Пушкин и митрополит Филарет

Графические ориентиры в покаянной лирике А.С. Пушкина 1820-1830-х годов. Выступление на V Чтениях «Книга. Православие. Общество» в Тверской городской библиотеке им. А.И. Герцена 14 марта 2019 г.

У Пушкина не много стихотворений, у которых ВМЕСТО заголовка стоит дата, указывающая не на время написания (таковые поэт  ставит ПОД стихотворениями), а на его собственное душевное состояние именно этого дня. Одно из таких стихотворений – «Дар напрасный…»

26 мая 1828.

Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..

Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум. (III, 104) (1)

Что это за дата? Конечно же, теперь все знают, что в этот день (по новому стилю – 6 июня) Пушкину исполнилось 29 лет. В наше время это – Всероссийский пушкинский праздник. Но кто, кроме родных, отмечал или хотя бы помнил день рождения Пушкина в его время?
Тогда для кого он ставит над стихотворением эту дату? А для единственной женщины, которой вместе с ним памятна дата накануне – 25 мая. В 1828 году она уже 11-й раз отмеряет срок их с ней, как его считает Пушкин, брака: их единственного романтического свидания лицейского еще 1817 года.
Вчера, 25 мая 1828 года, Пушкин имел с Бакуниной очередной серьезный, нелицеприятный матримониальный разговор, который похоронил его мечты о ее руке и сердце. Поэтому он пишет: «Цели нет передо мною». Оттого у него «сердце пусто, празден ум».  «Томит» его «тоскою» неприкаянность, одиночество – «ОДНОзвучный жизни шум».
В литературоведении принято считать, что в этом стихотворении отразились переживания поэта по поводу дошедшей, наконец, до церкви и правительства «Гавриилиады». Однако государственно-церковная комиссия по этой крамольной поэме начнет создаваться значительно позже – только в июне крепостные люди отставного штабс-капитана Валериана Митькова подадут митрополиту Петербургскому Серафиму жалобу на то, что барин развращает их, читая им эту крамольную поэму, и представят ее рукописный экземпляр. Пушкина призовут к ответу за это его творение только в начале августа.
Следы пребывания и разговора Пушкина с Бакуниной в Царском Селе – покаянные по смыслу стихи «Воспоминания в Царском Селе», начатые во Втором альбоме (ПД 838) летом 1828 и  продолженные лишь 14 декабря 1829 года (в ПД 841, Первой Арзрумской тетради). Среди черновиков «Полтавы» осталось начало:

Воспоминаньями смущенный,
Исполнен сладкою тоской,
Сады прекрасные, под сумрак ваш священный
Вхожу с поникшею главой.
Так отрок библии, [безумный] расточитель,
До капли истощив раскаянья фиал,
Увидев наконец родимую обитель,
Главой поник и зарыдал.

Продолжением этих стихов стала некоторая авторизация осуждаемых Библией поступков блудного сына, хотя и здесь не вскрывается суть вины поэта перед его «царскосельскими садами»:

В пылу восторгов скоротечных,
В бесплодном вихре суеты,
О, много расточил сокровищ я сердечных
За недоступные мечты,
И долго я блуждал, и часто, утомленный,
Раскаяньем горя, предчувствуя беды,
Я думал о тебе, предел благословенный,
Воображал сии сады… (III, 189)

