. Митяй Полухин доволен переизбранием. «Дикому» теперь возглавлять колхоз, как и полагается. Он же с чистой совестью - в отряд.

Год обещает быть спокойным. Лето изобильное грибом, ягодой, орехом, жёлудем – тоже. Овощь уродила, приплод скота беспорочен, гляди ка ты. Зерна сколь-то из-под немца вывести удалось, липы насбирали, других приблуд. Не забедствуют по хлебушку.

- Что у нас в строке «разное», - говорит Егор Фёдорович. – Расселение, кажется?
- Да. Ясенев проредить, - уточняет Мирон. – Городских ребят  к Любови, Новиковского на Кладезь. Спокойней там, народу меньше.

Леон отшатнулся, почувствовал трещину под ногами, расширяющуюся с каждым вдохом, того и гляди, сожрёт. Кладезь! Дед Мартын! Которому земля  на просвет доступна! Этот заставит вкалывать, не мытьём, так катаньем превратит в раба.

- Нет. – Выступил из-за Полухиных Сыня. – Все остаются на местах. Никого и никуда.
Обернулись. Замполит давно уж тут, только занятые серьёзным делом мужики не замечали. Действительно, над делами дело обсуждают. На хозяйстве оставаться сыновьям моложе пятнадцати лет, и надо обрести уверенность, что справятся. Даже если дед в хуторе есть, наследники - передом.

- Почему нельзя? – Спрашивает Мирон. – Здешняя передвижка, внутренняя. Следует работников распределить, чтоб удобней.
- Боевой приказ. – Повторил Сыня. – Никого. Никуда. Сложившиеся бригады. Сложившиеся графики. Каждый знает, с кем. Бригадиры знают: кто, когда, где. С этой минуты любое изменение сообщать, любое нарушение чрезвычайно.

Приказы не обсуждаются. Мирон понимает. Карантин, должно быть, сложный. Всегда проблема с карантином. Разными способами от смерти бегут, разное под ту марку клеится. Теперешний доставлен самолётами ночью. Предосторожность сверх меры. Калинов – непроходной, особенно осенью. Чего боятся? Чего ждут?

***

Прощелок в двери. Сколь их! Не заметил бы, да плесенью потянуло, возник исподовый дух. Сунул Стёпка молниеносно руку и выдернул Новиковского. «Подслушиваешь», - хотел рявкнуть, но вовремя осёкся. Малый со страху чудок не вывернул потроха.
- Ничто, - сказал, не тужи. Сядь вот туточки. Бог весть, какие секреты. Я, право, подумал: собака бесчинствует. Хлебни водицы, и ладно.

Леон сел на чурбак, поднял глаза. Монолит фигур, единообразие лиц. Стар не хмыкнул, мал не хихикнул. Смотрят. Молчат. Чрезвычайна сила в Стёпкиной руке. Вася у него под локтем и пятилетний Кирилл. Так же с отцами другие ребята.

Отец Леона предатель. Убили, должно быть, как собаку. Вражье погребение. Стоит ли выяснять? Нет. А что стоит? Подохнуть, как собаке? Никто не заплачет, без разницы им.
- Обедал ли? – Спросил Ефим. Леон отрицательно кивнул. – Яблоко вот кА возьми, да ступай в кухню. Оставить должны. Здешний ведь.

Глянул кругом. Полное собрание сочинений. «Степан, Ефим, Роман, Гаврил – старшие Мироновичи. Дальше вправо и влево мужики по порядку, по хуторам. Это не Гирш: сила свыше сил. Сутки назад ещё тискал. Если бы с ними поиграть, все Гирши в мире померкли бы, только нет и более чем нет. Опасно. Очень опасно. Расплющат в лепёху на раз, даже Сашка Дурак. Хотя казалось бы, этому разница ли!»

***

Сход завершён. Дети «брызнули» горохом, взрослые сплотились для тихого слова, отодвинувшись от стен.
- Серьёзные потери, - сказал Сыня, - предательство. Проверяемых на Калинов завезли. Контакт с ними кого бы то ни было должен отслеживаться. Это – первое. Паренёк нужен простенький совсем, до предела простенький. Предложили Генку Буканина с оговоркой: может, талантливей есть. Отцы, дескать, знают. Подскажите, выберем. Это - второе.

