Далекое и близкое

       Как-то на днях мне припомнился один удивительный случай из моего далекого детства. Прошло с тех пор много времени, мне тогда было лет тринадцать не больше. И вот однажды в гостях у своего школьного товарища, по случаю дня его рождения, я впервые услышал о Федоре Ивановиче Толстом. Это имя прозвучало как-то впопыхах, вскользь из разговора взрослых, при упоминании о Пушкине. Услышав это имя меня распирало любопытство: кто это? и отчего такое, на мой взгляд, странное прозвище, Американец. Спросить я не посмел, (стыдно было... Как этого не знать!) но имя запомнил и решил сам докопаться до сути.
       Как я был рад, когда мне удалось найти старую, потрепанную книжку с воспоминаниями некоторых современников Александра Сергеевича Пушкина, где упоминалось о графе Толстом, как о бретере, картежном шулере, авантюристе и о многих других неприглядных поступках, о его невыносимом характере. Я не то чтобы разочаровался в нем, нет, мне не верилось, что такой человек мог быть другом Пушкина. Мне хотелось узнать о нем как можно больше, чтобы развеять моё опрометчивое сомнение, и кстати, для меня было неожиданным откровением то, что он похоронен в Москве на Ваганьково, а не в тогдашнем Санкт-Петербурге.
       В моём наивном, по-детски целомудренном воображении никак не укладывался в голове образ друга Пушкина, - этого доброго, готового отдать последнюю копейку бедному, и способного смухлевать в карты, обыграв кого угодно до нитки... Убить на дуэли одиннадцать человек, и лишиться звания гвардейского офицера, быть до того скандальным, несносным матросом, что быть высаженным с коробля "Надежда" на Алеутских островах у Северной Америки, за что был прозван Американцем.  Моло того; быть храбрым в Бородинской битве и, унизив Пушкина, довести дело до дуэли, но к счастью несостоявшейся благодаря князю Вяземскому.
       Все таки в этой жизни, думал я, есть что-то  необъяснимое и странное. От учительницы в школе я узнал, что на Ваганьково покоятся многие современники Пушкина и среди них друзья и даже его родные.
       Признаюсь, но меня больше всего одолевало жгучее желание увидеть надгробие этого "энергичного, необыкновенного, преступного и привлекательного" человека, как выразился о нем его внучатый племянник Лев Николаевич Толстой.
       Мое терпение было на пределе, и в конце марта,  (ждать я больше был не в силах) когда еще лежал снег, я предложил товарищу поехать на Ваганьково. Не зная где искать захоронение Американца, решили начать осмотр слева от главного входа. Увязая по щиколотку в снегу, мы обошли несколько оград за которыми возвышались каменные надгробия с высеченнми  именами, званьями, годами жизни. И тут мы увидели высокий каменный крест с надписью без имен и дат, просто "НАЩОКИНЫ". Подойдя к нему, я вспомнил эту фамилию, когда читал о Пушкине.
- Это лучший друг Александра Сергеевича. - не без гордости ответил я товарищу, когда он спросил меня: "Кто это?"
- Совешенно верно... Здесь поятся Павел Воинович и его жена, Вера Александровна Нащокины. -  послышался чей-то сиплый голос за нашей спиной.
       Мы с нескрываемым удивлением обернулись. Перед нами был старик, невысокого роста с резкими морщинами на лице, аккуратной седой бородкой и  поразительно молодыми глазами.
- Представьте себе, молодые люди я, возможно, один из последних, кто видел Веру Александровну при жизни.
       Мы переглянулись, на наших лицах отразилось крайнее недоверие.
- Да-да! Не удивляйтесь! - пытаясь развеять наше сомнение, произнес он.- Если вам это интересно, то я поделюсь своими воспоминаниями.
       Приободрившись, мы внимательно стали слушать незнакомца.
- Я был чуть старше вас и как-то однажды летом поехал с мамой к дяде в село Всехсвятское. Сейчас этого села  давно уже нет и в помине, сохранилась перестроенная церковь, где-то в глубине, за станцией метро "Аэропорт". Дядя мой был человеком образованным, небедным, имел добротный дом в селе, служивший ему дачей. И вот в один из дней, он предложил мне прогуляться, а за одно, проведать одну одинокую старушку. Мы вышли почти на окраину села, потянулись бедные, убогие домишки, подошли к одному из них, как за ветхим забором громко залаяла собака, и тут же с крыльца донесся женский голос:
- Вам кого угодно?
- Вера Александровна Нащокина дома? - громко спросил дядя.
- Дома-с.
         Дядя попросил разрешение войти.
- Да пожалуйте, оне в комнате...
        Мы вошли, дядя представился. И я увидел очень худенькую, тщедушную старушку. Лицо у нее было прекрасного цвета, без глубоких морщин, светлые глаза, очень милая улыбка, и во всем ее облике чувствовалось какое-то врожденное благородство, тень былой красоты, приятный голос ее был слаб и чуть дрожал.
        Дядя извинился за столь непрошенный визит, обяъснив его тем, что очень хотел бы поговорить о Пушкине. Она тотчас как-то встрепенулась, лицо и  тонкие, худые руки ее затряслись.
- Ах! - вырвалось у нее с величайшим благоговением. - Если бы вы только знали, как мы с мужем любили Пушкина. Он был нашим самым лучшим другом... Я все помню и могу рассказать вам много, много...
        Мы слушали, разинув рот. Нам никак не верилось, что этот маленький старичок мог видеть Кого? - самого близкого друга Пушкина, фантазия и только... "Да не сон ли это был?" - спрашивал я себя.