Такое начало предваряет подробное описание примелькавшихся Пушкину за годы учебы в Лицее связанных с великими победами России царскосельских достопримечательностей. Он воссоздает историю их появления здесь достаточно подробно до тех пор, пока от собственного пафоса не становится в тупик: ну, не перед историческими же монументами он в чем-то, действительно, виноват!.. И рисует здесь же, в рукописи этих так и не оконченных стихов, честное, сокровенное: профиль девушки в белом берете Екатерины Бакуниной – той, для которой он «расточал сокровища сердечные» (писал о ней и для нее стихи), и с кем были связаны его «недоступные мечты». (См. в коллаже ПД 841, л. 56)
Как и большинство мужчин вообще, Пушкин плохо разбирается в деталях кроя женской одежды. Он в тогдашнем наряде Бакуниной совершенно не различает границ между ниспадающими на ее плечо складками изысканного шелкового белого берета и волнами шейного украшения из той же ткани. Для него, в придачу еще и достаточно близорукого, все это сливается во что-то белое – целое, с тянущимся по шее «хвостом».
Зато живописец Петр Соколов воспроизводит эти модные детали на портрете Екатерины Бакуниной (см. в коллаже) со всевозможной точностью. Потому что художница-Бакунина, по необходимости приучившаяся декорировать свою травмированную в 1825 году при попытке суицида шею палантинами, пышными оборками и кружевами воротников, делает это так живописно, что давно превратила свой вынужденный камуфляж в собственный «фирменный» стиль.
Несколько смущает датировка найденного портрета. Может быть, в 1834 году художник по просьбе Бакуниной выполнил копию с ее удачного портрета, написанного им в 1828 году – в первые годы возвращения Екатерины Павловны в царскую свиту после вынужденного перерыва в ее фрейлинской карьере? Во всяком случае, точно известно, что в 1828 году Екатерина Павловна и Петр Федорович общались – он писал следующий ее портрет. Вряд ли возможно, что даже при гораздо более медлительной, в сравнении с нынешними временами, тогдашней моде Екатерина Павловна носила один и тот же белый берет, в котором Пушкин видел ее в 1828 году, аж до 1834 года.
На пушкинском рисунке бакунинский профиль в белом берете грозно свел брови у переносицы и даже открыл рот. Это значит, что Бакунина во время встречи один на один выплеснула, наконец, Пушкину в лицо бурливший в ее душе многие годы праведный гнев. Ее изображение находится на листе в самом низу крайней левой его части. Это значит, что у любимой девушки Пушкина сложилось, по его впечатлению, низкое, несправедливое, неправильное представление о нем.
И, ошарашенный такой ее бурно-гневной реакцией на свою многолетнюю искреннюю к ней любовь, он сразу не нашелся, как этот чудовищный негатив в ее душе нивелировать, рассеять. Поник, растерялся… Точно так же, как в ту самую знаменательную для них обоих майскую ночь 1817 года здесь же, в Царском Селе. Скорее всего, гордая и категоричная Екатерина опять сама не дала ему высказаться: после своих язвительных упреков наотрез отказалась выслушивать его объяснения и признания, оправдания и уверения.
Текст в этом рисунке такой: «Екатерина Бакунина. Я люблю ея много летъ. Мне уже 29. Я могу быть мужемъ ея. Я люблю ея, но она уже забыла думать, что я ея мужъ. 25 Маiя я просилъ ея руку у ея матери. Она не отдала мне ея руку из-за ея глупаго каприза. Ея мать не знаетъ, что я ея зять. Я не буду больше просить ея руку…».
Стих «Раскаяньем горя, предчувствуя беды» имеет отношение к нескольким моментам пушкинских «блужданий». В «предчувствии беды» уже речь, действительно, об ожидании репрессий за «Гавриилиаду». На такую мысль наводит карандашная сюита на листе  ПД 838, л. 18 об. при начальных восьми строках стихотворения. (См. в коллаже) На ней Т.Г. Цявловская (2) опознала будущего отца русской фольклористики Петра Васильевича Киреевского (1806-1856). (См. в коллаже) Знакомство Пушкина с этим воспитанником Московского университета и служащим Московского архива министерства иностранных дел состоялось в Москве в сентябре 1826 года на знаменитых чтениях «Бориса Годунова» на квартирах С.А. Соболевского и Д.В. Веневитинова.
Но за что этому «архивному юноше» такая честь – быть увековеченным в графическом дневнике Пушкина?
А были к тому времени у этого юноши перед Пушкиным заслуги. В профиле Киреевского им записано: «Мой прiятель Петръ Киреевскiй выступилъ моимъ ходатаемъ къ митрополиту Филарету. Я узналъ, что онъ отвезъ къ нему мои стихи Даръ напрасный и поручился за меня. А я не буду унижаться передъ нимъ. Самъ я не хочу просить у него прощенiя. Я ему не доверяю. Онъ написалъ мне ответъ теми же моими переделанными стихами.
Онъ [Киреевский – Л.С.] собираетъ народныя русскiя песни, какъ Языковъ. Я отдалъ ему все свои записи песенъ, которыя сделалъ въ Михайловскомъ и въ Болдине».
Запись эта, стало быть, возникла в линиях профиля Киреевского никак не раньше болдинской осени 1830 года. Но речь в ней идет о событиях 1828 года, когда происходила «разборка» по поводу «Гавриилиады». Император Николай I, как известно, по собственной инициативе «замял» это скандальное дело, испросив у Пушкина письменное признание в авторстве этой по-юношески безбашенной поэмы. Поэт с царем тогда, кажется, вполне понимали друг друга: стоит ли наказывать гения – ныне взрослого, серьезного и вполне благонадежного подданного – за ошибки его молодости, проходившей в смутные предреволюционные времена?
Не до конца удовлетворенный таким завершением «разборки» митрополит Филарет (см. в коллаже) не стал у царя добиваться большего, но предложил провинившемуся, прежде всего, перед Церковью поэту свой вариант как бы покаяния. Причем, его же способом – самолично подредактированными (пародированными) в нужном ключе его же стихами «Дар напрасный…». С явным изумлением прочел «грешник»-поэт обращенный к нему опус митрополита под названием «Пушкин, от мечтаний перешедший к размышлению», напечатанный в дельвиговском альманахе «Северные цветы на 1830 год» (вышел в свет в двадцатых числах декабря 1829 г):