***

- Идём, осмотрю тебя, - позвала Васю Акуля. – Зачем куда-то. Вот, на лавочке. Ножку согни. Эту вытяни. Обошлось, так думаю. Жить будешь, умница. Лишний раз руками не трогай; на землю не ложись; Пузырёк возьми – вечером протирать; бельё чистое. Понял ли?
Вася понял. Живот совсем не болит, если просто ходишь. Пара недель, и забудется, даже чувство гадливости к себе, напуганному, прошло. Слава тебе, Господи! Не пустили Новиковского на Кладезь.

***

- Итак, девочки. – Сыня ажник вспотел за два слова. Бригада огородниц воззрилась, аки пёс на луну. – Для первых для вас объявляю приказ. - Передохнуть бы, не начав. С бабой, говорится, не со своим братом. Глядят, будто на ладони взвешивают. – Приказ таков, состоит в следующем: поодиночке не ходить; О всяком передвижении докладывать.

- Ой, милинькой, - прощебетала, подбоченясь, бабёнка, закутанная платком до самых глаз, - косорыленькой! Сядь на лавку, гляди в печь, а я буду блины печь! и с вами по свиданьицу нельзя, товарищ командир!

Визгливым хохотом рухну небосвод, шлёпнулись оземь облака. - Отставить. – Угрожающе тихо отчеканил замполит, шагнул вплотную, сдвинул платок назад, чтоб близко глянуть в лицо женщине. И такое горькое отчаяние прочёл под маской разбахвальства, такую муку, такие вороха  готовых рассыпаться надежд, что сердце сжалось.

Защищается броским словом от тысячи напастей! А сама-то! Маленькая совсем, близкая, будто век знал. Вот где любовь! Чистота, отсутствие необычайного, Сопричастность к своим тает на языке каплей вишнёвого клея.

Повидавшему и пожившему человеку захотелось удержать мгновение. До сей минуты женщин желал, любовался, восхищался, За этих же дурёх помереть готов, укрыть каждую ладонями, ничего не требуя взамен, и полно от того, и сладко сердцу.

– Отставить говорю. – Почти что прошептал Сыня. - Слыхали? Свиданничать будем после победы над врагом. Сейчас опасно. Шуточки эти бросай. Смерть не шутит; трибунал тоже. Все запомнили? Вижу, да.

Одолевает чувство неловкости. Любому по силам сробеть. Глупышатки, только  война. Потак – себе дороже.  Надо инициативу прищемить, поскольку и здесь возможна утечка. Сойдётся когда-нибудь ответ, откроется гадский замысел, а победа - вопрос цены.

Как им наказывать? Ни к стенке же? За периметр, и милое дело, хоть жутковато в опасность. Решил: с каждой расписку взять об уведомлении, дабы с полным правом выкинштейн.

***

Дунул ветерок, выглянуло солнце. Только не в радость, тревога пред ненастьем. Ребята – по своим подводам. Следует ехать домой. Митя Деменков еле ноги тащит.

Ну кА ты! Спрашивал его председатель и про кузню, и про выплаты, и про другие вещи, о которых не приходилось задумываться. На полном серьёзе слушали, глядели, ждали мнения. Отец мог отказаться от слова, дед - тоже! Мите с Васей не полагается: хоть сдох, а говори, да чтоб впопад, в понимание вопроса.

С прочими так же. Причастились взрослой доли, это называется. Каждый норовил за старшим повторить, но малых пытали передом. Сошников Спирька воще глупости морозил, не одёрнули, только после всех председатель объяснить велел, так ли Спиридоном решение услышано.

- Запарка, дружок, - сказал Андрей. – С почином! Не ты первый. Охолонь. Тенёк вона.
- Покидай меня в воду! – Вцепился в идею Митя. – Покидай, братонька! Последний, может, день! Видал, каково натягивает.
- Дома покидаю уж?
- Дома вечером будем, стемнится. Покидай, а!
- Ну, хрен с тобой, дитё малое, неразумное. Держись до сдоху!
- Буду держаться.

Омуток на своём месте, лично проверен. Андрей подхватил Митю за ногу,  с прыжка бросил, поймал выскочившего. Снова замах, бросок, снова и снова. Плеска нет! Умеет малый развернуться! Только что такое? Где он! Полторы минуты! Две! Три!

- В окна смотрят, придурок! – Гаркнул Андрюшка, подняв голосом рябь.
- Холодно! – Пискнул Митя в камышах.
- Холодно! Ща согрею. Будешь у меня знать.
- Согревай.

