Крылатые качели

    Я своё отсидел. От звонка до звонка. Три года, как с куста. И в первой группе, и во второй, и в третьей. И не только отсидел, но и отпел, и оттанцевал. На утренниках в детском саду. И уж точно никогда не думал, что однажды они в мою жизнь вернутся.

На утренник по случаю 8 марта я шёл к Артёму в сад с тяжёлым сердцем. Казалось бы, я уже (по)тёртый калач: как-никак целый новогодний утренник сына за плечами. Но к такому привыкнуть невозможно. Драматургия этих праздников — на разрыв. Словно ты внутри «Во все тяжкие», и Винс Гиллиган пишет прямо по тебе.

Я уверен, что режиссёры этих утренников — непризнанные гении. Так и вижу, как один такой приходит в какой-нибудь районный комитет по культуре, и заслуженный работник с остекленевшим небьющимся взглядом спрашивает его:

— Что бы вы хотели поставить у нас в районе?
— "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" Стоппарда, — отвечает режиссёр, краснея от удовольствия.
— Упс, не угадали, будете ставить утренник в детском саду.

У этих перфомансов много альтернативных арок. То, что видят мамочки и папочки в зале, это лишь запёкшаяся поверх страстей корка.

Утренник, посвящённый 8 марта, начался неожиданно, как жизнь.

И вот уже посреди актового зала я вижу почерневшего от радости мальчика. К счастью, не моего, а какого-то незнакомого. Праздничное действо развивается вокруг него, без него и даже в чём-то вопреки ему: хороводы обтекают мальчика, перед его носом декламируют стихи, сюжет проходит сквозь него насквозь, не увлекая за собой. Почерневший мальчик не плачет: его печаль неизмеримо больше слёз. Он молча стоит и испепеляет присутствующих взглядом. Горите в аду, присутствующие, говорит этот взгляд, не требующий перевода.

А рядом с почерневшим мальчиком скачет знаменитый на всю группу Владик. Хороший ребёнок, только гиперактивный. Гиперактивный даже по меркам Джима Керри в "Маске". Рамки художественной условности тесны для этого гения естества. Воспитательнице Владик кричит, что хоровод идёт не в ту сторону, пианистке — что песня слишком тихая, он даже своему отцу в зале ухитряется сделать замечание, что тот неправильно улыбается: улыбаться надо гораздо шире.

Наконец, Артём. На этом утреннике моего сына догнал шоу-бизнес. Ему выдали стишок для выступления. Памятуя свои собственные утренники и потные ладошки и потного себя целиком, я ничего с Артёмом не разучивал. Лишь однажды я его спросил:

— Ты учишь стишок?
— Учу, папа, — ответил Артём с той же самой интонацией, с какой он отрицал разбитую им чашку.

Я лишь в общих чертах знал, что стишок про бабушку.

— А сейчас давайте поздравим наших бабушек! — воскликнула воспитательница, и я понял, что мне конец.

Я мгновенно вспотел ладошками, а следом и всем телом, как тогда, до нашей эры, в своем детсадовском детстве.

— Артём, выходи, — пригласила воспитательница моего сына, словно меня самого.

Клянусь, мышцы в моих ногах самопроизвольно сократились на разгибание.

— Артём, выходи! — повторил приказ начальства знаменитый Владик, который сидел на стульчике рядом с моим сыном и повторял почти всё, что слышал, особенно от начальства.

Артём вышел на центр. Пока воспитательница давала длинную и совсем необязательную подводку, Артём тихонько сдал назад и незаметно вернулся обратно на свой стульчик. Незаметно для одной воспитательницы. В зрительном зале весело загудели, вслух одобряя находчивость моего ребёнка. Современные молодые родители, люблю таких. Знаменитый Владик, рядом с которым приземлился довольный Артём, очень громко, как и всё в его исполнении, спросил моего сына:

— Ну, что, Артём, ты уже прочитал про бабушку?
— Да, — ответил довольный Артём, с той же самой интонацией, с какой он говорил про разбитую чашку и выученный стишок.

Но бабу не проведёшь, она сердцем видит, как говорил Горбатый в "Место встречи изменить нельзя", и воспитательница быстро вернула Артёма на исходную. К моему огромному удивлению, Артём стишок прочитал. Весьма задорно и даже с актёрской подачей. Может, всё-таки чашку, и правда, не он разбил?

А что за песни на утренниках! Ужас, что за песни, ничего не разберёшь. Детки поют своими фальцетиками каждый своё, вразнобой и не в такт, так что оттуда, из этого детского якобы хора, а, скорее, хоррора, раздаётся лишь умилительный мышиный писк. Я, когда слышу поющих детей, независимо от того, что они на самом деле поют, почему-то всегда слышу душераздирающе-депрессивное "Детство кончится когда-то, ведь оно не навсегда" из песни "Крылатые качели". Песня сама по себе прекрасная, но не прекрасный я.

Самое главное в любой песне на утреннике — это чтобы дети стояли строго в одну линию. Воспитательница ходит вдоль строя и внимательно следит за выправкой, карая вольнодумство в геометрии. Едва кто-то из детей (в девяти случаях из десяти этим кем-то оказывался гиперактивный Владик), нарушал идеальную коматозную линию шеренги, воспитательница запихивала его назад, разве что не утрамбовывая ногой. Направляясь по коридору детского сада в актовый зал на утренник, я проходил мимо кабинета директора. Дверь была нараспашку, и я заметил на столе бинокль. Это армия, папаша, а ты чего хотел, для армии утренник очень даже неплох.

И вот он, финальный танец. Бал Наташи Ростовой. Пианистка заиграла вальс. Воспитательница принялась наспех спаривать детей. Поначалу у неё получались исключительно мужские пары. Я ни на секунду не сомневался, что в пару моему Артёму достанется гиперактивный Владик, который закружит его в свойственной ему манере и в процессе зашвырнёт на люстру: что делать, мой ребёнок — моя карма. Но случилось страшное. По меркам моей кармы, страшное: к Артёму подвели девочку. И не просто девочку, а златовласку из мультика, самую красивую девочку в группе! И пока воспитательница и несколько родителей-добровольцев снимали с люстры почерневшего от радости мальчика, которого туда в порыве страстного танго закинул гиперактивный Владик, Артём со своей златовлаской вальсировали в центре зала. Интерьер стремительно складывался веером вокруг них на моих глазах, как перезревшие декорации, за ненадобностью: только эти двое и были сейчас настоящими в целом взрослом мире - маленький мальчик и маленькая девочка.

— Молодец, Артём, молодец, Алёна, — резюмировала воспитательница под бурные аплодисменты зрителей, когда музыка закончилась.

На этом утренник завершился. Детей ненадолго отпустили попастись к родственникам.

Я обнимал Артёма, захлебываясь слезами отцовской гордости. У меня был к сыну лишь один вопрос. До этого я уже слышал что-то про некую Алёну: её кроватка в детском саду располагалась по соседству с кроваткой Артёма.

— Сынок, это та самая Алёна, с которой ты спишь? — задал я свой вопрос неожиданно громко, раза в три громче даже гиперактивного Владика.

В зале раздался дружный многоголосый гогот. Современные молодые родители, люблю таких.



ОЛЕГ БАТЛУК