Казанское окружение Н. И. Фешина

КАЗАНСКОЕ ОКРУЖЕНИЕ Н.И. ФЕШИНА

Благодарность за предоставление материалов:
Нургалеевой Розалии Миргалимовне - директору Государственного музея изобразительных искусств Республики Татарстан;
Перовой Ирине Игорьевне – директору Астраханской картинной галереи имени П.М.Догадина;
Ильиной Наталии Васильевне – главному библиотекарю Астраханской картинной галереи имени П.М.Догадина;
Петряшину Владимиру Васильевичу – художнику из г. Сызрань.

Список сокращений

АХ –Академия художеств (Петроград – Ленинград)
АХРР–Ассоциация художников революционной России
ВХУ ИАХ – Высшее художественное училище Императорской академии художеств (Санкт-Петербург)
ВХУТЕИН – Высший государственный художественно-технический институт,
ВХУТЕМАС – Высшие художественно-технические мастерские (Москва)
ГМИИ РТ – Государственный музей изобразительных искусств Республики Татарстан (Казань)
ГРМ – Государственный Русский музей(Санкт-Петербург)
ГТГ – Государственная Третьяковская галерея(Москва)
ИАХ – Императорская академия художеств(Санкт-Петербург)
КХУ – Казанское художественное училище
КХШ – Казанская художественная школа
МОСХ – Московский Союз художников
НИМ РАХ – Научно-исследовательский музей Российской академии художеств (Санкт-Петербург)
ТатАХРР – Татарская Ассоциация художников революционной России
ТатЛЕФ – Татарский Левый фронт искусства
ТПХВ – Товарищество передвижных художественных выставок

Открывая эту книгу, зададимся вопросом: что она может дать читателю – на фоне тех основательных, добротных работ о жизни и творчестве художника, которые к сегодняшнему дню уже изданы. Как по-настоящему большое художественное явление, творческое наследие Николая Фешина стало предметом рассмотрения еще при его жизни: в 1921 г. была опубликована первая монография о нем казанского искусствоведа Дульского П. М., бывшая ведущим исследованием в фешиноведении многие годы. Свежий взгляд и ценные размышления о жизни и творчестве мастера мировой живописи связаны с работами Тулузаковой Г. П., Ключевской Е. П. и других ученых, увидевшими свет в 2000-е, отмеченные особым интересом к нему.
Прежде всего, эта книга, впервые наиболее полно представляющая сведения о казанском окружении Фешина, содержит информацию о людях, с которыми художник встречался, имел творческие контакты, взаимодействовал по роду службы в учебных заведениях города– одним словом, жил. Среди этих людей – круг его ближайших родственников, коллег, его студентов, единомышленников, собратьев по творческому цеху, просто знакомых. Безусловно, общение с ними в той или иной мере сыграло свою роль на становлении и развитии мировидения и мировоззрения художника, на формировании его творческих пристрастий и, в конечном счете, на его творчество. Наиболее ценным в этом процессе являются те многочисленные воспоминания, которые многие из знавших мастера лично оставили о нем; а самое главное – те работы, которые возникли под его кистью в результате этого общения.
Отдельная речь о воспоминаниях, скрупулезно собираемых на протяжении многих лет и бережно хранимых сотрудниками Государственного музея изобразительных искусств Республики Татарстан в его архиве.В данной книге они приведены наиболее полно и целостно, благодаря чему не только специалисты, но и широкий круг читателей получает к ним доступ, что, наш взгляд, не может не сказаться на характере и содержании будущих фешиноведческих исследований. Актуальность этих воспоминаний обусловлена тем, что они, как первоисточники, при всей своей пестроте и мозаичности дают наиболее системное представление об истинном облике и вместе с тем масштабе художника, содержа сведения о самых разных гранях его таланта, проявлениях его личности. Здесь мы найдем указания на истоки художественного дарования Фешина, информацию о Казани фешинских времен и казанского периода его жизни и творчества, о причинах и обстоятельствах жизни в период глобальных исторических процессов, обрушившихся на Россию в те годы и не обошедших стороной провинциальную тогда Казань, об эмиграции в США, о чертах личности, характере, психологии, поведении художника, размышления о жанровой природе его полотен, о художественных вкусах творца, его технике, творческих принципах, проектах, характеристику его работ, определение его места в искусстве и многое-многое другое. Самое главное – они позволяют увидеть творческую личность Фешина в историческом и культурном контексте того времени. В общем, для дотошного исследователя работы на годы плодотворного труда. И у нас нет никаких сомнений, что на этом пути настоящая книга окажется очень полезным изданием.


***

Абрамычев Петр Иванович [1874 – ?], архитектор. Обучался в Ижевской оружейной школе. Окончил архитектурное отделение КХШ (1896 – 1901) и ВХУ ИАХ по мастерской Л. Н. Бенуа (1901 – 1909). В 1909 – 1918 гг. преподавал в КХШ.
В одни и те же годы учился с Фешиным в КХШ и ВХУ ИАХ, впоследствии его коллега по КХШ.
Портрет архитектора Петра Абрамычева. 1912.Х., м. 68,8*58,7. Частная коллекция (США).


Адоратская Варвара Владимировна[1904 – 1963]. Дочь известного революционера АдоратскогоВ. В. Училась во ВХУТЕМАСе (1923–1925). Работала переводчицей в Институте Маркса–Энгельса–Ленина (ИМЭЛ).
Всю жизнь она прожила неразлучно с родителями. С юных лет Варя помогала матери во всем, – мать с молодых лет была инвалидом: потеряла слух, зрение, постоянно теряла равновесие и даже по комнате часто не могла передвигаться самостоятельно. У самой Вари в юности был туберкулез и базедова болезнь, это помешало ей получить высшее образование.Варя и ее отец были большими друзьями, много переписывались, когда кто-то из них уезжал на отдых или лечение. Их письма хранятся в фонде Адоратского В.В.в архиве Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) – бывшего ИМЭЛ. В них – и о встреченных людях, о Крыме, Кавказе, окрестностях Казани, о новом доме отдыха «Сосны», и о книгах, театре, музыке, и о наводнении в Москве 1932 года… Варя была помощницей отца в его научно-литературной работе, делала для него переводы (Варвара Владимировна в совершенстве знала несколько европейских языков), печатала на машинке. Трудилась под его руководством над переводами для ИМЭЛ.(По материалам музея «Дом на Набережной».)
Как пишет Р. Даутова, «Адоратская умерла ужасно. Какой-то врач сказал ей, что у нее рак. Натура очень впечатлительная, Адоратская приняла снотворное и уснула навеки, оставив записку: «Я хочу уйти из жизни не обезображенной ужасной болезнью». Когда тело вскрыли, диагноз не подтвердился…»
Портрет Вари Адоратской.1914. Х., м. 135*145. ГМИИ РТ.
Адоратская В. В. оставила воспоминания о создании портрета:
«Это было в марте – апреле 1914 г. в Казани.
Сестра моей матери, Надежда Михайловна Сапожникова, была художницей – ученицей Николая Ивановича Фешина…Она сумела красиво обставить свою мастерскую. Н.И.Фешин не только часто заходил к ней в гости, но, нередко, и сам работал у нее в мастерской.
В то время он задумал написать стол, покрытый белой скатертью, с остатками завтраков на нем, а около стола девочку в одной рубашке, которая только что встала с постели и кормит с ложки куклу.
Я очень любила тетю Надю и часто бывала у нее в мастерской. Она предложила Николаю Ивановичу написать с меня портрет. Мне было тогда 9 лет, я была довольно застенчива и дика. Когда тетя Надя сказала мне, что я должна буду позировать в одной рубашке, то я категорически отказалась и сказала, что и куклу я никогда не кормлю с ложки, потому что: «Она ведь есть не может». Помирились на том, что я надену батистовое платье, а кукла будет лежать рядом со мной. Переговоры эти происходили, конечно, без Николая Ивановича.
Было решено, что Николай Иванович будет писать меня у тети Нади в мастерской.
Сперва он посадил меня в плетеное кресло около стола, но потом решил посадить на стол. Мне это очень не нравилось, потому что было очень неудобно и даже больно сидеть – постоянно немели ноги. Но спорить с Николаем Ивановичем было невозможно и приходилось покоряться. Сперва на мне был надет широкий шелковый пояс с синими, желтыми и красными клетками. Но Николая Ивановичу это не понравилось, и он нашел кусок матовой шелковой материи более блеклых тонов и переделал то, что было написано сначала. То же самое он сделал и с платьем куклы-японки, которая лежала рядом со мной. На ней было яркое платье с красными, синими и белыми цветами. По желанию Николая Ивановича на нее надели другое – голубоватое, и он переделал его на картине.
Помню, когда я начала позировать, Николай Иванович сначала нарисовал на холсте рисунок углем, затем стал писать лицо, а все остальное только наметил. Затем, постоянно продолжая работу над лицом, постепенно закончил всю картину. Натюрморт он иногда писал без меня. Он пользовался большой палитрой, у него было много кистей. Положит мазок и отбежит, чтобы посмотреть издали, потом опять возьмет краску на кисть и снова бежит к холсту. Движения у него были порывистые, и работал он с большим темпераментом и увлечением.
Мы жили в то время на Покровской улице, а мастерская тети находилась в Петропавловском переулке. Я была еще мала, и меня не пускали ходить по улицам одну. В мастерскую меня всегда провожал кто-нибудь – отец или мать. Когда меня провожал отец, то обычно оставался в мастерской и играл на рояле.У нас тогда была такая тесная квартира, что некуда было поставить старинный рояль, принадлежащий отцу, и его пришлось временно поставить в мастерской у тети. Отец очень любил музыку и хорошо играл. Помню, что во время сеансов он играл этюды и вальсы Шопена. Николай Иванович говорил, что музыка ему ничуть не мешает работать, а наоборот, ему только приятно.
На сеансы я ходила раза два-три в неделю, и продолжалось это больше месяца. Во время Пасхи сеансы на некоторое время прекратились. Когда я пришла в мастерскую, то вместо некоторых испортившихся мандаринов и апельсинов на столе в стеклянной вазе я увидела яйца, на которые Николай Иванович налепил из глины или пластилина всевозможные рожи, раскрасил их и покрыл лаком. Очевидно, он принес эти яйца, чтобы позабавить меня и предложил мне выбрать одно из них. Я выбрала рожицу, повязанную красным платочком с белыми горошинами – пьяницу, страдавшего зубной болью со вздутой щекой и красным носом.
К маю месяцу картина была готова, и я вскоре уехала с родителями за границу – мы думали, что едем ненадолго, но началась первая империалистическая война, и мы вернулись в Казань только через 4 года, в 1918 г.
Тетя Надя купила мой портрет у Николая Ивановича Фешина, за сколько именно, я теперь уже не помню, знаю только, что в то время это была значительная сумма. Мне кажется, что она заплатила так дорого потому, что имела тогда средства и хотела поддержать Николая Ивановича, так как он нуждался.
Портрет мой находился у тети Нади в мастерской в Казани до 1932 года, когда она переехала в Москву и перевезла в Москву с собой все принадлежавшие ей работы Фешина.
В ноябре 1944 года тетя Надя умерла, и картины Фешина перешли по наследству к нам и, таким образом, очутились у нас в квартире.
Моему отцу, Владимиру Викторовичу Адоратскому, нравилась живопись Фешина, он ставил его ничуть не ниже Серова, но не одобрял того, что очень часто Фешин изображал свои модели в несколько надуманных позах. Точно так же и мой портрет хотя и нравился отцу, но он говорил, что только мое лицо передано верно, а вся обстановка, изображенная на портрете, мне совершенно чужда и не передает моего характера. Мои родители всегда жили скромно, и я была скромной девочкой, а тут, вдруг, посадили меня за стол с остатками роскошного завтрака. Мне кажется, что, действительно, выглядит странно: только шаловливая девчонка могла забраться на стол, а выражение лица у меня совершенно не соответствует этому – оно скорее задумчивое и печальное». (Из архива Николая Фешина в ГМИИ РТ. Лл. 196-199. Далее при ссылке на данный источник указываются только номера листов.)


Адоратская (Сапожникова) Серафима Михайловна [?]. Жена Адоратского В. В., мать Адоратской В. В., сестра Сапожниковой Н. М.
Портрет Серафимы Михайловны Адоратской. 1910. Х., м. 71*65. ГМИИ РТ.
Этот портрет, как и Портрет Вари Адоратской, был заказан Фешину Сапожниковой Н.М. – в ее желании материально поддержать его.


Адоратский Владимир Викторович [7.8.1878, г. Казань – 5.6.1945, г. Москва], революционный деятель, один из близких соратников В.И. Ленина, историк, академик АН СССР (1932). Окончил юридический факультет Казанского университета (1903). С 1890-х гг. принимал участие в работе революционных кружков в Казани. С 1904 г. член РСДРП и секретарь Казанского комитета РСДРП. Участник действий 1905–1907 гг. в Казани. В декабре 1905 г. арестован, отбывал ссылку в Астраханской губернии, получил разрешение выехать в Швейцарию. В 1908– 1910 гг. в Казани. В 1911– 1918 гг. в эмиграции, во время Первой мировой войны находился в гражданском плену в Германии. В августе 1918 г. вернулся в Россию, работал в Наркомате просвещения РСФСР. Один из основателей Социалистической (позднее – Коммунистической) Академии при ВЦИК. В 1919 г. проживал в Казани, где преподавал в университете и собирал материалы по истории революционного движения и гражданской войны. С 1920 г. в Москве: один из руководителей Комиссии по истории Октябрьской революции и РКП(б) – Истпарта, заведующий Государственным архивом РСФСР, заместитель заведующего Центральным архивным управлением. В 1920-е гг. преподавал в Коммунистическом университете им. Я.М.Свердлова, в Институте красной профессуры. С 1928 г. член дирекции Института В.И.Ленина, 1931– 1939 гг. директор Института Маркса–Энгельса–Ленина, Института философии АН СССР. В 1938– 1945 гг. принимал участие в издании сочинений К.Маркса, Ф.Энгельса и В.И.Ленина. Автор трудов по проблемам марксизма-ленинизма.
Родственник Сапожниковой Н. М., отец Адоратской В. В.
В своих письмах из США Фешин передавал приветы Адоратскому, бывшему в России в кругу его близких знакомых.


Арбузова Ольга Васильевна [1884 – 1958, г. Ленинград]. Окончила скульптурное отделение по 1-му разряду в 1911 г. Обучалась в ВХУ ИАХ. Преподавала в образовательных учреждениях Ленинграда.
Знакомая Фешина. Была в числе художников, сопровождавших его во время пенсионерской поездке по Европе в 1910 г.


Байбарышев Петр Михайлович[1894, г. Казань – 1942] – живописец, график. Обучался (с перерывом на военную службу) в КХШ в 1911–1915, 1921–1923 гг. В 1920 г. служил в Красной армии, руководил секцией изобразительного искусства политотдела штаба Запасной армии республики. Член ТатАХРР (1923), Союза художников (1940). Преподавал в художественных заведениях Казани, активный участник художественной жизни 1920–30-х гг.
Ученик Фешина.


Барашов Михаил Васильевич [1897, д. Починок-Барашово, Яранский у., Вятская губ. – 1962, г. Астрахань] – театральный художник. Родился в семье малоземельного крестьянина. Отец каждую зиму уходил на заработки в ближайший город Яранск к купцу Кокушкину, где работал возчиком и продавцом во время разъездов купца по зимним ярмаркам. В 1900 г. семья Барашовых переехала в Казань (отец стал работать приказчиком у купца Щетинкина). Жили они на окраине Казани – в Козьей слободе. Барашов учился в церковно-приходской школе, затем поступил в Казанскую 2-ю мужскую гимназию, которую окончил в 1918 г. Рисовать начал рано. Когда учился в гимназии, проявилось увлечение театром. Осенью 1918 г. поступил на историко-филологический факультет Казанского университета. Летом 1919 г. ушел добровольцем в Красную армию, в Особую группу Восточного фронта. Проходя службу в армии в г. Ростове-на-Дону, Барашов учился в драматической студии у А.И.Лущилина, ученика А.Г.Таирова, и одновременно брал уроки рисунка у местного графика А.Д.Силина. После демобилизации в 1920 г. поступил в Казанский художественно-технический институт (КХТИ). В первый год учебы (1920 – 1921) сдал экзамены за два курса по всем дисциплинам, что дало ему возможность окончить институт в 1925 г. По живописи и рисунку учился у Н.И.Фешина,П.П.Бенькова, В.Э.Вильковиской, по скульптуре – у В.С.Богатырева. Одновременно работал в драматическом театре декоратором. В 1923 г. им выпущен альбом театральных набросков и карикатур «Около Казанской рампы» (издание КХТИ). Был одним из инициаторов создания Конструктивно-экспериментальной мастерской современного театра (КЭМСТ), где в 1923 – 1926 гг. являлся художником и актером. На последнем курсе перешел на отделение графики и освоил технику литографии, линогравюры, ксилографии и офорта. После окончания обучения был приглашен работать в институте преподавателем (до июня 1926 г.).В дальнейшем Барашов работал в Крымском драматическом театре г.Симферополя, в Дальневосточном драматическом театре им. М.Горького. В августе 1933 г. был приглашен на работу в Астраханский драматический театр им. С.М.Кирова на должность художника-постановщика, где проработал до последних дней своей жизни.(Информация о Барашове М. В. предоставлена Астраханской картинной галереей имени П.М.Догадина.)


Безсонов Павел Александрович [1889, г. Казань – ?]– ученый, профессор. Окончил физико-математический факультет Казанского государственного университета (1910–1916).Окончил физико-математический факультет Казанского университета в 1915 г. и некоторое время работал во Франции у академика Ж. Адамара.В январе 1918 г. избран профессором математики Казанского политехнического института. 30августа 1920 г. был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности (дело прекратили за недоказанностью). В 1934–1942 гг. и 1945–1961 гг. руководил кафедрой высшей математики Московского института химического машиностроения. Являлся членом математических обществ: при Казанском университете, Московского, Фрунзенского. Писатель В.А.Каверин на основе 25-летней переписки Безсонова с художницей-эмигранткой Лидией Никаноровой написал роман «Перед зеркалом», где Павел Александрович послужил прототипом ученого-математика.
Коллега Фешина по КХШ.
Из выступления Безсонова П.А. на вечере памяти художника 7 декабря 1963 г.:
«Я не был ни учеником Н.И.Фешина, ни художником. В 1915–16 гг. я преподавал математику в Казанской художественной школе.
Я не был искушен в изобразительном искусстве, хотя интересовался живописью, наблюдал и беседовал с художниками.
Н.И.Фешин выделялся среди своих коллег серьезностью. Обычные в перерывах между уроками остроты или анекдоты как-то проходили мимо него. Казалось, он был погружен в свои мысли, был скромен и немногословен, но в то же время был благожелателен к товарищам и улыбчив.
Со стороны товарищей к нему не было пренебрежения или панибратства». (Л. 207.)


Белашова (Бардукова) Нина Николаевна [1916 – ?]. По образованию медицинский работник.Знакомая Фешина. С ее брата Миши Бардукова Фешин писал портрет , о чем она оставила воспоминания:
«"Головка мальчика" с льняными волосами – это начало портрета моего брата Михаила Бардукова. Писать ее начал Фешин в 1914 году. Мише было 4 года. Мы, двое, росли в интеллигентной семье врача. В доме у нас бывали Собинов и Фешин. Моя мама, Мария Михайловна, глубоко преклонялась перед их талантами.
…Мишу привела мама в художественную мастерскую Фешина, усадила на диван в свободной позе. Первый день прошел довольно сносно (мальчик был очень подвижен). Холст был большой. Фешин успел только набросать углем и начал писать лицо, как Миша заявил: "А мама говорит, что Вы – фитюлька!" Она действительно говорила так дома – "такой талант Николай Иванович, а с виду такой фитюлька".
Мама схватила Мишу и убежала с ним домой. Больше позировать они не ходили. Правда, отношения Фешина с мамой этот эпизод не испортил. Будучи в Москве, после революции, Фешин останавливался у нас. Мне тогда было 6 лет, но все хорошо сохранилось в моей памяти, даже наши похождения с ним в кондитерскую, где он меня угощал пирожными эклер. Спал он у нас под роялем…» (Л. 200.)


Белькович (Фешина) Александра Николаевна [4(16)11.1892,д. Надеждино, Лаишевский у., Казанская губ. –? г. Таос, шт. Нью-Мексико, США]. Жена Фешина, персонаж многих его работ. Вышла замуж за него в 1913 г. В 1933 г., уже после эмиграции в США, живя с мужем в Таосе, потребовала от него развода, что стало для художника настоящим ударом судьбы .
Коралловые бусы (Портрет Александры Белькович). 1910. Х., м. 65*55. Частная коллекция (США).
Александра Белькович (А. Н. Ф.). 1912. Х., м. 53,1*48,8. Частная коллекция (США).
Александра на Волге. 1912. Х., м. 79,4*65,9. Частное собрание (США).
Весна в степи (Портрет А. Н. Фешиной).1913. Х., м. 85*78,8. Коллекция Художественного музея Фреда Джоунса мл. (Университет Оклахомы, Норман, шт. Оклахома, США).
Портрет жены. Х., м. 48*39,5. ГМИИ РТ.
Портрет жены.1912. Х., м. Местонахождение неизвестно. Находился в коллекции Ермакова (Санкт-Петербург).
Мать и дитя (Портрет А. Н. Фешиной с дочерью).1914 (?). Х., м. 61*50,8. Коллекция Художественного музея Старка (г. Ориндж, шт. Техас, США).
Портрет жены.1920-е. Х., м. 48*39,5. ГМИИ РТ.
Портрет жены.1818–1922 (?). Ф., м. 19,5*14,5 (овал). ГМИИ РТ.
Александра (в сарафане). Х., м. 75*70. Частная коллекция (США).
Миссис Фешина с дочерью.1922. Х., м. 67,5*60. Частная коллекция (США).
Мать и дочь. 1923. Х., м. 75*100. Частная коллекция (США).
Лето (Портрет А. Н. Фешиной с дочерью Ией). 1924. Х., м. 125*125. Частная коллекция (США).
Миссис Фешина с дочерью. 1925. Х., м. 88,1*80,6. Частная коллекция (США).
Дама в черном (Портрет А. Н. Фешиной).1924. Х., м. 87,5*80. Коллекция Художественного музея Фрая (г. Сиэтл, шт. Вашингтон, США).
Миссис Фешина. 1923 –1927. Б. китайская, уголь. 46*34. Коллекция Художественного музея Университета шт. Нью-Мексико (г. Альбукерке, шт. Нью-Мексико, США).
Александра Фешина. 1923–1927. Б., уголь. 39,4*29,4. Коллекция Музея изобразительных искусств шт. Нью-Мексико (г. Санта-Фе, шт. Нью-Мексико, США).
Александра.1927–1933. Б., уголь. 36,3*30. Частная коллекция (США).
Портрет Александры. 1927–1933. Х., м. 75*62,5. Частная коллекция (США).
Александра.1927–1933. Х., м. 60*50. Коллекция Исторического музея Панхендл-Плейнс (шт. Техас, США).
Александра Фешина. 1927–1933 (?). Частная коллекция (США).
Портрет Александры. 1927–1933. Х., м. 62,5*50. Частная коллекция (США).
Александра. 1930. Бронзовая отливка с д. 1978. 33,8*26,3*22,5. Частная коллекция (г. Таос, США).


Белькович Николай Николаевич [18.12.1866, г. Ядрин, ныне Чувашская Республика – 1920, г. Лаишев] – художник-педагог, общественный деятель, один из инициаторов учреждения КХШ и ее первый заведующий (1895–1898). Родился в дворянской семье. В 1894 г. окончил натурный класс ИАХ со свидетельством на право преподавания рисования в средних учебных заведениях. Заведуя КХШ, одновременно руководил здесь классом элементарного рисования. С 1898 г. – инспектор Императорской Академии художеств. После 1905 г. оставил службу, вернулся в Казань, занимался распространением профессионального художественно-ремесленного образования, состоял членом Казанской губернской земской управы. Был членом комитета Международной выставки мелкой промышленности и профессионального образования в 1909 г., комиссии Центрального музея мелкой промышленности и профессионального образования Казанского губернского земства, попечительского комитета КХШ. В имении Бельковичей Надеждине часто гостили художники, бывшие ученики художественной школы –ФешинН. И., Фомин А. И., Евлампиев Н. К., БессоновП. Ф. С 1917 г. – инспектор народного образования Лаишевского уезда, преподавал рисование в средней школе г. Лаишев.
Учитель, впоследствии тесть Фешина.
Портрет Николая Николаевича Бельковича. Конец 1890-х. Графика. Б., кар. 24*31. ГМИИ РТ.


Белькович Нина Николаевна [?]. Дочь основателя КХШ Бельковича Н. Н., сестра жены Фешина.
Портрет Нины Белькович. 1910. Х., м. 69,5*57,8. Частная коллекция. Великобритания (?)
Портрет Нины Белькович.1910. Х., м. Местонахождение неизвестно. Находился в Амстердаме.


Белькович Прасковья Николаевна [1909, д. Надеждино, Лаишевский у., Казанская губ. – ?]. Дочь основателя КХШ Бельковича Н. Н., сестра жены Фешина. Окончила Ленинградский институт киноинженеров. Работала инженером в специальном конструкторском бюро на заводе им. Козицкого.
Оставила воспоминания о Фешине:
«После смерти родителей Н.И.Фешин взял меня к себе. Я у него прожила один год в Васильево <…>
Зима 1920 г. – жизнь тяжелая… А доброта и нежность Николая Ивановича до сих пор у меня в памяти. Он рисовал с меня портрет маслом . Помню, как долго он искал композицию, как заставлял сидеть на ручке кресла, где была раскинута его меховая шуба. Заставлял полуоткрывать рот. Нижняя губа немного отвисала вниз. Ужасно уставала детская рука, поставленная локтем на колено, и каждый палец должен был быть в позе .
Я сейчас только понимаю, как всегда у Николая Ивановича руки играли большую роль в композиции портрета.
Позировала я ему утром рано. В 5 часов утра он уже нежно будил меня и уводил в мастерскую к себе, закрывался.
На полотно наносил сильные, резкие мазки, часто отходил на расстояние, глаза прищуривал. Мучил меня подолгу, а потом кормил чем-нибудь (был голод, и кусок хлеба казался сладким). В этот же период времени он писал портрет пастуха Салаватуллы  и из дерева делал его голову . С этим пастухом я дружила. Он пас корову, а я уходила за молоком. Страшный был пастух, но очень добрый и веселый, часто шутил и смеялся.
Помню, как я заболела у них (Фешиных) малярией. Николай Иванович ночью подходил ко мне, давал пить воду.
Добрый, светлый образ оставил он в моей памяти о себе…» (Лл. 228-229.)


Белянин Николай Яковлевич [30.1.1888, г. Нижний Новгород – 20.1.1972, г. Москва] – живописец, профессор. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1959). Заниматься рисованием начал у нижегородского художника-энтузиаста Карелина.В 1906–1912 гг. учился в КХШ, в 1912–1916 – в ВХУ ИАХу МясоедоваП. Е., ДубовскогоН. Н. В 1922 г. окончилВысшее художественно-техническое учебное заведение в Ленинграде по мастерской А.А.Рылова. До Великой Отечественной войны преподавал живопись в Московском художественном училище им. 1905 г. В 1949–1951 гг. – в Московском институте прикладного и декоративного искусства. С 1951 г. – в Московском государственном художественно-промышленном училище им. С.Г.Строганова.Развивал традиции пейзажной живописи передвижников.Произведения Белянина находятся в Одесском художественном музее, Астраханской областной картинной галерее, Пермской художественной галерее, Свердловской картинной галерее, Калужском областном художественном музее, Якутском республиканском музее изобразительных искусств.
Ученик Фешина.


Беньков Павел Петрович [8.12.1872, г. Казань – 16.1.1949, г. Самарканд, Узбекская ССР] – живописец, педагог, заслуженный деятель искусств Узбекской ССР (1939). Окончил КХШ(1895–1901), ВХУ ИАХ по мастерской Д. Н. Кардовского с правом на заграничную командировку (1906). В 1909 г. удостоен звания художника. Преподавал в КХШ (1909 – 1918, 1922–1929). Работал художником-декоратором в театрах Казани, Иркутска, Омска. Член АХРР (1922), ТатАХРР (с 1923). С 1929 г. жил и работал в Узбекистане: в Бухаре, Хиве, с 1930 – в Самарканде. Преподавал в Самаркандском художественном училище, которому в 1949 г. было присвоено его имя. Член Союза художников (с 1935). Участник выставок в Санкт-Петербурге, Москве, Казани, Ташкенте, Самарканде, за рубежом (Италия, Индия).
Произведения Бенькова хранятся в ГМИИ РТ, Музее искусств Узбекистана, Музее искусств народов Востока (Москва), Историко-краеведческом музее (Бухара), Музее истории, культуры и искусства (Самарканд) и др. музеях.
Учился вместе с Фешиным в КХШ и ВХУ ИАХ, впоследствии его коллега по КХШ. О Бенькове упомянуто в автобиографии Фешина: «…начались занятия в художественной школе. Сначала я жил с двумя товарищами – Беньковым и Мазиным. У нас была одна комната в старом нежилом доме в очень неприглядном месте… Мы жили на чае, хлебе и молоке. Однако здесь мы только спали и целые дни проводили в школе».
Портрет Павла Петровича Бенькова.1923. Х. на к., м. 34,5*29,5. ГТГ.


Богатырев Василий Семенович [ноябрь 1871, д. Максимовка, Тверская губ. – 28.1.1941, г. Ленинград], скульптор, педагог. Окончил ВХУ ИАХ по мастерской В. А. Беклемишева (1893–1899). В 1909–1926 гг. руководил скульптурным отделением КХШ. С 1919 г. член коллегии, с 1924 г. заведующий учебной частью Казанских архитектурно-художественных мастерских. С 1926 г. жил и работал в Ленинграде. С 1934 г. преподавал в Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина. Педагогическая и творческая деятельность Богатырева оказала существенное влияние на развитие искусства скульптуры в Татарстане, подготовку художников-скульпторов в республике и за ее пределами. Среди учеников Богатырева – известные скульпторы О. В. Арбузов, Г. А. Козлов, К. Зале, В. В. Кудряшов и др. Участник выставок (с 1897 г.) ИАХ, ТПХВ, 1-й и 2-й Гос. выставок в Казани и др. Богатырев исполнил скульптурный портрет Фешина (1913).
Коллега Фешина по КХШ.
Портрет Василия Семеновича Богатырева.1915. Скульптура. Местонахождение неизвестно. Не возвращена с 45-й передвижной выставки.
Портрет Василия Семеновича Богатырева. 1916. Х., м. 48*39. НИМ РАХ. Коллекция отдела «Музей-квартира И.И.Бродского» (г. Санкт-Петербург).


Бурлюк Давид Давидович [9(21).7.1882, х. Семиротовка, Лебединский у., Харьковская губ.– 15.1.1967, г. Хэмптон-Бейз, о. Лонг-Айленд, шт. Нью-Йорк, США) –поэт, художник, один из основоположников русского футуризма.Родился в семье агронома-самоучки. Учился в Александровской гимназии г. Сумы (Украина). В детстве родной брат случайно лишил Давида глаза во время игры с игрушечной пушкой. Впоследствии Бурлюк ходил со стеклянным глазом, это стало частью его стиля.В 1898–1899, 1901 гг. учился в КХШ, в 1899–1900, 1909 гг. –в Одесской художественной школе. В печати дебютировал в 1899 г. Изучал живопись в Германии, во Франции.Вернувшись в Россию, в 1907–1908 гг. Бурлюк сошелся с «левыми» художниками, участвовал в художественных выставках. В 1911–1914 гг. вместе с В.В.Маяковским занимался в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Участник футуристических сборников «Садок судей», «Пощечина общественному вкусу» и др.Жил в Москве, издавал стихи, сотрудничал в газетах, писал картины.Весной 1915 г. Бурлюк обосновался в Уфимской губернии (станция Иглино Самаро-Златоустовской железной дороги), где находилось поместье его жены. За два года, проведенные здесь, он успел создать около двухсот полотен. 37 из них составляют существенную и наиболее яркую часть коллекции русского искусства начала XX века, представленной в Башкирском художественном музее им. М.В.Нестерова. Это музейное собрание произведений Давида Бурлюка является одним из самых полных и качественных собраний его живописи в России. Бурлюк часто приезжал в Уфу, посещал Уфимский художественный кружок, сплотивший вокруг себя молодых башкирских художников. Здесь он подружился с художником А.Э.Тюлькиным, с которым он часто бывал на этюдах.В 1918 г. Бурлюк чудом избежал гибели во время погромов и расстрелов анархистов в Москве и снова уехал в Уфу. В 1918–1920гг. он гастролировал вместе с Каменским и Маяковским по Уралу, Сибири, Дальнему Востоку. В июне 1919 г. добрался до Владивостока.В 1920 г. эмигрировал с семьей в Японию, где прожил два года, изучая культуру Востока и занимаясь живописью. Здесь им написано около 300 картин на японские мотивы, денег от продажи которых хватило на переезд в Америку. В 1922 г. поселился в США.В Нью-Йорке Бурлюк развил активность в просоветски ориентированных группах и, написав поэму к 10-летию Октябрьской революции, стремился, в частности, снискать признание в качестве «отца русского футуризма». Был постоянным автором газеты «Русский голос». Свои сборники, брошюры, журналы Бурлюк издавал вдвоем с женой Марией Никифоровной и через друзей распространял эти издания преимущественно в пределах СССР. С 1930 г. в течение десятилетий Бурлюк сам издавал журнал «Color and Rhyme» («Цвет и рифма»), частью на английском, частью на русском языках, объемом от 4 до 100 страниц, со своими живописными работами, стихами, рецензиями, репродукциями футуристских произведений и т.п. Работы Бурлюка участвовали в выставках существовавшей в конце 1920-х – начале 1930-х гг. группы советских художников «13».В 1956 и в 1965 гг. посещал СССР. Несмотря на его многократные предложения к изданию в СССР своих произведений, ему не удалось напечатать ни строки.
Был знаком с Фешиным со времени учебы в КХШ, поддерживал тесные отношения с ним в США. Позировал ему для портретов:
Портрет художника Д.Д.Бурлюка (Д.Д.Бурлюк читает лекцию). 1923. Х., м. 123,1*83,4. Коллекция Музея изобразительных искусств шт. Нью-Мексико (Санта-Фе, шт. Нью-Мексико, США).
Портрет Д.Д.Бурлюка. Этюд. 1923. Х., м. 32,5*40. ГРМ.
Позировала Фешину и жена Бурлюка – Мария Никифоровна, мемуаристка, издатель:
Портрет Маруси (Марии Никифоровны) Бурлюк. 1923. Х., м. 66*53,5. ГМИИ РТ .


Быстрова (Яковлева) Мария Николаевна[1895 – не ранее 1956]. Окончила архитектурное отделение КХШ (1917). Работала в институте «Проектстальконструкции».
Портрет студентки Маши Быстровой. 1917 (?). Х., м. 65*58. Козьмодемьянский художественно-исторический музей им. А.В. Григорьева.
Из воспоминаний Быстровой М.Я. о создании портрета:
«…Больше 40 лет прошло с тех пор, как я позировала Н.И.Фешину в Казани. В то время я училась в Казанской художественной школе, на архитектурном отделении. Там преподавали крупные художники того времени: Фешин, Беньков и др.
Имя Фешина особенно быто тогда уже известным. На выставке в Казани в то время экспонировались его работы: портрет Наташи Подбельской в меховой шубке и шапке, живописный портрет архитектора Абрамычева, который преподавал у нас на отделении, и большое полотно обнаженной красивой женской фигуры с распущенными рыжими волосами, лежащей спиной к зрителю. Все эти работы были изумительны по своему выполнению и можно было часами любоваться ими.
…По приглашению Фешина, вместе с Тамарой Поповой я вошла в его мастерскую…
Николай Иванович смотрел на меня своим острым, проницательным взглядом и после недолгого разговора предложил мне сесть, взял бумагу и быстро сделал с меня небольшой набросок углем. Затем он предложил мне позировать для портрета, назначил день и просил только, чтобы в моем костюме не было синего цвета. Он не любил холодные тона.
В назначенный день я пришла в его мастерскую. На мольберте был натянут холст для портрета, лежали краски и кисти. Я была в белой блузке с красной лентой в волосах.
Николай Иванович предложил мне сесть на диван, позади которого висел большой ковер, дал мне в руки книгу, просил слегка опустить голову и смотреть на него. Он начал писать. Его кисти быстро переносили краски с палитры на полотно. Он немного отходил, слегка прищурив глаза. Работал он быстро, с увлечением. После каждого сеанса он снимал портрет и не показывал его до окончания работы. Разговаривал он мало, его всего поглощала работа. В нем чувствовалась какая-то необыкновенная сила творчества. Его глаза, такие проницательные и глубокие, казалось, видят то, чего другие не видят.
После окончания позирования Николай Иванович поблагодарил меня и предложил посмотреть портрет. Своей работой он был доволен». (Лл. 183-184.)