И началось безответное, безнаказанное избиение младенца! С ноги, с колена, кулаками!!! Чем ни попадя, включая камень, вожжу,  обрубок бревна. Мячиком отлетает мелкий, ужом крутится!

***

Откуда! Кто! Помеха нежданная, заступник, тудыт твою передать! - Не смей! – Бросился Новиковский в ноги Деменку. – Фашист несчастный! Голову откручу!
Как не раздавил спасителя Андрей, как не пришиб в хламину!

- Кому открутишь! - Митя вовремя сориентировался, поднял ладони в знак окончания тренировки. – Мне, что ли! – Уточнил Андрей.
- Тебе. И чтоб не дрался больше.
- Не буду. Вот те крест на пузе. А знаешь ли, это – мой детёныш. Что хочу с ним, то и делаю.

- Две ошибки было, - сказал подошедший Парфён. – Заметил ты?
- Ага, - растёр локоть Митя. – Из-за ветра.
- И печь помехой, так что ли? – Хмыкнул Андрей. – Ступай в сено, мокрая курица! Ни то – гляди, сороки утащат.

- Ты поедешь?
- Нет. Срубик ещё сложить и по мелочи. Как решили, пишут ноне трудодни?
- Пишут.
- Я бы отказался.

- Нельзя. – Мартын помог Мите раздеться, укрутил зипуном. – Всю работу след писать. За это ихние бабы полотен соткут, жолудов отсыплют. У нас ведь некому столь потрудиться.
- Здесь же бедствие!
- Убытки Ясенева на всех раскиданы, поровну. Заработок – иная статья. Нам не до всеобщих разумений. Учётчики на то есть.

***

- Ты зачем его! – Не растративши запала смелости, повторил Новиковский вопрос.
- Чтоб другие не смогли. – Андрюшка подгрёб щепу. – Мешок держи. Последняя. Ни то помокнет. На растопку – самый раз.
«Надо же, припахал!» - Ужаснулся Леон.

- Я свою сестрёнку Лиду, - топором по дереву отхлопал  ритм Андрей, - никому не дам в обиду! * Так что ли?
- Если будет нужно, сам побью – согласился Леон. – Но бить с таким зверством!

- Митюнчика можно! Никто его больше, хоть и маленький. Видал, как владеет телом. Даже ссадин избежал.
- Считаешь, трудно поймать?
- Нельзя.

- И в темноте? Меня же  поймали?
- Много ты, Леонид Яныч,  ошибок делаешь. Первая – неподчинение распорядку. За дисциплиной, как за каменной стеной. Столько людей на безопасность твою работали, да вот ведь.
- А он? Подчиняется?
- Детишка любимая. Не герой, слава тебе, Господи. За геройство у нас из задницы ноги вынают.

***

- Всё. Конец. Идите. – Указал Фогелю на Манефину хатку Вася Глущенков. Торф прогорел, доски убраны. Подошло ненастье.
Дитер не успел спросить, почему не на чердак. – Мам! – Закричал Вася, единым толчком оказавшийся у дальнего  излома проложенной в приболотке тропы. Две женщины и много детей появились там. С плотины, из-за обгоревшей ветлы выскочила Аня, промчалась в тот же край, не касаясь земли.

Бастиан привык не обращать внимания на девчонок: капризничают, жеманятся, норовят выскочить вперёд или потупляют глазки, будто забитые моралью куклы… С девочкой, бросающей лучше парней кривое шило, хотелось общаться, потому что маленького брата от впечатлений заслонила, только видимо – никогда.

- Мамка моя! – чуть ни сшиб Лизу Вася, за неимением возможности обнять, ткнулся лицом в плечё. – Пришли вы! – Давай малого.
- Раю отвязывай, кивнула назад Лиза. – Жар у ней. В хату снести.

- Бабонька, вы там как?
- Дети заболели, видишь ты. Воротиться пришлось до срока.

- Ну, и правильно. – Вася передал Ане сестрёнку, снял мальчика с бабкиных погоршек. Другого подхватила явившаяся «из-под земли» Галина. – Идите, идите, - сказала, словно век были тут, - разумеется - в дом. Доколь можно бродяжить-то.

***

Стёпка подходил, чувствуя от шага вращение земли. Она здесь, любимая. Можно обладать хоть мигом, хоть вдохом! Сколь помнит, каждую минуточку с женой ценил, каждый взгляд в трудном быту. Теперь же! «Ни последний ли раз?» Подлая навязчивая мыслишка – прочь! Скольким отравила ты и без того короткие минуты радости? Да, всей Расее оскоминой пришлась.