- Так вот, - продолжал незнакомец. -  В этой убогой даче крестьянина Полякова, Вера Александровна вместе с женщиной, что помогала ей, занимала одну маленькую комнату (их в доме было всего две, еще кухня и терраса) и по случаю крайней бедности им приходилось жить здесь и зимой. Обстановка была скромной донельзя: старые стулья, стол, железная печка с длинной трубой, которую зимой надо постоянно топить, иначе можно замерзнуть, и старинное кресло; в котором все время сидит Вера Александровна; у нее сильно болят ноги и ходит она мало.
- Ах, Пушкин, Пушкин! - волнуясь, закачала она головой. - Умница, весельчак, добрейшей души! Говорил он тенором, очень быстро, много шутил, каламбурил, а уж как хохотал! да так заразительно, звонко, как дитя... Я до сих пор слышу его смех. Все говорил: "я у вас, как дома, как в родной семье!" Любил меня, как друга и брата, руки целовал мои... Больше чем кого-либо он любил моего мужа, а теперь выходит так, что о Нащокине забыли, отодвинули на задний план.
       После недолгого молчания, дядя спросил:
- Скажите, Вера Александровна какие были у Вас  отношения с женой Пушкина?
- О, Да! Хотя близко с ней я никогда не могла сойтись... Она все таки была дама светская... Была доброй, но легкомысленной... Ветер, ветер! - повторила Вера Александровна. - Право, она показалась мне  какой-то, бесчувственной... Пушкин безумно ее любил.
       Губы ее слегка задрожали и было видно, как она с трудом сдерживала свое волнение.
- После смерти Пушкина Наталья Николаевна какое-то время жила затворницей, хотя многие звали ее замуж, но получали отказ, а когда Ланской сделал ей предложение, то она приезжала к нам, просила совета у моего мужа, Павла Воиновича.
        Вера Александровна замолчала, мысли ее были о прошлом, лицо дергалось. Прервав молчание, она заговорила вновь.
- Совсем неверно, что Пушкина похоронили во фраке моего мужа. Правда, в этом фраке он венчался, и он стал у него называться, "Нащокинским". Бывало, скажет лакею: "человек, подай-ка мне "Нащокинский фрак!". - А сватал Пушкина его друг, Федор Толстой прозванный Американцем, приятель моего мужа, но мать Натальи Николаевны была против, сославшись на то, что у нее нет денег.
       Услышав о Федоре Толстом, я тотчас насторожился. Заметив мое замешательство, старик оживился и почти с детским азартом, предложил:
- Идите за мной я покажу вам, где покоится этот необыкновенный человек. - и, бодро шагая, повел нас в конец центральной аллеи.
- Как-то раз Федор Иванович проигрался по-крупному - "в пух и прах". - продолжал рассказывать он. - И представьте, этот немаленький долг за него выплатила цыганка... Отгадайте, что он сделал после этого? - глаза старика загорелись и, не дожидаясь ответа, он с восторгом воскликнул. - Женился на ней!.. Она родила ему одиннадцать детей, но все они умирали один за другим.Толстой считал, что это Божья кара за убитых им на дуэлях. Последняя дочь Сарра была талантливой поэтессой, Пушкин ценил ее, но и она прожила только семнадцать лет.
      Мы остановились перед стеллой из розового гранита увенчанной небольшим крестом.
- Вот здесь похоронен Федор Толстой и члены его семьи. - покачав головой, сказал старик и вдруг неожиданно добавил. - Кстати, когда будете в Третьяковке, то обязательно остановитесь у портрета Лопухиной работы Боровиковского, его еще называют Русская Мона Лиза. Это старшая сестра Федора Ивановича, в девичестве - графиня Мария Ивановна Толстая, двоюродная тетка Льва Николаевича.
      После недолгого молчания, старик оживился и как-то загадочно посмотрел на нас.
- Так вот, молодые люди, - продолжил старик. - Именно граф Федор Толстой был сватом Пушкина... Имея приятельские отношения с отцом невесты, уговорил его и Пушкин, заложив свое имение "Болдино", заплатил за все сполна. Во время венчания нечаянно упали с аналоя крест и Евангелие... Пушкин побледнел, затем у него погасла свеча и он выронил обручальное кольцо... Мало того, Толстой, устав держать венец над Пушкиным во время венчания, передал его, чего делать было нельзя. "Все плохие предзнаменования", - будучи очень суеверным, сказал Пушкин.
       Стало смеркаться, мы с товарищем изрядно замерзли и поспешили к выходу, но мне не терпелось услышать, о чем же еще рассказала Нащокина и я, спросил старика, прервав его молчание.
- Скажите, что стало с Верой Александровной?
        Старик задумался, но вспомная на чем остановился, рассказывая о ней, заговорил своим сиплым голосом.
- Когда мы уже собрались уходить, - Вера Александровна устала, дядя спросил:
- Скажите, Вас посещает здесь кто-нибудь?
- Никто и никогда. Все мои родные, близкие и  знакомые примерли, я всех пережила... Мне даже как-то совестно от этого! - помолчав, добавила. - Вот  единственное оставшееся у меня вещественное воспоминание о незабвенном Александре Сергеевиче. - и она указала на небольшой круглый стол из карельской березы. - За этим именно столом он читал мне свои произведения, были наши беседы, играли в карты, когда он останавливался у нас.
       Прощаясь, дядя был в подавленном настроении, и даже не потому, что живется этой старушке плохо, бедно, а тяжелей всего для него было полное ее забвение: покинули друга Пушкина, забыли красавицу Нащокину - историческую пушкинскую женщину.
       16 ноября 1900г. в 1 час ночи 90-летняя Вера Александровна Нащокина современница А.С.Пушкина тихо сошла в вечность.