Вакулович (Кубышкина) Ольга Петровна [1896 – ?]. В 1913–1917 гг. училась в КХШ. Преподавала в школах гг. Ульяновска и Одессы.
Ученица Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний Вакулович О.П.:
«У Николая Ивановича я занималась в натюрмортном классе. Маслом писали первый год. Николай Иванович всегда ставил хорошо скомпанованные натюрморты. Они были выразительны и по смыслу, и по цвету.
Никогда не забудутся его ценные указания, внимательно и добросовестное отношение к учащимся, всегда чувствовалось его стремление научить видеть. Помню, он говорил о рефлексах и взаимной связи поставленных предметов, говорил о том, что все окружено воздухом, а потому не должно быть резких граней. Перед летними каникулами усиленно рекомендовал нам писать этюды и учиться улавливать состояние природы. «Облака не натюрморт: на две недели не поставишь», – говорил он.
Нам, учащимся, приходилось бывать у него в мастерской при школе. Как светлый сон, вспоминаются эти вечера, когда тесным кружком мы сидели за чаем. Он говорил об искусстве, а мы напряженно слушали его: «Искусство требует всего человека на всю жизнь. Не думайте, что вы уже художники (а мы учились уже последний год). Вы стоите только на одной ступеньке, а лестница высокая, до самого неба». Как глубоко он был прав!..
В его мастерской все было сделано его руками. Он прекрасно резал по дереву. Помню, из нароста на дереве был сделан ковш с глубокой резьбой и очень интересный по форме.
При прохождении натурного класса Николай Иванович учил строить. Подошел ко мне, а у меня при слабом рисунке уже была тушевка. «Ну, я это рукоделие развалю, строить надо». Взял тряпку, все смахнул и углем провел несколько линий. Сразу почувствовалось, что натурщик стоит, что все на месте. С благодарностью вспоминали его советы, если приходилось браться за кисть.
Помню, говорил он с нами о левых течениях, тогда появился «футуризм», и много говорено было непонятных заумных слов глашатаями этого «новшества».
Николай Иванович твердо стоял за настоящее реалистическое искусство. Он говорил: «Их не слушайте и не поворачивайте с единственного правильного пути. Это – мода. Вот носят узкие юбки, а потом будут носить широкие. Не для того вы учитесь, чтобы идти по ложной дороге…»
…В мастерской Николая Ивановича всегда было интересно. Помню, однажды, когда мы собрались у Николая Ивановича, пришел и Александр Иванович Фомин – талантливый пейзажист и хороший скрипач.
Открыли двери мастерской, а он ушел на площадку лестницы и вдохновенно играл. Мы все слушали, затаив дыхание, присмирели, сидели рядком, прижавшись друг к другу, «переживали» музыку, может быть, каждый по-своему. Николай Иванович посмотрел на нас и сказал: «Вы похожи на воробышек, когда им холодно, вот они так же сидят».
Музыку Николай Иванович очень любил. Однажды я видела его на концерте известного скрипача Ауэра . Он долго стоял, прислонившись к мраморной колонне зала, закрыв глаза. В то время, казалось, для него не существовал окружающий мир, все его существо сосредоточилось на восприятии этой чарующей музыки…» (Лл. 175-177.)


Васильева Мария Михайловна [14.4.1903–1964] – живописец, педагог. В 1914–1918, 1920–1924 гг. училась в КХШ. С 1924 г. – член ТатАХРР, с 1938 г. – Союза художников ТАССР. Работала во всех основных жанрах станковой живописи (исторической, бытовой, портрет, натюрморт, пейзаж).В 1942–1961 гг. преподавала в КХУ.
Ученица Фешина.


Вильковиская Вера Эммануиловна [20.2.1890, г. Казань – 3.4.1944, там же] – живописец, график, ксилограф. Родилась в интеллигентной дворянской семье. Отец – статский советник, кандидат физико-математических наук, преподаватель математики Вильковиский Эммануил Яковлевич (1857–1928), мать – Арбузова Вера Николаевна (1869–1945), близкая родственница известного химика-органика, академика А.Е. Арбузова. В год рождения Веры, в связи с получением отцом нового назначения по службе, Вильковиские переезжают в Симбирск. С 1897 г. они живут в Сызрани, где Вера поступает в местную гимназию. В 1904 г. семья возвращается в Казань. Здесь Вера завершает свое обучение в Ксенинской женской гимназии с медалью. В 1908 г. она поступает в КХШ на отделение живописи. Занимается в мастерских Фешина и П.П. Бенькова, параллельно посещает класс скульптуры (рук. П.В. Дзюбанов). Во время учебы подружилась с художницами А.Г. Платуновой и Н.М. Сапожниковой. По окончании обучения в КХШ, как одна из лучших студенток, получает право на поступление в ВХУ ИАХ в Санкт-Петербурге, куда поступает в 1912 г., однако, пробыв в учебном заведении около полугода, возвращается в Казань. В 1913–1914 гг. работает преподавателем рисования в ряде учебных заведений: XVIII городском начальном женском училище, Университетской (смешанной) школе в память профессора Н.М. Любимова, Казанском женском училище Духовного ведомства, Училище при рукодельной школе Казанского дамского благотворительного общества. Участвует в первой в своей жизни выставке (4-я периодическая выставка картин в КХШ). Работает над студиями в мастерской Н.М. Сапожниковой. В это время завязывается дружба с К.К. Чеботаревым. В 1915 г. вместе с Н.М. Сапожниковой предпринимает путешествие на Алтай, откуда привозит живописные и графические этюды и наброски. Картина Вильковиской этого периода «У самовара. Портрет матери» написана как отклик на фешинский шедевр «Портрет Вари Адоратской». В.В. Адоратская оставит после себя фотоальбом с редкими воспроизведениями портрета брата Веры – Степана, а также самой Веры в домашней обстановке. В 1918 г. Вильковиская прекращает преподавательскую деятельность. В 1918–1919 гг., используя любую возможность для заработка, занимается декоративно-прикладным искусством: росписями и эскизами мебели, резьбой по дереву, вышивкой шелком и бисером, изготавливает женские броши. Исполняет на заказ портреты: выдающихся ученых-химиков А.М. Бутлерова и Д.И. Менделеева (для химического факультета Казанского университета), дочери университетского ректора Д. И. Дубяго. Для получения высшего образования в 1919 г. поступает в Казанские Свободные Государственные Художественные Мастерские (Касгхум). Работает в плакатном жанре. Удостаивается 1-й премии в конкурсе декорации для оперного театра (1919). В 1920–1921 гг. участвует в грандиозной по своему масштабу Первой государственной выставке искусства и науки в Казани, а также во Второй художественной выставке в Советске (Вятская губ.), на которой экспонировались многие работы русского авангарда (В.В. Кандинского, А.М. Родченко и др.). Увлекается гравюрными техниками: линогравюрой, торцевой и обрезной гравюрой по дереву, офортом по цинку, литографией. Вступает в состав членов-учредителей графического коллектива «Всадник» и участвует в его Первой выставке с более 20 своими работами. Становится заместителем руководителя литографской мастерской И.Н. Плещинского. В 1922 г. заболевает тифом. Несмотря на это, продолжает успешные опыты в гравюре. Участвует в третьем графическом альманахе «Всадник», сосредотачиваясь на портретном жанре в технике ксилографии. Планируется отдельным выпуском альбом Вильковиской «Лица» с цветными гравюрами на дереве, однако проет остался неосуществленным. В 1923–1924 гг. продолжает серию гравюрных портретов деятелей искусства казанского края: П.П. Бенькова, П.М. Дульского, К.К. Чеботарева, В.К. Тимофеева. Откликается на предложение П.Е. Корнилова участвовать в выставке экслибрисов «Русский книжный знак», исполняет два знака – П.Е. Корнилова и Г.М. Залкинда. Возвращается к педагогике – руководит классом вечернего и анатомического рисунка в Архитектурно-художественных мастерских (Архумас). В 1925 г. состоялась первая (и единственная при жизни) персональная выставка Вильковиской в Казанском Центральном музее Татарской ССР (137 произведений живописи и графики). В 1926 г. Вильковискую с формулировкой «профнепригодность» увольняют из Архумаса, преобразованного в результате борьбы АХРРа и «левого фронта» в Казани из высшего учебного заведения в среднее – художественно-педагогический техникум. В 1927 г. по предложению известного специалиста по истории гравюры Вс. В. Воинова Вильковиская участвует в одной из крупнейших графических выставок той эпохи – «Русская ксилография за 10 лет (1917–1927)», проходившей в Русском музее в Ленинграде (экспонировалось 17 ее произведений). В обзоре этой выставки, напечатанном в журнале «Красная панорама» (1927, № 15), имя художницы упоминается наряду с лучшими отечественными мастерами жанра. В 1929–1930 гг. принимает участие в двух выставках в Казани: «Казанский плакат» (1929) и Юбилейная художественная к 10-летию образования ТССР (1930). Создает серию рисунков-портретов татарских вышивальц для книги Г. М. Залкинда «Кустарная промышленность Татарстана» (1931). В 1931–1940 гг. Вильковиская живет в Москве. Ее брат, известный в столице ученый-лингвист С. Э. Вильковиский, обвинен в контрреволюционной деятельности и подвергнут репрессиям (1933). С большим трудом Вильковиская устраивается учителем рисования в Московскую школу № 555 Таганского района, делит комнату в общежитии со своими коллегами по работе. Возможностей для творческой работы практически не остается. Проводит занятия в студии Московского городского дома учителя, что позволяет впервые за долгие годы принимать участие в выставках (1937, 1939, 1941). С началом войны, в июле 1941 г. Вера Эммануиловна покидает Москву и приезжает к матери в Казань. Страдая от голода, умирает от дистрофии. (По материалам книги: Вильковиская Вера Эммануиловна (1890–1944). Живопись, рисунок и акварель, гравюра / авт.-сост.: О. Л. Улемнова, Н. Э. Вильковиская, И. И. Галеев и др. М.: Галеев-Галерея, 2017.)
Будучи ученицей Фешина, Вильковиская многое заимствовала из его техники. Вопрос фешинского влияния и его преодоления художницей рассмотрен О. Л. Улемновой в выше упомянутой книге (с. 28-32).


Виноградова (Жаброва) Татьяна Ивановна [1887 – не ранее 1965] – живописец-портретист. В 1908–1912 гг. училась в КХШ. Преподавала в школах Казанской губ., Омска, Уфы. Член АХРР.
Ученица Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний ВиноградовойТ. И.:
«В 1908–1909 гг. к нам в Казанскую художественную школу из Петербурга приехали три преподавателя живописи, только что окончившие Академию художеств – это были Н.И.Фешин, П.П.Беньков и Евстафьев…
С их приездом влилась новая живительная струя в нашу школьную жизнь и работу.
Столько было творческих исканий, разговоров!
Особенно мы преклонялись перед талантом Н.И.Фешина.
…В его наружности были особенные только глаза – небольшие, но острые, схватывающие. Рост его был выше среднего, строен и худощав. Лицо было бледное, черты лица некрупные. Может быть, окруженный ореолом таланта, он казался нам интересным…
Из работ Николая Ивановича я видела дипломную работу «Капустница» – среди баб, девушек, рубивших «помочью» капусту, слышался смех. Всюду разбросаны листья капусты и еще не тронутые вилки. Какая изящная красота в рисунке и в брызжущих красках! Один только раз я ее видела, когда Николай Иванович нам ее показал. Прошло много лет, а я все ее вижу… Меня очаровала какая-то особенная, присущая только ему одному техника – бархатистость мазка и тончайшие сочетания красок. И жизненно, и сказочно!
В натурном классе моим преподавателем был Н.И.Фешин. Николай Иванович, обходя учащихся, говорил мало, но умел как-то особенно нужное подсказать.
Я очень любила портрет… Увидев осенью на нашей выставке мои портреты, Николай Иванович их очень хвалил.
Кроме художественного таланта, Фешин любил музыку, играл на гуслях и писал стихи.
Осенью 1912 года ко мне приехала в Казань моя племянница Оля, которая поступила на Высшие женские курсы. У нее были очень красивые глаза. Как-то встретив Николая Ивановича, я предложила ему написать портрет с Оли. Он согласился и просил одеть капот (у меня был белый с крупными бледно-желтыми горошинами); было тогда три сеанса, но Николай Иванович сказал, что больше не надо. После рисунка он по всему полотну дал основные, красочные пятна. Самовара никакого не было, он был вставлен в полотно позднее». (Лл. 161-162.)


Гаврилов Федор Павлович [16.2.1890, с. Плесс, Нижнеломовский у., Пензенская губ. – 1926, г. Казань] – архитектор, педагог, художник. В 1913 г. окончил КХШ. В 1913–1915 гг. – помощник архитектора В. А. Трифонова при возведении Казанского отделения Государственного банка. В 1915–1916 гг. – районный прораб на Казанском казенном пороховом заводе. В 1918–1919 гг. – техник в Казанской городской управе, одновременно учился и окончил Казанские высшие свободные художественные мастерские (1920). В 1920–1921 гг. – уполномоченный по делам этих мастерских. С 1922 г. – ректор Казанского архитектурно-технического института (позднее – Казанских архитектурно-художественных мастерских), одновременно – заведующий проектировочным бюро Татарского комитета государственных сооружений, а также в 1924–1926 гг. – архитектор строительного управления инженеров ТАССР. Член ТатЛЕФ (1925). Автор проектов дома Зобнина (1914), первых в годы советской власти градостроительных схем развития Казани (1924–1926), памятников М. Вахитову (1921) и Содружества народов (1924–1926, не сохранились).
Коллега Фешина по КХШ. Отвечая на просьбу Дульского П. М.дать воспоминания о Гаврилове, Фешин 29 ноября 1926 г. написал из Нью-Йорка: «О Ф.Гаврилове у меня осталось одно из самых лучших воспоминаний. По моему мнению, он был исключительный человек. На диво трудоспособный, совершенно бескорыстный, прекрасный товарищ и что особенно ценно, то это его чуткость ко всему новому. Будь в то время условия более благоприятные для его деятельности, он мог бы сделать очень многое. И я склонен думать, что школа в его лице потеряла чудесного работника, которого трудно заменить…».


Григорьев Александр Владимирович [28.5.1891, д. Пертнуры, ныне Республика Марий Эл – 25.8.1961, г. Москва] – марийский художник, общественный деятель и академик. Один из основоположников изобразительного искусства в марийском крае.Из семьи сельских учителей. Окончил Мореновское сельскохозяйственное училище, Казанскую учительскую семинарию (1910), КХУ (1915), Московское училище живописи, ваяния и зодчества (1918). Статистик Всероссийского земского союза в Москве. Член партии эсеров (1909– 1918),член РКП(б) (с 1918 г.).С 1918 г. – в Козьмодемьянске: учитель, заведующий волостным отделом народного образования. Инициатор открытия в 1919 г. музея с картинной галереей, основатель свободных художественных мастерских. Председатель уездного комитета РКП(б) (1920). Участник Всероссийского совещания активных работников мари, Всероссийской конференции марийских коммунистов. Делегат 10-й конференции РКП(б), 8-го Всероссийского съезда Советов. Инструктор ЦК РКП(б) (1922), один из организаторов АХРР, в 1922–1927 гг. ее председатель. Основатель и председатель объединения «Союз советских художников» (1928–1932). Заместитель директора Третьяковской галереи, художественный редактор Госиздата, заведующий отделом Музея Революции.
Занимая высокие посты, в прошлом будучи учеником Фешина и симпатизируя ему, Григорьев не мог не откликнуться на просьбу своего учителя о содействии в получении визы для выезда из страны в 1922 г. Семья Фешиных даже некоторое время в ту пору прожила в московской квартире Григорьевых.Через 15 лет после этих событий, в ночь на 7 ноября1937 г., Григорьев был арестован и решением особого совещания НКВД осужден на 8 лет заключения. Наказание отбывал в одном из совхозов НКВД близ Караганды. Тяжелые годы лагерей и клеймо «враг народа» круто изменили его жизнь. Он освободился в 1946 г., но получил запрет на жительство в Москве, несмотря на то, что там жила его семья. Григорьев уехал в Калужскую область, в Тарусу, где целое десятилетие прожил забытый фактически всеми, кроме нескольких своих друзей-художников, старавшихся помочь, потому что художник бедствовал, зарабатывая тем, что писал вывески для закусочных и кафе.
В своем письме к Дульскому П. М. от 14.11.1955 г. Григорьев свидетельствует о таком факте: «Ходим хлопотать о приезде Н.И.Фешина, так как он хочет вернуться на Родину». (Л. 89.)


Григорьев Михаил Степанович [1881 – ?]. Окончил архитектурное отделение КХШ (1902) и ВХУ ИАХ по мастерской Л. Н. Бенуа (проект здания Государственной Думы). В 1912 –1915 гг. преподавал в КХШ, в 1914 г. избирался заведующим школы. В 1915 г. был призван на военную службу, после которой до 1917 г. работал в должности городского архитектора и преподавателя Промышленного училища. По проектам Григорьева в Казани строились здания народных училищ и школ, психиатрическая лечебница (1913–1914). В 1920–1930-е гг. преподавал на архитектурно-строительном факультете Казанского политехнического института.
Коллега Фешина по КХШ.


Денисов Иван Андреевич [14.11.1867, г.Казань – 6.3.1928, там же] – живописец, педагог. Окончил ИАХ (1894). Один из инициаторов создания КХШ, в которой с 1895 г. преподавал в классах элементарного рисования и акварельном. Избирался на должность заведующего школой (1917), был делегатом от школы на съездах преподавателей и директоров художественных школ, подведомственных ИАХ (Санкт-Петербург, 1903, 1906). Преподавал в КХШ до 1918 г. Член ТатАХРР (с 1924 г.).
Учитель Фешина, впоследствии его коллегапо КХШ.


Дубяго Дмитрий Иванович [21.10.1849, с. Соино, ныне Хиславичского р-наСмоленской обл. – 22.10.1918, г. Казань] – астроном, доктор астрономии и геодезии. Отец астронома, доктора физико-математических наук, профессора ДубягоА. Д. После окончания Петербургского университета (1872) работал в Пулковской астрономической обсерватории. В 1884–1918 гг. – профессор Казанского университета и директор Казанской городской астрономической обсерватории. Одновременно в 1890– 1899 гг. – декан физико-математического факультета, в 1899–1905 гг. – ректор. Основатель и первый директор Энгельгардтовской астрономической обсерватории (1901– 1918). Впервые в Казани начал изучение физической либрации Луны. Автор трудов по небесной механике. По наблюдениям казанских астрономов, произведенным за 1869–1892 гг., составил каталог 4281 звезды. Исследовал орбиту спутника Нептуна и создал теорию движения малой планеты Диана. Именем Дубяго назван кратер на Луне.
Портрет Д. И. Дубяго. 1920-е. Х., м. 60*65,7. Казанская астрономическая обсерватория им. В. П. Энгельгардта.


Дульская-Берлин Людмила Петровна[1906, г. Слободской, Вятская губ. – ? Казань]. Дочь казанского искусствоведа Дульского П. М., автора первой монографии о Фешине. Училась в Казанском восточно-педагогическом институте, работала в Казанском государственном университете.
Из воспоминаний Дульской-Берлин о Фешине:
«Последние дни перед отъездом в Америку Н.И.Фешин, дожидаясь визы, провел в Москве на даче А.Н.Тришевского, куда вместе с папой на проводы была приглашена и я. Николай Иванович всегда был очень мрачен, но на этот раз и расстроен. Он говорил, что его гонит в Америку голод и туберкулез.Мне было совершенно ясно, что, если бы его талант в те годы оценили и поддержали, он никогда бы не оставил Родины даже на короткое время».


Дульский Петр Максимилианович [23.3.1879, г. Оргеев, ныне Республика Молдова – 8.3.1956, г. Казань] – искусствовед, художник, музейный деятель, педагог. Кандидат искусствоведения (1938), заслуженный деятель искусств ТАССР (1940). В Казани проживал (с перерывами) с 1899 г. Учился в Одесской рисовальной школе (1895 – 1898 гг., не окончил), на граверном отделении КХШ (1899 – 1904), историко-филологическом факультете Казанского университета (1915 – 1919). После окончания школы был назначен преподавателем рисования реального училища г. Слободской Вятской губ. В 1911 г. избран делегатом первого съезда художников России. В том же году переведен в Казань на должность преподавателя рисования реального училища. В 1916 г. секретарь оргкомитета по устройству выставки «Художественные сокровища Казани» (Казань, Петроград). В 1917 – 1919 гг. заведующий культотделом Управления водного транспорта. В 1919 г. сотрудник губ. подотдела по делам музеев и охраны памятников искусства и старины при отделе Наркомпроса, в том же году по конкурсу избран хранителем художественной галереи Казанского музея, где проработал до 1925 г. В 1927 – 1930 гг. ученый секретарь Дома татарской культуры в Казани. В 1928 г. Наркомпросом РСФСР был командирован в Париж и Берлин для организации отдела Татарстана на выставке советского искусства.В 1930 – 1941 гг. преподаватель Казанского института инженеров коммунального строительства, в 1941 – 1947 – авиационного института, в 1949 – 1956 – института гражданского строительства. В 1935 – 1939 гг. совмещал работу в Казани с заведованием издательским отделом Всероссийской ИАХ в Ленинграде. Принимал непосредственное участие в создании Союза художников ТАССР и был его первым председателем (1936-38).
Первый значительный труд Дульского – книга «Памятники казанской старины» (1914). В последующем он неоднократно обращался к исследованию казанской архитектуры. Среди его наиболее значительных публикаций – книги и статьи «Михаил Петрович Коринфский» (1916), «Классицизм в казанском зодчестве» (1920), «Барокко в Казани» (1922), «Казань в XVI–XVII–XVIII столетиях», «Казань в девятнадцатом столетии» (обе – 1943), «Архитектура Казани – столицы Татарской республики за 25 лет» (1945).На материалы музейного собрания им написаны работы «Иностранные живописцы в Казанском музее» (1920), «Перов в собрании Казанского музея» (1921), «Русские мастера в Казанском музее» (1922) и др. Изучал творчество казанских художников 19 в.: К.Барду, В.Турина, Э.Турнерелли, Л.Крюкова. Его труды «Книга и ее художественная внешность» (1921), «Графика сатирических журналов 1905 – 1906 гг.» (1922), «Иллюстрация в детской книге» (1925) характеризуются полнотой исследования поставленных проблем. С сер. 1920-х гг. уделял большое внимание изучению татарского народного искусства и процессов современной художественной жизни. В экспедициях по районам республики собирал материалы по татарскому орнаменту, национальной деревянной архитектуре, ремеслам и промыслам (вышивке, национальному ткачеству, ювелирному делу). Результаты экспедиций изложил в книге «Искусство казанских татар» (1925), многочисленных статьях в центральной и местной периодической печати. Одновременно появлялись труды Дульского о творчестве современных художников: «Казанские современные графики» (1925), «Искусство в Татреспублике за годы революции» (1929), «Оформление татарской книги за революционный период» (1930), работы, посвященные творчеству БеньковаП. Д., Радимова П.А., Сокольского Н.М., АхунаС.С. Большой вклад внес в развитие издательского дела. В 1920 г. явился инициатором создания и редактором первого в России журнала, посвященного вопросам музейного дела и охраны памятников, – «Казанского музейного вестника». Активно участвовал в организации выпуска других периодических изданий, среди которых «Казанский библиофил», «Вестник научного общества татароведения», «Материалы по охране, ремонту и реставрации памятников ТАССР». Под его руководством разрабатывались и издавались каталоги выставок и книги, посвященные вопросам искусства и охраны памятников в республике. С 1930-х гг. начал заниматься также проблемами советского и западноевропейского искусства, исследованием творчества русских архитекторов и живописцев, вопросами учебно-педагогического характера. Известность получила вышедшая двумя изданиями его книга «Иван Иванович Шишкин. 1832–1898» (1955). Архив, библиотека, коллекции и художественные работы Дульского хранятся в фондах Национального архива РТ, Национального музея РТ, ГМИИ РТ, Института языка, литературы и искусства АН РТ, личном архиве акад. Н.М.Валеева.
Автор книги «Николай Иванович Фешин» (1921) – первой монографии о художнике. Известно, что в 1920 – 1921 гг. Фешин составил справку по просьбе Дульского для этого книги, в которой автор привел эту справку слово в слово, избавившись лишь от сокращений художника .
Дульский, спустя годы, оставил такие воспоминания, связанныес Фешиным:
«…В 1928 г. Алексеевич Максимович Горький посетил наш казанский краеведческий музей. Мне пришлось сопровождать его по нашей картинной галерее. Мы с большим трепетом ждали этого посещения. Немного волновались, потому что Алексей Максимович был хорошо знаком с изобразительным искусством. Музеи Италии, музеи Запада были ему хорошо знакомы.
Наша картинная галерея помещалась с правой стороны музейных залов; там была живопись и западная, и русская.
В художественном отделе Алексей Максимович несколько задержался. Он рассказывал нам о музеях Италии, о сокровищах искусства и о значении их для культуры народов.
Знакомясь с отделом казанских мастеров, Алексей Максимович был удивлен, увидев две работы П.А.Радимова – художника.
Ему Радимов был известен как «поэт деревни», он знал его как автора «Попиады». А здесь Радимов выступал в области изобразительного искусства…
Довольно долго Алексей Максимович рассматривал работы Н.И.Фешина. Фешин у нас был представлен довольно полно – семью-восемью большими картинами, для которых была отведена отдельная стена. Рассматривая эти картины, Алексей Максимович сказал: «Это – хороший мастер».
В общем, он остался доволен нашим отделом живописи». (Из книги «Горький в Татарии», Казань, 1961, с. 113-114.)


Дьяконова (Юдина) Елена Алексеевна [1896 – ?] – живописец. Училась в КХШ в 1915–1920 гг., в свободных художественных мастерских Ленинграда в 1920–1924 гг. Преподавала в учебных заведениях Казани.
Ученица Фешина.


Евлампиев Николай Константинович [03.04.1866 – 1937] – живописец, теоретик искусства (книга «Рисование карандашом с натуры», 1915 г.), педагог. Учился в КХШ (1895–1899) и на Педагогических курсах ИАХ в Петрограде (до 1915г.). Жил в Палехе и Мстёре, преподавал здесь в иконописных мастерских (1902–1915). Также преподавал в кадетском корпусе г.Сумы (1915).В 1921г. переехал в Нижний Новгород.Член Союза художников России с 1933г. Работал преимущественно в бытовом жанре и пейзаже.
Одно время учился с Фешиным в КХШ, его друг.
Портрет художника Николая Константиновича Евлампиева. 1905. Х. на ф., м. 62,7*49,5. Нижегородский государственный художественный музеи;.


Евлампиева-Кошелева Мария Витальевна [1895 – ?]. В 1911 – 1917 гг. училась в КХШ и Казанских свободных художественных мастерских на архитектурном отделении. Работала в учебных заведениях Казани, Оренбургской и Псковской областей, архитектором в Ленинграде и Астрахани.
Из воспоминаний Евлампиевой-Кошелевой о Фешине:
«Я высоко ценила своего талантливого учителя и считала за честь, когда Николай Иванович попросил меня позировать ему. Я очень волновалась перед тем, когда должна была переступить порог его мастерской и увидеть ту обстановку, в которой он творил свои произведения. Позировала я ему 8–10 сеансов. Лицо написано немного больше натурной величины. Купил портрет для областного Кировского музея бывший ученик школы Н. Башмаков.
…В Казани я жила в доме, где жили родственники жены Фешина – семья Бельковичей.
Однажды я увидела из окна своей квартиры Николая Ивановича, который укладывал свои вещи на подводу. Это было, мне помнится, осенью 1923 г. Я вышла на крыльцо и спросила Николая Ивановича, куда он уезжает. Николай Иванович мне сказал, что уезжает в Америку со своей семьей, что ему жаль покидать свою Родину и своих товарищей. Я выразила ему свое глубокое сожаление, что он покидает Казань, сказав, что мы, его ученики, никогда его не забудем, пожелала ему хорошего здоровья и благополучного пути…».
Портрет Марии Витальевны Евлампиевой. 1914. Х., м. 72*68. Вятский художественный музей имени В. М. и А. М. Васнецовых.


Евстафьев Петр Сергеевич [20.1.1880, г. Казань – 10.6.1958, г. Благовещенск] – живописец. Окончил живописное отделение КХШ (1895 – 1901) и ВХУ ИАХ по мастерской Д. Н. Кардовского (1901 – 1909). Преподавал на живописном отделении КХШ (1909 – 1911). Участник выставок с 1909 г.
В одни и те же годы учился с Фешиным в КХШ и ВХУ ИАХ, впоследствии его коллега по КХШ.


Ивановская-Ливанова Надежда Николаевна [1880, г. Казань – 1963], живописец, жена крупного ученого – морфолога-эволюциониста, одного из основателей Казанской морфологической школыН. А. Ливанова. Родилась в семье профессора Казанской духовной академии. Окончила живописное отделение КХШ (1903), а затем училась в ВХУ ИАХ и на Педагогических курсах при ИАХ. В 1907 – 1909 и 1914 гг. вместе с мужем жила за границей. С 1909 г. – в Казани, преподавала в женской гимназии Котовой, первой татарской женской гимназии (1916 – 1918) и на Высших женских курсах (1918 – 1919), на краткосрочных областных дошкольных учительских курсах (1918 – 1925, 1936 – 1937, 1941, 1946), в КХУ. Вжизни Казани она оставила незабываемый след. В монографии о Николае Фешине искусствоведГ.А. Могильникова называет Надежду Николаевну «организатором детского художественного воспитанияв Казани». Отдавая много сил педагогической деятельности, она незабывала и о творчестве. С 1916 г. была участницей выставок казанскиххудожников. В 1944 г. ее работы были представлены на пятой Всесоюзной художественной выставке,а в 1947 г. – на зональной выставке художников Поволжья. Ее картины «Женщина на фоне кактусов»,«Лодки на Волге», «Старая усадьба в Берсуте», «Деревня Ильинка» вызывали самые теплые чувствау ценителей живописи. Неоднократно Надежда Николаевна принимала участие в экспедициях мужа.
Коллега Фешина в пору ее работы в КХШ. О ней он тепло отозвался в своем письме Дульскому П.М.из Лос-Анджелеса от 1.09.1946 г.: «Я был очень счастлив получить очень милое письмо от Надежды Ник[олаевны] Ивановской-Ливановой. Очень, очень благодарен ей за памят[ь]!» В письме к Дульскому от 8.3.1947 передает ей «сердечный привет».


Ильин Глеб Александрович[1.6.1889, г. Казань – 14.101968, г. Себастополь, Калифорния, США] – живописец, мастер портретного жанра.Родился в аристократической семье судьи. С раннего детства будущий художник проявил интерес к живописи, который поддерживался родителями. В 1910г. с отличием окончил КХШ, где его наставником был Фешин . Продолжил обучение в ВХУ ИАХ (1911 –1917) под руководством И.Е.Репина и К.Е.Маковского. Еще в период обучения Ильин стал известен за стенами академии и получал заказы на написание портретов членов императорской семьи (портрет великого князя Константина Константиновича) и петербургских знаменитостей (портрет Ф.И.Шаляпина). На осенней выставке Академии в 1916 г. его работа «Портрет г-жи Сапожниковой» получила 4-ю премию.После Октябрьской революции Ильин покинул Петербург и вернулся домой в Казань. Вскоре, однако, город бы занят Красной армией. Земли, недвижимость и фамильные ценности были конфискованы. В преддверии боев за Казань Глеб с братом Петром и матерью смогли перебраться на восток и остановились в Омске. В Омске Ильин принял участие в конкурсе Общества художников и любителей изящных искусств Степного края  (1919) и получил премию за свой вариант ордена «Освобождение Сибири». Перед падением Омска в ноябре 1919 г. семья Ильиных продолжила свой путь на восток и наконец остановилась в Чите. В Чите художник зарабатывал на жизнь, рисуя портреты высокопоставленных японских офицеров. Их рекомендации помогли получить художнику и членам его семьи разрешение на въезд в Японию, когда скорое падение Дальневосточной республики стало неминуемым. Остановившись в Токио, Ильин, благодаря ранее заработанной репутации, стал получать заказы на портреты высоких правительственных чиновников и членов императорской семьи. Он также организовал в Токио несколько удачных персональных выставок-продаж. В 1923 г. Ильины получили разрешение на въезд в США.В США Ильины поселились в Сан-Франциско, с которым будет связана дальнейшая жизнь и творчество художника, за исключением краткого периода жизни в Колорадо в 1940-х.Свою первую выставку на новом месте Ильин организовал уже в 1924 г. и быстро стал одним из наиболее популярных портретистов Калифорнии. Приобретенный происхождением и образованием аристократизм привлекал заказчиков из высшего общества. В 1928 г. газета «The San Francisco Chronicle» назвала его наиболее талантливым художником города. В январе 1930 г. Ильин был приглашен в Белый дом, чтобы нарисовать портрет Лу Гувер, жены президента Герберта Гувера. Газеты писали о нем как о художнике, который в своих работах естественно объединяет академичность и модерн, обладает чувством линий, форм и цвета. В его стиле видели великолепное объединение стилей Лоуренса, Ван Дейка и Веласкеса.В 1936 г. на персональной выставке в Лос-Анджелесе произошла волнующая встреча Ильина с его учителем живописи Фешиным. Последние годы жизни Ильин провел около Рашен-Ривер – река на Тихоокеанском побережье США.


Кашкин Николай Дмитриевич [27.11.1839, г. Воронеж – 15.3.1920, г. Казань] – музыкальный критик, музыковед, педагог, профессор. С 1863 г. преподавал в музыкальных классах Московского отделения Русского музыкального общества, в 1966–1906 гг. – в Московской консерватории. Наиболее важный вклад Кашкин внес в историю российской музейной культуры как критик. Также является автором учебных пособий по теории музыки, первым историографом Московской консерватории. Переводил на русский язык музыкальную учебную литературу европейских авторов. С 1918 г. принимал деятельное участие в организации в Казани Государственной двухступенной музыкальной школы (на базе бывшего Казанского музыкального училища Русского музейного общества), в которой вел курс истории музыки.
Портрет композитора Н. Д. Кашкина. 1921. Х., клеев. краска. 115*87. Казанская государственная консерватория.


Китаев Александр Виссарионович[25.8.1888, с. Старые Карамалы, Самарская губ. – 2.3.1953] – художник, поэт, общественный деятель, музейный работник. Родился в крестьянской семье. Воспитанник Симбирской чувашской учительской школы. В семь лет окончил сельскую школу. В восемь лет участвовал с отцом в раскопках Разбойничьего Городка. В 1904 г. получил звание сельского учителя. В 1906–1911 гг. учился в художественной школе в Казани, где в числе его педагогов были Беньков П. П.и ФешинН.И. Одновременно работал в газетах «Волжско-Камская речь», «Вечерняя почта» и в литературно-художественном журнале «Волжские дали» корреспондентом и исполнял обязанности секретаря редакции. Параллельно учился в полиграфическом отделении высших художественных мастерских.В 1911 г. переехал в г. Чебоксары, где преподавал графическое искусство. В 1913 г. переехал в Новгородскую губернию, где продолжал преподавательскую деятельность, сперва в г. Бончовске, а с 1915–1918 гг. в Новгороде. Там же на общественных началах организовал театральное общество «Красный парус». В 1919 г. заведовал художественным хранилищем и подотделом изобразительных искусств в г. Бобруйске. За это время им был основан и открыт Бобруйский художественно-исторический музей, основана государственная выставка произведений художников и ремесленников республик Литвы и Белоруссии.В 1919 г. переехал в г. Смоленск.Работал в губернском отделе народного образования инструктором секции изобразительных искусств г. Рославля и Рославльского уезда. Преподавал русский язык на командных курсах Смоленской губмилиции.До середины 1922 г. участвовал в культурной жизни Смоленска, избирался товарищем председателя литературной организации «Арены». Экспонировал свои живописные работы на художественной выставке в 1921 г. в Смоленске. Издал сборник своих стихов «Оранжевый колорит», сборник дополнил своими иллюстрациями.В 1919–1922 гг. работал в Смоленске и как художник театра (оформил свои пьесы «Синие крокодилы» и «Когда позволяется раздеть другого»).В 1922 – 1926 гг. обучался в учебных заведениях, образованных в Петрограде вместо упраздненной Академии художеств.В 1924 г. в Ленинграде выпустил крыло поэм «Башки башкир».В 1927 г. Китаев сочинил комедийную пьесу «Дикопольские педагоги, или Женская стыдливость». Пьеса была запрещена распоряжением главного комитета по контролю за репертуаром при Главлите со следующими формулировками: «в советской школе не может быть таких «диких» нравов среди педагогов», «в пьесе есть ряд порнографических трюков».В 1929 г. в Ульяновске Китаев принимал участие в первой выставке Объединения ульяновских художников.В 1932 г. вместе с семьей (женой и двумя детьми) проживал в Раменском (под Москвой) на съемной квартире. С 1934 г. –в Москве. В 1938 г. был отчислен из Московского союза советских художников в ходе кампании по борьбе с формализмом в искусстве.Картины художника выставлены в Государственной Третьяковской галерее, в Чувашском государственном художественном музее, в Краснодарском краевом художественном музее им. Ф.А.Коваленко, Смоленском областном музее изобразительного и прикладного искусства, в частных коллекциях.