Степан поклонился тёще, расцеловал дочерей, подал руку племянникам. Объятия чрезвычайны. Лиза стоит, онемела. Ни звука, одни глаза: «пропаду щас,- говорит, - уморилась». Лишь ему позволительно, только он достоин подобных откровений, способен утешить и понять.

Остались вдвоём. Не спеша подвигаются к дому, и вдруг одним касанием, неуловимым толчком оказываются наверху, на карнизе, исчезают в квадратике слухового окна. «Что будет!» - хребтом содрогается Фогель». Слышен плач младенца, и спустя пять минут Стёпкины руки выбрасывают белый флаг, пару ополоснутых пелёнок.

***

Плавный ход  телеги. Хруст обводья, Сухонький  корзинный голос, родной неотличимостью от ветра, скрипит без жалоб, качает без росплесков. Митя тоже не жалеет, доволен, хоть устал до нежелания мыться. Хорошо в дедкиной одёже, в дедкиных руках. Так-то ласково, тыщу лет бы жил.

Приехали однако. Взошли на схолодавшее крыльцо. Одна, вторая дверка, третья! Чтоб его, затемнение! До войны обходились двумя. Теперь оставят, потому что теплее так.

- Ты чего! – Митя в сени шагнул и отшатнулся. Перед ним собирается выйти вон бледная Тоня – краше в гроб кладут. – Куда ты? – Спросил.
- На вовсе.

- Как на вовсе! Почему? Велено ведь тут!
- Обратно перьказали. – говорит Прасковьюшка с узелком.
- Кто перьказал! – Возмутился Мартын.
- Не знаю. Там.

Сыня плечом подвинул женщину, не разуваясь, прошёл к телефону, хлопнул рычаг.
- Мирона Васильича. Повтори. «С этой минуты, - я сказал, - любое изменение сообщать». С которой, понял ли? Сколь их можно дёргать, а! Глухомань ты без просвета.  Не вы? Кто же? Иди, милая. Спаленку отвели тебе? Почитай на сон грядущий, притихни до ясного дня. Утром сызнова радость. Ступай.

- Чего испугались? – Набросил чепок без клёпушка Мартын. – Записаны, оформлены, разнарядка стоит.
- Приказ, якобы, - отпустила сердце Прасковья Михайловна.
- Кто приказал?
- Ларисе с Ясенева.

 - Кому! Значит, так: у тебя есть бригадир. Иных не слушай. А девку эту мало за косы таскали. Ой, мало. Видит Бог, идти ей к Анфиму во служение. Вы куда, Петрович?
- соснуть бы. Наверху два тапчанчика. Вот и полежим. Сомова ко мне, будьте добры. Ему нонешний день - без продыха.

***

- Чего это? – Удивился Витька. – Вовсе не хочется спать.
- Дверь закрой и ляг. Не хочется, а надо.
- Ладно бы. Уже лёг.

- Теперь слушай. Уснуть следует, а прежде обдумать. Вечером выдвигаешься на пост. Обойдётся без тебя чердачный подслух. Другое дело есть, важное дело, и никто, кроме Сомова негож туда.
- Зачем звали в дурачки! – Огорчился Витька. - Посредством рассказа про карантин проверка - герой ли?

- К чему сверять верных, утешил мальчика замполит. - Вглядеться иной раз в затею следует, пошерстить по мелочам, по мнениям других людей. Спасибо: дельное предложил. Будем считать, пройдено. Получи задачу. Выполняй приказ. Деточка! – Ладонь легла Витьке на голову. Ощутил – подрагивает.  Стало быть, и ему страшно.

– Как бы это бы сказать тебе, - запнулся Сыня, - чтоб и понял, и лишку – по нулям? Единое слово может сгубить, единый промельк чувства на слепом лице выдаст, и – без возврата. Сам знаешь, потому что отказался в дурачка играть.

Ладно. Слушай. Вы с Анисьей из пожара выбрались (не видал, как); она подробностей не рассказывает (целы, и всё); немцев на Зотовке спасли, пожитки забрали; сперва в Ступанках ховались (в погребу); поймали тебя (за картошкой ходил); теперь живёте у воды (не понимаешь, где); Анисья ушла (часто уходит, не докладывается); тебе в её отсутствие следует лежать в шалаше, огня не разводить, грызть галеты (не беда, что собачьи); когда вернётся, где припас, где зимовать намереваетесь, - не знаешь. Это – легенда на случай, если кто-нибудь наткнётся на тебя.