Не напрасно, не случайно
Жизнь судьбою мне дана;
Не без правды ею тайно
На тоску осуждена.

Сам я своенравной властью
Зло из тайных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.

Вспомнись мне, забвенный мною,
Просияй сквозь сумрак дум,
И созиждутся Тобою
Сердце чисто, светел ум. (3)
 
«Задранный», по словам П.А. Вяземского, «стихами его преосвященства» поэт в январском письме 1830 года к специально переписавшей и хранившей их для него Е.М. Хитрово от нестандартности ситуации теряется и, как часто в таких случаях, ерничает: «Стихи христианина, русского архиерея, в ответ на скептические куплеты! – это, право, большая удача (XIV, с. 57, 398) От личной встречи с митрополитом, которую была готова устроить для него Елизавета Михайловна, уклонился. И вместо того – в нехарактерной для него спешке написал «Стансы», датированные 19 января и опубликованные в «Литературной газете» уже 25 февраля того же 1830 года:

В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.

Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.

Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.

И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.

Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт. (III, 212)

Логично ли толковать эти стихи как ответное послание митрополиту? Тем более что обоснование – лишь легенда о том, что в черновой редакции последняя строфа имела предпоследней строкой «И внемлет арФЕ ФИларета…». Такой не соответствующий общему тону стихотворения стих (да еще – с фонетически «пренебрежительным» «фи-фи» на стыке слов) у чуткого на ухо поэта не мог родиться в принципе. Недостаточно, пожалуй, и обозначения «Филарету» в собственноручном списке предназначавшихся Пушкиным к изданию произведений – не посвящения, а всего лишь упоминания имени того, кто подтолкнул к написанию этих стихов.
Несмотря на то что, по учению Церкви, епископ в глазах паствы олицетворяет Христа, Пушкин в своих стансах обращается на «ты», свидетельствующее о давней близости с подразумеваемым собеседником, вовсе ведь не к Филарету. Церковный иерарх для него – не только не олицетворенный Бог, не Его ангел-«серафим», но даже и не земной посредник в общении с Богом. Опыт богообщения, как бы подчеркивает Пушкин, он и без посредников имел всегда, что в глазах окружающих должно быть очевидным по мощи его поэтического творчества.
Как верующий человек, Пушкин не мог так превозносить Филарета, льстить ему как Богу. Тем более что всегда с иронией относился ко многим поступкам митрополита. Смеялся, когда тот возмущался, что Крылов дает в своих баснях животным человеческие, христианские имена. Когда иерарх добивался запрещения публикации перевода поэмы Данте «Божественная комедия», так как, по его мнению, такое сочетание слов в ее названии недопустимо с православной точки зрения. Когда митрополит призывал пушкинского «куратора» А.Х. Бенкендорфа вместе с ним считать «стаи галок на крестах» в романе «Евгений Онегин»…
Однако что у Пушкина все-таки за бог с его «враждебной силой», испепеляющим душу огнем? («Кто меня враждебной силой // Из ничтожества воззвал?») И ангел его – арфист, наводящий на человека «священный ужас»? Контакт поэта с этими его персонажами всего более похож на акт вдохновения, который описывается им в послании 1818 года к В.А. Жуковскому (см. в коллаже) – коллеге, способному понять его в этом недоступном для обычных людей состоянии:

Когда, к мечтательному миру
Стремясь возвышенной душой,
Ты держишь на коленях лиру
Нетерпеливою рукой;
Когда сменяются виденья
Перед тобой в волшебной мгле,
И быстрый холод вдохновенья
Власы подъемлет на челе… (II, 59)

Ужасными – непреклонными, холодными, жестокими – высшие силы предстают в пушкинских стихах не однажды. Вспомните хоть «Пророк» 1826 года с трансплантациями шестикрылого серафима, больше похожими на казнь или процесс воссоздания некоего франкенштейна. Или предсмертный уже «Памятник»: «Веленью божию, о муза, будь послушна». (III, 424) Ну ладно еще – ангелы, но откуда у православного Бога в помощниках – античные музы?.. Пантеон богов в «просвещенном» сознании Пушкина был явно шире, чем у любого другого православного христианина.
Люди Церкви, с которыми поэта сталкивала жизнь, к его религиозным и творческим исканиям, как и к его человеческим мучениям, по его собственным ощущениям, были глухи – не удосуживались его выслушать и понять, что-то ему растолковать, а только стандартно поучали да наставляли. Не было у него к ним доверия. Не видел он среди них того, кому он мог бы доверить множественные свои личные непоэтические грехи. В одном из таких своих грехов Пушкин исповедуется, «раскаяньем горя», здесь же, в ПД 838, л. 18 об.
Хоть пушкиноведы видят на этом рисунке один мужской и два женских профиля (4), они не правы – профилей здесь четыре. Два мужских – Киреевский и Пушкин со своими уже отрощенными в Михайловском баками и в демократическом колпаке на кудрях. И два женских – няни поэта Арины Родионовны Матвеевой, которая умерла этим летом, 31 июля 1828 года, и ее внучки Арины.
Обличает же себя Пушкин здесь вот в чем: «Я обиделъ мамушку своимъ поступкомъ съ ея внучкой. Она отправила красавицу свою 15-летнюю внучку Арину со мной в лесную чащу за грибами… Я соблазнилъ ея. Снять рубаху я уговорилъ ея за миску малины. Я ея увлекъ въ лесъ нарочно. Малины я загодя набралъ въ саду. Она была прекрасна въ своей невинности. Миску съ малиной я самъ отнесъ въ ея закутокъ въ няниной избушке.
Мать ея сразу хотела рассказать про это моему отцу. Я упросилъ ея  не делать этого и обещалъ, что не забуду ея, когда самъ стану ихъ бариномъ. Мать ея согласилась на это, несмотря на то, что я бариномъ стану еще не скоро.
Мамушка ругала меня за свою любимицу. Кто теперь возьметъ ея замужъ? Меня бесъ попуталъ. Свою мамушку Арину Родивоновну я люблю больше чемъ родныхъ. Я ей обязанъ своимъ творчествомъ. Я отъ нея узналъ русскiя песни и сказки. Ея любовь ко мне была безгранична. Я всегда чувствовалъ ея заботу. Свою мамушку я не забуду никогда. Я ея должникъ навекъ. Одна мамушка знала все мои грехи и хранила ихъ».
Эта покаянная михайловская информация не нашла, понятно, отражения в «Воспоминаниях в Царском Селе». В обобщенной форме она «перетекла» в стихотворение «Вновь я посетил…» и …осталась там в черновиках, помеченных 26 сентября 1835 года. Долго пытался Пушкин увековечить в стихотворении образ своей мамушки Арины, но так и не решился в конце концов выставлять на всеобщее обозрение свои интимные чувства – сыновнюю любовь к простой крестьянской женщине:

…Не буду вечером под шумом бури
Внимать ее рассказам, затверженным
С издетства мной – но все приятных сердцу,
Как песни давние или страницы
Любимой старой книги, в коих знаем —
Какое слово где стоит.
               
                …Бывало
Ее простые речи и советы
И полные любови укоризны
Усталое мне сердце ободряли
Отрадой тихой – … (III, 996)

Все – даже плохое, вслух нераскаянное – к этим годам в душе уже как-то улеглось, «притерлось», провалилось глубоко в память. Но не забылось, и всплывает, напоминает о себе в соответствующих обстоятельствах:

                … В разны годы
Под вашу сень, Михайловские рощи,
Являлся я – когда вы в первый раз
Увидели меня, тогда я был –
Веселым юношей, беспечно, жадно
Я приступал лишь только к жизни; – годы
Промчалися – и вы во мне прияли
Усталого пришельца – я еще
Был молод – но уже судьба и страсти
Меня борьбой неравной истомили.
[Я зрел врага в бесстрастном <?> судии,
Изменника, в товарище пожавшем
Мне руку на пиру, – всяк предо мной
Казался мне изменник или враг. –]
Утрачена в бесплодных испытаньях
Была моя неопытная <?> младость –
И бурные кипели в сердце чувства
И ненависть и грезы мести бледной.
[Но здесь меня таинственным щитом
Святое провиденье осенило,
Поэзия, как ангел-[утешитель], –
Спасла меня; и я воскрес душой.]

Почему хотя бы этот фрагмент Пушкин опубликовать не решился? Наверное, крепко помнил, как умный и образованный человек митрополит Филарет среагировал на его «Дар напрасный…», в котором, кажется, не было ничего сугубо индивидуального. Подумалось, что и в связи со стихотворением «Вновь я посетил…» в свете припомнят (не дай Бог!) ему какую-нибудь «его» политическую каверзу. А то, глядишь, и вообще усмотрят в «бесстрастном судии» или «товарище, пожавшем» неблагодарному поэту «руку на пиру» все того же митрополита Филарета…


С н о с к и :
1 – Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 16 томах – М.: Л.: АН СССР, 1937–1959. Здесь и далее в скобках римской цифрой обозначается том, арабской – страница.
2  – Цявловская Т.Г. Рисунки Пушкина. – М.: «Искусство». С. 186-190
3 – Стихотворный диалог Пушкина и святителя Филарета, митрополита Московского // Непознанный мир веры. – М.: Сретенский монастырь, 2001. С. 218
4 – Рабочие тетради А.С. Пушкина. Т. I–VIII. – СПб – Лондон, 1995. Т. 1, с. 154

Рисунки и портреты в коллаже:

Рисунок ПД 841, л. 56 – Рабочие тетради А.С. Пушкина. Т. VII, с. 109
Портрет Е.П. Бакуниной. П.Ф. Соколов, 1834. – Эл. ресурс https://yandex.ru/images/search?text=Е.П.Бакунина, 12.03.2019
Рисунок ПД 838, л. 18 об. – Рабочие тетради А.С. Пушкина. Т.V, с. 155
Портрет П.В. Киреевского. – Эл. ресурс https://yandex.ru/images/search?text=П.В.Киреевский, 12.03.2019
Портрет митрополита Филарета (Дроздова) –
Эл. ресурс https://yandex.ru/images/search?text=митрополитфиларет, 12.03. 2019
Портрет В.А. Жуковского –
Эл. ресурс https://yandex.ru/images/search?text=важуковскийпортрет, 12.03.2019