Корнилов Петр Евгеньевич [3.7.1896, г. Симбирск – 10.10.1981, г. Ленинград] – историк искусства, библиофил, коллекционер рисунков, акварелей русских художников конца 19-го – начала 20-го вв. Кандидат искусствоведения, профессор. Член Союза художников. Организатор охраны памятников культуры в Татарстане, практик и знаток музейного дела. Член Ленинградского общества библиофилов. В 1915 г. окончилКазанское 1-е реальное училище, где преподавал рисунокДульский П. М. В 1915 – 1917 гг. обучался в Московском межевом институте, откуда был призван в Красную армию. В 1922 г. уезжает в Петроград, учится в 1922 – 1925 гг. в университете.В 1921 – 1930 гг. (с перерывом на время учебы) работал в Центральном музее Татарской АССР научным сотрудником художественного отдела, библиотекарем, ученым секретарем, одновременно – ученым секретарем в Музейном отделе Наркомата просвещения ТАССР. В 1930 – 1932 гг. занимался созданием музея в г. Бухара, одновременно преподавал в Бухарском педагогическом институте. В 1932 г. переехал в Ленинград, где работал заведующим отделом графики Русского музея.Во время Великой Отечественной войны являлся редактором Ленинградского отделения издательства «Искусство». В годы блокады Ленинграда способствовал сохранению произведений искусства.В 1950-60-е гг. – заместитель директора по научной работе в НИИ АХ СССР, также преподавал в Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е.Репина, заведовал кафедрой истории искусства Ленинградского высшего художественно-промышленного училища им. В. И. Мухиной.Для его библиотеки лучшие графики страны изготовили более сотни экслибрисов. В коллекции Корнилова были собраны этюды И.Е.Репина, В.Д.Поленова, пейзажи И.И.Левитана, М.В.Нестерова, рисунки Н.Н.Ге, П.А.Федотова, Б.М.Кустодиева, К.С.Петрова-Водкина, А.Н.Бенуа, М.В.Добужинского, Е.Е.Лансере, К.А.Сомова и многих других художников. Всю свою коллекцию Корнилов подарил Русскому музею.Изучение, блистательное знание материала, произведений русских мастеров гравюры дореволюционной и затем советской эпохи в лице Корнилова всегда сочеталось с глубоким знанием личности и творчества самих живых людей, творцов гравюрных листов. В его деятельности важное место занимает его «Арзамасская школа живописи»–исследование, которым он восполнил одно из пустых мест в истории отечественной художественной культуры 19 века.Известен также богатым и уникальным разделом своей коллекции – Ленинианой. Основную часть Ленинианы составляют более пятисот графических листов: гравюры на дереве, линолеуме, металле, литографии, рисунки. Их дополняют около 50 скульптур из фарфора и бронзы, среди которых есть произведения Андреева Н., Томского Н., Манизера М. и др. крупнейших художников-ваятелей; а также по той же теме – медали, рельефы, значки, марки, плакаты.
Был знаком с Фешиным. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний Корнилова П.Е.:
«Первая, запомнившаяся мне, моя встреча с творчеством Николая Фешина, произошла в Москве <…> в 1913 году на выставке Товарищества передвижных художественных выставок. Там я увидел портрет казанской художницы Надежды Михайловны Сапожниковой работы Н. И. Фешина. Слегка стилизованный под портреты первой половины XIX века, он был написан на фоне желтых обоев (нанесенных по трафарету). Этот портрет не был исключительным произведением выставки, но он все же выделялся среди экспонированных там работ, кроме, конечно, репинских…
Вторая встреча произошла в 1914 году на выставке в Казани, в здании художественной школы. Мой внимание сразу привлек большой портрет Вари Адоратской, хотя там были выставлены работы Фешина «Бондарка» и «Портрет жены». В портрете В. Адоратской мне нравилось все. Простота и ясность композиции, образ миловидной девочки, натюрморт на столе, общая благородная серовато-перламутровая гамма. Сразу в памяти встала близость с живописью Валентина Александровича Серова, виденной мною впервые год моту назад в Третьяковской галерее в Москве.
В 1921 году произошло мое личное знакомство с Н. И. Фешиным. Я нашел его очень похожим с известными мне фотографиями и особенно с последним литографским автопортретом.
Довольно высокий, крупный, но не тучный, размеренный в движениях и немногословный – таким вошел он в мое сознание и память.
В те годы нас всех увлекали его работы. Особенно портрет Карла Маркса, висевший в актовом зале Казанской художественной школы. Отлично задуманный портрет великого мыслителя в рост был исполнен матовой живописью (написан, верно, темперой). Особенно привлекали рисунки Фешина, казавшиеся необыкновенно легко исполненные. Будто бы уголь в руках художника едва касался поверхности бумаги, и в то же время вся форма отчетливо чувствовалась. Это портреты, наброски и материалы к задуманным композициям, детали фигур, рук, ног и т. д. Вот пачку таких рисунков, навернутых на палочку, перед своим отъездом из Казани, Н. И. Фешин как-то принес в Музей и передал нам обоим с П. М. Дульским. Мне досталось семь рисунков…
Вспоминается разговор с Александром Владимировичем Григорьевым, бывшим учеником Фешина по Казанской художественной школе и видным деятелем Ассоциации художников революционной России. Он передавал мне, что имел беседу с тов. М. И. Калининым о судьбе Н. И. Фешина. Был решен вопрос о предоставлении Фешину мастерской, о заявках и о переезде его в Москву. Но Н. И. Фешин вскоре заболел тифом (болезнь типичная для тех лет), а А. В. Григорьеву пришлось выехать в командировку. Когда он вернулся, то узнал, что, видимо, под влиянием жены Фешина был безоговорочно решен вопрос об отъезде Николая Ивановича в Америку, откуда и были присланы необходимые визы». (Лл. 235-236.)


Котов Петр Иванович [26.06.1889, сл. Владимировка, Астраханская губ. – 4.7.1959, г. Москва] – живописец, мастер портрета, исторической и батальной картины, автор широко известных полотен, посвященных индустриальной теме.Заслуженный деятель искусств РСФСР (1946), лауреат Сталинской премии II степени (1948),действительный член АХ СССР, профессор. Родился в семье иконописца. Окончил живописное отделение КХУ (1909) и ВХУ ИАХ по мастерской Ф.А.Рубо и Н.С.Самокиша, с правом на пенсионерскую заграничную командировку. Преподавал в Высших государственных художественных мастерских в Астрахани и Киеве, Московском государственном художественном институте им. В.И.Сурикова.
Ученик Фешина. Автор воспоминанияо нем.
Из воспоминаний КотоваП. И.:
«С необычайно теплотой вспоминаю годы учебы в Казанской художественной школе <…>
Все, что я там увидел, меня восхищало и удивляло.
Так как я поступил в школу буквально без всякой подготовки (я не умел еще рисовать с натуры), мне пришлось начать учебу с самого первого класса и пройти, таким образом, всю школу, строгую реалистическую школу, с самых азов.
Через четыре года, дойдя до натурного класса, я уже обладал серьезными профессиональными знаниями ремесла живописи и рисунка и, таким образом, уже почти полностью был подготовлен к тому, чтобы формироваться как художник.
В этот важный и ответственный для меня момент в школу приехал бывший ее питомец, молодой художник Николай Иванович Фешин.
Такое совпадение (последний год моей учебы в школе с приездом Фешина) я считаю для себя необычайно счастливой удачей, так [как] Н.И. Фешин, будучи уже прекрасным рисовальщиком и замечательным живописцем, раскрыл передо мной всю мудрость и глубины живописи и рисунка.
С этого момента я стал вполне сознательно формироваться как художник.
Таким образом, первым и настоящим своим учителем, раскрывшим мне глаз[а] художника, считаю Н.И. Фешина и приношу ему глубокую благодарность». (Лл. 117-118.)


Кротова Наталья Николаевна [1888 – ?]. Училась в КХШ. Окончила Казанские высшие женские курсы. Работала в школе 1-й ступени в Казани.
Портрет Н. Н. Кротовой.Этюд. 1923. Х., м. 40,5*36. Частное собрание (Россия).
Об истории создания портрета Кротова Н. Н. оставила воспоминания:
«С Николаем Ивановичем Фешиным до 1923 года я, собственно, не была знакома, хотя училась в Казанской художественной школе в тот год, когда он был назначен туда преподавателем в натурный класс. Мне очень нравились работы Фешина, особенно портреты, и я старалась посещать все выставки, где можно было бы видеть их. На одной из выставок я и приобрела «Зимний пейзаж».
Хотя я и оставила художественную школу и поступила на Высшие женские курсы, у меня было много друзей среди бывших учениц Фешина.
Весной 1923 года я узнала, что Николай Иванович уезжает в длительную командировку за границу, в Америку. Мне очень было жалко, что Казань теряет его. Я решила попробовать приобрести у него что-либо. С этой целью я посетила его жену, которая в это время жила в Казани, и попросила ее узнать, возможно ли мне посетить Николая Ивановича. Когда разрешение было получено, я отправилась в село Васильево под Казанью, где у Фешина была собственная дача.
Ярким зимним утром я приехала на дачу и была на пороге ее встречена хозяином. Таким образом я познакомилась с Николаем Ивановичем Фешиным. Он провел меня в дом и показал очень немногие вещи, которые висели у него на стенах. В небольшой проходной комнате висел натюрморт, изображающий накрытый стол и на нем черную сковороду с ярко-желтой яичницей-глазуньей. Натюрморт был очень эффектен. Но все же лицо человека привлекало меня более. Однако подходящих вещей не было, портреты же своей маленькой дочери он не хотел продавать. Вид у меня был, видимо, очень разочарованный. Тогда Николай Иванович предложил мне сесть около белой стены, вероятно, печки, и позировать ему для портрета. Так мы с ним и поработали часа два. Он, вероятно, устал и рекомендовал мне немного погулять около дачи. Там я встретила его дочку Ию, которая тоже вышла погулять. Мы с ней приятно провели около часа. Ей тогда было лет шесть. Она очень мило держалась и, ничуть не стесняясь, весело болтала со мной.
Когда я вернулась на дачу, к своему удивлению увидела накрытый стол для чая и на тарелке вкусную рыбу. Я говорила, смеясь, что первый раз в жизни ем селедку, очищенную руками большого художника.
Так мы еще немного поработали. Когда я позировала, то старалась говорить, улыбаться, так как раньше слышала от некоторых художников, что очень неприятно, когда у модели скучное и неподвижное лицо. Вероятно, Николай Иванович был того же мнения, так как встретив потом, перед самым отъездом, одну мою подругу по школе, сказал ей, что я позирую идеально. Николай Иванович просил меня приехать еще.
На следующий раз сеанс был таким же продолжительным и также с чаепитием. На этот раз в нем участвовала и жена Николая Ивановича. Когда Николай Иванович закончил работу, то вставил ее в рамку под стекло, чтобы не смазалась, и передал мне . Затем Фешины проводили меня до станции…
Я очень была довольна своей поездкой и знакомством, хотя и поздним, с Николаем Ивановичем Фешиным».(Лл. 230-232.)


Кудряшёв Владимир Владимирович[25.7.1902, с. М.Яльчики, Тетюшский у., Казанская губ. – 9.11.1944, г. Москва] – скульптор, театральный декоратор, станковый график, плакатист. Родился, как и его учитель Фешин, в семье столяра-краснодеревщика. У отца от первого и второго браков имелись 14 детей, и Владимиру с 9 лет приходилось работать и зарабатывать для семьи. Несмотря на это, страстно увлекся живописью и рисунком. Рано проявивший способностьк рисованию, Владимир обучался в школе г. Цивильска, куда семья переехала в 1914 г. По настоянию школьного учителя рисования – немецкого военнопленного, заметившего талант у подростка идавший ему первые уроки скульптуры, и по ходатайству школы, в 1916 г. Кудряшёву выделили стипендию для обучения в КХШ, куда он и поступил. В 1923 г. окончил Казанский архитектурно-технический институт. Еще в пору учебы КХШ, в 1919 г. призывается РККА, где работает в ИЗО мастерских армии.В 1920 г. вместе с братом Петром участвует Первой государственной выставке искусства и науки в Казани, представляя акварели, рисунки, эскизы декораций (представил 14 произведений графики и одну скульптуру). Несколько лет работал в Казани плакатистом, декоратором театральных постановок, и линогравером. Автор проекта памятника М. Вахитову в Казани. В 1922 г. выходит альбом Кудряшёва «казанский Кремль» с шестью листами офортов с акватинтой, изображающих казанские кремлевские постройки (правда, тиражом всего 40 экз.).В 1923 г., во многом в связи с отъездом брата Петра в Москву, переезжает туда вместе с семьей. В 1923–1930гг. учится во ВХУТЕМАСе на скульптурном отделении в классе И. С. Ефимова.Большой интерес вызвала монументальная «Голова рабочего», которую отметил во время приезда во ВХУТЕМАС А. В. Луначарский, написавший о Кудряшёве в одной из газетных статей. После окончания института работал в Изогизе (Москва) над плакатами. Параллельно создает по заказу ряд скульптурных работ («Парижская Коммуна», «Китайская Красная армия» и др.).С 1932 г. – член Московского областного Союза советских художников. С 1936 г. художник увлечен темой А. С. Пушкина. В 1937 г. делает увеличенную копию маски поэта. Серия «Пушкинский портрет» включает графику и законченные произведения в скульптурном и пастельно-живописном вариантах. В октябре 1941 г. уходит в ополчение. Два года служил рядовым. Затем стал фронтовым клубным художником, рисуя фронтовые плакаты, о которых жена художника А. Н. Вильям-Кудряшева писала: «…когда его плакаты появлялись на передовых, то враг расстреливал их, не жалея боеприпасов». Последние два месяца жизни работал художником при штабе армии, выполняя агитационные листовки для распространениясреди войск противника. В июле 1943 г. заболел тяжелой формой шизофрении, нанес себе 17 ножевых ран в область сердца. В октябре вернулся в Москву. Совместно со скульптором И. Л. Слонимом работает над двумя скульптурными композициями: для Наркомата морского флота и для выставки «Индустрия социализма». Спустя год после демобилизации, в связи с обострившимся психическим заболеванием, покончил с собой. Многие работы художника, к сожалению, по разным причинам утрачены, но и то, что сохранилось (в частности, на фотографиях), свидетельствует о «незаурядном таланте мастера, о его пластических удачах» (И. Галеев, директор «Галеев-Галереи», г. Москва).
Ученик Фешина. Как отмечал сын художника – архитектор К. В. Кудряшёв, «именно благодаря Фешину графические работы Владимира Кудряшёва отличает выразительная контурная линия, определяющая силуэтные очертания, динамику или статику человеческой фигуры, пластической формы, портретные черты и детали человеческого лица. В такой же манере, очевидно под влиянием Фешина, в графических работах отца характерно выверенно-лаконичное использование цвета. Речь идет не о прямой проекции фешинской манеры линейного построения или цветового решения, а о свойственной Владимиру Кудряшёву деликатной мере в использовании линии и цвета эскизов, рисунков и пастелей» (Кудряшев Владимир Владимирович. 1902–1944. Рисунок. Живопись. Скульптура. М.: Галеев-Галерея; Скорпион, 2006. С. 15).


Кудряшёв Петр Владимирович [1900, с. М.Яльчики, Тетюшский у., Казанская губ.–1921, г.Москва] – живописец, театральный декоратор. Работал в театрах Казани. В 1920 г. уехал в Москву, где трагически погиб.
Ученик Фешина.


Кудряшова Зоя Никитична [1896 – ?] – живописец. Окончила Казанский государственный архитектурно-технический институт в 1922 г. Член АХРР. С 1925 г. жила и работала на Украине.


Куликов Александр Акимович [20.7.1886, с. Никулино, Сызранский у., Симбирская губ.(ныне Николаевский р-н Ульяновской обл.) – 1968, г. Сызрань] – живописец. Родился в семье фельдшера. Начальное образование получил в Новоспасской земской школе, которую окончил в 1899 г. В 1899 – 1907 гг. обучался в Сызранском реальном училище. В 1908 – 1914 гг. учился в КХШ (окончил живописное отделение по 2-му разряду). Осенью 1914 г. был призван на военную службу в местный пехотный полк. После прохождения пятимесячных курсов в Казанской школе прапорщиков направлен в действующую армию. Участвовал в боях, осенью 1915 г. был контужен. После лечения в одном из московских госпиталей снова отправлен на фронт, где прослужил в инженерной дружине вплоть до Октябрьской революции. После демобилизации в 1918 г. прибыл в Сызрань, где весной этого года поступил на работу в драматический театр декоратором. В этом же году во время пребывания белой армии в Сызрани был насильственно мобилизован в нее, но сбежал. 17 декабря 1918 г. вступил по мобилизации в Красную армию. Поначалу служил в Сызранском военном комиссариате в отделе всеобуча в должности делопроизводителя. С сентября 1919 г. работал в Сызранском милиционно-территориальном полку «лицом для поручений» (из автобиографии). В июне 1920 г. направлен в действующую армию, где был назначенкомандиром отряда 58-йвоенно-трудовой дружиныЗападного фронта. После болезни, в 1921 г. возвращен обратно в Сызрань в распоряжение военного комиссариата, где проработал инструктором в отделе всеобуча.Вмарте 1922 г. уволенв запас. Начал работать художником и гравером в сызранской газете «Красный Октябрь» (по 1926 г.). В 1927 – 1928 гг. – секретарь Сызранского горкоммунотдела. В 1928 – 1953 гг. преподавал в различных учебных заведениях г. Сызрани.(Статья написана по архивным материалам, предоставленным сызранским художником Владимиром Васильевичем Петряшиным.)
Ученик Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний Куликова А. А. о Фешине:
«До Фешина Казанская художественная школа находилась под большим влиянием Академии. В живописи это проявилось в сухой иконописной манере на малых холстах <…> Рисовали, преимущественно, итальянским карандашом.
Фешин внес большие изменения в учебный процесс школы. Его необычайная многослойная «шагреневая» живопись захватила впечатлительную молодежь своей широтой, смелостью, цветистостью. Появилось тяготение к большим холстам <…>Живопись обогатилась цветом, рисунок – красотой линии.
Это новшество прозвучало как протест существующим академическим правилам и не замедлило дать свои результаты. Фешину было предложено из натурного класса перейти в натюрмортный, а его место в натурном классе занял Г.А. Медведев, в то время директор школы, страстный поборник академического направления.
…Педагогом Фешин был замечательным. Он иногда исправлял рисунок и живопись. В работе по живописи рекомендовал брать не более 8–12 красок. Вспоминаю такой случай: рисуя натурщицу, мне никак не удавалась рука в ракурсе. Наблюдая за моими попытками справиться с ней, Фешин подошел, взял уголь и двумя-тремя линиями поставил все на место.
В этом сказалось большое умение видеть форму и передавать ее простыми средствами… В разговоре Фешин был очень сдержан, в жизни очень скромен».


Лепилов Константин Михайлович [15[27].5.1879, г. Казань – 5.10.1941, г. Ленинград] – живописец. Родился в рабочей слободе Ягодной близ Казани в семье бондаря. Из всех его детей образование удалось получить только младшему сыну Константину, рано проявившему свои способности.Учился в Начальной народной школе и в КХШ. По окончании этой школы в 1903 г. получил звание учителя рисования и каллиграфии в средних учебных заведениях.В 1901 г. переезжает в Санкт-Петербург и поступает на Педагогические курсы при ИАХ, которые он окончил в 1903 г. Одновременно, работая в мастерской И.Е.Репина, Лепилов преподает рисование в школах: кадетском корпусе, реальном и коммерческом училищах.В 1903 г. начинает учебу в Императорской Академии Художеств. С 31 марта 1903 г. зачислен в мастерскую И.Е.Репина. В 1904 г. вступает в «Общество учителей рисования», куда входили передовые педагоги-художники. В 1907 г., после ухода И. Е. Репина в отставку, в мастерской Ф.А.Рубо пишет дипломные работы «В крестьянском дворе» и «Молотьба лошадьми», ныне находящиеся в ГМИИ РТ. 30 октября 1909 г. Лепилову присваивается звание художника-живописца.В 1909 г. он приглашается преподавателем на Курсы для подготовки преподавателей рисования в детских садах, приютах, начальных школах и домах. Ему поручается ведение курсов «Психологические основы детского рисования», «Иллюстративное рисование», «Приемы рисования с натуры» и «Лепка».В 1910 г. в «Художественно-педагогическом журнале» выходит статья Лепилова «О детских рисунках», где он пишет о своем исследовании рисунков крестьянских детей, что было первой работой по исследованию детского рисунка в России.В 1912 г. выходит его первая книга «Лепка в семье и школе», в дальнейшем, до 1923 г., вышедшая в двух изданиях. В это же время появляется еще несколько работ, написанных в содружестве с В.И.Бейером, Е.В.Разыграевым, В.А.Саглиным и др. художниками-педагогами.С 1913 г. начинает работать в качестве методиста на «Педагогических курсах Фребелевского общества».В 1912 г. входит в состав комиссии, представлявшей Россию на «IV Международном конгрессе по художественному воспитанию, рисованию и прикладному искусству» в Дрездене, привозит на конгресс выставку рисунков учеников средних учебных заведений России.После Октябрьской революции 1917 г. принимает активное участие в строительстве новой школы. На основе многочисленных встреч с учителями он пишет книгу «Летняя школа» и много статей, которые, начиная с 1920 г., печатались в педагогических журналах.В начале 1921 г. входит в состав преподавателей Государственного педагогического института дошкольного образования в Петрограде, а затем работает проректором и ректором этого института, до его слияния с пединститутом им. Герцена.В 1923 г. получает звание профессора по эстетическому воспитанию, назначается директором музея «Дошкольная жизнь ребенка». Одновременно работает как педагог-художник в Ленинградском университете, педагогическом институте им. Герцена, в школах и детских садах Ленинграда.В 1929 г. выпускает книгу «Юным художникам», ставшую особенно популярной.В 1934 г. назначается директором Средней художественной школы при АХ и остается им до конца жизни. С коллективом молодых преподавателей этой школы и ее завучем, художником С.Г.Невельштейном, разрабатывает программу обучения детей рисунку, писания с натуры и композиции. Одновременно с обучением искусству одаренные дети проходили полный общеобразовательный курс средней школы, процессы обучения искусству и школьным предметам были увязаны между собой. Как живописец, работал, в основном с натуры. Много путешествовал по СССР, возвращаясь с этюдами пейзажей, портретами заинтересовавших его простых людей, многочисленными набросками. Погиб под развалинами рухнувшего дома во время бомбардировки Ленинграда немецкой авиацией.
Учился одно время с Фешиным в КХШ и ВХУ ИАХ. Позировал ему для портрета.
Портрет художника Константина Михайловича Лепилова. 1909. Х., м. 113*93,3. Государственный Русский музей.


Ливанова (Ивановская-Ливанова) Надежда Николаевна [10.6.1880, Казань – 1963, там же]– художник-педагог. Окончила КХШ (1898 – 1903). В 1903 – 1906 гг. училась на Педагогических курсах при ИАХ в Петербурге. В 1907 – 1909 гг. жила в Италии (Неаполе), путешествовала по Германии и Швейцарии. С 1909 г. работала в Казани: в 1909 – 1918 гг. преподавала рисунок и живопись в 3-й женской гимназии, в 1918 – 1921 гг. в советской школе №3, в 1916 – 1918 гг. в 1-й татарской женской гимназии, в 1917 – 1919 гг. в Педагогической семинарии и в жругих учебных заведениях города, в 1925 г. – на курсах для дошкольных работников, в 1941 – 1946 гг. – в КХУ. Член СХ – с 1939 г. Жена известного ученого-зоолога, доктора зоологии, доктора биологических наук, профессора Казанского государственного университета Ливанова Николая Александровича (1876 – 1974).
Некоторый период училась одновременно с Фешиным в КХШ. Адресат писем Адоратской В. В., в которых заходит речь о художнике .


Любимов Александр Андреевич [1897 – 1973] – живописец. Учился в КХШ (1914–1918) и в студии Кардовского Д. Н. в Москве (1924–1930). Участник Великой Отечественной войны. С 1932 г. руководил рисунком и живописью на 4-годичных курсах, с 1945 г. – изостудией в г. Куйбышев (г. Самара).
Ученик Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний Любимова А.А.:
«До класса натюрморта мы, ученики Казанской художественной школы, полезного и самого существенного в рисовании с натуры не могли узнать. Вели младшие классы преподаватели-архитекторы, их требования ограничивались скрупулезной передачей гипса. Этот казенный академический характер преподавания рисунка, вероятно, больше всего и побуждал учащихся как можно скорее перебраться в класс натюрморта. Исключением был только акварельно-натюрмортный класс. Его вел художник Скорняков, очень опытный педагог и большой мастер акварельной живописи.
С класса натюрморта началось преподавание Николая Ивановича Фешина. Все мы его хорошо знали как большого, сильного, крепкого рисовальщика и интересного живописца и были убеждены, что только он даст нам многое. И это многое впоследствии подтвердилось и оправдалось.
И вот для меня наступил долгожданный день. Я перешел в класс натюрморта к Николаю Ивановичу Фешину. Делаю подготовительный рисунок к натюрморту. На второй день приходит в класс Николай Иванович. Тишина… Откровенно сказать, его острый глаз, твердая рука художника и прямой характер приводил нас в состояние какого-то необъяснимого страха. Но это было только в начале нашего сближения с ним, дальше было все другое. Николай Иванович подходит к моему мольберту… Ну, думаю, попадет мне здорово. Так и получилось, но только без слов, да так убедительно, что я не чувствовал под собой ног. Кровь стучала у меня в висках. Заметив, вероятно, мою взволнованность, он вежливо попросил кисть, ультрамарин и разбавитель. Твердо, как по лекалу, стал исправлять эллипсы тарелок, вазы и прочие предметы натюрморта на моем холсте. От моего рисунка ничего не осталось. Тарелки не лежали на горизонтальной плоскости – были кривые, ваза падала, да и композиция также страдала. Построив композицию, выправив рисунок и передав кисть мне, он сказал: «Надо внимательнее относиться к рисунку, точнее строить и ставить предметы по горизонтали и вертикали». Исправлял мой рисунок, Николай Иванович так убедительно показал перспективу и постановку предметов на плоскости и даже масштабный характер, что мне стало все понятно.
Что такое тон и тональное отношение, я впервые узнал от Николая Ивановича. Ряд его бесед со мной и сравнительных показов тонального характера в рисунке и в живописи открыли мне глаза, я стал по-другому видеть. До этого я, как и большинство начинающих, слепо срисовывал. Все, что говорил Николай Иванович о тоне, закрепилось и утвердилось у меня на всю жизнь. Чем дальше, тем больше предъявлял Николай Иванович требований твердого рисунка и честного отношения к работе. Мне как-то удалось, так мне казалось в то время, написать натюрморт с солеными огурцами на тарелке и фруктами в вазе. Мои товарищи пророчили мне переход в портретный класс, да и я, признаюсь, был настроен на переход. И вот что сделал Николай Иванович. В течение всего срока постановки натюрморта он ежедневно проходил мимо моей работы, изредка останавливаясь, но ничего не говорил. И вот осталось каких-нибудь минут десять до конца срока – подошел и так же взял кисть и ультрамарином исправил тарелку с вазой. От всей живописи, от передачи соленых огурцов ничего не осталось. Признаюсь, я следующий натюрморт не мог начать, вся почва из-под моих ног была выбита. Встретив меня в коридоре, Николай Иванович спросил, почему я не пишу натюрморт. Я ему во всем признался, а он улыбаясь сказал: «Вам еще рано быть в портретном, не надо торопиться, а разочаровываться не следует. Сколько еще будет в будущем очарований и разочарований».С каким вкусом и как красиво ставил Николай Иванович натюрморты, то лаконично сдержанные по цвету и несложные по композиции или очень насыщенные в цвете с красивыми сочетаниями материй и меха, и даже были постановки с горящей свечой внутри большого ящика, что создавало впечатление ночного освещения. Так все звучало, выражало сущность его задачи – рисунка, цвета и композиции, что даже такую, казалось бы, мелочь, как свисающую складку материи на какой-нибудь предмет, изменить было совершенно невозможно.
В портретном классе Николай Иванович задал мне такую головоломку. Я из всех сил старался сделать портрет похожим. Заметив это, он подошел и сказал: «Вы стараетесь нарисовать и написать портрет похожим, а у вас еще нет черепа в портрете. Рисуйте как можно больше и графически, изучайте череп. Не стремитесь сделать портрет похожим – это вопрос будущего. Ребенок, рисуя человека, делает всегда похожим, во всяком случае, окружающие узнают и утверждают. Но у него все криво, а о черепе, конечно, никакого понятия. А Вы сделайте портрет непохожим, но чтобы все было построено в пропорциях, слезники были на месте, в черепе это главное. Вот что Вам необходимо сделать в первую очередь». Повернулся и пошел, держа между пальцами длинную дымящуюся папиросу. Вначале для меня все сказанное им было как в тумане. Потом я убедился в истине его слов.
Рисовал я гипсовую фигуру; как мне казалось, рисунок был неплохим. Николай Иванович сел за мою доску, взял уголь и говорит: «А где же костяк?» Быстро вписывает в мой рисунок скелет, и все становится понятным. От моего рисунка ничего не осталось. Вся фигура развалилась. Фешин сказал: «Греки знали анатомию и умели пользоваться этим знанием». Потом добавил: «Как можно больше делайте набросков и рисунков с экорше и скелета».
Николай Иванович большое значение придавал этюдам, наброскам и композиции как воспитанию чувства остроты глаза.
Увидев меня рисующим во время перерыва где-нибудь под лестницей училища, он просил показать рисунки и давал внушительные советы брать в этюде, в рисунке-наброске только главное, опуская детали. Так Николай Иванович, направляя, заставлял любить пластическую анатомию человека и относиться к работе с большой любовью, без всяких уступок в сторону внешнего исполнения. Деликатно и убедительно предупреждал он учеников, не имеющих еще достаточно технических навыков и профессиональных знаний, в бесполезности и даже вредности подражания. Вполне естественно, как всегда, молодежь была склонна к подражанию. А ему, как большому художнику, многие стремились подражать, даже не исключая его внешнего вида. У нас в училище говорили – «писать и рисовать под Фешина». Скромно указывал Николай Иванович на свои ученические работы, которые висели как образцы в классах: «Вот так, примерно, надо вам работать».
Довольно часто во время перерыва от занятий в классе или даже в коридоре мы его останавливали и у нас с ним завязывалась беседа. Тема, разумеется, была – в чем сущность рисунка и живописи. С большим вниманием выслушивал он наши еще не совсем созревшие и наболевшие вопросы и мысли. Если это относилось к портрету, Николай Иванович заставлял обратить внимание, указывал на старых мастеров Тициана, Веласкеса, Серова, как у них в портретах вписаны и нарисованы глаза, как крепко нарисованы руки. Сам Николай Иванович владел этим в совершенстве. Стоит только посмотреть его рисунки и живописные вещи, как они говорят сами за себя. Руке и фигуре в портрете он отдавал немалую долю внимания. Так, рука, держащая удилище, в этюде портрета <…> отца в лодке  говорит о большой физической работе человека. В фигурном портрете Карла Маркса  руки говорят о человеке умственного труда.
Как-то в беседе с нами Николай Иванович сказал, что если он слезники поставит верно – портрет почти готов.
Николай Иванович так любил рисовать и писать обнаженную фигуру, как любят немногие художники. Он возводил в степень высшего, я бы сказал, священного культа человеческое тело. Им столько сделано, особенно рисунков, что невозможно подсчитать их количество. В фонде Третьяковской галереи есть чудесная работатемперой – лежащая женщина , написанная им в 1913 году («Натурщица» – Р.С.). Как красиво и пластично сделана левая нога в профиль.
Свою любовь к обнаженной фигуре, к человеческой красоте Николай Иванович передал нам всем, у него учившимся. Он без лишних слов, без красивых фраз показывал нам, что нет плохих, маловыразительных и неинтересных моделей. Что для художника все прекрасно в природе, надо только уметь видеть эту красоту.
Перед нами стояли две модели – обнаженная натурщица и старик для портрета. Как первая, так и второй – оба неинтересны были с нашей точки зрения и казались малопластичны. Мы были разочарованы… Что же будем рисовать?
Николай Иванович ставил модель при закрытых дверях класса, только в присутствии дежурного ученика и сторожа. Такая была традиция в Казанской школе, очевидно, им заведенная. И вот, дверь в класс открывается, и мы спешим войти. Что же мы видим!.. Все плоское исчезло, откуда взялась такая богатая форма? Все красиво, пластично и интересно освещено. Всем так хотелось работать.
Как умел Николай Иванович все это делать, превращать в красивую музыку, которую можно бесконечно слушать. Какой внутренней культурой обладал этот, в сером простом пиджаке, с длинной дымящейся папиросой в руке, с немного исподлобья остросмотрящими на вас глазами человек!
О его работоспособности у нас, у учащихся, ходили самые невероятные слухи. Что Николай Иванович не ходит в театр, у себя никого не принимает за недостатком времени. И это подтверждалось тем, что мы его всегда видели целыми днями работающим. Утром, украдкой, часов в восемь, придешь в школу (двери школы открывались в половине девятого), едва слышно, минуя сторожей, пройдешь по коридору к мастерской Фешина, посмотришь в замочную скважину – Николай Иванович пишет. Днем и во время обхода им классов <…> руки у него испачканы в краске, а вечером на рисунке руки выпачканы углем. Большим событием у нас было, если Николаю Ивановичу понравится модель. Тогда он приходил с холстом и красками и в несколько приемов делал маслом этюд. Класс замирал… Каждый чувствовал биение своего сердца. Стояли на деликатном расстоянии и смотрели, как быстро получается форма в цвете, с подтверждением твердого рисунка.
Вечером на рисунке он чаще садился рисовать обнаженную модель. Обращаясь к дежурному, скажет только: «Оставьте мне вот это место». Тогда приходил он с тонкой особенной бумагой, с одной стороны глянцевой, с другой – матовой, вся в выпуклых кочках, песочного цвета. В эту бумагу в булочных завертывали булки. Николаю Ивановичу эта бумага, очевидно, очень нравилась своей кочковатой фактурой. В пятнадцать-двадцать минут с большой виртуозностью и редкой сильной техникой, углем, вписывал он в лист натурщика или натурщицу. С одного взмаха всей шириной угля брал общую форму и так же быстро, твердо выбирал изящную, певучую, тонкую линию характера модели. И этюд готов. Признаться, у нас кружилась голова от всего виденного. Все это нас двигало и толкало вперед к какому-то сказочному миру ощущений.
Некоторые художники утверждают, что педагог не должен долго работать с учениками, а тем более исправлять и показывать рисунок и живопись. Это, якобы, убивает индивидуальность ученика. Живой пример – художник Котов П.И. Николай Иванович не убил индивидуальность Котова, не навязал ему своего технического приема в рисунке, а в живописи – своего серебристого цвета серой гаммы и широкого мощного мазка. Котов, когда учился в Казанской художественной школе, был сильным в цвете и рисунке. Я много видел ученических работ Котова, они висели как образцы в классах и коридорах школы, ничем не походили на своего маэстро и даже отличались от других работ своей насыщенностью цвета. Н.И. Фешин очень тепло отзывался о Котове как о способном, трудолюбивом ученике, сильном в рисунке, в живописи и композиции.
Большим праздником для учащихся были периодические выставки, которые устраивались два раза в году – осенью и весной – в двух выставочных залах школы. Зал, где висели работы Николая Ивановича Фешина, всегда были переполнены просителями и особенно учащимися <…>
Во время перерыва от занятий в классах все старшие и младшие ученики стремились как можно быстрее попасть на выставку. В залах слышен был сдержанный шум. Это учащаяся молодежь, разделившаяся на два лагеря, дискуссировала. Одна часть преклонялась перед Фешиным, другая – перед Беньковым. Таким образом и получились фешинцы и беньковцы. Сколько на этих выставках было высказано молодежью интересного и животрепещущего! Все это поднимало, толкало, взвинчивало и, несомненно, влияло на духовный рост человека. Как хотелось работать и как надо было многое узнать!
Помню в 1914 году на периодической выставке школы очень сильное впечатление произвел на меня портрет девочки Адоратской, сидящей на столе среди натюрморта. Какая свежесть, какая мощь и вместе с тем какая деликатная сдержанность и какая высокая общая культура портретной живописи. Невозможно забыть и пройти мимо этого шедевра живописи Фешина. Публика осаждала, теснилась, каждому хотелось ближе посмотреть кухню живописи и технику исполнения этого чудесного портрета. С каким характером и дерзостью техники написан портрет архитектора Абрамычева! С каким изяществом Николай Иванович написал ряд женских портретов! Портрет Сапожниковой , портрет Подбельской, портрет Жирмонд  и много-много других.
Николай Иванович был не только талантливым живописцем и рисовальщиком, но и большим скульптором. Помню, в Казанском музее в 1915–1916 гг. экспонировались его этюды голов мальчишек к картине «Бойня» – резьба по дереву. Был он график и декоратор. Я видел его некоторые эскизы декораций для клубов, к сожалению, только в печати, но и это, несмотря на слабое воспроизведение в цвете, производит сильное впечатление оригинальной композицией и раскрытием темы. Можно только удивляться и поражаться работоспособности Николая Ивановича. Он столько нарисовал и написал, что даже трудно подсчитать – так много работ. Все они сделаны с большим мастерством, изяществом, с большим вкусом и неповторимой, ему присущей техникой.
Внешне замкнутый, малоразговорчивый, он был мягким и отзывчивым человеком и никогда никому ни в чем не отказывал. Будучи председателем кассы взаимопомощи, он выделял деньги из кассы нуждающимся ученикам не только на обеды в столовую при школе, но и погашал задолженности платы за право учения. Плата была большая – пятьдесят рублей в год. Многим ученикам было затруднительно даже внести за полугодие.
Чтобы пополнить кассу взаимопомощи, Николай Иванович устраивал платную ученическую выставку с продажей рисунков и этюдов. Сам был первым покупателем. Помню, он купил с такой выставки шарж, на него сделанный, был очень доволен сходством и манерой исполнения. И сам иногда жертвовал своими рисунками.
Николаю Ивановичу очень хотелось построить академию в Казани . Позади училища был большой пустырь, и это свободное место он хотел использовать под здание будущей Академии. Проект Академии им был зачитан на общем собрании педагогов и учеников школы. Академия по его проекту совершенно не должна быть похожа ни внешностью, ни внутренним своим содержанием и характером на старую академию. Здание он мыслил построить рядом со школой, соединив оба здания большим и широким коридором. По этому коридору успешно окончивший школу без экзаменов и треволнений мог свободно пройти в здание Академии.
В Академии мыслились большие, светлые и красиво отделанные мастерские. Деление на мастерские: портретную, фигурную и натурную – совершенно исключалось. Ряд мастерских одного назначения, то есть только совершенствоваться в рисунке, в живописи и в композиции. В каждой такой мастерской, богато декорированной живыми цветами, коврами, шелком, всевозможными цветными материями, бронзой, фарфором, различного цвета мехом позируют натурщики и натурщицы. Здесь и портрет, и обнаженная модель, и фигура в платье, и целые групповые постановки портретного и фигурного значения. Выбор мастерских должен быть свободен. Коридоры Академии должны быть очень просторны, и всюду живые цветы, чтобы вошедший сразу же был настроен к работе. Батальные, скульптурные и мастерские пейзажа также должны были быть соответствующе красиво обставлены. Все мастерские должны были быть с верхним светом. Николай Иванович совершенно исключал гипс, все внимание должно быть направлено на натюрморт и живую натуру человека. Аудитория пластической анатомии также должна была быть очень большая и светлая, где профессор-анатом на лекциях демонстрировал бы соответствующие препараты: мумии, скелеты человека и животных, а студенты могли бы свободно графически штудировать все относящееся к пластической анатомии.
Но не суждено было осуществиться этому проекту.
Приношу Николаю Ивановичу вечное, огромное, русское спасибо за то, что он открыл мне глаза на сущность и главное в рисунке и в живописи и тем самым заставил еще сильней любить искусство».(Лл. 185-195.)