- Немцы правда выдыбнули?
- Не знаю. Главное, поменьше небылиц. Инвентарь для достоверности из этой группы будет.

- Делать что?
- Тихо сидеть. Сзади должна быть вода. Звук по ней - далёко, отчётливо. Простор пред тобой – будто собачья спина. Услышишь – едут проехали! Выстригай клок шерсти, где звучит, и домой отправь.

- Одну?
- Трёх парами. Какая-нибудь добежит. Сам же притихни, пропади. Охранение такое – ни в сказке сказать, ни пером описать. Голубей у соседа посшибали восемнадцать штук.
- Голуби – да. Псу (местному особенно) проще пройти. Нет на него соколов.

- А вопросы есть?
- Обязательно. Пространство передо мной проецируется на спину собаки. Это понятно. Важен ли масштаб?
- Нет. Угол источника звука относительно кромки воды – это главное. Услышал движение с какого-либо края, вырезай клок; с двух – два клока; может статься третий, у холки например прозвучит.

- Три пары собак? С каким интервалом пары.
- Выпустил первую и замер. Через час – вторую с той же разметкой, если нет изменений. Едут с иной стороны – иначе режь. Ещё через час последняя пара. Уточняю. Если нет изменений звука машин или подвод в течение часа, разметку повторить. По-другому пошли – меняется разметка.

- Следующий вопрос: есть ли разница в форме клочка меж подводой и автомобилем?
- Нет.

- Следующий вопрос: отправлять собак к дому или к человеку?
- Ого! Не озадачились. Ты как считаешь?
- Человек надёжней. Пара вразбивку бежит, к разным можно, в разные стороны.
- Значит, подбирай собак и вожатых. Составляй список. Час тебе на всё, чтоб оповестить и собрать успели.

- Последний вопрос: сколь своих ждать после отпуста? *
- Не знаю. Сутки, двое, неделю… Минует туга, заберём. Справишься ли? Вытерпишь ли?
- Должен. Еда будет; холод, мокрое видал.

- А спать?
- Есть правило ожидания. – «Молитва», хотел сказать Витька и осёкся. Объяснит, если выберется.

***

Капуста, капуста, капуста. Уродила, должно быть, иль прошлогоднюю сгоняют вперемешку с новиной, а прижимали ведь. Всё прижато, всё наперечёт: каждая нитка, малый гвоздь. Свинец его забран ли? Следует проверить.

От пуза наелся Леон и в сад. Имеется время до настоящего дождя, можно лечь и глянуть в поднебесье. Они смотрят с Манефиного крыльца, но здесь не хуже. Видно, как капли отрываются от облака. Действительно различает, или кажется?

Много капель. Пятаков же три, столько их и было. Пора в укрытие. Серьёзнеют хляби небесные. Но куда это направился? Почему шагает прочь от хутора? Сам бы знал. По речке вниз, и чем далее, тем русло тоньше. Должно бы наоборот. Значит, глубина. Воды не шёлохнутся, а лист шибко побежал.

«Глубокие реки неслышно текут», - сказал бы китаец. Или японец? Разница ли. Все мудры на востоке, так хочется считать.

Зачем новая затея? Жить с ними уже невыносимо, а узнай о том, что любит, что приятно, - перевоспитывать возьмутся. Вот где хана! В городе  легче покровителя найти и утешителя. Маму тоже, кстати. Голосов переулок – глухомань. Постоем немцы - навряд (как тут сказали бы).

Ручей в другую речку  впадает, она же к городу бежит, с тамошней сливается. Ого! Лодочка долблёная! Зачем тут? Понятно: землю возить с переката, песок. Взять её? Нет. Заметят сразу, побегут, настигнут.

Кусок расколотого бревна – то, что надо! В воду кругляком, плоское под живот. Штаны с рубахой постелить поверх. Лёг. На серёдку сдвинулся. Не намокли. Дальше, сколь помнится, нет жилья, немцев тоже нет. Непогода – весьма кстати. Засветло до предместий доберётся или на рассвете, Бог весть, только промаху быть не должно.


1.       Василий Ключевский
2.       Саспенс - беспокойство, состояние неопределённости.
3.       демиург — В античной философии (преимущественно в платонизме) — создатель вещей чувственно воспринимаемого космоса.
4.       Отпуст – финальный возглас церковной службы «с миром изыдем…»

Продолжение:
http://www.stihi.ru/2019/03/18/853