Ляхов Сергей Михайлович [5.2.1910, г. Казань – 4.4.1986, г. Куйбышев (ныне г. Самара)]– ученый-гидробиолог, систематик, кандидат биологических наук, почетный член Всероссийского гидробиологического общества.Родился в дворянской семье. Отец – Михаил Николаевич Ляхов, правовед, в свое время защитивший университетский диплом с осуждением смертной казни, кандидат на судебные должности. В 1930-е гг.Ляхов С. М. работал школьным библиотекарем. В 1938 г. арестован по надуманному обвинению и осужден на 8 лет исправительно-трудовых лагерей, скончался в заключении (по другой версии – был расстрелян). Реабилитирован в 1958 г.
Сергей Ляхов учился в казанской школе им. Песталоцци. В 1930 г. поступил на биологический факультет Казанского государственного университета, которой окончил в 1935 г. по специальности ихтиология и гидробиология. Еще в студенческие годы занялся научной деятельностью, когда под руководством известных зоологов и гидробиологов профессора ИзосимоваВ. В., Жадина В. И. и Неизвестновой-Жадиной Е. С. принимал участие в разработке методики исследований речного бентоса. По окончании университета работал в Татарском отделении Всесоюзного научно-исследовательского института озерного и речного рыбного хозяйства (ВНИОРХ), занимался изучением донной фауны Волги.C 1938 г. работал в Крыму на Карадагской биостанции АН УССР, где проводил исследования прибрежных биоценозов Черного моря.После начала Великой Отечественной войны пытался отправиться добровольцем на фронт, но в силу дворянского происхождения ему было отказано. Переехал в Куйбышев, где до окончания войны трудился на Куйбышевском авиационном заводе. Затем работал на кафедре биологии Куйбышевского медицинского института, где продолжил исследовательскую деятельность. Организовал работы по исследованию стока Волги близ строительства Куйбышевской ГЭС. В 1949 г. ему была присуждена ученая степень кандидата биологических наук.В 1959 г. стал старшим научным сотрудником и ученым секретарем расположенной в Тольятти Куйбышевской биостанции Института биологии внутренних вод АН СССР. За работы по биологии дрейссены коллектив биостанции был награжден серебряной и бронзовой медалями ВДНХ. В 1973–1978 гг.Ляхов являлся директором Куйбышевской биостанции Института биологии внутренних вод (ИБВВ) АН СССР.По свидетельству современников, отличался высокой эрудицией, доброжелательностью, общей культурой. Хорошо разбирался не только в гидробиологии, но и в общей биологии, а также литературе и искусстве. В 1950–1960-х гг. часто выступал в театральных постановках различных самодеятельных трупп Ставрополя, Тольятти, успешно играя в пьесах классического и современного репертуара. По собственным словам, если бы не увлечение зоологией беспозвоночных, то стал бы артистом драмы.
Автор воспоминаний о Фешине.Из воспоминаний Ляхова С.М.:
«…У нас в доме Н.И.Фешин бывал редко. Мне вспоминается, как летом 1917 или 1918 г. на берегу Волги в Васильево, это было во время купания, Николай Иванович в виде художественного «озорства» очень быстро на память лепил из глины миниатюрные головки известных людей – Л.Толстого и еще кого-то. Нас с отцом тогда поразило удивительное сходство головок с оригиналами. Очевидно, Николай Иванович владел и талантом скульптора, но серьезно в этом не работал.
…В начале 20-х гг. незадолго до отъезда за границу Николай Иванович занимался в Казани живописной раскраской маслом шкатулок, точеных из дерева. Помню, на шкатулках изображались головки его жены Александры Николаевны, а главным образом – дочки Иечки. Множество этих шкатулок, вернее, коробочек, продавалось в магазине кустарных изделий, который находился где-то на одной из улиц между Кремлем и вокзалом .
Насколько помню, каждая из них была живописно оригинальна. Они не повторяли друг друга…» (Л. 208.)


Мазин Константин Иванович[1874, г. Астрахань – 1947, п. Мстёра, Вязниковский р-н, Владимирская обл.] – живописец, педагог. Окончил КХШ (1899), ВХУ ИАХ (1906; учился в пейзажной мастерской профессора КиселеваА.А.). Член Союза художников с 1940 г.Много занимаясь педагогической работой, Мазин приобщал своих учеников к пониманию сути русской природы, ее многообразия и цветового богатства, что способствовало развитию у будущих художников обостренного чувства тонкого настроения и красочности пейзажа. Из школы Мазина вышли впоследствии многие известные профессиональные мастера лаковой миниатюры и пейзажной живописи.
Учился одно время с Фешиным в КХШ и ВХУ ИАХ.


Мансуров Павел Андреевич [2(14).3.1896, г. Санкт-Петербург – 2.2.1983, г. Ницца, Франция] –художник, график.Сын певчего в церковном хоре. Семья происходила из Чистопольского уезда Казанской губернии. С 1909 г. учился в Центральном училище технического рисования (ныне Санкт-Петербургская художественно-промышленная академия) – изучал гравюру и офорт под руководством МатэВ. В. В 1912 г. поступил в Рисовальную школу Императорского общества поощрения художеств, где учился у Химоны Н. П. и НаумоваП. С. По окончании школы, в 1915 г., мобилизован в армию и отправлен на фронт: служил в 1-м авиационном полку и в Управлении военно-воздушного флота.В конце 1917 г. вернулся в Петроград, где познакомился с ТатлинымВ. Е., МалевичемК. С., МатюшинымМ. В. Создавал декорации и костюмы для артистического кабаре «Привал комедиантов». Здесь написал свои первые абстрактные картины. По приглашению Татлина некоторое время работал в его мастерской в Москве. По возвращении в Петроград, осенью 1918 г., участвовал в праздничном украшении Исаакиевской площади к 1-й годовщине революции и в оформлении первой постановки спектакля «Мистерия-буфф» В. В. Маяковского в декорациях Малевича. В конце 1919 г. Мансуров уехал к родителям в Казань. Шла Гражданская война, и он был арестован ЧК по подозрению в дезертирстве, некоторое время провел в тюрьме. В 1921 г.вернулся в Москву и организовал выставку художников всех направлений для делегатов 3-го Конгресса III Интернационала, на которой показал и вертикальные абстрактные композиции на досках. В 1923 г. участвовал в создании Государственного института художественной культуры (ГИНХУК) в Петрограде и возглавил его экспериментальный отдел; одновременно работал во ВХУТЕИНе. Участвовал в Выставке петроградских художников всех направлений (1923); выставлялся за границей — на 1-й Русской художественной выставке в Берлине (1922) и 14-м Международном бьеннале в Венеции (1924). В 1926 г.у в Государственном институте художественной культуры (ГИНХУК) создал мемориал С. А. Есенину, сочетающий фотографии поэта с реальным крестьянским костюмом, кусочками коры и раскрашенными досками. В августе 1928 г. Мансуров поехал от Всесоюзного общества культурных связей с заграницей в командировку в Италию для устройства персональной выставки, откуда в Россию не вернулся. В 1929 г. провел выставку в галерее Bragaglia в Риме и участвовал в Венецианском бьеннале, где получил серебряную медаль за театральные эскизы для балетов ДягилеваС. П. В июне 1929 г. переехал в Париж. Из-за падения интереса общества к абстрактному искусству, временно оставил живопись и обратился к декоративно-прикладному творчеству. Работал в ателье у Леонида Кудина, позже начал самостоятельно исполнять рисунки тканей для домов высокой моды Patou, Chanel, Lanvin и других. В 1930-х гг. жил на Монпарнасе, вращался в кругу русской эмиграции. До Второй мировой войны участвовал в выставках русских художников в галереях Zak (1930) и d’Alignan (1931), в салоне Сверхнезависимых (1934), в 6-м триеннале искусств в Милане (1936), во Всемирной выставке в Париже (1937), салоне Тюильри (1939) и в объединенном «Салоне 1940» во дворце Шайо (1940).Пробудившийся после войны интерес к русскому авангарду 1910–1920 гг. вдохновил Мансурова на возврат к прежней живописи, вернувшись к абстрактному искусству. В 1957 г. показал свои работы на выставке «50 лет абстрактного искусства» в галерее Крез в Париже; провел персональные выставки во многих европейских городах: Франкфурте-на-Майне (1961), Каннах (1962, 1965), Берлине (1963), Милане (1963, 1967, 1975, 1979), Париже (1968, 1971, 1972–1974), Ницце (1974), Генуе (1974) и других.В последние годы много жил в Ницце, где и умер в госпитале Пастера.
О казанском периоде жизни и творчества Мансурова, в том числе и о его общении с Фешиным, написал Евг. Ковтун: «…в конце 1919 г. Мансуров совершил поездку в Казань, где умер его брат. Здесь он сразу же был арестован местной ЧК, и только благодаря поэту П. А. Радимову, "который узнал во мне организатора Учительского съезда в Москве", был освобожден. "Его товарищ по Университету Иванов был председателем ЧК в Казани. И меня выпустили с тем, чтоб я остался преподавателем в Казанской школе живописи и рисунка. Это было одним из чудес, совершившихся в моей жизни". Мансуров руководил мастерской на живописном факультете Казанского государственного художественного училища. Соседнюю мастерскую вел Фешин…».


Медведев Григорий Антонович [1868 – 4.2.1944, пос. Абрамцево, Московская обл.] – живописец, график, педагог. Окончил реальное училище в г. Владикавказе, ИАХ со званием классного художника. Один из инициаторов создания КХШ. Преподавал здесь в рисовальных и живописных классах (1895 – 1917), заведовал школой (1901–1904, 1907–1914). Автор-составитель «Программы по специальным дисциплинам Казанской художественной школы», «Программы живописных классов реформированной Казанской художественной школы». Неоднократно принимал участие в съездах преподавателей художественных школ, проводимых ИАХ. Участник выставок казанских художников (с 1896 г.), периодических выставок КХШ (1911 – 1916), 1-й бесплатной выставки картин (Казань, 1918), 1-й гос. выставки искусства и науки в Казани (1920), 2-й гос. выставки живописи, скульптуры и архитектуры (Казань, 1921) и др.
Учитель Фешина, впоследствии его коллега по КХШ.
Портрет художника Григория Антоновича Медведева. 1912. Х., м. 96*90. ГМИИ РТ.


Медведев Григорий Григорьевич [1899 – 1980] – живописец, композитор. Сын художника Медведева Г. А. Учился в КХШ в 1910–1917 гг. В 1918–1924 гг. работал в школах Казани. Член АХРР и с 1942 г. член Московского союза художников. Член Союза художников СССР.
Автор воспоминаний о Фешине.
Из воспоминаний МедведеваГ. Г.:
«Художник Николай Иванович Фешин среднего роста, худощавый; с плечами скорее широкими, но впалой грудью; тонкая кожа обтягивала скулы лица; тонкие губы и серые глаза, от которых в минуту возбуждения шел блеск, делавший их прекрасными. Чаще молчаливый, он умел быть веселым в хорошие минуты – помолчит, помолчит и скажет так, что все смеются, и сам засмеется хорошо, искренне.
Юмор его был острый и точный, как и его глаза, точно схватывавший натуру в самом для нее характерном. В портрете он находил черты, которые, при абсолютном сходстве, делали лицо всегда интересным. Поразительный рисовальщик, он никогда не ошибался в любом ракурсе и ставил световую точку точно в цель. В рисунках он подобен художникам Возрождения. Работоспособный, упорный в работе, Николай Иванович никогда не довольствовался тем, что давалось легко, а всегда брал самое нужное. Поэтому все его произведения виртуозно-грамотны. Я называю его младшим братом великого Серова по мастерству. В своих картинах Фешин показал себя сильным композитором, ибо композиции его крепки, и гармония красок прекрасна. Работал Николай Иванович нервно, напряженно, с полной отдачей сил. Во время работы нервничал и сердился, если кто-нибудь или что-нибудь мешало ему. Сильно было нервное напряжение.
Писал он на казеиновом холсте. Казеиновый клей делал сам из творога с нашатырным спиртом и глицерином. Палитру брал большую; размешивал краски широкой кистью; клал мазки широко, употребляя мастихин и пальцы рук, которыми вводил краску в краску, словно разминая их, как ваятель. Лепил красками и даже смачивал пальцы слюной, чтоб краска сглаживалась. Потом подчеркивал тонкой кистью в нужных местах.
Он лепил форму натуры, которую чувствовал в совершенстве, ибо у него было абсолютное чувство формы.
Вернувшись из-за границы, Фешин приехал в Казань и был назначен преподавателем живописи и рисования в Казанской художественной школе. Поселился он здесь же, в Художественной школе, в мастерской, отведенной ему для жизни и работы. Началась его творческая и педагогическая деятельность. Николай Иванович был хорошим педагогом. С учениками были у него дружественные отношения. Его указания запоминались навсегда. Подойдет к ученику, постоит, посмотрит и скажет, если у ученика удачно идет работа: «Послушайте, у Вас хорошо получается» и даст указания. Если увидит ошибку, возьмет кисть или уголь и одним или двумя штрихами сбоку на холсте, не трогая написанного, поставит так, как нужно. Ученик уже запомнит это навсегда. В вечернем натурном классе по рисунку часто садился рядом с учениками и рисовал. Конечно, все ученики смотрели с восхищением на этот процесс работы.
И нужно сказать, ученики Николая Ивановича хорошо рисовали. Сила обаяния Фешина-педагога и художника была велика. Пытались подражать ему в манере. Но подражать Фешину было трудно: нужен был его вкус, фешинский вкус. Поэтому «фешенята», так называли подражателей, даже напугали Совет Академии, который обратил на это внимание и просил брать грамоту у Фешина, но не подражать ему слепо. И сам Николай Иванович боялся этого слепого подражания. Но что делать, обаяние его было велико!Бывал он у нас почти каждую неделю в субботу вечером или в воскресенье, так как был дружен с моим отцом и его семьей. После упорной недельной работы он отдавался отдыху и был всегда энергично-весел и остроумен, участвовал во всех играх и шутках. Так было до его женитьбы. Однажды мои родители сговорились с ним поехать вместе на лето в Рязанскую губернию, поселиться там на хуторе, верстах в 40-60-ти от г. Рязани. Так и сделали. Здесь Николай Иванович написал портрет дочери Григория Антоновича Маруси .
Затем написал портрет Григория Антоновича . Работал, как и всегда, нервно, напряженно, поставив задачу писать на пленэре. Работал недели 2–3. Задача была трудная – писать на воздухе. Однажды, во время работы, был такой случай: подошли сзади свиньи, пасшиеся недалеко на поляне, и захрюкали. Николай Иванович бросил палитру, кисти и убежал. Весь день был расстроен и только на другой день успокоился и стал работать дальше. Настолько у него были напряжены нервы во время живописной работы.
После женитьбы и переезда на дачу, построенную им в с. Васильево в 20-ти километрах от Казани по Казанской жел[езной] дороге, он уже не бывал у нас.Помню последний его приезд, когда мы жили летом около г. Чебоксар[ы]. Он снял домик в соседней с нами деревне на берегу Волги. Однажды, придя к нам, Фешин был захвачен красивой картиной – косцы-чуваши возвращались с покоса из-за Волги и остановились у колодца около дома поить лошадей. Николай Иванович сказал, что художнику не нужно искать далеко, т.к. красивое рядом с ним. Нужно только смотреть и видеть.Уехал он за границу в 1923 году.
С его отъездом на лечение слабых легких наше искусство потеряло много…» (Лл. 148-151.)


Медведева Мария Григорьевна[1899–?]. Дочь Медведева Г. А., жена художника Радимова П. А.
Портрет Марии Григорьевны Медведевой.1912. Х. на д., м. 24,5*23,5. Государственный Русский музей.


Медведская Евгения Андреевна [1893 – ?] – живописец. Училась в КХШ в 1914 – 1921 гг. Член АХРР (с. 1925).
Ученица Фешина.


Мелентьев Герман Александрович [29.6.1888, с. Орда, Ошинский у., Пермская губ. – 1967, г. Свердловск] – живописец. Родился в семье сапожника. В свободное от работы время отец любил рисовать и передал эту любовь своему сыну. Родители отдали мальчика в городское училище, где он начал учиться у преподавателя ЗеленинаА. Н., окончившего ИАХ. Вскоре Мелентьева исключают из училища за неуплату денег. Он работает с отцом на кожевенном заводе, затем в различных канцеляриях и конторах. Одновременно много рисует. Наконец, в 1909 г. сбывается мечта юноши – он поступает в КХШ. 1909–1915-е– годы становления художника под руководством Фешина Н. И. и Бенькова П. П. В 1915 г. оканчивает училище по первому разряду и в числе трех лучших его выпускников поступает в ВХУ ИАХ, где три года (1915–1918) работает под руководством профессора МаковскогоА. В. Из-за материальных трудностей Мелентьев вынужден был оставить столицу и вернулся на Урал. В 1918–1931 гг. преподает изобразительное искусство в Кунгуре, затем в Пермском художественном училище (1931–1935), затем в Свердловском художественном училище (1935–1951). Воспитал целую плеяду уральских художников. Одновременно много работает над композиционными полотнами на историческую тему: «Пугачев в Кунгуре в 1777 г.», «Мотовилихинское восстание в 1905г.», «Встреча Красной Армии, освободившей Пермь в 1919 году» и др. В 1920-х художник запечатлевает первые шаги колхозной деревни: «Весенний сев», «Соха и первый трактор», «Жатва» и др. В 1930-х создает ряд произведений на индустриальные темы непосредственно с натуры на таких гигантах советской промышленности, как Уральский завод тяжелого машиностроения(УЗТМ) («Цех», «У пресса», «Стахановец УЗТМ», «Десятитысячный пресс на УЗТМ»). Особое место в творчестве Мелентьева занимает портрет и пейзаж.
Ученик Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний МелентьеваГ.А.:
«Николая Ивановича Фешина я знаю с 1908–1909 гг., с тех пор, как я поступил в Казанскую художественную школу.
Я помню и сейчас представляю его худощавую фигуру, всегда просто одетую, в сероватой куртке с наглухо застегнутым откидным воротником, двумя карманами на груди и хлястиком на поясе сзади.
Неоднократно я видел его смело шагающим по коридору с папиросой на длинном мундштуке. Круто клубился дым за спиной от быстрого движения его молодой и бодрой фигуры. Всегда ходил он близко к стене и почти никогда посредине коридора, если даже в нем и никого не было из гуляющих. Я объясняю это его скромностью. Незаметно было, чтобы он гордился своим положением талантливого мастера.
В зимнее время помню его в шубе с коричневым воротником, в меховой шапке с бархатным верхом. Он также твердо и уверенно шел по тротуару.
Николай Иванович был мало разговорчив, скуп на изречения, что, пожалуй, и говорило о его индивидуальной особенности. В классных беседах с учениками также объяснялся кратко, а в тех случаях, где ученик не понимал и после неоднократных указаний, он брал уголь, карандаш или кисть и сам становился перед мольбертом ученика. Метод показа в руководстве Николая Ивановича над живой натурой, самый верный – немногословный. Ученик сразу понимал механику движения живой фигуры.
Постановки натуры в фигурно-натурном классе он делал жизненно-реальными. В живописи, а также в рисунке любил смелую линию, мазок, цветное пятно и всегда поощрял такие работы.
На классных занятиях с Николаем Ивановичем впервые я встретился в 1910 году за натюрмортом. Почему-то тогда Николай Иванович заменял временно Григория Антоновича Медведева (директора школы).
Писали натюрморт – была уже осень, сентябрь-октябрь. Николай Иванович поставил обиходные вещи, среди которых было брошено несколько кистей ярко-красной рябины. Выбрали по номерам места, поставили мольберты и стали работать. Писали несколько дней. Как-то раз на занятиях не было Николая Ивановича, девушки шепотом разговаривали между собой, стоя в стороне от мольбертов, и были весело настроены. В тот день не было в классе Шуры Белькович, ее мольберт пустовал, на другой день тоже. Прошел слух, что Белькович вышла замуж за Фешина. Это событие, конечно, всех поразило. Я тоже в какой-то степени был тронут случившимся.
Помню еще момент – кажется, в 1911 или 1912 году Николай Иванович купил велосипед, видимо, для езды на этюды. Велосипед в то время был редкостью и диковинкой.
Необычным для меня казалось, как Николай Иванович писал свою дипломную «Капустницу». Зал художественной школы некоторое время был закрыт и служил тогда мастерской Николая Ивановича. Это нас очень интересовало, но проникнуть в зал не удавалось. Мы подсматривали только в замочную скважину, но иногда случалось, что технический сотрудник Петр Черный сочувствовал нам и мигом впускал в зал, пока еще нет Николая Ивановича. При беглом осмотре трудно было что-нибудь уяснить, лишь поражало размером большое полотно и неимоверной ловкости письмо. Впечатление: большого количества разобранной на рогожах капусты. Этюды, рисунки…
Свет в зале был полурассеянный, и мне казалось все это в то время чарующим и волнующим. Глубоко трогало желание самому работать над таким большим полотном.
Авторитет Николая Ивановича как мастера уже значительно поднимался…»(Лл. 145-147.)
В письме к брату от 18.07.1954 г. Фешин упоминает о письме, полученном от Мелентьева. 


Модоров Федор Александрович [1890, п. Мстёра, Вязниковский у., Владимирская губ. – 1967, г. Москва] – живописец, педагог, народный художник РСФСР (1966), член-корреспондент АХ СССР (1958), ректор МГХИ им. В.И.Сурикова (1948–1962), профессор. Окончил живописное отделение КХУ (1914) и ВХУ ИАХ по мастерской Маковского В. Е. (1914 – 1918). Принимал деятельное участие в установлении советской власти во владимирском крае. Организатор и директор Мстерского художественно-промышленного училища и художественной школы-коммуны (1918 – 1922). В 1919 г. в ярославском филиале Центральных государственных реставрационных мастерских совместно с реставратором Чириковым Г. О. раскрыл от записей древнерусскую икону 13 в. «Ярославский Спас». С 1922 г. жил и работал в Москве. Преподавал в Московском государственном художественном институте. Именем Модорова названа одна из улиц г. Владимира и Мстерское художественное училище.
Ученик Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний МодороваФ. А.:
«Мы с В.К.Тимофеевым знаем Н.И.Фешина с 1904 года. Будучи мальчиками, учениками иконописной школы, нам было тогда по 13–14 лет, мы увидели двух студентов Академии художеств, приехавших в Мстеру Владимирской губернии.
Один был среднего роста, блондин, худой, в черной рубашке-косоворотке, русских сапогах в заправку, на голове форменная фуражка, а через плечо на ремешке висел кожаный портсигар. Это и был ученик Репина – Николай Фешин. Другой, высокого роста, очень тонкий, в очках и более разговорчивый – этой пейзажист, ученик А.А.Киселева  – Константин Мазин. Оба они окончили Казанскую художественную школу.
Мы, ученики иконописной школы, очень интересовались их хождениями на этюды, и в свободное время гурьбой бегали за ними, сидели рядом и смотрели, как молодые художники пишут этюды <…> Заведующий иконописной мастерской художник К.Евлампиев был другом Фешина и Мазина. В жизни Фешина Евлампиев сыграл положительную роль. Он любил Фешина и, очевидно, помогал ему материально. Фешин много работал в Мстере, потому что там красивые места и окрестности.
Николай Иванович учил нас в иконописной школе рисунку с 5–7 часов до вечера. До этого мы шли в рисунке от тушевки. Построению черепа, головы и фигуры нас не учили. Фешин же впервые показал нам, от чего исходить в начале рисунка, т.е. от построения формы.
Фешин обходил класс и присматривался к каждому ученику. После этого подсаживался к каждому и начинал объяснять недостатки. Брал уголь и простыми линиями ставил все на место. Первое время мы не понимали Фешина. Рисовать мы не умели, поэтому нам казалось, что Фешин портит своими линиями наши рисунки. После двух постановок мы уверовали в Фешина и стали прежде всего строить форму предмета. В последующем он учил нас, как заканчивать рисунок.
Уроки Фешина не прошли даром в дальнейшей учебе. Он отучил нас от бестолкового срисовывания и беспомощной тушевки, приучил к последовательному ведению рисунка.
Фешин писал этюды легко и быстро. Головы девочек и мальчиков писал широко и густо накладывал краски.
Николай Иванович был талантливым карикатуристом. Я помню его карикатуры на лиц, с кем он играл в преферанс…
Моя новая встреча с Николаем Ивановичем совершилась в 1910 году в Казанской художественной школе, куда я поступил учиться в портретный класс по живописи, а в фигурный класс по рисунку.
Я всегда вспоминаю Николая Ивановича как человека и замечательного педагога. Он избегал лишних разговоров, обращал внимание на главное в постановках, вовремя умел подсказать, а если нужно и показать. Он учил и таким тонкостям, как уметь заканчивать голову, руки и ступни ног, чтобы все было построено и было бы, как говорят, на месте. Живописную работу он поправлял только черной краской, и на это уходило у него 5–7 минут.В рисунке он был виртуозен! Много рисовал вместе с нами, что особенно приводило нас в восторг. Уголь в его руках был настолько изящным, что мы не могли передать тонкость его линий даже отточенным карандашом.
В живописи он был изящен и размашист. Когда смотришь на его портреты, в особенности, то видишь, что он долго искал форму и цвет в моделях, счищал лишнее мастихином, особенно когда писал лицо человека. Глаза, нос и губы в портрете – особенность мастерства Фешина. От нас же он упорно добивался умения рисовать кистью…
За время четырехгодичного пребывания в Казанской художественной школе я часто встречался с Николаем Ивановичем, бывал у него в мастерской. Он всегда показывал свои новые работы, и я получал от них эстетическое наслаждение.
По окончании школы я уехал в Петроград в Академию художеств продолжать учебу и снова встретился с Фешиным в Казани в 1919 году, был у него несколько дней в Васильево, на даче. Он жаловался на трудности борьбы с футуристами, которые завладели влиянием в школе и повели ее по формалистическому направлению. «Обидно, – говорил он, – что они не могут дать тех серьезных знаний, которые нужны молодежи, потому что нет педагогов с реалистической подготовкой» …
В 1923 г. я провожал Фешина в Америку. Он сказал, что уезжает на пять лет, но, увы, мы его больше не увидели». (Лл. 119-122.)


Мощевитин Дмитрий Павлович [23.02.1894, г. Сарапул, Вятская губ.– 1974, г. Истра, Московская обл.], живописец, график. Член Союза художников СССР (1942). В 1911–1913 гг. учился в КХШ. Работал в издательствах Казани и Москвы, иллюстрировал произведения Гоголя, Пушкина, Куприна, Уайльда и др. принимал активное участие в художественной жизни, выставках, творческих объединениях (казанских«Подсолнечнике», графическом коллективе «Всадник», в АХРР), в жизни Московской областной организации Союза художников РСФСР, одним из ветеранов которой он был с 1947 г.
Ученик Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний МощевитинаД. П.:
«С Николаем Ивановичем Фешиным я познакомился в натюрмортном классе. Я заканчивал свою работу, когда у меня в ящике не хватило некоторых красок. Товарищ мой Саша Григорьев и другие с готовностью давили из своих тюбиков на мою палитру краски. Вошел в класс Фешин. Наступила тишина. Фешин обошел класс, делая односложные замечания, иногда ненадолго задерживаясь у кого-нибудь. Подошел к моей почти законченной работе, взял у меня широкую кисть и спросил черную краску. Черной краской я не пользовался, взял ее у соседа. Фешин сказал: «Сначала нужно было прорисовать, а потом уже писать краской». И весь мой натюрморт исполосовал черной краской. Не было конца моей досаде! Не было уже ни времени, ни красок, чтобы перекрыть черные жерди. В таком виде я подал работу на отчетную классную выставку. Чтобы умерить досаду, я похвалялся перед товарищами, что у меня не поднялась рука замазать гениальные линии великого мастера. Позже я узнал, что Фешин поступал так же и с другими неудачниками.
Вскоре я понял: Фешин сбивал неоправданное самомнение ученика. Сам он был упорным тружеником.
…В 1912 г. я, ставший уже «известным» карикатуристом, демонстрировал на школьной выставке домашних работ два шаржа: один на заведующего школой , который изображался неким восточным деспотом… второй – на Н.И.Фешина. Этот шарж состоял из двух рисунков: первый с надписью: «В 1492 г. Колумб открыл Америку», на котором бегут испанцы за удирающими в страхе индейцами и срывают с них украшения. Надпись на втором рисунке шаржа гласила: «А в 1912 г. Америка открыла Фешина». Нарисован Фешин с мольбертом, палитрой и кистями в руке, перед ним сидящая на земле натурщица. Издали бегут к ним во фраках и в цилиндрах американцы, размахивая бумажными долларами. Мы знали, что во время выставки работ Фешина в Америке он был приглашен профессором в Питсбургскую академию художеств.
Несколько минут повисела в коридоре карикатура на заведующего. Петр Черный снял ее и отнес в канцелярию, приказав мне стоять у дверей канцелярии, пока не вызовут. Там решалась моя судьба. Н.И.Фешин отстоял меня от всякого наказания (с тех пор Николай Иванович, отвечая на мое приветствие, всегда улыбался). Фешин предложил мне продать эту карикатуру. Я растерянно стоял в коридоре. Проходящие мимо товарищи подталкивали меня в бока, убеждали: «Проси больше, он – богатый, даст!» Разрешил мою растерянность сам Николай Иванович. Он подошел ко мне и спросил, не хочу ли я поменяться с ним рисунками? Гора с плеч свалилась у меня. Я с радостью согласился, и письмоводительша вскоре вручила мне рисунок Фешина. Рисунок был сделан с обычной и присущей Фешину виртуозностью, углем на серой оберточной бумаге. Тончайшими и скупыми линиями с воздушной, мягкой растушевкой изображалось тело молодой сидящей женщины. Объем, вес, анатомическая точность, упругость и нежность кожи – все было в этом неподражаемом очередном шедевре Фешина…
С весны 1913 г. мы с Кириным Степаном  стали работать, как говорится, по найму – писали объявления, плакаты, давали уроки рисования. Получили заказ от Беренса – хозяина музыкального магазина. Эскиз наш для плаката-вывески был Беренсом принят. Привезли мы купленное нами железо во двор школы, надо было склепать шесть листов, найти кровельщика, сделать подрамник. На это у нас не хватало денег. Занять было не у кого (были каникулы). После небольших препирательств со Степаном я поднялся под стеклянную крышу школы и постучал в мастерскую Фешина. Я рассказал ему о нашем затруднении и попросил его одолжить нам пять рублей и испрошенную еще мной рекомендацию для нас двоих с Кириным. Фешин написал (помню дословно): «Рекомендую как способных и талантливых учеников Казанской художественной школы – Д. Мощевитина и С. Кирина. Н.Фешин».
Помню еще один эпизод, связанный с Фешиным… Августейшей попечительницей школы была великая княгиня Мария Павловна. Когда она приезжала в опекаемую ею школу, заведующий и имевшие чиновное звание преподаватели прихорашивались. По чину полагалось надевать мундир с воткнутой через карман шпагой, плоскую треуголку для головы носили под левой подмышкой. Фешин как одевался всегда в тужурку с карманами, вроде френча, так и представлялся княгине.
В 1923 г. я жил в Москве на квартире А.В.Григорьева, в доме рядом с Моссоветом. И вот тихим московским утром приехал на квартиру Григорьева из Казани с семьей Н.И.Фешин. Голод в Поволжье, который перенес он, обострил у него вновь вспыхнувший туберкулез легких. Фешин выглядел очень худым, но держался по-прежнему прямо, мужественно, с гордо поднятой головой... Он хлопотал от правительства пропуск для выезда в Америку. Прожил он несколько дней, сожалея, что не застал Александра Владимировича. Вечерами мы беседовали с ним, делились воспоминаниями, много вели разговоров об искусстве… Фешин говорил, что весь сумбур так называемого «левого» искусства – это мода, и она пройдет.
Николай Иванович показал мне свои последние этюды. Запомнился один, написанный им из окна, – дворик с талым снегом и теленком красно-пестрой масти. Этюд впечатлял радостью и свежестью пробуждающейся весны. Спрашивал он о судьбе некоторых бывших учеников Казанской художественной школы. Я пожелал Николаю Ивановичу счастливого возвращения. Проводить его не пришлось, я был на работе…» (Лл. 156-159.)


Мюфке Карл Людвигович [30.1.1868, г. Воронеж – 13.2.1933, г. Саратов] – архитектор, педагог. Окончил архитектурное отделение ВХУ ИАХ по мастерской Томишко А. Г. (1886 – 1896). В 1897–1912 гг. преподавал в КХШ. В 1912 г. переехал в Саратов, где поступил на работу по должности архитектора-строителя Саратовского университета. В 1920–1923 гг. – профессор Саратовского политехнического института, в 1924–1929 гг. –профессор Саратовского инженерно-практического института. Выдающийся казанский зодчий рубежа 19–20 вв. По его проекту, в том числе, построено здание КХШ (1900–1905).
Коллега Фешина по КХШ.


Никитин Игорь Александрович [20.10.1899, г. Екатеринбург – 1947, г.Казань]– живописец, график художник-оформитель. Окончил КХШ в 1914 г. В период учебы сблизился с Родченко А. М., экспонировал на школьных выставках символистскую графику. В 1910-е гг. работал в театре миниатюр «Ша-нуар» Розенберга в Казани. Во время службы в Красной армии (1818–1921) заведовал художественной студией при штабе Политуправления Приволжского округа Запасной армии, рисовал политические плакаты. Преподавал в Казанском архитектурно техническом институте (1920–1925), руководил испытательно-подготовительной мастерской. Член союза «Подсолнечник» (1918), ТатАХРР (с 1923 г, с 1924 г. – секретарь, в 1926–1931 гг. – председатель), Союза художников (1936). Принял активное участие в организации «Татхудожника» (1934). Разрабатывал эскизы оформления площадей, улиц и зданий Казани к празднованию 10-летия Октябрьской революции. В конце 1920-х – начале 1930-х гг. много работал в области книжной графики. Наиболее яркий представитель авангардного искусства Казани в 1910-е гг.
Коллега Фешина.


Никонов Николай Митрофанович [1899, г. Яранск, Вятская губ. – 1975, г. Москва] – живописец, график, автор полотен на историко-революционные и батальные сюжеты. Заслуженный художник РСФСР. Учился на живописном отделении КФУ (1908–1912), продолжил учебу в Московском училище живописи, ваяния и зодчества у ПастернакаЛ.О., Архипова А.Е. (1913–1915). Один из основателей АХРР. Участник отечественных (с 1915) и зарубежных (США, Италия, Швейцария) выставок.
Ученик Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний НиконоваН.М.:
«Не помню точно, какого месяца и числа, но я стою, пораженный, перед громадным холстом «Капустница» кисти Фешина. Перед холстом, какого ещев жизни я не видел никогда. Мой опыт в этом отношении был «никакой». Что я видел? Музей Казанской школы, где висело несколько картин преподавателей школы и все… А тут – вот оно! Многофигурная… необычное и необычайное! Поражало все: темперамент, мощная техника, гармония капустного тона, аромат свежих капустных листьев, всюду стихийно громоздящиеся капустные вилки среди пестроты одеяний баб, их украшений, головных уборов, платков, их лиц и рук, написанных в сильном движении и ракурсах под ровным светом серого осеннего дня…
Смотрел, не шевелясь… Большинство окружающих меня учеников стояло молча, только некоторые из «старейших» решались изредка произносить реплики, вроде: «Вот, учитесь!» или «Ты можешь так?!» и тому подобное. И, несмотря на крайнюю самонадеянность молодости, ни один из толпы зрителей не мог критиковать шедевр<…> Впечатление было сильным, видимо, это было настоящее, то, что никогда не забывается.
…Николая Ивановича я не знал близко, не приходилось с ним разговаривать. Знал, что при школе была его личная мастерская, но это «святая святых», куда вход был закрыт непосвященным.
Помню, он идет по коридору, слегка наклонив голову, весь прямой и легкий, и в этом наклоне головы чувствовалось нечто упрямое и какая-то устремленность к заветной черте.
Весь в себе. Рассеянно отвечал кивком головы на приветствия учеников. Никогда не видели его бесцельно бродящим по школе и болтающим с учениками. Он не искал популярности, а популярность находила его сама, и уважение, и слава.
Известно, что все скромные, но талантливые люди пользуются уважением окружающих, как только те хорошо узнают их.
Вот таким-то и был Фешин.
Я замечал <…> что есть тип людей исключительных, внешность которых исключительна. Эта группа немногочисленна, но этих людей сразу узнаешь по соразмерности фигуры, по легкости и пригнанности всех движений, по целесообразности их. Эти люди могут не быть красивыми в общем понимании красоты, но они в то же время более чем красивы, они прекрасны, и оторвать глаза трудно и насмотреться на них нельзя. За всю свою жизнь я встретил всего трех таких людей: известного итальянского пианиста Цекки , отчасти нашего советского художника В.Н.Яковлева  и вот – Фешина. Причем, и Фешин, и Цекки абсолюты этого типа: гармоничность, законченность, легкость, внутренняя убежденность движений, скрытая огненность. Характерно, что все трое блещут сверхтехничностью в искусстве.
Только однажды мне посчастливилось видеть, как Фешин рисовал. Одно время он вел рисунок и в натурном классе. И вот на одном уроке он подошел ко мне, сел на мой табурет и начал рисовать на моей бумаге (на французской, цветной), моим углем в лист натуру обнаженного натурщика. И вот на моих глазах в полчаса совершилось чудо! Легкими движениями, почти незаметными касаниями, проносился уголь над бумагой, и на ней возникали дыхание жизни, форма, свет, очарование. То мощный удар плашмя, то молниеносный зигзаг острием угля, то легкие касания тряпкой, и – рисунок готов. Между прочим, тряпка была не для стирания ошибок, а как бы входила в компонент средства техники. Через полчаса Николай Иванович встал (он рисовал молча, не проронив ни звука), осторожно положил уголь и задумчиво сказал: «Вот так!»
Помню, как в переменку все ученики класса сбежались к моей доске, восхищались и ахали, а многие просили отдать им этот рисунок.
…Вся казанская школа в этот период была, в сущности, фешинской. Все ученики подражали ему…Конечно, он был самым талантливым из художников-преподавателей. И не только казанских – он был ярким, блестящим…Он обладал в высшей степени дарованием быть «Сверхмаэстро»… Это когда искусство как бы возникает само собой, как бы художнику ничего не стоит <…> дохнул – и вот оно создалось… В трактовке живописи ему было присуще свойство как французы называют «валер», и, несмотря на насыщенность, на обилие красочных мазков, живопись его серебряная льется в абсолютном тоне и, благодаря великолепному рисунку, реалистична…
Он преодолел свою академическую школу и создал в искусстве свой, присущий ему стиль…» (Лл. 139-142.)


Овсянников Леонид Федорович [25.5.1880, д. Юрино, Нижегородская губ.(ныне п. Юрино, Республика Марий-Эл) – 30.3.1970, г. Ленинград] –график, гравер, педагог. Заслуженный деятель искусств РСФСР, член Ленинградского Союза художников.Родился в семье сельского учителя. В 1901 г. окончил КХШ, в 1909 г. – ВХУ ИАХ по мастерской МатэВ.В.Занимался преимущественно станковой графикой, работал в технике цветного офорта, литографии, линогравюры. В 1918–1922 гг. преподавал в Киевском архитектурном институте, в 1938–1960 гг. –Ленинградском художественно-промышленном техникуме.После начала Великой Отечественной войны оставался в блокадном Ленинграде. По заданию Политуправления Ленинградского фронта вместе с другими художниками создает агитационные листовки и плакаты. В феврале 1942 г. вместе с институтом был эвакуирован в Самарканд, где продолжил педагогическую и творческую работу. После возвращения в июле 1944 г. из эвакуации работал профессором кафедры рисунка ЛИЖСА им. И.Е.Репина. Автор учебных пособий «Гравирование на картоне» (1952), «Изучение техники офорта применительно к программе первого и второго художественных курсов» (1953). Оставил воспоминания о встречах с РепинымИ. Е., опубликованные в сборнике «Художники Ленинграда» (1959). Произведения Овсянникова находятся в ГРМ, ГТГ и др. музеях и частных собраниях в России и за рубежом.
Учился одно время с Фешиным в КХШ, ВХУ ИАХ.


Ольцин Мария Эдуардовна[1889 – ?]. В 1911 г. окончила живописное отделение КХШ по 2 разряду. Во время учебы в 1010 г. совершила поездку за границу с образовательной целью. Преподавала в гимназии МайнуйловаК. Л. В Казани (1912 – 1918), в различных школах Казани. Портрет Ольцин исполнила Сапожникова Н. М. Произведения художницы хранятся в ГМИИ РТ.
Ученица Фешина.


Ошустович Елизавета Феликсовна [1894,г. Белгород – 1969] – театральный художник, актриса. Родилась в семье оперного певца и вокального педагога ОшустовичаФ.А., преподававшего в Казани в Бесплатной музыкальной школе и музыкальном училище, где был профессором. Училась Ошустович Е. Ф. в КХШ в 1914–1915 гг. и на драматическом отделении музыкального училища. Играла в театрах Казани, Омска, Уфы, Павлодара. Работала художником в КХШ, театре кукол, оформителем дошкольных заведений Казани. 31 марта 1945 г. была арестована и осуждена по ст. 58 (п. 10 ч .2: «систематически высказывала неверие в победу») на 7 лет лишения свободы, с конфискацией имущества и с поражением прав на 3 года (реабил. 30.09.1992 г.).
Ученица Фешина.
Портрет Елизаветы Феликсовны Ошустович. 1916. Х., м. 71*61,5. НИМ РАХ. Коллекция отдела «Музей-квартира И. И. Бродского» (г. Санкт-Петербург).
Из воспоминаний Ошустович Е.Ф. об истории создания портрета:
«В 1913 г. мы из Москвы переехали в Казань… Я поступила на драматическое отделение музыкального училища и одновременно подала заявление в художественную школу… Позирование в портретном классе послужило моему знакомству с Николаем Ивановичем Фешиным. Увидев меня в портретном классе, он прислал ко мне целую делегацию из своих учеников с просьбой зайти к нему и не отказаться ему позировать. Я пошла в мастерскую, где Николай Иванович жил в то время… Условились, что на следующий день я буду у него и принесу несколько костюмов, из которых он выберет подходящий. Выбрано было платье, в котором я изображена на портрете, потому что Николай Иванович решил, что сиреневый цвет – «мой цвет», и не раз говорил, что он отражается в моих глазах.
Поза для портрета не создавалась, а была случайной. В мастерской было холодно, и, переодевшись, чтобы согреться, я забралась на кресло и села на ручку. В такой позе застал меня Николай Иванович и зафиксировал ее. Позировать для меня было делом привычным, так как папа очень часто делал мои наброски (он окончил Одесскую художественную школу).
Николаю Ивановичу я позировала долго и много, но это нисколько не утомляло. Он не требовал напряженности, всегда говорил, что пишет, давал греться и отдыхать, всегда показывая сделанное, советовался, спорил, но соглашался с моим мнением. Вообще, позировать ему было очень интересно, многое можно было почерпнуть в разговорах о живописи. Но, к сожалению, мой портрет не был из удачных работ Николая Ивановича по сравнению с другими его работами.
Когда Николай Иванович дал мне снимок с портрета, то сказал со смехом: «Не огорчайтесь: когда Вам будет 40 лет, Вы будете похожи!» А виноват был Николай Иванович сам. За несколько дней до выставки он вдруг решил, что лицо сделано плохо, и ночью напрочь стер его. Пришлось все начинать сначала, а времени было мало. Он нервничал, торопился, и, по существу, портрет был не закончен. Портрет очень терялся на выставке, так как висел рядом с портретом профессора Фофанова – живым и ярким, работы Николая Ивановича. Выставленный на передвижной, мой портрет, тем не менее, был продан некоему Бельскому за 600 рублей. Николай Иванович был очень доволен этой неожиданной продажей, но говорил, портрет понравился не за работу, а потому что модель понравилась Бельскому.
Николай Иванович проектировал писать меня в костюме испанки, где я должна была изображать «Лесную сказку», но этому не суждено было сбыться… У нас были общие разговоры, потому что оба мы были резчиками по дереву. Я всегда завидовала его разным инструментам и очень любила его резные шкафы и жбаны, стоявшие в мастерской. 
Николай Иванович был интересным человеком и собеседником. Жить ему в то время  было трудно, заказов не было, и среди художников по отношению к нему велась какая-то травля…
Вскоре я оставила школу, всецело отдавшись работе в театральном училище и дежурствам сестрой в университетском лазарете.
…Время отъезда Николая Ивановича совпало с моим отсутствием в Казани». (Лл. 178-180.)


Перов А. А. – педагог. В 1907 г.был сослан из Казани в Астрахань.Помогал основателю Астраханской картинной галереи Догадину П.М.в открытии музея.
Брал частные уроки у Фешина.(Информация о Перове А. А. предоставлена Астраханской картинной галереей имени П.М.Догадина.)


Платунова Александра Георгиевна [29.3.1896, с. Мари-Турек, Уржумский у., Вятская губ. – 12.7.1966, г. Москва] – график, живописец. Супруга художника Чеботарева К. К.Яркий представитель казанского авангарда. Окончила живописное отделение КХШ (1916), Казанский архитектурно-технический институт (1922). Посещала рисовальные вечера в студии Сапожниковой Н. М.(1910-е – нач. 1920-х гг.). Участвовала в союзе «Подсолнечник» (1917–1918), в объединении «Всадник» (1920–1922), в экспериментальном молодежном театре (КЭМСТ, 1923–1926), в ТатЛЕФе(1923–1926). В 1921–1926 гг. преподавала в КХШ. С 1926 г. вместе с мужем жили в пос. Ново-Гиреево Московской области. В 1942 г. стала членом Союза художников. В 1950– 1958 гг. работала в отделе новых шрифтов НИИполиграфмаш (Москва).
Ученица и коллега Фешина, боготворившая его. В 1918 г. в Казани были организованы архитектурно-художественные мастерские (АРХУМАС), где Платунова в 1918–1922 гг. продолжила обучение в мастерской Фешина. Доминирующее положение педагога Фешина в художественном мире Казани чувствовалось до его отъезда в Америку. Подражала Фешину и Платунова. Одна из ее первых работ «Сумерки» (1911) явно «фешинская»: по рисунку, технике письма, приверженности реализму.


Подбельская Наталья Александровна [? – 1921]. Окончила КХШ. Жила и работала в Уфе, где трагически погибла.
Ученица Фешина.
Женская головка (Портрет Натальи Подбельской). Этюд. 1910 (?). Х., м. 34*43. Башкирский государственный художественный музей имени М. В. Нестерова.
Дама в розовом (Портрет Н. Подбельской).1912. Х., м. 113,8*87,5. Коллекция Художественного музея Фрая (Сиэтл, шт. Вашингтон, США).
Портрет молодой женщины (Натальи Подбельской). 1916. Х. на к., м. 52*48. ГРМ.


Пономарева Наталья Петровна [1895, г. Казань – 1941(1942 – ?), г.Ленинград] – живописец. Родилась в семье историка и археолога. В 1914 г.поступила в КХШ, в 1918–1922 гг. училась в Казанском архитектурно-художественном техникуме (АРХУМАС) . По окончании учебы получила звание свободного художника. В 1922 г. принимала участие в первой конкурсной выставке АРХУМАСа в Казани. В 1923 г. переехала в Ленинград. Училась в Ленинградском высшем художественно-промышленном училище им. В.И.Мухиной, затем там же преподавала. Принимала участие в выставках АХРР. Была членом Ленинградского отделения Союза художников.Известна как автор портретов и декоративных композиций. Ранние портреты Пономаревой отличаются монументальностью, натюрморты – скульптурностью и объемом.Некоторые работыПономаревой хранятся в итальянской галерее «Капитани».Погибла во время блокады Ленинграда.
Ученица Фешина.


Попов Алексей Дмитриевич [12[24].31892, г. Николаевск, Самарская губ. (ныне – г. Пугачев, Саратовская обл.) – 18.8.1961, г. Москва] – актер, театральный режиссер, теоретик театра, педагог. Народный артист СССР (1948). Лауреат трех Сталинских премий (1943, 1950, 1951). В 1911–1912 гг. учился в КХШ. В 1912 г. был принят в 1-ю студию МХТ и до 1918 г. в качестве актера выступал на сценах Московского Художественного театра и 1-й студии МХТ, играл, в частности, Василия в «Мысли» Л.Андреева, Аполлона в «Провинциалке» И.Тургенева, Дантье в «Гибели "Надежды"» Г.Хейерманса. Как режиссер дебютировал в 1916 г. в руководимой Евгением Вахтанговым Мансуровской студии постановкой «Незнакомки» А. Блока, но эта работа осталась незавершенной.Первой законченной режиссерской работой стала постановка спектакля «Гибель "Надежды"» в созданной Поповым в сентябре 1918 г. в Вичуге (Бонячках) рабочей театральной студии. С конца 1918 по 1923 г.возглавлял Театр студийных постановок в Костроме, на сцене которого выступал как актер. Поставил ряд спектаклей, в том числе, по режиссерским экспликациям 1-й Студии МХТ, «Потоп» Ю.Х.Бергера и «Сверчок на печи» Ч.Диккенса.В 1923 г. вернулся в Москву и стал режиссером 3-й студии МХАТа, в 1926 г. преобразованной в Театр имени Е.Б.Вахтангова. Здесь он дебютировал постановкой спектакля «Комедии Мериме». Наиболее значительные работы этого периода – «Виринея» Л.Сейфуллиной и «Разлом» Б.Лавренева. В Театре имени Вахтангова работал по 1930 г.; одновременно в 1928–1929 гг. учился в мастерской С.М.Эйзенштейна. В 1931 г. возглавил Театр Революции, которым руководил до 1935 г., осуществил вошедшие в историю советского театра постановки ранних пьес Николая Погодина «Поэма о топоре», «Мой друг» и «После бала», а также «Ромео и Джульетты» с Михаилом Астанговым и Марией Бабановой в главных ролях. Работая в Театре Революции, выдвинул концепцию современного «актера-мыслителя», чье творчество одушевлено «волнением от мысли».В 1935 г. назначен художественным руководителем в Центральный театр Красной армии, который возглавлял до 1958 г. Здесь режиссер создал лучшие исторические и историко-революционные спектакли того времени – «Год 19-й» И.Прута, «Падь Серебряная» Н.Погодина, «Флаг адмирала» А.Штейна, «Поднятая целина» по М.Шолохову и др., а в годы Великой Отечественной войны – «Давным-давно» А.Гладкова и «Сталинградцы» Ю.Чепурина. Не менее успешным были и его обращения к классике, прежде всего «Укрощение строптивой» Шекспира и «Ревизор» Гоголя.Ужесточение репертуарной политики в послевоенные годы, борьба с «формализмом», которая в театральном процессе приняла характер всеобщей «мхатизации» – при том, что сам МХАТ после смерти Немировича-Данченко переживал далеко не лучшие времена, – отразились на искусстве Попова, как и всех лучших режиссеров того времени. М.Строева вспоминала, как в конце 1950-х годов во время одного из режиссерских диспутов – между старшим и молодым поколениями –обычно немногословный и не склонный к публичным выступлениям Попов, «вдруг вспылив, раздраженно взмахнул длинными своими руками, и, скрестив, ударил себе по плечам: "Что вы хотите от нас?! У нас же крылья давно перебиты!"».Начиная с 1919 года, Попов вел педагогическую работу в театральных студиях и в ГИТИСе; с 1940 г. был профессором, с 1957 г. – доктором искусствоведения.
Ученик Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний ПоповаА.Д.:
«…Преподавательский состав школы был мало интересен, за исключением художника Фешина, который, несомненно, был крупным самобытным талантом. В школе его звали «бог живописи». У него была широка манера репинской кисти. До сих пор у меня стоят перед глазами его «Портрет отца»  и «Портрет девушки» , написанные почти одним мастихином.
Ученики толпами собирались около этих работ, рассматривая блестящую, непостижимую технику: как широкими взмахами мастихина можно было написать такой изящный в своем очертании, влажный рот девушки. Когда мы подходили к портрету вплотную, чтобы разгадать эту технику, то видели лишь хаос красок. Кадмий и краплак, которыми был написан рот, от широкой небрежности художника оставались даже где-то на подбородке, на щеке; но стоило отойти на несколько шагов от портрета, неизвестно, каким образом, появлялось тонкое изящество очертаний девичьего рта. Чудо! Поди-ка овладей этим чудом…» (Попов А.Д. Воспоминания и размышления о театре. М., 1963. С. 38-39.)


Попова (Баранова) Валентина Александровна [?]. Сестра Поповой Т.А.
Знакомая Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний Поповой В.А.:
«...Искусство Н.И.Фешина замечательное.
Не менее обаятельна и впечатляюща его личность, в которой все было так красиво какой-то простотой и в то же время изысканной глубокой внутренней красотой и силой. Даже походка, взгляд, манера держать себя – все это говорило о его значительности и незаурядности. Вместе с сестрой – Тамарой Поповой – я бывала в его мастерской. Сколько во всем было художественного вкуса! Фешин был очень приветлив и гостеприимен.
Помню, у него были гусли, и он играл на них. Он очень своеобразно старался передать нам красоту звука. Мы клали голову на высокую ручку дивана, а он покрывал наши головы каким-то мехом и играл. И вот восприятие игры через этот мех делало звуки гуслей какими-то особенно глубокими и красивыми.
...Тамара очень дружила с Николаем Ивановичем, когда училась в Казанской художественной школе, гордилась им как замечательным художником и радовалась его славе, успехам.
Николая Ивановича интересовала своеобразная наружность сестры, ее живость, яркие краски в лице. Как художник он стремился воплотить этот образ, но не мог сразу разгадать его. Очень долго искал средства, чтобы передать его, но без конца переписывал. Ему не удавалось воплотить то, что хотел, он все начинал сначала. И этот, последний портрет тоже хотел уничтожить и начать сначала, но Тамара выпросила его себе, а потом поленилась позировать, не хватило терпения…
Однажды, после многих попыток написать ее портрет и передать то, что он видел, Николай Иванович сказал ей: "Я думал, что с Вас надо писать вакханку, а с Вас надо писать Мадонну"». (Лл. 173-174.)


Попова Тамара Александровна [1895 – 1980] – живописец, педагог. Училась в КХШ в 1912–1917 гг. Преподавала в гг. Владикавказе, Грозном.
Ученица Фешина. Неоднократно служила моделью его портретов. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний Поповой Т.А.:
«…Николай Иванович был худощавый, подобранный. Легкая быстрая походка. Он никогда не расставался с трубкой. Одевался всегда очень скромно, но аккуратно. Его повседневный рабочий костюм был всегда серого цвета. Волосы пепельные, глаза серые с каким-то своеобразным оттенком. Взгляд быстрый, зоркий, наблюдательный, даже какой-то проникновенный, как бы проникающий в душу человека и пытающийся разгадать его внутренний мир.
Николай Иванович старался передать в гармонии красок и сильном мощном рисунке образ человека со всеми присущими только ему одному характерными чертами.
Николай Иванович говорил, что живет искусством, без него не мыслит жизни. Цель жизни – творческая работа и совершенствование в искусстве, передача всей красоты жизни, ее реализма, и работа, работа…
Больше всего Н.И. Фешин любил писать портреты, раскрывать и передавать внутренний мир человека во всем богатстве его души.
В картинах он изображал сцены из жизни простых людей, их быт. Говорил, что они близки его душе с их радостями и горем.
Николай Иванович писал очень много женских портретов, портретов многих учениц художественной школы, которые с большой радостью позировали ему и были даже счастливы. Со своей натурой Николай Иванович был очень чутким и деликатным. Он рассказывал о своих ученических годах, особенно об Академии. Один из его любимых учителей был Чистяков, которого он ценил как талантливого педагога, большого мастера и незаурядного человека, который сильно способствовал развитию его художественного таланта. Хорошо также отзывался о Репине, который также способствовал развитию его как художника.
У Николая Ивановича было много альбомов с репродукциями с картин художников эпохи Возрождения. Очень ценил он Микеланджело за силу, мощь и талант. Говорил о нем: «Какая гениальная мощь! Какое знание – чувство природы, какая работоспособность и отдача всего себя искусству, какое огромное чутье! Поистине – гений!
Также очень ценил Рембрандта, особенно – Веласкеса за его огромное мастерство, чутье, характер передачи различных по оригинальности типов и их психологический анализ.
Из своих современников он очень высоко ставил В. Серова, считал его непревзойденным портретистом, говорил, что у Серова поза дополняет портрет и видишь, чувствуешь того, кого он изобразил, со всеми характерными чертами и свойствами характера…
В художественной школе Николай Иванович пользовался огромным авторитетом, любовью и уважением и даже преклонением перед его талантом.
Он был немногословен, говорил коротко, тихо, но убедительно. При его появлении в классе наступала тишина, ловилось каждое его слово. Николай Иванович останавливался у работ. Если ему понравилась работа или рисунок, он спрашивал у ее автора, что бы тот хотел еще сделать, чего недостает в работе, чтобы сам учащийся разобрался в дальнейшем ходе работы.
Николай Иванович говорил, что натура – это лучший наш учитель, нужно внимательно и зорко наблюдать за ней.
Николай Иванович обладал какой-то притягивающей к себе силой и обаянием своей личности. Очевидно, силой таланта и внутреннего содержания. Он заражал всех своей бодростью, внутренней энергией.
Иногда Николай Иванович приходил в класс и, после осмотра всех работ, сам садился и работал с учащимися.
Мы, ученицы, иногда приходили к нему в мастерскую, смотрели его работы, беседовали с ним. Беседы мы очень любили, потому что все они были очень интересны. Один раз мы застали Николая Ивановича играющим на гуслях. Мы попросили его продолжать, и он играл нам. Играл так хорошо, с такой душой! Его музыка навеяла нам что-то грустное и такое живое, наполнила красотой и душу, и сердце.
Вся мастерская была как редкостный музей. Мягкий свет под каким-то цветным, но неярким абажуром. Днем свет направлялся на натуру, в зависимости от ее характера, для того, чтобы смягчить или ярче выявить. Комната была завешана коврами, цветными тканями и заставлена мебелью работы самого Николая Ивановича – причудливая резьба, которой был украшен буфет, кресло, зеркальная рама и шкафчики с инкрустацией из меди и искусственных драгоценных камней. Все имело фантастический, мягкий, серовато-зеленый оттенок. Все как в красивой сказке.
Николай Иванович был очень дружен со своим отцом, который часто приходил в мастерскую, следил с большим интересом за работой сына, беседовал с ним, жил его радостями и печалями. В его взгляде на сына сквозила большая отцовская любовь и гордость.
С Николаем Ивановичем мы были большие друзья. Я очень часто приводила ему натуру, кого-нибудь из учениц. Я обратила его внимание на Катю Антропову , тициановского типа девушку. Портретом ее он остался доволен. Лицо ослепительно белое. Черное или темно-коричневое платье подчеркивало цвет лица и яркие губы.
С ученицей Н. Подбельской я тоже познакомила Николая Ивановича. Наташа была его любимой моделью. Она нравилась ему по красочной гамме и очень удачно отражала в своем облике его излюбленный колорит, гармонию оттенков и умела позировать. У нее было что-то трагическое в лице…
Особенно часто мы встречались с Николаем Ивановичем в 1916 – 1917 гг., когда он писал с меня два портрета. Он сделал их больше, но все портреты его не удовлетворяли, и он безжалостно их уничтожал, так было обидно…
Портрет, который в Казанском музее , написан в 1917 г., принадлежал Фешину и нравился ему. Второй портрет , который тоже в том же музее, ему не понравился (этот потрет – отражение в зеркале), и он начал соскабливать его, но я упросила Николая Ивановича отдать его мне за мои муки – позировать я не умела и мне было трудно. Даже кто-то из учеников в моем альбоме для набросков нарисовал очень интересную карикатуру – «Фешин пишет Тамару». Особенно верно передан Николай Иванович. Он очень похож, схвачены его характерные черты…» (Лл. 168-172.)
Портрет Тамары Александровны Поповой. 1917. Х., м. 39,8*51,5. ГМИИ РТ.
Женское лицо (Тамара Попова). 1917. Б., уголь. 62*43,8. ГРМ.
Портрет Тамары Александровны Поповой. 1918. Х., м. 53*43. ГМИИ РТ.


Портнов Георгий Сергеевич [1892, г. Астрахань–1986] – живописец.Любовь к рисованию побудила его бросить учебу в Астраханском армянском училище и уехать в Казань, где он поступил в КХШ. Учился у Фешина Н.И.и Бенькова П. П. Обучение длилось с 1911 по 1914 гг. и прервалось в связи с началом Первой мировой войны. Портнов был призван в действующую армию. В 1918 – 1919 гг. работал в Астрахани под руководством Котова П. И.в его студии и в Высших художественно-технических мастерских. Писал жанровые картины, портреты и пейзажи. В 1919 г. начал службу в Красной армии и был направлен в политотдел 11-й армии, где он работал художником-плакатистом и декоратором. После демобилизации в 1923 г. жил в Астрахани, принимал активное участие в художественной жизни города, одновременно работал инструктором по обучению живописному мастерству воспитанников детских домов.В 1926 г. вступил в АХРР, а после создания Астраханского союза советских художников являлся его членом. Портнов был в числе организаторов в Астрахани Кооперативного товарищества художников. Участвовал во всех астраханских художественных выставках. Его работы экспонировались на межобластных выставках в Сталинграде, Саратове и Куйбышеве. Его произведения находятся в фондах Астраханской картинной галереи имени П.М.Догадина, Астраханского государственного историко-архитектурного музея-заповедника. Интересная страница жизни Георгия Сергеевича – его участие в работе Народной картинной галереи, созданной в 1960-е гг. при областном Совете профсоюзов и проводившей ежегодные выставки живописных, графических и скульптурных работ астраханских художников-любителей (здесь Портнов руководил студией художников-любителей).При доме Совета профсоюзов функционировал кружок живописи под руководством астраханских профессиональных художников ПортноваГ.С., СафаргалееваК.К., МилохинаФ.Н.: они помогали художникам-любителям совершенствовать свое мастерство. Среди учеников этой школы –астраханский писатель-краевед МарковА.С.(информация о Портнове Г. С. предоставлена Астраханской картинной галереей имени П. М. Догадина).
Из воспоминаний Портнова о Фешине:
«В то время он преподавал в классе живописи по натюрморту, в который я только что перешел. И вот мои первые впечатления от его наружности.
Входит в класс еще молодой человек лет тридцати, среднего роста, волосы светлые – палевые, мягкие, глаза серые, голос мягкий и приятный, но не громкий, очень скуластый и с папиросой в руке. Вопреки правилам в классе не курить, он всегда курил, особенно во время беседы с учениками.
Одет был довольно оригинально, как ни один преподаватель этой школы. На нем был светло-серый из хорошего сукна френч с высоким отложным воротником и маленький галстук.
Он не спеша подходил к ученикам, метко и образно делал замечания и давал указания. Во время просмотра работы какого-либо ученика все его товарищи по соседству сейчас же окружали своего любимого учителя и внимательно прислушивались к его метким замечаниям и указаниям.
В Казанской художественной школе ежегодно устраивались периодические выставки, где принимали участие все преподаватели. Публика на выставке была всегда многочисленна, но толпа образовывалась исключительно у полотен Н.И. Фешина, особенно из учащихся, которые с жадностью и с восторгом изучали и впитывали в себя и обсуждали его работы…
Вскоре после Великой Октябрьской социалистической революции, в 1918 – 1919 гг., я был в Астрахани. Здесь пребывал художник П.И.Котов. Он собрал всех имеющихся в городе художников и создал «Общину художников». Вслед за этим он открыл Высшие художественные мастерские, где под его руководством работали все местные художники, обучались живописи и повышали свою квалификацию.
В то время не хватало у нас преподавателей живописи. И вот решили откомандировать одного из наших художников в г. Казань пригласить Н.И. Фешина в Астрахань, обещая ему обеспечить его питанием и жильем. Он так было обрадовался этому случаю – рассказывал нам уполномоченный – что охотно согласился выехать к нам в Астрахань.
И вдруг, он задумался о чем-то, вспомнил что-то и спросил:
– Есть заболевания малярией в Астрахани?
Наш уполномоченный не хотел скрывать от Фешина истину и дал утвердительный ответ. Фешин вежливо извинился, но выехать в Астрахань отказался, боясь заболевания малярией…»(Л. 166.)


Пузанков Николай Васильевич [1879 – ?] – художник. Окончил Казанский государственный художественный институт в 1922 г. Экспериментатор и изобретатель в области технологии живописи. Автор техники «цветной гипс». Во время учебы работал в институте инструктором краскотерной мастерской.


Радимов Павел Александрович [11.9.1887, с. Ходяйново, Зарайский у., Рязанская губ. – 12.2.1967, пос. Хотьково, Московская обл.]– поэт, живописец, последний председатель ТПХВ и первый председатель АХРР в 1922 и 1927–1932 гг., а также последний председатель Всероссийского союза поэтов, просуществовавшего до 1929 г.
Родился в семье сельского священника: его прадеды, дед, отец были попами или сельскими дьячками. Вместе с двумя своими братьями Радимов тоже получил духовное образование – с 9 лет в Зарайском духовном училище и Рязанской семинарии.Отказавшись принять сан, в революционный 1905 г. он без паспорта отправляется в Москву, где решает поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Но в итоге в 1906 г. поступает на филологический факультет Казанского университета (в столичные университеты семинаристов не принимали), который оканчивает в 1911 г. с дипломной работой о Гомере («Гомер в произведениях греческих художников»). Одновременно учился живописи, брал уроки у Н. И. Фешина. С 1908 г. выступает как живописец.
В 1912 г. вышла первая книга стихов «Полевые псалмы», отмеченная как многообещающая; вторая книжка Радимова «Земная риза» в целом разочаровала критиков. Он встал в число крестьянских поэтов, его стихи читают вместе с Есениным и Клюевым. В 1914 г. вышел сборник гекзаметров «Попиада». В 1914–1916 гг. – сотрудник газеты «Сибирская жизнь» и журнала «Сибирский студент».В 1922 г. выпустил сборник стихов «Деревня». Избирался председателем Всероссийского Союза поэтов, работал в Кремле, дружил с А.В. Луначарским, К. Е. Ворошиловым и С. М. Буденным, а также с С. А. Есениным, своим земляком. В 1926 г. с делегацией художников едет в Финляндию к И. Е. Репину. В Пенатах создает портрет Репина (хранится в Третьяковской галерее).
Со временем Радимов попал под кампанию «раскулачивания кулацких поэтов», после чего работал преимущественно в области живописи, поселившись в начале 1930-х гг. в Хотьково, а позже – в Ново-Абрамцевском поселке, где жил с 1932 г. В 1957 г. открыл в Абрамцеве народную выставку для свободного и бесплатного посещения всех, кто любит искусство.
Казанский период жизни Радимова прежде всего связан с годами его учебы в Казанском университете, где он специализировался на кафедре теории и истории искусства у проф. А. М. Миронова, и с КХШ, в которой в 1911–1917 гг. преподавал историю искусства. В 1918–1921 гг. – инструктор изаведующий ИЗО ТатНаркомпроса.
Ученик, коллега, друг Фешина. Сохранились письма Фешина к Радимову, написанные в 1910 г. из-за границы – во время пребывания там после окончания ВХУ.
Из Франции:
«Дорогой Павел Александрович!
Приветствую Вас из Парижа. Не проезжайте его. Тут так много любопытного. Разумеется, главной достопримечательностью являются парижанки, а потом Лувр. Прямо поразительные коллекции Леонардо, Рембрандта и, главное, Тициана.
Париж – огромный город, но нравы положительно деревенские. Живу я тут вроде как бы на курорте. Но уже начинает надоедать. Тянет к работе…»(Л. 67.)
Из Италии:
«…Привет от меня из Италии, поскольку навиделся разных чудес, но лучшее воспоминание оставил Капри с морем. Оно такое было сердитое и так обворожительно красиво по краскам. Старики хороши, но современников можно упрекнуть в чрезмерной подражательности старым, хотя рисуют здорово, краски же прямо дрянь. Я говорю про немцев, а итальянцы так прямо торгаши, но зато скульптура у них дивная. Много накупил рисунков. Будет что посмотреть <…> Я тут прямо холодею от восторга…» (Л. 68.)
Радимов оставил воспоминания о Фешине, созданные в форме обращения к умершему:
«Голос друга говорит в сердце. Я хочу рассказать о тебе, Николай Фешин. Умер ты на чужбине, в Америке. Остались твои картины, замечательный мастер, по словам Репина – лучший советский портретист . Остались у меня твои два письма из первой поездки за границу и дюжина картин маслом, одни ты мне подарил, в другие продал мне перед отъездом в Америку в 1923 году. С тобою в Казани я прожил двенадцать дружеских лет, оба мы работали в Казанской художественной школе, ты давал мне советы в живописи, а я давал тебе советы в быту. Однажды мы ехали на пристань в Казань есть пельмени, ты спросил меня: «Жениться мне или нет?» Я посоветовал сделать это. С жены ты написал серию прекрасных портретов, как ис моей жены портрет , другой – с меня . У тебя была чудесная дочь Ия, ее головка в твоих набросках блистала всем восторгом отцовской любви. За эти вещи спасибо тебе, Николай Фешин, как и огромное спасибо тебе за деятельность педагога, воспитавшего прекрасных советских художников.
О чем мы будем говорить с тобой, Николай? Как-то ты сказал мне на прогулке: «А знаешь, Павел, я не люблю солнечных дней". Я понял потом, что мастер любил спокойное состояние в живописной гамме, чтобы не было нарочитого крику и внешнего блеска.
«Надо писать кистью сверху, – говорил он мне, – чтобы твоя кисть дразнила». Фешин не любил гладкой, как бы подносной живописи. Но сам он долго и ревностно трудился над мягкостью и слитностью лица, когда писал портрет; писать он любил на холсте впитывающем, казеиновом. Над лицом портрета он работал десятки сеансов, краски влипали в холст, по незасохшей краске он настойчиво проводил пальцем, слегка обмакнет в воду и потом соединит, сольет бугры красок. У Фешина была манера накануне письма выжимать цинковые белила на промокательную бумагу, краска несколько обезжиривалась, делалась близкой к замазке, иногда по такому насту он проводил мастихином, а сверху слегка ударял кистью <…> получал фон и возле головы.
Однажды Фешин увлекся другим приемом: вырезал из картона по своему рисунку трафарет, накладывал его на портрет возле головы и костюма. Когда Фешин отнимал этот картон от портрета, а по этому картону он уже прошелся условной краской, на фоне получался красивый орнамент. Но этот прием недолго занимал внимание художника. Для больших картин художник покупал крепкий холст – брезент однометровой ширины, сшивал его в длину холста, разбивал получившийся шов тяжелым молотком и натягивал на подрамник для грунтовки.
В академические годы Фешин любил работать и на записанном холсте, но в этом была опасность. Рисунки Фешин любил делать тонко отточенным углем на серой, легкой оберточной бумаге и попрыскать потом фиксативом – закрепителем.
Рамки Фешину делал столяр из липового дерева, потом он их натирал воском, распущенным в нашатыре. Все натиралось скомканной газетой, получался приятный блеск на рамке, Себе Фешин сделал из липы резной шкаф, и он украшал мастерскую в Казанской художественной школе.
Однажды Фешин привез из Петербурга набор красок-темпера. Фешин попробовал новинку, ему этот материал не понравился, и эти краски с досады он подарил мне. Я написал ряд деревенских домиков на ватмане (этими этюдами я в 1911 году экспонировался на выставке Товарищества передвижников ). Этюды неожиданно для меня были раскуплены с выставки. Тогда Фешин снова попробовал писать темперой и написал ряд прекрасных вещей, примером может служить его «Натурщица» в Третьяковской галерее, написанная темперой на холсте.
В первые годы нашего знакомства в Казани Фешин показал мне серию эскизов своих будущих картин. Их было двенадцать. Я назову, которые помню: 1. Капустница, 2. Бойня, Обливание (деревенский праздник), 4. Марийская свадьба, 5. Ассенизаторы и др. С этих эскизов, кроме «Ассенизаторов», были написаны большие картины. Так как я бывал частым гостем в мастерской Фешина, то нередко наблюдал процесс его работы. Для каждой композиции Фешин делал рисунки с натурщиков, поставленных в подходящую позу. Когда Фешин принимался писать картину, он приглашал опять натурщика в мастерскую, ставил его в позу как на рисунке и писал с натуры маслом в картину. Также приносились в мастерскую и части натюрморта, нужные для его картины. Так в течение ряда лет проходил напряженный труд художника. Фешин мне однажды жаловался, что он не умеет писать пейзажи. Он написал их немного, но все они превосходны и мастерски сделаны, назову «Зимний пейзаж».
В 1916 году Фешин был избран членом Товарищества передвижников. Председатель правления Дубовской  пригласил его после заседания правления на товарищескую вечеринку к «Мартьяничу» (это был известный ресторан в подвалах нынешнего ГУМа). Там подавались за прочей закуской знаменитые расстегаи, большие круглые пирожки с мясом и подливкой. Мне и Фешину пришлось сидеть за столом вместе с редким московским гостем художником Похитоновым  – автором замечательных по отделке пейзажей-миниатюр. Похитонов был крепыш с пышной копной волос, с кудлатой седеющей бородой. Он наговорил нам комплиментов, упомянув, что рад сидеть рядом с молодыми талантливыми мастерами. Из художников здесь были А.Корин , Бялыницкий-Бирюля , Жуковский , Волков , Богданов-Бельский , Дубовской и Минченков ». (Лл. 209-212.)
Портрет Павла Александровича Радимова. 1910. Х., м. 30,8*24,5. Частная коллекция (Россия).


Радонежский Михаил Михайлович [20.3.1894,г. Васильсурск, Нижегородская губ. – 24.11.1972, г. Ульяновск] – живописец, график, педагог. Родился в семье ветеринарного врача.По окончании реального училища поступил сначала в Казанскую художественную школу (1913–1914), а затем переехал в Пензу, где окончил художественное училище (1914–1918) по классу академика ПетроваН. Ф.В 1918–1921 гг. работал декоратором и руководителем художественных студий в частях Красной армии. В 1921–1926 гг. жилв поволжских гг. Козьмодемьянске, Васильсурске,Астрахани, преподавал в школах и училищах, работал декоратором в театре, при этом много времени уделял художественному творчеству. В 1925 г. вступил в члены АХРР. В 1928–1931 гг. преподавал рисование в Поволжье (Мариинском посаде, Кинель-Черкасске) и в Сибири (Новосибирске, Боготоле). Был членом общества «Новая Сибирь».В 1931 г. по приглашению Городского отдела народного образования переехал в г.Ульяновск. С этого времени он постоянно здесь жил, вел преподавательскую работу в школах, техникумах, училищах, работал старшим научным сотрудником Художественного музея (1940–1947), руководил художественной студией при музее (1944–1946). За более чем сорокалетний период творческой деятельности в Ульяновске Радонежский создал неповторимые по своей поэтичности образы старого Симбирска.  Являясь членом Союза художников, постоянно участвовал в выставках местных художников и других поволжских городов. (По материалам ВороновойИ.А., научного сотрудника Ульяновского областного художественного музея.)
Знакомый Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний Радонежского М.М.:
«В 1913 г. я поступил в Казанскую художественную школу, в которой проучился всего один год, и знал Николая Ивановича как преподавателя старших классов.
В 1916 году на летних каникулах, которые проходили в занятии этюдами, я совершенно случайно встретился с Николаем Ивановичем Фешиным в г. Васильсурске, он отдыхал в доме Полуэктовых  со всей семьей: отцом Иваном Александровичем, матерью, женой и дочкой. Знакомство наше произошло на Волге, где Николай Иванович ловил рыбу. Я напомнил ему, что был ранее в Казанской художественной школе, и он был рад нашему знакомству.
С Николаем Ивановичем тем же летом отдыхал в Васильсурске и его товарищ по школе – скульптор Василий Семенович Богатырев. Николай Иванович познакомился с моим отцом – ветеринарным врачом, осмотрел мои летние работы и дал им одобрительную оценку. С этих пор мы бывали на охоте за р. Сурой и писали этюды вместе. Николай Иванович писал ряд портретов и, между прочим, написали портрет с Василия Семеновича Богатырева. Васильсурск ему нравился, а после этого он, как мне стало известно, приезжал в г. Чебоксары, где также занимался творчеством.
В 1919 году, после окончания мною Пензенского художественного училища, я был мобилизован в ряды Красной армии и был направлен в г. Казань, где опять встретился с Николаем Ивановичем, который состоял среди 29 художников в клубно-художественном отделе политотдела штаба запасной армии республики. Он был рад нашей встрече, но вскоре уехал по делам в Москву, и более я его не видел.
От своего товарища, художника Григорьева Александра Владимировича, я узнал, что Москва ему предлагала работу при Кремле, где он должен был заниматься портретами. Но жена увезла его в Америку в больном состоянии, чем он не был доволен…» (Лл. 181-182.)


Родионова Александра Петровна [1889 – ?] – живописец. Окончила Казанский государственный архитектурно-технический институт в 1923 г. Преподавала в Уральском политехническом институте и других учебных заведениях Свердловска.
Ученица Фешина.


Родченко Александр Михайлович [23.11(5.12)1891, г. Санкт-Петербург – 3.121956, г. Москва] –живописец, график, скульптор, фотограф, художник театра и кино, один из основоположников конструктивизма, родоначальник дизайна и рекламы в СССР.  Родился в семье театрального бутафора, переехавшей в 1902 г. в Казань, где в 1905 г. Александр окончил Казанское приходское начальное училище.В 1911–1914 гг. учился в КХШ. В 1916 г. вместе с женой Варварой Степановой, с которой познакомился в пору учебы в КХШ, переехал жить в Москву. В этом же году был призван в армию и до начала 1917 г. служил заведующим хозяйством Санитарного поезда Московского земства.В 1917 г., сразу же после Февральской революции, в Москве создается профсоюз художников-живописцев. Родченко становится секретарем его Молодой Федерации и занимается, в основном, организацией нормальных условий жизни и работы для молодых художников. В это же время вместе с Г.Якуловым, В.Татлиным и др. он работает над оформлением кафе «Питтореск» в Москве, а с 1918 по 1921 г. служит в отделе ИЗО Наркомпроса, заведуя Музейным бюро. Одновременно с работой в наркомате разрабатывал серии графических, живописных и пространственных абстрактно-геометрических минималистских работ. С 1916 г. начал участвовать в важнейших выставках русского авангарда (в частности, на выставке «Магазин», организованной В.Татлиным) и в архитектурных конкурсах. В текстах-манифестах «Все – опыты» и «Линия» зафиксировал свое творческое кредо. Относился к искусству как к изобретению новых форм и возможностей, рассматривал свое творчество как огромный эксперимент, в котором каждая работа представляет минимальный по форме живописный элемент и ограничена в выразительных средствах. В 1917–1918 гг. работал с плоскостью, в 1919 г. написал «Черное на черном» (работы, основанные лишь на фактуре), в 1919–1920 гг. ввел линии и точки как самостоятельные живописные формы, в 1921 г. на выставке «5;5=25» (Москва) показал триптих из трех монохромных цветов (желтого, красного, синего).Помимо живописи и графики занимался пространственными конструкциями. В 1921 г. подвел итог своих живописных поисков и объявил о переходе к «производственному искусству». В конце 1919 г. Родченко стал членом Живскульптарха (комиссии при Наркомпросе РСФСР по разработке вопросов живописно-скульптурно-архитектурного синтеза), в 1920 г. был одним из организаторов РАБИСа(Союза работников искусств). В 1920–1930 гг. преподавал на деревообделочном и металлообрабатывающем факультетах Вхутемаса-Вхутеина в должности профессора. В 1921–1924 гг. работал в Институте художественной культуры (Инхук), где сменил в 1921 г. Кандинского В. В. на посту председателя. В 1930 г. стал одним из организаторов фотогруппы «Октябрь». В 1931 г. на выставке группы «Октябрь» в Доме печати в Москве выставил ряд дискуссионных снимков: снятые с нижней точки «Пионерку» и «Пионера-трубача» (1930); серию динамичных кадров «Лесопильный завод Вахтан» (1931), послужившую мишенью для разгромной критики и обвинения в формализме и нежелании перестраиваться в соответствии с задачами «пролетарской фотографии».Участник групп «ЛЕФ» и «Реф» (1923–1930), художник журналов «Леф» (1923–1925) и «Новый Леф» (1927–1928). Был членом Объединения современных архитекторов (ОСА) и Ассоциации новых архитекторов (АСНОВА). В 1925 г. командирован в Париж для оформления советского раздела Международной выставки современных декоративных и промышленных искусств, где осуществлял в натуре свой проект интерьера «Рабочего клуба». Рекламные плакаты Родченко удостоены серебряной медали на парижской выставке 1925 г. С 1924 г. занимался фотографией. Применил фотомонтаж для иллюстрирования книг, например, «Про это» В.В.Маяковского (1923). Известен своими документальными психологическими портретами близких («Портрет матери», 1924), друзей и знакомых из ЛЕФа (портреты Маяковского, Л. и О. Брика, Асеева, Третьякова), художников и архитекторов. В 1926 г. опубликовал свои первые ракурсные снимки зданий (серии «Дом на Мясницкой» и «Дом Моссельпрома») в журнале «Советское кино». В статьях «Пути современной фотографии», «Против суммированного портрета за моментальный снимок» и «Крупная безграмотность или мелкая гадость» пропагандировал новый, динамичный, документально точный взгляд на мир, отстаивал необходимость освоения верхних и нижних точек зрения в фотографии. Участвовал в выставке «Советская фотография за 10 лет» (1928, Москва). Как фотограф, Родченко стал известен благодаря экспериментам с ракурсом и точками фотосъемки.В 1929 г. как сценограф оформил в Московском театре Революции спектакль «Инга» по пьесе А.Г.Глебова.В конце 1920-х – начале 1930-х гг.работал фотокорреспондентом в газете «Вечерняя Москва», журналах «30 дней», «Даешь», «Пионер», «Огонек» и «Радиослушатель». Одновременно был занят в кино (художник фильмов «Москва в Октябре», 1927; «Журналистка», 1927 – 1928; «Кукла с миллионами» и «Альбидум», 1928) и театре (постановки «Инга» и «Клоп», 1929), разрабатывая оригинальную мебель, костюмы и декорации.В 1932 г. вышел из группы «Октябрь» и стал фотокорреспондентом издательства Изогиз. В 1930-х гг. от раннего творчества, проникнутого революционным романтическим энтузиазмом, Родченко перешел к выполнению пропагандистских государственных задач.В начале 1933 г. был секретно командирован на Беломорстрой. По поручению ОГПУ должен был в пропагандистских целях снимать окончание строительства и открытие канала, а также создавать в ГУЛАГе фотолаборатории. В декабре 1933 г. разработал дизайн № 12 иллюстрированного журнала «СССР на стройке», полностью оформив его своими снимками. Был художником и фотографом «монографии писателей» о Беломорканале«Беломорско-Балтийский канал имени Сталина».Дизайнер фотоальбомов «15 лет Казахстана», «Первая конная», «Красная армия», «Советская авиация» и др. (совместно с супругой В. Степановой). Продолжал занятия живописью в 1930–1940-е гг. Был членом жюри и художником-оформителем многих фотовыставок, входил в состав президиума фотосекции профессионального союза кинофотоработников, был членом МОСХа с 1932 г. В 1936 г. участвовал в «Выставке мастеров советского фотоискусства». С 1928 г. регулярно посылал свои работы на фотографические салоны в США, Францию, Испанию, Великобританию, Чехословакию и другие страны. В 1938–1940 гг. фотографировал артистов цирка, позже вернулся к живописи.
Один из учеников Фешина. Оставил о нем и о других преподавателях КХШ такие воспоминания:
«Профессорами нашими были Радимовы, Скорняковы, Денисовы; говорить об их талантах не приходится.
«Свет во тьме» – Н.Фешин, безусловно способный человек, но он был занят Америкой. Этот хитрый, самолюбивый, расчетливый профессор далеко рассчитал свое бегство в Америку и не интересовался не только школой, но и Россией.
«Русский художник», окончивший Академию художеств, надежда реалистов, получивший золотую медаль за русскую картину «Капустница», преподавая в школе, писал учениц школы то с цветами, то с книжкой, то с кошечкой… Беспрерывно экспортировал их в Америку, называя по-американски «Мисс Анта», «Мисс Кэт», «Мисс Мэри» и т.д.
Когда же эти «миссы» достаточно «намиссили» долларов, русского художника только и видели».(Цит. по: Казань. 2000. №11. С.111).


Рязанская Дебора Иосифовна [28.2.1902 – 1990, Казань] – живописец. В 1919 – 1922 гг. училась в Казанских свободных художественно-технических мастерских.В 1922 г. уехала в Петроград, где в 1922 – 1926 гг. проучилась в Ленинградском высшем художественном институте.В 1924 – 1962 гг. преподавала в изокружках, школах, студиях, художественном училище и художественной школе (среди ее учеников был Виктор Конецкий). В 1960-е вернулась в Казань.
Ученица Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний Рязанской Д.И.:
«Мы были последней группой учеников Николая Ивановича на советской земле, перед его отъездом за границу.
Николай Иванович остался в нашей памяти как внимательный и чуткий педагог-художник. Это были 1919, 20, 21 годы.
В трудное время разрухи, гражданской войны, голода в Поволжье начала восстанавливаться художественная школа.
Вот в то самое время и началось наше художественное образование.
В 1918 году мне посчастливилось попасть в студию Н.М.Сапожниковой, где занятия вел Николай Иванович Фешин. В студии работали над обнаженной натурой люди разных возрастов и разной подготовки<…>
Помню первые указания Николая Ивановича. Он взял у меня из рук кисть и сказал: «Разве так держат кисть? Вот как надо ее держать, как смычок!» И черной краской, касательными линиями стал широко намечать основной силуэт натурщицы.
Осенью 1919 года, после перерыва, снова открылась художественная школа. Называлась она «Свободные художественно-технические мастерские» (впоследствии она была преобразована в высшее художественное учебное заведение «ВХУТЕИН»).
Я и Александра Петровна Родионова поступили туда на общий курс. Это был как бы подготовительный курс, где занимались живописью, рисунком, лепкой и знакомились с основами архитектуры. Курсовой системы тогда не было, и со второго года обучения учащиеся попадали в индивидуальные мастерские.
Преподавателями были Н.И.Фешин, Валентин Семенович Щербаков (приехавший из холодного Петрограда), некоторое время Евстафьев, позднее – Беньков, Сапожников, Тимофеев. Были и преподаватели «левого» направления: Игорь Никитин, Федотов, Мансуров, Маркушев.
Вокруг Фешина группировались его ученики, окончившие и учившиеся у него до революции: Зоя Кудряшова, Наталья Пономарева, Елена Дьяконова, Петр и Владимир Кудряшовы, Женя Медведская, Байбарышев, Вильковисская, сестры В.А.Смиренская и М.А.Смиренская, М.М.Васильева.
1919 год. Николаю Ивановичу было 38 лет. Выше среднего роста, худощавый, с резко выдающимися чертами лица, со светло-серыми пронзительно смотрящими глазами, он производил впечатление человека с сильной волей и твердым характером. Был малоразговорчив, но на вопросы учащихся давал подробные и основательные объяснения. Завязывалась интересная, оживленная беседа по различным вопросам искусства.
При обходе работ, в торжественной тишине, окруженный учениками, боявшимися пропустить хоть одно его слово, он делал указания, критикуя работы. Все воспринимали его слова как неопровержимую истину. Очень редко он брал кисть и делал поправки, кратко, лаконично объясняя исправления.
И его указания являлись законом, которым руководствовались при дальнейшей самостоятельной работе в его отсутствие.
У меня сохранялись 3–4 работы с его поправками. Я не притрагивалась к ним после его исправления, хранила их как реликвию. Это было потому, что мы ценили каждый его штрих и каждый его совет (работы эти пропали у меня в дни блокады Ленинграда).
В живописи Николай Иванович обращал внимание на композицию цветовых пятен и требовал подчинения их главному цветовому пятну. Он требовал строгого соблюдения тоновых отношений, связи цветовых пятен, вписывания одного цвета в другой, мягких переходов из цвета в цвет, в особенности, в портрете и в обнаженной натуре.
При начальном построении рисунка предлагал определить характер силуэта, отсекая пересекающимися касательными линиями наиболее характерные направления формы.
В рисунке строго требовал построения конструкции формы, на основе анатомии, уточняя строение скелета. Поправляя рисунок, Николай Иванович резкими штрихами подчеркивал строение скелета, черепа, сочленение костей и направление их при различном положении. Требовал твердо поставить фигуру. Форму он знал артистически, без труда мог нарисовать ее в любом ракурсе и повороте.
Он часто повторял, что рисунку можно, как грамоте, научить любого, но живописи научиться нельзя, ибо это зависит от одаренности человек! Поэтому он поправлял рисунок, а в живописи ограничивался, обычно, советами.
Помню, как он посоветовал мне выбросить на время краплак с моей палитры (т.к. я им злоупотребляла) и очень рекомендовал вместо него пользоваться сиеной жженой. Советовал работать охрами, умбрами, натуральными землями, жженой костью. Много внимания уделял технологии живописи, рекомендовал рецептуру грунтов. Сам он любил впитывающие грунты, матовую поверхность живописи. Он готовил казеиновый грунт, приготовлял казеин из творога. В качестве растворителя рекомендовал очищенную нефть летучую без остатка. Лака и масла мы не употребляли. Рисунки мы делали на серой оберточной бумаге. Угли жгли сами.
Николай Иванович предпочитал работать с продвинутыми учениками, они его понимали с полуслова, с ними у него устанавливался контакт. Что же касается начинающих, новичков, то он некоторое время к ним лишь присматривался, а затем, если замечал в их работах «искру», т.е. видел способности, начинал серьезно с ними работать.
Николай Иванович считал вполне допустимым увлечение учащихся каким-либо художником и говорил, что находиться под влиянием того или иного мастера и даже подражать ему временно – весьма полезно! Надо впитывать в себя лучшее из наследия прошлого и настоящего. Он считал, что со временем в работе выявится свой почерк, свой колорит, своя индивидуальность. Но никогда не ориентировал нас на копирование какого-нибудь мастера, хотя в Академии этот метод существовал.
Я не помню, чтобы мы у него рисовали гипсы.
Часто в беседах он обращал наше внимание на произведения Гольбейна, Рембрандта, Франса Гальса, Цорна. Видимо, это были его любимые мастера. С интересом относился к творчеству Врубеля. В духе Врубеля работала одна из лучших в то время учениц его Наташа Пономарева.
На третий год обучения в мастерских произошла перегруппировка учащихся: была введена курсовая система, нас распределили по курсам. Старшим, третьим, курсом руководил Н.И.Фешин.
Помню натюрморт, который он поставил нам в начале года. Это были громадные оранжево-желтые тыквы, большая бутыль зеленого стекла и куски оконного стекла, поставленные в различных направлениях, весь натюрморт стоял на низкой широкой подставке.
Любил он также ставить постановки против света. Помню, сидела натурщица в позе египетских фресок, на фоне большого окна в мастерской верхнего этажа. Летом он также поставил фигуру на фоне голубого неба, против света.
На третьем курсе он задал нам композицию на тему «Возвращение Одиссея к Пенелопе». Вообще же в то время заданий по композиции почему-то не было, и это был большой пробел в воспитании художественной молодежи.
В мастерской, где мы занимались, стояли лицом к стене две его работы: «Бойня» и «Обливание». В отсутствие Николая Ивановича мы часто отворачивали от стены картины и рассматривали их, восторгаясь и изучая технику его работы.
В то время мастерская промерзала, мы писали в шубах, валенках и варежках. Натурщиков ставили около железной печки («буржуйки»). Натура с одной стороны от раскаленной печи делалась красной, а с другого бока замерзала. Но энтузиазм от этого не падал! Работали напряженно, с интересом и горением.Красок не было, учащиеся терли себе краски из сухих красителей и набивали их в самодельные тюбики из промасленной бумаги. Существовала специально краскотерочная мастерская во главе с Пузанковым. Назначались туда дежурные, они терли краски для общего пользования.
Часто приходили к нам молодые поэты, читали свои стихи. Среди них были Александр Безыменский , Павел Радимов, Милица Нечкина , Ольга Бать  и другие.
В 1920 году мы совершили экскурсию в товарном вагоне в Москву, чтобы увидеть галереи и выставки. По приезде делились впечатлениями с Николаем Ивановичем. Он посмеялся над моим восторгом в то время перед Ван Донгеном и сказал: «Это очень поверхностно и чересчур декоративно!»
В трудные 1920-е годы Фешин не работал над большими полотнами, писал ряд портретов и делал миниатюрные копии со своих работ на деревянных кустарных изделиях, которые можно было встретить в продаже.
В последний раз я виделась с ним весной 1923 года (уже будучи студенткой Петроградской Академии художеств) в Москве, где он жил в ожидании визы в Америку. Он говорил, что ехать за границу ему не хочется, что неизвестность, чужой уклад жизни его не привлекают, но жена настаивает, изучила язык, хлопочет визу…
Вскоре он уехал.
Время не стерло в нашей памяти его указания и советы, он остался для нас учителем, большим художником, мастером и человеком». (Лл. 222-227.)


Сапожникова Надежда Михайловна [7.4.1877, г. Казань – 27.11.1944, г.Москва] – живописец, коллекционер, меценат. Из семьи крупнейших в Казани казанских купцов. Ее отец, Сапожников М. Ф., был владельцем большого торгового дома, располагавшегося на ул. Воскресенской (ныне – здание Главпочтамта на ул. Кремлевской). Это был единственный магазин в Казани, имевший большой ассортимент холстов для живописи. Семья являлась культурной, дети получили хорошее образование. Окончив Мариинскую гимназию, в 1898 – 1903 гг. Сапожникова преподавала в воскресной школе Адмиралтейской слободы г. Казани. В 1904 – 1910 гг. училась в КХШ (ученица Фешина). Одновременно получила музыкальное образование в училище Р. Гуммерта, по классу фортепьяно Ильиной О. В. Это было одно из лучших в Поволжье учебных заведений подобного рода (соученицы Сапожниковой по училищу Елизавета Касриэльс и Нина Шевалина позже приобрели известность в качестве музыкальных педагогов). В 1911 – 1912 гг. Надежда Михайловна практиковалась в Париже в свободной художественной академии Витти и в мастерской художника Кесс ван Донгена. С 1912 г. в Казани работала в собственной мастерской, ставшей одним из центров художественной жизни города: в ней собирались художники ФешинН. И., Вильковиская В.Э., Платунова А. Г., Чеботарев К. К., Попов В. А. и др. С 1919 г. преподавала рисунок на рабфаке Казанского университета и на рабфаке судостроительного завода в Паратском затоне под Казанью. В 1924 – 1925 гг. руководила мастерской живописи в Казанском архитектурно-техническом институте. В 1932 г. переехала в Москву (жила в семье сестры – Адоратской С. М.), до 1936 г. преподавала в школах.С 1938 г. поселилась на даче на Николиной Горе недалеко от Москвы.
Ранние полотна Сапожниковой отражают влияние школы Фешина: портрет девочки, автопортрет (1910-е), портреты Ольциной М. Э. (1911), Адоратского В. В.(1913). Для портретов Сапожниковой, на которых запечатлены в основном казанские друзья и родственники, характерны легкость, непринужденность манеры исполнения, индивидуальная неповторимость образов.
Сапожникова оставила заметный след в культурной жизни Казани как крупный коллекционер живописи (заказывала и приобретала картины местных художников: Никитина И. А., Чеботарева К. К., Платуновой А. Г., Попова В. А.и др.), обладала одним из самых значительных собраний картин Фешина в России. Оплачивала обучение малообеспеченных учеников КХШ, предоставляла свою мастерскую для обучения живописи и декоративно-прикладному искусству. В том числе и Фешину, написавшему в мастерской Сапожниковой ряд работ, среди которых одна из самых значительных и известных – портрет племянницы Надежды Михайловны –Адоратской В. В.(1914). После Октябрьской революции организовала в помещениях мастерской бесплатную рабочую студию, однако вскоре была лишена мастерской. После смерти Сапожниковой коллекция перешла к той самой племяннице –АдоратскойВ. В. С 1963 г. коллекцией распоряжался РазумовС. Н. Произведения из нее приобретены ГМИИ РТ.
Участница казанских периодических выставок (1909, 1914 – 1916), 1-й и 2-й государственных выставок искусства и науки в Казани (1920, 1921), 45-й выставки картин ТПХВ (Петроград, 1917).
Фешиным написан ряд портретов Сапожниковой (1915, 1916).
Живя в США, Фешин не раз упоминал ее в своих письмах, передавая ей приветы .
M-lle Сапожникова (в шали). 1908. Х., м. 142,5*92,5. Коллекция Художественного музея (Сан-Диего, шт. Калифорния, США).
Портрет Надежды Михайловны Сапожниковой. Этюд. 1915. Х., м. 55,2*50,5. ГМИИ РТ.
Портрет Надежды Михайловны Сапожниковой. Этюд. 1915. Х., м. 54*50,5. ГМИИ РТ.
Портрет Надежды Михайловны Сапожниковой(на фоне обоев). 1916. Х., м. 121*131. ГМИИ РТ.
Портрет Надежды Михайловны Сапожниковой(у рояля). 1916. Х., м. 178*159. ГМИИ РТ.


Сверчков Никита Кузьмич [9.2.1891, с. Яншихово-Норваши, Казанская губ.– 18.7.1985, г. Чебоксары] – художник. Член Союза художников СССР, заслуженный деятель искусств Чувашской АССР (1940) и РСФСР (1981), народный художник ЧАССР (1975). Родился в крестьянской семье. Обучался в шушарской школе К.Н.Боратынской, поддержавшей его художественные способности. Окончил живописное отделение КХШ (1912). Продолжил обучение в ВХУ ИАХ по мастерской Кардовского Д. Н. (1912 – 1917). Участник гражданской войны. В 1921 – 1933 гг. жил и работал на Алтае, затем – в Омске, преподавал в Омском художественно-промышленном техникуме. В 1934 г. окончил Омский институт инженеров дорожного транспорта. С 1934 г. жил и работал в Чувашии. Один из основоположников чувашского изобразительного искусства. Преподавал в Чувашском художественном училище. Автор книги «Счастье: воспоминания художника» (Чебоксары, 1976).
Ученик Фешина. Автор воспоминаний о нем.
«Перед приездом осенью 1909 года в Художественную школу новых преподавателей, бывших учеников школы, а теперь оканчивающих Академию Художеств – Фешина Николая Ивановича, Бенькова Павла Петровича и Евстафьева Петра Сергеевича, среди учащихся пошли слухи об их больших успехах в творческой работе. Особенно много говорилось о Фешине Н.И. как о замечательном мастере живописи и рисунка.
Мы ждали с нетерпением появления их в стенах школы. Нам казалось, что молодые учителя в обычное течение учебных занятий внесут что-то новое, хорошее и мы сделаем большой скачок в наших успехах, усвоив новые истины об искусстве, что новые руководители поведут нас к вершинам искусства быстрыми темпами и перед нами откроются широкие горизонты в деятельности художника-творца.
Наше ожидание, в основном, оправдалось: под влиянием молодых преподавателей получился перелом в наших занятиях по рисунку и живописи.
Во-первых, изменилось отношение к вопросам, технологии нашего ремесла: мы стали холсты обязательно набивать на подрамники; до этого писали на лоскутах фабричного холста с масляной грунтовкой, не придавая большого значения холсту и грунту (удивительно!). Стали холсты грунтовать сами и, преимущественно, готовили грунты желатиновые и казеиновые; увеличили размеры холстов. Все это отразилось и на технике самой живописи, появились смелые и сочные мазки, возник вопрос о применении растворителей, фиксативов и др. В области рисунка многие стали применять уголь не только в контуре, но и в законченных рисунках, а из бумаг стали предпочитать французскую.
Во-вторых, постепенно расширялось и углублялось общее понимание требований к классным и самостоятельным работам; живописцы главное внимание обратили на красочное богатство натуры, на передачу на холсте бесконечного цветового разнообразия и тонального богатства натуры. Таким образом, на основе стремления к передаче реального мира, поисков приемов техники в передаче натуры, закрепления на этюдах и эскизах свежести красок у учащихся вырабатывалась общая концепция в понимании мастерства художника.
В-третьих, в самостоятельных работах, в «эскизах», кроме масляных красок и акварели, стали применять различные красочные материалы: гуашь, темперу, пастель. Со стороны творческой – в эскизах стали искать красочную гармонию, выражающую замысел автора. В результате у учащихся усилился интерес к своей специальности. Из их среды стали выявляться большие активисты, преданные живописи, даже до фанатизма. У таких учащихся только и было разговоров, горячих споров о цвете, рисунке, композиции, о новых направлениях в искусстве, о месте художника в обществе, о том, нужна ли и полезна ли для общества деятельность живописца, нужно ли идти по стопам передвижников, является ли образцом живописного творчества картина Поленова «Больная» и о других подобных вопросах. Такая обстановка сильно способствовала интеллектуальному развитию учащихся. Многие стали больше интересоваться смежными видами искусств, в частности, музыкой, вокалом, стремились чаще бывать в театре на операх, какие тогда ставились в Казанском театре: «Аида», «Евгений Онегин», «Фауст», «Кармен». Мы компанией друзей ходили в театр, где нас выпускали на сцену в качестве статистов – к примеру, представляли толпу, приветствующую вновь избранного царя (царя Бориса Годунова). За «работу» статистами мы имели право бесплатно посещать спектакль в театре. Некоторые увлекались литературой, читали в журналах романы, повести, стихи, с увлечением знакомились с трудами Овсяннико-Куликовского по истории русской литературы, Муттера – по истории европейской живописи . Были и поэты: Китаев Александр Виссарионович. Мы узнали, что библиотека при городской думе выписывает в читальный зал новые художественные журналы «Мир искусства», «Аполлон»; мы стали посещать библиотеку… Мы просмотрели цветные репродукции коровинских вещей из цикла его картин, изображающих наш Север, и некоторые рисунки Врубеля. Колоссальное впечатление оставили эти работы у нас и привели отчасти в недоумение своей оригинальностью выполнения, например, те, где изображено через сосновый бор море. Силуэты стволов сосен были выявлены контуром, заполненным краской в один цвет, то же – у коры сосен. Тогда этот прием (теперь набивший оскомину) казался нам новым и оригинальным.
В первый год пребывания Николая Ивановича в школе я у него не занимался. Я был тогда в портретном – по живописи; в головном, а затем – в фигурном по рисунку. А Николай Иванович руководил натурным классом по рисунку и фигурным и натурным по живописи. Ноя, несмотря на это, находился под его обаянием как художника и мечтал о том дне, когда получу от него указания по моей работе. В моем представлении, художник Фешин Н.И. должен был иметь какую-то художественно-поэтическую наружность: длинные волосы, гордый взгляд и т.д. Когда я увидел в коридоре школы быстро и легко идущего молодого человека, со светлыми, почти белыми волосами, стройного, одетого в серый пиджак и в рубаху-косоворотку, легкими шагами поднимавшегося по лестнице на второй этаж, я почувствовал в нем энергичного, волевого человека, совсем не похожего на мое представление о художнике. Кстати сказать, я не представляю Николая Ивановича в галстуке. Одевался он чрезвычайно просто: серая блузка с грудными карманами, темные брюки, как бы сейчас сказали – у него был вид рабочего человека, у которого в глазах горел огонь творческого вдохновения.
Помню, я был еще тогда в портретном, Николай Иванович в натурном классе вместе с учениками писал этюд женской головы. В перерыве мы гурьбой пошли смотреть работу Николая Ивановича. Перед нами на мольберте женская голова, чуть больше натуральной величины. Нас поразила своеобразная техника письма: местами – мазки красок сглажены пальцем, плотный материальный цвет, и вся работа была очень оригинальна по тону; чувствовалось большое применение слоновой кости. На табуретке лежала большая закругленная с одной стороны, почти без красок палитра, тщательно вытертая тряпкой. «Вот какая палитра художника», – подумал я.
Тогда мне, начинающему, казалось, что у такого большого мастера должно быть все не так, как у нас, как наши палитры, этюдники и т.д. Рядом, на другом мольберте – этюд ученика Котова П.И., почти точное повторение работы Николая Ивановича – подражание его этюду. Но насколько, по сравнению с работой Николая Ивановича, этюд был слабее, хотя если всмотреться отдельно, он производил хорошее впечатление; этюд Котова потом долгие годы висел на стене в классе как образец классной работы учащегося.
Как изменился характер классных живописных работ Фешина в натурном классе под руководством Николая Ивановича, можно было судить по одному этюду обнаженной натуры, написанному учеником Чугуновым. Натурщик был изображен с меловым клеевым (желатина) грунтом и своеобразной техникой – большой кистью в несколько слоев холст покрывался так, что фактура живописи получалась зернистая и прозрачная; между зернами красок почти по всей поверхности холста просвечивался белый грунт. На расстоянии фигура натурщика выступала объемно, рельефно, живописно-цветовая сторона этюда очень ясно передавала загорелые части фигуры и бледно-нежные цвета частей тела, находящихся под бельем, под одеждой. Этот этюд тоже долго висел потом в классе. Если бы ученик Чугунов самостоятельно дошел до такого художественного своеобразия, то его можно было бы назвать большим талантом. Но, увы! Удача его явилась в результате подражания технике Николая Ивановича. В данном случае сильный и большой талант Николая Ивановича подавил молодое, малоопытное, а может быть, и не особенно сильное дарование Чугунова.
Через год я начал заниматься у Николая Ивановича по живописи и рисунку. По живописи я запомнил первую обнаженную натуру, которую мне пришлось писать под его руководством. У нас в школе был большой «фон» – холст, сшитый из нескольких полос нормальной ширины. Цветом был он «благородный» – нежно-теплый – и создавал удивительно легкое живописное окружение натуры. Натурщик был посажен на этом фоне на свежегнутой корзине не очищенного от коры тальника. Получилась удивительно красивая по краскам натура, которая настраивала художника к бодрому труду, на стремление к передаче этого легкого, сказочно-необычного колорита. Николай Иванович в преподавании не был многословен, скажет несколько слов чрезвычайно существенных о том или ином состоянии этюда, возьмет кисть и пройдется по какой-либо части этюда. Это были для меня самые счастливые моменты в учебе – ведь «поправил», показал, как писать, сам Николай Иванович! Но бывали моменты, когда я его не понимал – мне не хватало еще культуры, знаний. Помню, в одном этюде Николаю Ивановичу понравились кисти рук, как я их писал, хотя еще не окончил. Помню, я применил в письме этих рук, главным образом, сиену натуральную с краплаком и частично со слоновой костью. Николай Иванович посоветовал мне закончить, наметив «кое-где углубления между пальцами» – но я его не понял тогда, и на этюде руки так и остались незаконченными…
Один раз Николай Иванович по нашей просьбе разрешил нам побывать у него в мастерской. Я до этого слышал о мастерских художников, но не видел еще ни одной, этого таинственного и загадочного, в моем тогдашнем представлении, места, где создавались великие, очаровательные произведения живописи.
Мастерская Николая Ивановича была с верхним освещением, окном на северную сторону, под потолком висели материи разного цвета, стояли мольберты, на одном из них портрет с нашей ученицы Анты Китаевой, на стенах рисунки углем, оформленные под стекло, у стены диван, на полу ковры. Нас заинтересовали работы Николая Ивановича. Портрет Китаевой обращал на себя внимание свежестью красок, чрезвычайно изящной постановкой фигуры и тщательной проработкой лица и рук. Рисунки углем были сделаны на листах оберточной серой бумаги. Мне особенно понравились тонко прорисованные боком, лопаточкой очиненного угля, контуры фигур и голов натурщиков.
У Николая Ивановича был оригинальный метод преподавания рисунка. Он садился за рисунок каждого по очереди и проверял построение фигуры, причем обращал внимание прежде всего на костяк натурщика, на постановку фигуры, на движения ее, и энергичными линиями углем проходил по всему рисунку. Этим он отвлекал учащегося от мелочей и останавливал его внимание на большой форме, на общих массах натуры, тем самым приучал ученика в своей работе идти об общего к частному и затем к окончательному обобщению рисунка». (Л. 129-135.)


Скорняков Христофор Николаевич [3.4.1862, г. Коломна, Московская губ. – ноябрь 1926, г. Симферополь], педагог, живописец. Окончил ИАХ (1890). В 1895 г. стал одним из инициаторов создания КХШ, в которой до 1917 г. вел курс живописи. С 1917 г. жил и работал в Симферополе. Скорняков был приверженцем русской реалистической живописи 2-й пол. 19 в., развивал традиции академической школы.
Коллега Фешина по КХШ.


Смиренская Вера Андронниковна [1898 – 1983] – живописец. Училась в КХШ в 1917–1923 гг. Работала в школах Казани. С 1932 г. жила и работала в Москве. Член Московского союза художников (с 1933 г.). Участница московских выставок.
Ученица Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний Смиренской В.А.:
«В моей памяти Фешин представляется человеком среднего роста, широкоплечим, с большой, гордо поднятой головой и вихром на затылке, с большими ясными голубыми глазами на скуластом, некрасивом, но приятном лице. Ходил он по коридору художественной школы упругой, твердой походкой, все движения были уверенны и красивы, как у хорошо натренированного физкультурника. Он носил хорошо сшитый костюм, через плечо – кожаный футляр-портсигар на ремне.Преподавал Фешин в старших классах, где по рисунку особенно отличался Василий Попов <…> а по живописи – Докучаев, Тимофеев, Тюлькин и др.
Со временем школа была переименована в художественные мастерские . Стало постепенно нарастать оскудение во всем: холодище в классах, нехватка натуры, поредение в составе преподавателей и учеников. Правда, Фешин неизменно оставался на своем преподавательском посту. Из Ленинграда приехал В.С.Щербаков, преподававший декоративное дело. Из Москвы приехал график Шикалов и другие, например, Комаров, сильно склонявшийся «влево».
Выставки учащихся в то время были интересны тем, что рядом с конструктивными нагромождениями «левых» показывались реалистические вещи последователей Фешина.
Я уже была в «натюрмортном», руководили которым Фешин и Беньков. Время было голодное, холодное. Учащимся приходилось самим обслуживать мастерские, носить дрова, топить железные печи и искать натуру. Постепенно рисунок на вечерних занятиях совсем заглох. Я еще застала несколько постановок Фешина в натурном классе. Николай Иванович приезжал из Васильева один раз в неделю в шубе с бобровым воротником и в такой же шапке, в ботинках на толстой подошве и в чулках на толстой шерсти в серую и коричневую шашку. Приезжал он, как мы тогда говорили, «ставить натуру».
Натюрморт ставился в течение двух часов, а то и больше. Среди кучи предметов, принесенных из реквизитного склада, выбирались подходящие по цвету и форме к задуманной композиции. Живая натура ставилась так же творчески, с учетом общей композиции, линий и цвета. Если нам, студентам, приходилось присутствовать при постановке натуры – это было для нас большим удовольствием. Фешин «творил» на наших глазах. Натура некрасивая превращалась в постановке Николая Ивановича в прекрасное произведение природы! Позднее реквизит в подвале мастерских был затоплен, в связи с лопнувшими от мороза трубами, и богатейший склад красивых тканей, сосудов, оружия, мебели частью погиб от сырости, сгнил, частью совсем исчез из стен школы… Студенты стали приносить из дома кто что мог для постановки натуры. Собирали деньги на покупку ковров в комиссионных магазинах. Директор мастерских Гаврилов тоже выделял некоторые суммы на покупку реквизита.
Особенно тяжелыми были годы 1920–1923-е. Многих не стало из учащихся… Когда мастерские были преобразованы в Художественный институт, был организован класс Фешина, в который по конкурсу вошла и я в числе весьма немногочисленной группы. Я с сестрой Марией, Медведская Женя, Кудряшова Зоя, Пономарева Наташа, Дьяконова Лена и др. Мы были очень дружны, и, когда нам предложили принять участие в конкурсе для окончания института, мы, работая, советовались друг с другом и помогали, чем могли. Даже делили еду. Я взяла трудную тему «Голод» и решила ее символически. Николай Иванович похвалил за удачное решение <…> Были на конкурсной выставке и чисто формальные освещения темы, которые казались нам просто неприятными, отталкивающими. Ведь голод стоял перед нами вечным призраком, ржаной хлеб – предел наших мечтаний – мерещился даже во сне, и освещать это в картине во всей наготе было безобразно, а мы были молоды, думали о лучших временах, надеялись на лучшее!
Вскоре Николай Иванович стал собираться за границу. Так как ему часто приходилось бывать в городе с хлопотами о получении визы и об устройстве своих картин, а также о вывозе за границу части своих работ, ему часто приходилось ночевать у сторожа института Петра Онуфриева. Петр показывал нам натюрморт, подаренный ему Фешиным в благодарность за ночлег. Это был небольшой холст, приблизительно 40*50 см., изображена была на нем яичница. Обращала внимание виртуозность фешинской техники…
Николай Иванович был долго в нерешительности, колебался перед отъездом. Даже сидя среди нас, своих учениц, в квартире Зои Кудряшовой (там иногда ночевал Николай Иванович), он задумывался надолго, как бы не замечая окружающих, и вдруг неожиданно обращался к кому-либо из нас с вопросом: «А как вы думаете, ехать мне или не ехать?» Мы молчали, потому, что знали: он упрям и самостоятелен в своих решениях. И все же я робко сказала ему однажды: «Не надо ехать, время тяжелое, но будет легче обязательно!»
Однажды, в эти последние дни пребывания в Казани, Фешин сказал нам, что пишет портрет очень интересной дамы. Мы сразу же стали допытываться, где и кого он пишет. И вот, под видом того, что мы продаем редкую турецкую шаль, мы явились в дом Соловьевой на 1-й горе, где писался портрет. Мы его увидели, этот последний фешинский портрет, писанный в Казани. Он действительно был очень хорош! Размер не более 22*30 см…
Сидя у Кудряшовых, Николай Иванович среди молчания вдруг вскидывал голову и блаженно произносил нараспев: «Лефранк, Мевис <…>как это заманчиво! Кисти хорошие, мазок как по маслу».
У нас в это время красок уже не было для живописи, их мы делали сами кустарным способом при помощи толстого стекла и курантов. Терли из красочного порошка с подсолнечным, часто плохо очищенным, маслом. Складывали в промасленные бумажные тюбики. Конечно, такие краски оставляли желать лучшего, хотя наш спецкраскотер Пузанков и старался как мог. Фешин же мечтал о красках совершенного качества. Помню, как мы, студенты, рассматривали портрет Жирмонд, написанный Фешиным, какие краски он употреблял в том или ином месте. Особенно мы отмечали розовый краплак, введенный в форму рта. Очевидно, Николай Иванович накладывал его искуснейшей лессировкой по сырому нижнему слою.
Он любил широкие, плоские кисти и действовал ими виртуозно, с легкостью фокусника. Выпуклые части лица и обнаженного тела очаровывали перламутровым блеском тонких нюансов. Глаза на портрете Жирмонд живут, а губы вот-вот раскроются и зазвучит речь!..
Большое значение придавал Фешин холсту для живописи. Он изучал технологию грунта и давал нам рецепты грунтов. Один из них он применял сам. Это холст казеиновый. Вместо казеина он рекомендовал обыкновенный творог, обезжиренный на пропускной бумаге, затем смешанный с растворенным в воде нашатырным спиртом с несколькими каплями карболовой кислоты и цинковыми белилами. Такой холст «тянул» краску, как бы прочно соединяясь с ней, и давал бархатистую поверхность живописи. Если работа учащегося шла успешно и явно замечались сдвиги в сторону овладения техникой, Фешин ронял иногда скупую похвалу: «А у Вас, по-моему, не худо».
Он требовал, чтобы занятия посещались аккуратно, а кроме того, давал еще и домашние задания.
Его последние слова к нам были о том, что художник должен работать ежедневно, систематически всем, что есть под руками: углем, карандашом, кистью, что это необходимо для упражнения руки и глаза так же, как музыканту необходимо ежедневное упражнение слуха и рук на избранном инструменте. Художника он сравнивал со скрипачом, а кисть – со смычком». (Лл. 213-217.)


Смиренская Мария Андронниковна [1888–1948] – художник. Сестра Смиренской В. А. Окончила Казанский художественный архитектурно-технический институт в 1926 г. Обучала в учебных заведениях Казани.
Ученица Фешина.


Сокольский Николай Михайлович [22.3.1900, г. Цивильск, Казанская губ. – 5.12.1970, г. Казань] – график, живописец, педагог. Заслуженный деятель искусств ТАССР (1944). В 1923 г. окончил Казанский архитектурно-техническийинститут, в котором учился с перерывом на время службы в Красной армии (1919–1922). Руководил графической мастерской института (1923–1925). Сотрудничал с газетой «Красная Татария» (1925–1945), казанским журналами «Чаян», «Азат хатын» («Свободная женщина»), «Атака» (1920–1930-е гг.). Один из организаторов и член Союза художников (1936), «Окон сатиры» (1941), автор выпускавшихся в мастерской плакатов. Член творческих объединений «Всадник» (1923), Татарского отделения АХРР (1925). Известные работы: «Весна» (1929), «На стройке» (1930), «Механический цех завода «Красный металлист» (1930–34), «В.И. Ленин – гимназист» (1939), «День Победы 9 мая 1945 в Казани» (1945– 1946), «Последняя весна Тукая» (1947), «Жатва» (1950), «На нефтяных промыслах Татарии» (1957), «Натюрморт с баранками» (1967), «Колхозное поле» (1969), «Хлеб» (1970) и др. Участник отечественных и зарубежных выставок.
Ученик Фешина. Впоследствии – реставратор его портретов композиторов.


Соловьев Александр Михайлович [1886, г. Казань – 1966, г. Москва], живописец, график, педагог. Учился на живописном отделении КХШ (1905 – 1910) и на юридическом факультете Казанского университета (1904 – 1910). Продолжил обучение в ВХУ ИАХ у Циглинского И. Ф. и Кардовского Д. Н. в Москве (1921 – 1933). Жил и работал в Москве, преподавал рисунок в академии архитектуры (1934 – 1937), исполнял обязанности заведующего кафедрой рисунка Московского государственного педагогического института им. В.П.Потемкина (1942 – 1944), Московского института прикладного и декоративного искусства (1944 – 1948), Московского государственного художественного института им. В.И.Сурикова. Автор живописных пейзажей средней полосы России. Соавтор работ по методике рисования.
Ученик Фешина. Автор воспоминаний о нем.
«Осенью 1908 года я перешел в натурный класс, и в это время из Петербурга приехал выученик нашей школы Николай Иванович Фешин. Он был назначен Академией в нашу школу преподавать живопись и рисунок, а также выполнить конкурсную (дипломную) картину, которую он, как вольнослушатель, в академических мастерских не имел права писать. Его появление в нашем городе в недалеком будущем оказалось целым событием, всколыхнувшим не только жизнь школы, но и всей казанской художественной общественности.
На занятия по живописи он впервые появился с большим холстом, палитрой и приготовленными красками. Невысокого роста, блондин, тихий и молчаливый, он производил впечатление скорее старшего ученика, чем преподавателя. У него были прямые непослушные волосы, широкие скулы и немного раскосые глаза. Красиво поставленную им женскую фигуру в русской шали на фоне побеленных досок он уселся писать вместе с нами. Повернувшись к окружавшим его тесным полукольцом ученикам, с едва заметной улыбкой, тихо проговорил: «Вот теперь давайте познакомимся… и для первого знакомства поработаем вместе». Все три часа мы молча следили за каждым движением его руки. Он работал то кистью, то мастихином, иногда легким прикосновением среднего пальца объединял мазки.
Набросав углем общий абрис, он в первый час уже красками вязал переносицу с глазничными впадинами, стараясь точно наметить положение глаз и форму носа. Перед нами медленно выявлялось лицо живое и выразительное. Окружающая среда появлялась как-то сразу, во всех местах какими-то выразительными намеками, то выделяя световые контрасты, то обобщая мало освещенные части и тени.
Николай Иванович вышел из мастерской. Мы молча стояли перед его трехчасовым этюдом. Это была реалистическая живопись, выразительная по форме и сдержанная в цвете. Самый процесс живописи произвел на нас сильнейшее впечатление. И я как-то сразу разочаровался в своих импрессионистических идеалах.
В самое ближайшее время у нас были такие же холсты, краски и мастихины. Мы дружно принялись накладывать, мазать, растирать по холсту краски. В абсолютном молчании, свидетельствовавшем о нашем усердии, слышались шуршание кистей и звон мастихинов. Но ничего похожего ни на натуру, ни на фешинский этюд не получалось.
Пришедший под конец сеанса Фешин, посмотрев нашу мазню, сказал: «Чтобы писать, надо уметь рисовать. Потом постоял перед этюдом Глеба Ильина и совсем тихо, почти шепотом, сказал: «Толк будет… а теперь до вечера». Он преподавал нам и рисунок.
Метод преподавания у Фешина вначале был только лишь показательный, он почти молча писал и рисовал с нами, поправлял рисунки, иногда перевертывал лист и заново ставил фигуру. Подражая его приемам, но не имея знаний, их обосновывающих, нам приходилось удовлетворяться случайными успехами. И тем не менее его присутствие вдохновляло нас, заставляло энергично работать. Авторитет Фешина особенно окреп после того, как мы увидели его дипломную работу, поставленную в актовом зале для ее окончания. Фешинская «Капустница», конкурсная картина, произвела огромное впечатление как на нас, неискушенных учеников, так и на опытных преподавателей <…> Сила воздействия этой картины заключается в той декоративности, которая придает особую значительность этому празднику поздней осени. При первом взгляде, особенно издали, до зрителя доходит ряд декоративных пятен, эффектных по своеобразному колориту и композиции. При приближении воспринимается целое море бледно-зеленых капустных листьев, осеннее серое небо и веселящаяся и, главное, озорная деревенская молодежь на рубке капусты. Картина выполнена своеобразной матовой техникой, с большим мастерством передающей движение, выразительность фигур и лиц, а также фактуру тканей, капусты, земли и других предметов. Соединение непосредственного впечатления от натуры и влажной осенней среды со свободным, мастерским выполнением, придает картине большую силу воздействия на зрителя.
Увиденные мною в мастерской Фешина ряд портретов, рисунков и картина «Черемисская свадьба», получившая I-ю премию Куинджи (написанная им в период ученичества) окончательно разочаровали меня в моем однобоком увлечении цветом и пока еще неопределенно, но уже поставили передо мною какие-то новые задачи…Во всяком случае, знакомство с Фешиным, его творчеством и мастерством подготовили меня к восприятию совершенно нового для меня мира большого романтического искусства… Я один из старейших учеников Николая Ивановича. Я прожил большую жизнь, я видел много талантливых людей, замечательных художников, но почему-то никто из них не производил на меня такого сильного впечатления, как мой первый учитель; по отношению к нему у меня до сих пор осталось не то что чувство любви или уважения, а скорее чувство преклонения, как перед чем-то прекрасным и «непонятным». Я не могу представить, каким образом Фешин, из простой семьи рабочего, учившийся мальчиком-вольнослушателем в провинциальной художественной школе, смог в кратчайший срок пребывания в Академии приобрести первоклассное мастерство и получить высокую художественную культуру. Невольно хочется сравнить условия его развития с формированием таких больших художников, как Сомов, Поленов, Серов, родившихся и воспитавшихся в интеллигентных, артистических или музыкальных семьях, с ранних лет учившихся под руководством самых известных художников и педагогов.
Николая Ивановича скорее можно отнести к категории т. н. (так называемых – Р.С.) «самородков», какими были Шаляпин, Репин, Малявин, – людей редкой одаренности, с огромной целеустремленностью в своей работе». (Лл. 124-128.)


Сперанский (наст. фам. Сенников) Петр Тихонович [20.12.1890, г. Казань – 13.12.1964, там же] – театральный художник, монументалист, архитектор. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1945), народный художник ТАССР (1948). В 1914 г. окончил КХШ. Работал художником в труппе «Сайяр» (1915–1917) и Казанском оперном театре (1916–1920), одновременно выступал на сцене в качестве артиста (окончил драматическую студию). В 1924 г. окончил архитектурное отделение Казанского архитектурно-технического института. В 1922–1944 гг. (с перерывами) главный художник Татарского академического театра, в 1938–1940 гг. – павильона ТАССР на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве, в 1939–1964 гг. – Татарского театра оперы и балета. В 1930–1942 гг. преподавал в Казанском институте инженеров коммунального строительства, в 1943–1964 гг. – в Казанском художественном училище. Член ТатАХРР (1923), Союза архитекторов (1935), Всероссийского театрального общества (1936), Союза художников (1936). Один из основоположников и мастеров театрально-декорационного искусства в ТАССР.
Ученик Фешина.


Спиридонов Моисей Спиридонович [24.8.1890, с. Яншихово-Норваши, Ядринский у., Казанская губ.– 31.3.1981, г. Чебоксары]– живописец, один из основоположников чувашского профессионального изобразительного искусства.Заслуженный деятель искусств Чувашской АССР (1935) и РСФСР (1940), народный художник ЧАССР (1960).Родился в крестьянской семье.В 1899–1905 гг. учится в сельской двухклассной школе в Яншихово-Норвашах.Экзаменовался для поступления в Цивильское городское училище, в Казанскую учительскую семинарию.В 1905–1906 гг. брал уроки в частной подготовительной школе К.Н.Боратынской под Казанью, в имении близ села Шушары. В 1906–1912 гг. учился в КХШ; готовил декорации к спектаклям в оперном театре Казани, выполнял росписи в частных домах, писал первые картины на темы жизни чувашской деревни.В 1912–1918 гг. учился в ВХУ ИАХу профессоров ЗалеманаГ. Р., ТворожниковаИ. И.,ЦионглинскогоЯ. Ф., МаковскогоА. В., СамокишаН. С.В 1913–1915 гг. занимался на Высших педагогических курсах при ИАХ у МаковскогоА. В. В это же время работал учителем рисования гимназий и других школ в Петрограде.В 1918 г. вернулся в Яншихово-Норваши, занимался хозяйством. Работал на педагогических курсах в г. Шихране (Канаше). Обращался в правительство Чувашской Коммуны с предложением об устройстве художественной жизни родного народа.В 1920–1926 гг. руководит секцией изобразительного искусства в подотделе искусств Чувашского областного комитета народного образования.В 1926–1932 гг.– председатель Чувашского филиала АХРР. В 1927 г. провел первую выставку произведений чувашских художников в Чебоксарах, организовал экспозицию в Москве.В 1921–1950 гг.– заведующий Центральным Чувашским краеведческим музеем, сотрудник Чувашского научно-исследовательского института, директор Чувашской государственной художественной галереи.В 1937–1955 гг.– председатель правления Союза чувашских художников. Одновременно преподавал в Чебоксарском художественном училище (1940–1941, 1948–1954).Избирался депутатом Верховного Совета Чувашской АССР.
Ученик Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний СпиридоноваМ. С.:
«Я учился в Казанской художественной школе. В последние годы в натурном классе занимался у Николая Ивановича Фешина.
Не забывается один урок рисунка – рисовали обнаженную женскую натуру. Постановка была очень красивая – фигура с одной стороны освещенная, а другая – в тени. Рисунки делали углем, на поллисте рисовальной бумаги. Рисунок уже подходил к концу, заканчивали. Николай Иванович обходил класс, сел на мое место, взял уголь и провел по всему рисунку две толстые линии и ушел.
Что он мне сказал, не помню, а может быть, ничего не сказал, чтобы я сам разобрался, в чем дело и понял свои ошибки.
Николай Иванович требовал, в основном, правильного движения фигуры. Учил смотреть все время на общую большую форму и не копаться в деталях.
Эти же требования были и по живописи.Натуру для живописи ставил он в интерьере. Учащимся очень нравилась его постановка, всегда работали с большим интересом и подъемом. Этюды с натурщиков делали на больших холстах и писали широко по всему холсту – большими кистями. Холст для живописи готовили желатиновый.
Учащиеся относились к Николаю Ивановичу с большим интересом. Приезд его в Казанскую художественную школу был большим событием. Он внес в школу новую свежую струю, и преподавание рисунка и живописи пошло по-новому.
В это время в большом зале Казанской художественной школы Николай Иванович писал конкурсную работу «Капустница». Иногда он разрешал учащимся посмотреть свою картину, и учащиеся заходили в зал с большим трепетом.
Помню, на мольберте стоит большая картина. Сразу с первого взгляда я не мог разобрать все, что там было изображено. Бросилась в глаза свежая куча кочанов капусты и темные силуэты человеческих фигур, а потом только постепенно начали выявляться отдельные детали картины – веселые лица девушек, фигура мальчика – около корыта с капустой, и другие моменты.
Картина поразила своей новизной, свежестью и большой фактурностью отдельных кусков. В это время я уже был знаком с картинами больших художников в Третьяковской галерее и в Музее изящных искусств (ныне музей им. Пушкина). Но исполненной в такой своеобразной технике, свежей и оригинальной картины не помнил. Прошло более 50-ти лет с того времени, но у меня остается такое же восхищение от произведений Николая Ивановича, как было и раньше. Я горжусь, что мне пришлось учиться у такого великого мастера рисунка и живописи». (Лл. 137-138.)


Степанова Варвара Федоровна [23.10(5.11)1894, г. Ковно – 20.5.1958, г.Москва] –художница-авангардистка, представительница конструктивизма, дизайнер и поэтесса, жена и соратница Родченко А. М.Родилась в семье чиновника. В 1910–1913 гг. училась в КХШ, но, не окончив ее, переехала в Москву. Тогда же она познакомилась со своим будущим мужем и соратником Александром Родченко.В 1915–1917 гг. занималась в студии ЮонаК. Ф.В 1921 г. принимала участие в выставке конструктивистов «5;5=25». В 1919–1922 гг. работала в Коллегии по делам изобразительных искусств Наркомпроса, в 1920–1923 гг. сотрудничала с Институтом художественной культуры, в 1920–1925 гг. преподавала в студии «ИЗО» Академии коммунистического воспитания им. Н.К.Крупской, а в 1924–1925 гг.– в Высших художественно-технических мастерских. В 1924–1925 гг. сотрудничала с Первой ситценабивной фабрикой в качестве дизайнера.Участвовала в иллюстрировании книг («Глы-глы» А.Е.Крученых, 1919), оформлении декораций для театра («Смерть Тарелкина» В.Э.Мейерхольда, 1922) и кино («Отрыв», 1926), создании агитационно-политических альбомов.Работала художественным редактором в журналах «Кинофот» (1922), «ЛЕФ», «Новый ЛЕФ» (1923–1927), «Советское кино», «Современная архитектура», «Смена», «Книга и революция» и др. (1926–1932), «Советская женщина» (1945–1946), в 1933–1934 гг.– в Партиздате. Была членом Объединения современных архитекторов (ОСА).В 1925 г. совместно с Родченко А. М. оформила панно Дома Моссельпрома.
Училась у Фешина.


Тимофеев Василий Кириллович [1.1.1891, д. Осинки, Вязниковский у., Владимирская губ. – 29.6.1968, г. Казань] – живописец, график, педагог. Заслуженный деятель искусств ТАССР (в 1940 г. был первым удостоен этого звания). В 1900–1904 гг. учился в церковно-приходской школе, в 1904–1908 гг. – в иконописной мастерской в с. Мстёра Владимирской губернии. В 1915 г. окончил КХШ (учился с перерывом: в 1913–1914 гг. находился на фронтах Первой мировой войны). В 1915–1961 гг. (с перерывами) преподавал в КХШ, Казанском художественном училищ, в 1921 г. – в Ташкентском художественном техникуме. Член (1923–1930) и председатель (1924–1925) ТатАХРР. Один из организаторов, член (1936), председатель (1938) и заместитель председателя правления (1941–1951) ТАССР участвовал в создании союза «Татхудожник» (1935), член его правления (с 1937 г.). Один из представителей реалистического направления, развивавших традиции КХШ.
Ученик, затем коллега Фешина по КХШ.


Тюлькин Александр Эрастович [30.8.1888, г. Уфа –18.3.1980, там же]–живописец, основоположник изобразительного искусства Башкортостана. Народный художник БАССР (1955), заслуженный деятель искусств РСФСР (1960). Председатель Союза художников БАССР (1944). Родился в семье крестьянина. В январе 1901 г. мальчик был усыновлен Эрастом Елизарьевичем Тюлькиным, получил фамилию и отчество отчима.Первые уроки рисования художник получил от отца. В 1912–1918 гг. учился в КХШ, после окончания которой вернулся в Уфу.Увлекался «аналитическим импрессионизмом», входил в Уфимский художественный кружок художника Бурлюка.В 1920-е был организатором Уфимского отделения Высших государственных художественно-технических мастерских, путешествовал по районам Башкирии, где изучал быт и культуру башкир; участвовал в экспедиции в Среднюю Азию с целью приобретения экспонатов для Музея народов Востока в Уфе. В начале 1930-х выезжал с творческими командировками в промышленные центры Урала (Белорецк, Магнитогорск, Златоуст), район нефтепромыслов в Башкирии (Ишимбай), совхоз «Красная Башкирия».Кроме станковой, Тюлькин занимался монументальной живописью. Участвовал в выставках Уфимского общества любителей живописи (1917–1918). Член АХРР (1926), возглавлял Уфимское отделение Ассоциации. Участник юбилейной выставки искусства народов СССР в Москве (1927), выставки «Художники окраины» в Сан-Диего (1929). Провел персональные выставки в Уфе (1943, 1966), Ленинграде (1963) и Москве (1975). С 1937 г.– член Союза художников СССР; в 1937–1944 гг.– председатель правления Союза художников БАССР.Преподавал рисование детям-сиротам в школе первой ступени им. В.И.Ленина, в Чувашском педагогическом техникуме (первая половина 1920-х).С 1926 по 1950 г. преподавал на художественном отделении Башкирского государственного техникума искусств.Воспитал целое поколение башкирских художников, среди которых Б.Домашников, А.Пантелеев, Ф.Кащеев, М.Назаров, А.Лутфуллин, П.Салмасов, А.Кудрявцев, М.Кузнецов и др.Произведения Тюлькина находятся во многих музейных собраниях, в том числе в Государственном Русском музее, Государственной Третьяковской галерее, Государственном музее искусств народов Востока, Национальном музее республики Башкортостан в Уфе, Башкирском государственном художественном музее имени М.В.Нестерова и др. В Уфе открыт мемориальный Дом-музей художника.
Ученик Фешина.


Федотов (Сапаров) Степан Сергеевич [1895, с. Никольское, Спасский у., Казанская губ. – 1946] – живописец.Учился в КХШ в 1911–1918 гг. В 1917 г. занимался в студии Машкова И. И. в Москве. В 1921 г. работал руководителем живописной мастерской цвета и фактуры в КХШ. Был одним из идеологов «левых» течений в искусстве предреволюционной и революционной поры. Впоследствии видный деятель советского искусства.
Ученик, затем коллега Фешина по КХШ.


Фешин Иван Александрович [? Арзамас, Нижегородская губ. – 1919, г. Казань].Отец Н. И. Фешина.
В биографических сведениях, данных в письме к секретарю ИАХ В. П. Лобойкову, художник так упомянул об отце: «…отец мой, ремесленник, приехал из Арзамаса, женился на костромичке (моей матери), тоже цеховой, и открыл здесь позолотно-столярно-резную мастерскую, под влиянием которой я и рос лет до 12-ти. Обстановка менялась только по летам, когда приходилось уезжать с мастеровыми в деревни исполнять отцовские заказы или жить с любимой бабушкой Феклой. Характер самого дела натолкнул меня на рисование в раннем детстве: чуть ли не с 6-ти лет, подражая взрослым, я с большим увлечением составлял проекты несложных церковных киот и иконостасов и т.п. Отец всегда относился сочувственно к моему рисованию, и мечтой его было желание пристроить меня к одному из казанских иконописцев. Но в год окончания мною начального училища открылась х[удожественная] школа, куда я и поступил к великой радости отца».
В автобиографии, написанной уже в США, Фешин дал такие сведения об отце: «Мой отец был скромным человеком, страстно увлеченным своей работой, терпимый к чужим ошибкам. Он никогда не подсчитывал точной стоимости работ, и его дело постоянно приносило убытки. Он залез в долги, и, к тому времени, как я должен был пойти в школу, он с трудом сводил концы с концами. Наступило время нужды. Всю имевшуюся собственность пришлось уплатить за долги. Это было время постоянных переездов с квартиры на квартиру, каждая из которых была хуже предыдущей… Однако мой отец никогда не жаловался и не оплакивал свою судьбу. Он пытался найти работу в близлежащих деревнях…»
Сохранились и такие слова Фешина об отце: «Я чувствую себя очень обязанным моему отцу; вспоминаю, каким он был терпеливым, добрым и гуманным, справедливым к рабочим своей артели… Он всегда только хвалил их за их непревзойденное искусство резьбы по дереву и позолоты алтарей<…>Он пристрастился к внутренней отделке церквей и украшению алтарей, и его искусство пользовалось известностью по всей Казанской губернии.<…>Мой отец был выдающимся резчиком по дереву; он был моим настоящим учителем до Г.П.Медведева и И. Е. Репина…»
Фешин И. А. умер от тифа.
Портрет отца.1890-е. Х., м. 50*41,5. ГМИИ РТ.
Портрет отца. 1910-е. Х., м. 70*60. Частная коллекция (США).
Мой отец. 1911. Х., м. 75,6*63,1. Частная коллекция (США).
Портрет отца (в рост). 1911. Скульптура. Находилась у автора.
Портрет моего отца. 1912. Х., м. 71,3*61,9. Частная коллекция (США).
Отец на рыбалке.Этюд. 1913. Х., м. 50,6*39. Частное собрание (США).
Портрет отца. Х., м. 1915. Местонахождение неизвестно.
Портрет отца за чтением газеты. 1916. Х., м. 44,5*35,6. Частная коллекция (США).
Портрет отца.1918. Х., м. 162*96. ГМИИ РТ.
Портрет отца в кресле. 1918 (?). Местонахождение неизвестно.


Фешин Павел Иванович [1886, г. Казань – 1970, г. Казань] – родной брат ФешинаН. И., с которым вел активную переписку в пору жизни художника в США. Выступая на вечере памяти брата-художника 7 декабря 1963 г., состоявшемся в музее изобразительных искусств в Казани, Павел Иванович, в частности, сказал: «Как мы жили с братом? Жили очень дружно. Это доказывает тот факт, что он писал мне письма очень откровенные с момента отъезда и до самой смерти» (личный архив акад. Н.М.Валеева). Многие письма, раскрывающие характер жизни художника в Америке, его образ мысли и психологическое состояние, сохранились.


Фешина Ия Николаевна [1(14).6.1914, г. Казань –20.9.2002, г. Таос, шт. Нью-Мексико, США] – дочь ФешинаН.И., популяризатор его жизни и творчества, основатель Института имени Фешина в Таосе с музеем и образовательным центром (1983). Персонаж многих работ Фешина.
Малышка Ия.1910-е. Х., м. 36,6*33,1. Частная коллекция (США).
Портрет Ии. 1910-е. Х., м. 50*40,6. Частная коллекция (США).
Ия спящая. 1914. Х., м. 22,4*34. Частная коллекция (Россия).
Портрет дочери Ии. 1917 (?). Х., м. 23,8*29,5. ГМИИ РТ.
Портрет дочери Ии. 1919. Х., м. 20*17. Козьмодемьянский художественно-исторический музей им. А.В. Григорьева.
Портрет Ии (с книгой). 1920-е. Местонахождение неизвестно.
Портрет Ии. 1920-е. Местонахождение неизвестно.
Ия (Этюд). 1920-е. Местонахождение неизвестно.
Портрет дочери.1918-1922. К., м. Диаметр 7,5. ГМИИ РТ.
Моя дочь Ия (Ия с дыней).1923. Х., м. 82,5*87,5. Частная коллекция (США).
Портрет Ии.1923-1926. Х., м. Коллекция Музея Вуларок (Бартлзвил, шт. Оклахома, США).
Ия. 1923-26. Х., м. 42,2*32,2. Коллекция Художественного музея Старка (г.Ориндж, шт. Техас, США).
Портрет Ии.1923 (?). Х., м. 52,5*55. Частная коллекция (США).
Портрет Ии (в профиль). 1927-1933. Х., м. Частная коллекция (США).
Ия. 1928. Х., м. 47,5*37,5. Коллекция Таосского художественного музея (г.Таос, шт. Нью-Мексико, США).
Ия в крестьянской рубахе. 1933. Х., м. 60,3*49,7. Частная коллекция (США).
Ия. Сер. 1930-х. Б., уголь. Частная коллекция (США).
Ия Фешина. Кон. 1930-х. Х., м. 60*50. Частная коллекция (США).
Ия в кимоно.Кон. 1930-х. Х., м. 65*50. Частная коллекция (США).


Фешина (в девичестве Чистова)Прасковья Викторовна [? г. Кострома – 1919 (1920?)].Мать Н. И. Фешина.
Из автобиографии художника: «…когда подошло время моего окончания публичной школы, моя мама была в состоянии паники. Администрация требовала, чтобы учащиеся на экзаменах были одеты прилично. У нас с братом была такая плохая одежда, что нам было стыдно показываться на людях. Помощь пришла от заказчика, которому нужен был чертеж иконостаса. С большим воодушевлением я получил комиссионные в десять рублей. Казалось, эти деньги были посланы небом. Мама сшила великолепные коричневые блузы для нас…». Когда дела отца пришли в полный упадок, «Моя мать, не имея средств к существованию и к тому же разочарованная семейной жизнью, разошлась с моим отцом и вернулась к своим родителям в Кострому».
Портрет Прасковьи Викторовны Фешиной. 1916. Х., м. 48*39,8. ГРМ.
Портрет матери. Без даты. Х., м. 41*33,6. Собрание С. Ахун (г. Москва).


Фирсова Татьяна Александровна [1903 – 1974] – живописец. Училась в КХШ в 1915 – 1916 и 1922 – 1928 гг. Преподавала рисование в школах Казани. Одна из организаторов и первый директор Первой художественной школы в Казани.


Фомин Александр Иванович[3.9.1879, г. Казань – 4.11.1948, г. Киев] – живописец-пейзажист. Окончил живописное отделение КХШ в 1901 г., продолжил обучение в ВХУ ИАХ по мастерской КиселеваА. А. Участник выставок с 1904 г. Жил и работал в Казани (1906–1917), в г. Лубны (1917–1924), Киеве. Член Союза художников (с 1939 г.). Профессор Киевского художественного института.
Одно время учился с Фешиным в КХШ.
Благодаря усилиям сотрудницы ГМИИ РТ Могильниковой Г. А. и сына портретируемого Фомина И. А. было точно установлено, что на этом портретеизображен Фомин.В 1999 г. в музей пришло письмо от Фомина И. А. с просьбой прислать ему цветную фотографию с фешинского портрета. В письмо была вложена фотография Александра Ивановича, выполненная, как предполагал Игорь Александрович, в то же время, когда писался портрет, и в том же самом месте. Сходство фотографии с портретом было удивительным и не оставляло сомнений в личности портретируемого. Возникает вопрос: почему автор оставил портрет анонимным?По предположению Игоря Александровича, это было сделано художником по политическим мотивам. Имя Фомина, дружившего с последним губернатором Казани Боярским П. М. и уехавшим с ним в 1917 г. на Украину, могло скомпрометировать Фешина перед советской властью.
Портрет мужчины. 1901–1909. Х., м. 55,5*53. Башкирский государственный художественный музей им. М. В. Нестерова.


Фофанов Лев Львович [30.11.1877, г. Астрахань – 12.1.1920, г. Казань], терапевт, доктор медицины (1908). После окончания медицинского факультета Казанского университета (1903) работал там же в госпитальной терапевтической клинике. С 1907 г. – в Пастеровском отделении Казанского бактериологического института. В 1909–1910 гг. находился в научной командировке в Германии. С 1910 г. – вновь в Казанском университете, зав. кафедрой врачебной диагностики с пропедевтической клиникой (с 1913 г.), зав. факультетской терапевтической клиникой (с 1915 г.), ординарный профессор (с 1918 г.).
Портрет профессора Л.Л.Фофанова. 1916. Местонахождение неизвестно. Находился в США.


Христенко Николай Павлович [15.2.1897, х. Быково, Царевский у., Астраханская губ. – 13.8.1999, г. Москва] – живописец. Обучался с перерывами на живописном отделении КХШ (1913 – 1922). В годы гражданской войны руководил красноармейскими кружками изоискусства, рабочими изостудиями. В 1922– 1923 гг. – председатель Татарского отделения АХРР. С 1924 г. жил и работал в Москве. Член-учредитель Московского отделения АХРР. Член Союза художников (с 1932 г.). Преподавал в художественных вузах и училищах.
Ученик Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний Христенко Н.П.:
«…Мне хочется рассказать об одном интересном творческом периоде Николая Ивановича Фешина в первые годы Революции. В то время он создал ряд работ деятелей Революции <…>
В тяжелые дни войны с Колчаком Фешин <…> вел преподавательскую работу в Центральной красноармейской художественной студии при <…> штабе Красной Армии.
Командование штаба Красной Армии, учитывая способности творческих работников, поручило им выполнение различного рода художественных работ, связанных с событиями времени.
Командование отлично знало большого мастера-портретиста Н.И.Фешина и поручило ему написать портрет Карла Маркса. Николай Иванович с большим интересом и подъемом принял предложение. Политотдел штаба помог художнику, чем мог, например, предоставляя ему право пользоваться живой моделью из среды военнослужащих, а также снабдил разного рода материалами. Фешину было предоставлено нужное время для выполнения портрета.
Я отлично помню, как неистовствовали в то время «левые» формалиствующие художники в связи с предоставлением особых условий Фешину. Сплетали небылицы, интриговали, осмеивали, злорадствовали.
Фешин работал над портретом месяца два или около трех. Внешняя обстановка не благоприятствовала созданию портрета – «левые» продолжали свои козни против реалистической школы и против написания портрета Карла Маркса.
Несмотря на обстановку травли, портрет Карла Маркса был готов и апробирован массами трудового народа, бойцами Красной Армии. Не проводилось, буквально, ни одного большого собрания, конференции, съезда и даже митинга без портрета Карла Маркса. Его экспонировали везде: в зале дворца, в клубе, во дворе бывших Алафузовских заводов, на митингах и т.д.
Я однажды видел его прибитым на одной из площадей как украшение первомайского праздника. Портрет был украшен пихтой и бумажными цветами.
Помню, не только студенты и ученики, но и художники-профессионалы копировали портрет и распространяли копии по периферии, расширяя таким образом политическое просвещение на злопыхателей и всех «левых» загибщиков и формалистов в изобразительном искусстве.
Портрет <…> имел определенно камерное назначение, т.е. рассчитан для зала учреждения, дворца, музея и т.п. Обстановка того бурного времени требовала другого, поэтому портрет был использован, как говорится, на все сто процентов.
Портрет перенес и дождь, и снег, и непогоду леваков. Он сослужил свою службу в деле пропаганды новых идей социализма». (Лл. 202-204.)


Частихина Елена Константиновна [1900, г. Казань – 1982, там же] – живописец. В 1919–1924 гг. училась в Казанском высшем художественно-техническом институте. Преподавала в учебных заведениях Казани. Участница казанских выставок.
Ученица Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний Частихиной Е.К.:
«Имя Н.И.Фешина было мне знакомо с детства. Наша семья любила искусство. Мать и отец часто посещали выставки и брали меня с собой. Мне нравились яркие краски на полотнах <…>
7-ми лет я поступила учиться в 3-ю Казанскую гимназию и стала заниматься по рисованию у художника Н.Н.Ливановой, чуткого и внимательного педагога, и с этих пор ни одна выставка изобразительного искусства не проходила бесследно для учеников Н.Н.Ливановой. Своих учеников Надежда Николаевна знакомила со всеми выставками, которые открывались в Казани.
Произведения Фешина Н.И., Бенькова П.П. все больше и больше привлекали внимание казанцев. Я помню, как мы с нетерпением ждали экскурсии на эти выставки.
Но вот исполнилась моя мечта: окончив в 1918 году гимназию, я в 1919 году поступила в Высший Казанский художественно-технический институт, который в то время назывался Казанский ВХУТЕМАС.Приняли меня в испытательно-подготовительную мастерскую, где я работала под руководством художника В.С.Щербакова, через год была переведена в основную мастерскую и, наконец, долгожданный натурный класс, которым руководил Н.И.Фешин.
Помню первую постановку обнаженной натуры. Позировала молодая женщина, штатная натурщица К. Фешин ставил натуру, пригласив двух старших своих учениц Зою Кудряшову и Женечку Медведскую. Когда натура была поставлена, были приглашены и все остальные. С каким священным трепетом входили мы в мастерскую! Обнаженная натура – самое трудное, но и самое интересное из всех программных заданий.
Скажу о себе: я волновалась и за №, по которому должна занять место, и за эту молодую женщину, и как-то по-детски было неловко, что тут же стоят мои товарищи: девушки и юноши. Все это приводило в трепет, а больше всего волновалась, как начну рисовать. Как решу такую трудную задачу? Что скажет такой тонкий мастер, как Н.И.Фешин? Как помню, мне достался 5-й номер мольберта, с которого натуру видно почти в профиль. К. была поставлена во весь рост. На фоне кобальтово-синей драпировки ее нежное розовое тело светилось перламутром, соотношения были чуть уловимые. Николай Иванович рисовал сам, а мы, затаив дыхание, следили не только за каждым его штрихом, но даже за взмахом руки.
Николай Иванович прежде всего на листе бумаги (простой, серой оберточной, шероховатой) намечал контрольные точки и затем одним взмахом руки сразу проводил линию, идущую от темени до следа ног, до пятки. Получался верный контур, чем сразу отделялась общая масса натуры от окружающей среды. В этой массе чувствовался объем, конструктивное построение форм и точное знание анатомии человека, а точки, с которых Николай Иванович начинал, являлись узлами костных соединений или выдающихся частей костяка, как, например, теменная кость или лодыжка.
Пока в мастерской работал Николай Иванович, я все смотрела, не решаясь начать сама, но вот – звонок, перерыв! Ощущение такое, как будто бы просыпаешься от чудесного сна. Второй час Николай Иванович с нами не работал. За новичками отдал распоряжение последить старосте Зое Кудряшовой. Большое спасибо ей: на многое открыла она нам глаза. И так мы работали целую неделю, через неделю приехал Николай Иванович.
Достаточно поплавав в рисунке и намесив грязи в цвете, мы ждали откровений! Что-то скажет Николай Иванович? Но, увы! Он не был многословен. Взяв палитру из дрожащих от волнений рук ученика, он довольно широкой кистью, опустив предварительно ее в очищенную нефть, быстро и широко размазал на палитре коричневую краску. Жирной линией смело, с резкими углами перечеркнул весь контур, и тут опять заторжествовала форма, объемы, исчезли все ненужные мелочи, так тщательно выведенные учеником в ущерб целому. Затем короткие указания насчет цвета, его чистоты. Дал перечень, какие краски выдерживают смещение, сразу пришлось вспомнить, что проделывали у проф. Першакова по технологии живописных материалов, и вспомнить часы, проведенные в краскотерке у Пузанкова, где приходилось немало провести времени над мраморной доской и курантами, чтобы натереть хотя бы один тюбик краски, да и тюбики мы делали сами из промасленной бумаги. После указаний Николая Ивановича мы не писали на этом холсте, а хранили, как реликвию. Делали другой холст такого же размера и переписывали натуру заново, учитывая указания как в рисунке, так и в цвете.
То увлечение, с какой работали в фешинской мастерской, четкие требования преподавателя, забота старших учеников о младших, наглядный пример самого мастера дали очень многое.
Жаль, что мне в натурном классе у Н.И.Фешина пришлось поучиться только полгода, т. к. Николай Иванович готовился оставить нас и отправиться в командировку: у него уже в кармане лежал договор и виза за подписью тов. Луначарского на выезд за границу. Мы все горевали, особенно горевали его ученики, которые у него учились по 12 лет и не желали покидать мастерской, несмотря на длительный срок учебы». (Лл. 218-221.)


Чеботарев Константин Константинович [8.2.1892, х. Юрминск, Белебеевский у., Уфимская губ. – 21.5.1974, г. Москва], живописец, график, театральный художник, педагог, историк искусства, лидер казанского художественного авангарда 1920-х годов.Родился в семье зажиточного крестьянина. Окончил КХШ (1917), Казанский художественно-технический институт. Был организатором и членом Союза «Подсолнечник» (1918). Объединение провозгласило целью борьбу с «отжившим искусством». Первая выставка группы, фактически представлявшей собой течение художественного авангарда, состоялась в 1918 г. Из 305 выставленных работ 50 принадлежали Чеботареву. В этот период он в основном создает произведения, составленные из композиций геометрических форм. Наиболее известная его работа – «Красная армия» (1917).В 1919 г. был мобилизован в армию Колчака. В 1920 – 1921 гг. преподавал в Омской художественно-промышленной школе. В 1921 г. вернулся в Казань. В начале 1920-х гг.стоял у истоков Высших свободных художественно-технических мастерских (АРХУМАС), впоследствии –Казанского художественно-технического института, где по инициативе Фешина, заведовавшего учебной частью, преподавал живопись, рисунок и композицию.Казань в 1920-е гг. была уже признанным центром авангарда. В 1921 – 1923 гг. возглавлял графический коллектив «Всадник». Также работал в Казанском молодежном театре «КЭМСТ» и оформил несколько постановок. Участвовал в деятельности казанской театральной организации «Красная блуза». Являлся одним из организаторов и лидеров движения ТатЛЕФ (1923 – 1926 гг.). В 1924 г. сотрудничал с газетой «Красная Татария», для которой исполнял карикатуры на политические темы. В 1926 г. переехал в Москву.В 1930-е гг. он, хотя и не был репрессирован, потерял всякую возможность выставляться. С 1940 г. подавал заявления в МОСХ, но был туда принят лишь в 1970 г. В послевоенный период жил в Новогиреево г. Москвы, где были созданы последние картины.
Ученик, коллега Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний ЧеботареваК.К.:
«Н.И. Фешин – гордость и честь Казанской художественной школы… Есть прекрасная книга художника Ульянова  – Воспоминания о Московской школе живописи, ваяния и зодчества. Там много места отведено Валентину Серову и его приходу в качестве педагога в эту школу.
Когда я читал воспоминания о том, как Валентин Серов повернул всю художественную учебу в школе на совершенно иные начала, то я почувствовал полную схожесть с тем, что ввел Фешин в Казанской школе. В области понимания качества живописи и рисунка. Эта схожесть сказывается даже в том, что и В.Серов, и Н. Фешин садились в классе вместе с учениками и рисовали того же натурщика, что и ученики. На такой открытый показ своего мастерства идут очень немногие педагоги.
С усмешкой относился Фешин к внешнему подражанию его манере. Очень жестко относился к моментам крохоборского натуралистического выделывания второстепенных деталей при неверном общем. В таких случаях Фешин садился на место ученика и поправлял рисунок резкими прямыми линиями, почти по-кубистически углем строил всю фигуру заново. Кто понимал это, делал практические выводы для своей работы. А непонявшие обижались, считая, что почти законченный рисунок испорчен.
Я знал Фешина с 1910 по 1923 год… Одевался он в хорошие качества дорогие брюки в полоску, жилет, рубашку с крахмальным воротником, вместо пиджака тужурка из солдатского шинельного сукна. Это не пустяк. Это характерно для Николая Ивановича, потому что он был очень демократичным человеком. Помню один эпизод в связи с этим. Было это, кажется, в 1913 году, за один-полтора года перед войной.
Я жил тогда на Подлужной улице. По горе поднялся, вхожу в школу с парадного, хотя и не полагалось. Вдруг вижу: в вестибюле сторож Петр по прозвищу «Черный» в ливрее с позументом, в треугольной шляпе и с булавой в руках. «В чем дело?» – спрашиваю. «Княгиня приезжает», – не поворачивая головы, цедит Петр, в роль вошел… Ковровая дорожка от входной двери по лестнице, по коридору и по лестнице наверх к актовому залу.
…Прибыла великая княгиня  и сразу же по ковровой дорожке проследовала в актовый зал, где священник в золотых ризах начал молебен. Директор школы в мундире с золотыми пуговицами и шитом золотом воротнике, со шпагой, многие преподаватели в орденах. Николай Иванович Фешин как на уроки ходил в серой тужурке из солдатского сукна, так и стоял на молебне, неподвижно стоял, не молился, не крестился. Этот эпизод врезался у меня в памяти, как дорогой образ художника, в котором было много человеческого достоинства и уверенности в ценности искусства…
Творчество Н.И. Фешина тесно связано с музыкой. В Казани в 1910 –1917 годы в Колонном зале Дворянского Собрания очень часто проводились концерты музыкантов с мировыми именами: скрипача Яна Кубелика , Губермана , Бориса Сибора , пианиста Гольденвейзера , композитора Рахманинова и т.д. Тогда я и Платунова ни одного концерта не пропускали. Мы не встречали там ни одного из художников-преподавателей нашей школы. Фешин Николай Иванович всегда был там. Всегда один, без жены. Даже в антрактах он держался в одиночку и избегал разговоров с кем-нибудь на посторонние темы.
Для Фешина посещение таких концертов не было развлечением. Для него это была серьезность работы, продолжение его работы над качеством живописи. Следствием любви Фешина было то, что в мастерской Н.М.Сапожниковой появился великолепный рояль, на котором играл родственник Надежды Михайловны, которого в семейном кругу именовали «Костя Самарский»…
В мастерской Сапожниковой собирались художники, рисовали, и часто завязывались большие разговоры об искусстве. Николай Иванович не любил много говорить, зато он всегда очень внимательно слушал всех разговаривающих и только время от времени вставлял короткие реплики, всегда метко и четко определяющие его отношение к предмету разговора. Вспоминается разговор о «плоскостном» фоне в портрете. Возник этот вопрос в связи с тем, что Сапожникова, ученица Фешина и Ван-Донгена  в Париже, часто в своих работах прибегала к плоскостному фону. Кое-кто из молодых находил этот прием ограниченным. Фешин тоже сомневался в нем, находя его условным. А в дальнейшем Фешин создал «Портрет Вари Адоратской», где плоско «покрашенная» серая стена не была «условной», а была реалистически обоснованной. Тот же самый «плоскостной» фон и в «Портрете Н.М.Сапожниковой» . Тут фон стены сделан с орнаментальной разделкой, какая бывает на обоях…
Вспоминаются многие разговоры о живописи тех или иных художников, о роли интенсивного цвета, разговоры на технические темы: о грунтах, о тех или иных разбавителях.
Любовь и уважение к Фешину у нас всегда были и остаются. Мы не эпигоны. Каждый из нас нашел свой путь в искусстве, но мы всегда знаем, чем обязаны Фешину». (Лл. 152-155.)


Чесноков Сергей Михайлович [19.9.1890, сл. Холуй, Суздальский у., Владимирская губ. – 15.1.1965, г. Ковров, Владимирская обл.]– живописец,мастер жанровых полотен, портрета и пейзажа. Сын иконописца. Окончил вначале холуйскую «Мастерскую попечительства о русской иконописи», затемв 1914 г. КХШ. С 1925 г. жил и работал в г. Коврове. Член Союза художников СССР (с 1936 г.). Организатор художественной школы, городских художественных выставок во Владимире.
Ученик Фешина.


Шакулова Сара Касимовна [1887 – 1964]. Училась на курсах П.Ф.Лесгафта в Санкт-Петербурге. Окончила математический факультет Сорбонны в 1913 г. и физико-математический факультет МГУ. Преподавала в учебных заведениях Казани.
Знакомая Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний Шакуловой С.К.:
«В 1913 г. в Казани художница Н.М.Сапожникова обратилась с просьбой к администрации Татарской женской школы Ф.Аитовой  выделить девочек для подготовки инструкторов Музея кустарной промышленности, который был в ведении Казанского земства.
Айша и Мюфида – две девочки после занятий в школе посещали мастерскую Надежды Михайловны два раза в неделю.
Фешин очень часто посещал мастерскую и всегда рассматривал рисунки этих девочек. Николай Иванович отмечал большие способности и вкус этих девочек. Он проявлял неизменную заботу о том, чтобы обеспечить развитие самобытности восприятия натуры, искренность и оригинальность передачи его маленькими художницами. Предупреждая возможные неосторожные вмешательства руководителя, он восклицал: «Не портьте! не портьте!»
В 1917 году я перебралась в Казань и начала преподавать математику в Художественной школе, совмещая с работой в других учебных заведениях. В Художественной школе я часто встречалась с Николаем Ивановичем, он обладал исключительно музыкальным слухом. По желанию Николая Ивановича поучиться играть на рояли я начала заниматься с ним музыкой. Показав гаммы до мажор и ля минор, я была удивлена, когда Николай Иванович проиграл самостоятельно все мажорные и минорные гаммы. На мой вопрос: «Как же Вы составили гаммы?» «По аналогии с красками!» – ответил Николай Иванович».(Л. 201.)


Шикалов Николай Сергеевич [1893–1921] – художник, график. Окончил государственные художественные мастерские в Москве. В 1919 г. был командирован в Казань руководителем графической мастерской в Казанские свободные художественные мастерские. Один из организаторов в Казани художественного графического объединения «Всадник».
Коллега Фешина по КХШ.


Щербаков Валентин Семенович [1880, г. Чебоксары – 1957, г. Ленинград]– живописец. Окончил граверное отделение КХШ (1895–1901) и ВХУ ИАХ (1901–1909), одновременно изучал древнерусскую живопись в Археологическом институте. Много путешествовал по России, зарисовывая архитектурные памятники и фрески старинных русских городов. Расписывал церковные постройки, поскольку в совершенстве владел техникой фресковой живописи. Во время Великой Отечественной войны эти навыки пригодились Валентину Семеновичу, когда он работал вместе со своими учениками по восстановлению разрушенных памятников искусства, в частности, здания Адмиралтейства.В 1917–1918 гг. работал на Государственном фарфоровом заводе, где создал более 100 композиций для росписи тарелок. Член художественных объединений «Товарищество независимых» и «Общество имени А.И.Куинджи». В 1918 г., чтобы не умереть от голода в Петрограде, уехал в Казань, где работал до 1922 г. как театральный декоратор для театров Казани (оперного и драматического) и для других театров Татарской республики. По приглашению Фешина руководил Казанскими художественными мастерскими. В 1922 г. вернулся в Петроград, но из-за сокращения штата сотрудников не смог работать на фарфоровом заводе и открыл при Академии художеств мастерскую по эмали (вскоре закрывшуюся). В 1928 г. выпустил альбом вышивок. В 1928 г. перешел на преподавательскую деятельность в Ленинградский художественно-промышленный техникум. В 1931–1941 гг. занимался, главным образом, реставрацией росписей в Таврическом дворце, в Екатерининском дворце,Царскосельском лицее и других зданиях Ленинграда. В 1949–1954 гг. – профессор Ленинградского Высшего художественно-промышленного училища им. В.И. Мухиной.
Одно время учился с Фешиным в КХШ, затем – его коллега.
Портрет Валентина Семеновича Щербакова.1913. Х., м. Собрание Щербакова Б. В. (г. Москва).


Юдина (Дьяконова) Елена Алексеевна [1896 – ?] – живописец. Училась в 1915–1920 гг. в КХШ, в 1920–1924 гг. – в свободных художественных мастерских г. Ленинграда. Преподавала в учебных заведениях Казани.
Ученица Фешина. Автор воспоминаний о нем.
Из воспоминаний Юдиной Е.А.:
«При воспоминании давно минувшего времени занятий в Казанской художественной школе, прежде всего встает в памяти образ Фешина.
Не забылось до сих пор его бритое лицо с выступающими скулами, светлые волосы, подстриженные челкой, довольно низкий голос, и одежда, необычная для того времени, с влиянием Запада (гетры, что-то вроде френча).
Заниматься у него мне пришлось в натюрмортном классе, где начинали писать маслом.
Натюрморты Фешин ставил сам, без присутствия учеников, которые с нетерпением ждали, когда откроется дверь и можно будет увидеть поставленный натюрморт. Они были очень интересны.
Первый натюрморт, который мне пришлось писать, – разрезанная оранжевая тыква и другие овощи, второй – блестящий зеркальный шар и яблоки. И еще помню один с зажженным фонарем.
Писали с большим увлечением, вникая в указания Фешина, которые были кратки, но по существу вводили в понимание цвета фактуры.
Все казалось новым, светлым, хотелось до предела войти в переживание цвета. Холсты подготовляли сами. Глянцевитой поверхности живописи не хотели…
Фешин вел еще натурный класс, куда мы в перерывы заходили посмотреть его рисунки. Рисунок обычно был сделан на серой бумаге углем, типичной для него тонкой линией и гранью угля, за которыми чувствовалось сразу и анатомия, и характер модели.
Самой заниматься у Фешина в натурном классе не пришлось, т.к. политические события нарушили ход занятий в художественной школе.
Пришлось один раз по какому-то поводу зайти в мастерскую Фешина и увидеть там его картину «На бойне». Впечатление было огромное. При всей неискушенности в области искусства, хотелось чего-то нового, светлого, и это все шло от Фешина.
Выставок работ преподавателей ждали как больших событий, и прежде всего волновало: что сделал Фешин». (Лл. 205-206.)


Ясенева(Павлова) Ольга Михайловна [1893 – ?]. Племянница Виноградовой Т.И. Окончила Высшие женские курсы  в Казани в 1917 г. и Казанский университет в 1922 г. В 1924–1954 гг. преподавала литературу в школах гг. Чебоксары, Москвы, городах Поволжья, Бурят-Монголии.
За самоваром.Портрет Ольги Михайловны Ясеневой. 1913. Х., м. 80,6*98,4. Вятский художественный музей имени В. М. и А. М. Васнецовых.
Ясенева О.М. оставила воспоминания о создании этого портрета:
«В 1912 г. я приехала в Казань из Уфы для поступления, по окончании в Уфе гимназии, на казанские Высшие женские курсы. Жила у своей тети Татьяны Ивановны Виноградовой, окончившей Казанскую художественную школу по классу портретной живописи. Ее учителем был Н.И.Фешин.
Однажды, весной 1913 года, мы ехали с ней в трамвае на Волгу (7 км. от Казани). К нам подошел невысокого роста, скромно одетый молодой человек, поздоровался с ней. Фешин (это был он) высоко ценил ее талант, всегда внимательно и сердечно относился к ней. Она меня познакомила с художником. Через несколько дней тетя сообщила мне, что Фешин выразил желание писать мой портрет. «Ты должна гордиться, что твой портрет будет написан кистью выдающегося художника, – сказала она, – он – кумир здешней молодежи, и все казанцы очень высоко ценят его творчество. Он устраивает выставки своих картин. Известен даже за границей».
Итак, сеансы начались. Фешин просил меня, чтобы я приготовила для сеанса утреннее платье – капот или матинэ (утренняя кофта с широкими рукавами).
Этот скромный человек, когда начинал говорить, рассказывать, производил обаятельное впечатление. Во время сеансов он рассказывал о своих поездках по Европе, Эрудиция его во всех видах искусства была огромна. Он не только знал и много видел произведений живописи всех веков и народов, но любил и интересовался и музыкой, и литературой. Рассказывал мне содержание новых книг, но не одобрял современных ему упадочных настроений в искусстве.  Особенно он любил классическую музыку. Один раз во время сеанса он рассказал, что был накануне в опере, слушал «Чио-Чио-Сан». Сказал, что восхищает его гармония сюжета и музыки в этом произведении. Он долго говорил по повожу музыки этой оперы и сказал, что образ самой героини волнует его, девушки верной, нежной и самоотверженной.
Продолжая работу над моим портретом, Фешин очень требовательно относился к своему труду. Огорчался, что не может выразить то, что задумал, и часто смывал или смазывал часть полотна и начинал снова.
Сеансы продолжались не очень долго. У меня начались экзамены, а Николай Иванович сказал, что сделает перерыв в своей работе, и немного не закончил портрет.
Вскоре я уехала на каникулы и больше мне зайти к нему не удалось. Потом я переехала на окраину Казани, затем началась война… Больше я не видела Николая Ивановича, думала, что он потерял интерес к своей картине…» (Лл. 163-164.)


Портретные работы, созданные Фешиным во время жизни в Казани

1. Портрет Вари Адоратской. 1914. Х., м. 135*145. ГМИИ РТ.
2. Портрет неизвестной (Дама в лиловом). Этюд. 1908. Х., м. 102*79. ГРМ (г. Санкт-Петербург).
3. Портрет Миши Бардукова. Х., м. 51*47. ГМИИ РТ.
4. Портрет Серафимы Михайловны Адоратской. 1910. Х., м. 71*65. ГМИИ РТ.
5. Коралловые бусы (Портрет Александры Белькович). 1910. Х., м. 65*55. Частная коллекция (США).
6. Александра Белькович (А. Н. Ф.). 1912. Х., м. 53,1*48,8. Частная коллекция (США).
7. Александра на Волге. 1912. Х., м. 79,4*65,9. Частное собрание (США).
8. Весна в степи (Портрет А. Н. Фешиной).1913. Х., м. 85*78,8. Коллекция Художественного музея Фреда Джоунса мл. (Университет Оклахомы, Норман, шт. Оклахома, США).
9. Портрет жены. Х., м. 48*39,5. ГМИИ РТ.
10. Портрет жены. 1912. Х., м. Местонахождение неизвестно. Находился в коллекции Ермакова (Санкт-Петербург).
11. Мать и дитя (Портрет А. Н. Фешиной с дочерью).1914 (?). Х., м. 61*50,8. Коллекция Художественного музея Старка (г. Ориндж, шт. Техас, США).
12. Портрет жены. 1920-е. Х., м. 48*39,5. ГМИИ РТ.
13. Портрет жены. 1818-1922 (?). Ф., м. 19,5*14,5 (овал). ГМИИ РТ.
14. Александра (в сарафане). Х., м. 75*70. Частная коллекция (США).
15. Миссис Фешина с дочерью. 1922. Х., м. 67,5*60. Частная коллекция (США).
16. Мать и дочь.1923. Х., м. 75*100. Частная коллекция (США).
17. Лето (Портрет А. Н. Фешиной с дочерью Ией). 1924. Х., м. 125*125. Частная коллекция (США).
18. Миссис Фешина с дочерью. 1925. Х., м. 88,1*80,6. Частная коллекция (США).
19. Дама в черном (Портрет А. Н. Фешиной). 1924. Х., м. 87,5*80. Коллекция Художественного музея Фрая (г. Сиэтл, шт. Вашингтон, США).
20. Миссис Фешина. 1923-1927. Б. китайская, уголь. 46*34. Коллекция Художественного музея Университета шт. Нью-Мексико (г. Альбукерке, шт. Нью-Мексико, США).
21. Александра Фешина. 1923-1927. Б., уголь. 39,4*29,4. Коллекция Музея изобразительных искусств шт. Нью-Мексико (г. Санта-Фе, шт. Нью-Мексико, США).
22. Александра. 1927-1933. Б., уголь. 36,3*30. Частная коллекция (США).
23. Портрет Александры. 1927-1933. Х., м. 75*62,5. Частная коллекция (США).
24. Александра. 1927-1933. Х., м. 60*50. Коллекция Исторического музея Панхендл-Плейнс (шт. Техас, США).
25. Александра Фешина. 1927-1933 (?). Частная коллекция (США).
26. Портрет Александры. 1927-1933. Х., м. 62,5*50. Частная коллекция (США).
27. Александра. 1930. Бронзовая отливка с д. 1978. 33,8*26,3*22,5. Частная коллекция (г. Таос, США).
28. Портрет Николая Николаевича Бельковича. Конец 1890-х. Графика. Б., кар. 24*31. ГМИИ РТ.
29. Портрет Нины Белькович. 1910. Х., м. 69,5*57,8. Частная коллекция. Великобритания (?)
30. Портрет Нины Белькович. 1910. Х., м. Местонахождение неизвестно. Находился в Амстердаме.
31. Портрет Павла Петровича Бенькова. 1923. Х. на к., м. 34,5*29,5. ГТГ.
32. Портрет Василия Семеновича Богатырева. 1915. Скульптура. Местонахождение неизвестно. Не возвращена с 45-й передвижной выставки.
33. Портрет Василия Семеновича Богатырева. 1916. Х., м. 48*39. НИМ РАХ. Коллекция отдела «Музей-квартира И. И. Бродского» (г. Санкт-Петербург).
34. Портрет художника Д. Д. Бурлюка (Д. Д. Бурлюк читает лекцию). 1923. Х., м. 123,1*83,4. Коллекция Музея изобразительных искусств шт. Нью-Мексико (Санта-Фе, шт. Нью-Мексико, США).
35. Портрет Д. Д. Бурлюка. Этюд. 1923. Х., м. 32,5*40. ГРМ (Санкт-Петербург).
36. Портрет Маруси (Марии Никифоровны) Бурлюк. 1923. Х., м. 66*53,5. ГМИИ РТ.
37. Портрет студентки Маши Быстровой. 1917 (?). Х., м. 65*58. Козьмодемьянский художественно-исторический музей им. А. В. Григорьева.
38. Портрет Д. И. Дубяго. 1920-е. Х., м. 60*65,7. Казанская астрономическая обсерватория им. В. П. Энгельгардта.
39. Портрет художника Николая Константиновича Евлампиева. 1905. Х. на ф., м. 62,7*49,5. Нижегородский государственный художественный музеи;.
40. Портрет Марии Витальевны Евлампиевой. 1914. Х., м. 72*68. Вятский художественный музей имени В. М. и А. М. Васнецовых.
41. Портрет композитора Н. Д. Кашкина. 1921. Х., клеев. краска. 115*87. Казанская государственная консерватория.
42. Портрет Н. Н. Кротовой. Этюд. 1923. Х., м. 40,5*36. Частное собрание (Россия).
43. Портрет художника Константина Михайловича Лепилова. 1909. Х., м. 113*93,3. Государственный Русский музей.
44. Портрет художника Григория Антоновича Медведева. 1912. Х., м. 96*90. ГМИИ РТ.
45. Портрет Марии Григорьевны Медведевой. 1912. Х. на д., м. 24,5*23,5. Государственный Русский музей.
46. Портрет Елизаветы Феликсовны Ошустович. 1916. Х., м. 71*61,5. НИМ РАХ. Коллекция отдела «Музей-квартира И. И. Бродского» (г. Санкт-Петербург).
47. Женская головка (Портрет Натальи Подбельской). Этюд. 1910 (?). Х., м. 34*43. Башкирский государственный художественный музей имени М. В. Нестерова.
48. Дама в розовом (Портрет Н. Подбельской).1912. Х., м. 113,8*87,5. Коллекция Художественного музея Фрая (Сиэтл, шт. Вашингтон, США).
49. Портрет молодой женщины (Натальи Подбельской). 1916. Х. на к., м. 52*48. ГРМ.
50. Портрет Тамары Александровны Поповой. 1917. Х., м. 39,8*51,5. ГМИИ РТ.
51. Женское лицо (Тамара Попова). 1917. Б., уголь. 62*43,8. ГРМ.
52. Портрет Тамары Александровны Поповой. 1918. Х., м. 53*43. ГМИИ РТ.
53. Портрет Павла Александровича Радимова. 1910. Х., м. 30,8*24,5. Частная коллекция (Россия).
54. M-lle Сапожникова (в шали). 1908. Х., м. 142,5*92,5. Коллекция Художественного музея (Сан-Диего, шт. Калифорния, США).
55. Портрет Надежды Михайловны Сапожниковой. Этюд. 1915. Х., м. 55,2*50,5. ГМИИ РТ.
56. Портрет Надежды Михайловны Сапожниковой. Этюд. 1915. Х., м. 54*50,5. ГМИИ РТ.
57. Портрет Надежды Михайловны Сапожниковой (на фоне обоев). 1916. Х., м. 121*131. ГМИИ РТ.
58. Портрет Надежды Михайловны Сапожниковой (у рояля). 1916. Х., м. 178*159. ГМИИ РТ.
59. Портрет отца. 1890-е. Х., м. 50*41,5. ГМИИ РТ.
60. Портрет отца. 1910-е. Х., м. 70*60. Частная коллекция (США).
61. Мой отец. 1911. Х., м. 75,6*63,1. Частная коллекция (США).
62. Портрет отца (в рост). 1911. Скульптура. Находилась у автора.
63. Портрет моего отца. 1912. Х., м. 71,3*61,9. Частная коллекция (США).
64. Отец на рыбалке. Этюд. 1913. Х., м. 50,6*39. Частное собрание (США).
65. Портрет отца. Х., м. 1915. Местонахождение неизвестно.
66. Портрет отца за чтением газеты. 1916. Х., м. 44,5*35,6. Частная коллекция (США).
67. Портрет отца. 1918. Х., м. 162*96. ГМИИ РТ.
68. Портрет отца в кресле. 1918 (?). Местонахождение неизвестно.
69. Малышка Ия.1910-е. Х., м. 36,6*33,1. Частная коллекция (США).
70. Портрет Ии. 1910-е. Х., м. 50*40,6. Частная коллекция (США).
71. Ия спящая. 1914. Х., м. 22,4*34. Частная коллекция (Россия).
72. Портрет дочери Ии. 1917 (?). Х., м. 23,8*29,5. ГМИИ РТ.
73. Портрет дочери Ии. 1919. Х., м. 20*17. Козьмодемьянский художественно-исторический музей им. А.В. Григорьева.
74. Портрет Ии (с книгой). 1920-е. Местонахождение неизвестно.
75. Портрет Ии. 1920-е. Местонахождение неизвестно.
76. Ия (Этюд). 1920-е. Местонахождение неизвестно.
77. Портрет дочери. 1918-1922. К., м. Диаметр 7,5. ГМИИ РТ.
78. Моя дочь Ия (Ия с дыней).1923. Х., м. 82,5*87,5. Частная коллекция (США).
79. Портрет Ии. 1923-1926. Х., м. Коллекция Музея Вуларок (Бартлзвил, шт. Оклахома, США).
80. Ия. 1923-26. Х., м. 42,2*32,2. Коллекция Художественного музея Старка (г.Ориндж, шт. Техас, США).
81. Портрет Ии.1923 (?). Х., м. 52,5*55. Частная коллекция (США).
82. Портрет Ии (в профиль). 1927-1933. Х., м. Частная коллекция (США).
83. Ия. 1928. Х., м. 47,5*37,5. Коллекция Таосского художественного му-зея (г.Таос, шт. Нью-Мексико, США).
84. Ия в крестьянской рубахе. 1933. Х., м. 60,3*49,7. Частная коллекция (США).
85. Ия. Сер. 1930-х. Б., уголь. Частная коллекция (США).
86. Ия Фешина. Кон. 1930-х. Х., м. 60*50. Частная коллекция (США).
87. Ия в кимоно. Кон. 1930-х. Х., м. 65*50. Частная коллекция (США).
88. Портрет Прасковьи Викторовны Фешиной. 1916. Х., м. 48*39,8. ГРМ.
89. Портрет матери. Без даты. Х., м. 41*33,6. Собрание С. Ахун (г. Москва).
90. Портрет мужчины. Х., м. 55,5*53. Башкирский государственный ху-дожественный музей им. М. В. Нестерова.
91. Портрет профессора Л. Л. Фофанова. 1916. Местонахождение неиз-вестно. Находился в США.
92. Портрет Валентина Семеновича Щербакова.1913. Х., м. Собрание Щербакова Б. В. (г. Москва).
93. За самоваром. Портрет Ольги Михайловны Ясеневой. 1913. Х., м. 80,6*98,4. Вятский художественный музей имени В. М. и А. М. Васнецовых.


Избранная библиография о жизни и творчестве Николая Фешина

1. Автобиография Н.И. Фешина: «Годы В России» (реконструкция по публикациям в американских изданиях) // Николай Фешин. 1881/1955. Живопись/рисунок. – М.: Изд-во «Скорпион», 2004. – С. 106–114.
2. Архив Н.И. Фешина // Научный архив Государственного музея изобразительных искусств Республики Татарстан. Ф. 4. Оп. 1.
3. Дульский П.М. Николай Иванович Фешин. – Казань: Казан. отд-е гос. изд-ва, 1921. – 31 с.
4. Ключевская Е.П. Жизнь в творчестве // Ключевская Е.П. Казанская художественная школа. 1895–1917. – СПб: Издательство «Славия», 2009. – С. 105–131.
5. Николай Фешин / Альманах Государственного Русского музея. Вып. 317. – СПб: PalaceEditions, 2011. – 120 с. (Здесь статьи: ТулузаковаГ. Николай Фешин в России. С. 9–16; ПортерД. Николай Иванович Фешин – история двух стран. С. 19–35).
6. Тулузакова Г.П. Николай Фешин. Натурный рисунок. – Казань: Информа, 2009. – 162 с.
7. Тулузакова Г. П. Фешин. – Санкт-Петербург: ООО «Издательство «Золотой век»; ООО «Издательство «Художник России», 2007. – 480 с. 
8. Vern Swanson. Soviet Impressionism. – Woodbridge, Suffolk: Antique Collectors' Club Limited,2001. – P. 223.

РАМИЛЬ САРЧИН