herz

Гомон и звон дробят воздух на брызги, крупицы и фракции,
Льётся вино, звучат песни — вечер в саду безнадёжно чудесен,
Но тщетно: радости нет ни на перст, слишком уж глухо на сердце.
Под боком, ловко справляясь с тяжелым хрустальным кувшином
И сыпля искристым пронзительным юмором, крутишься ты,
Светясь и сияя большими глазами так озорно-заразительно,
Что понемногу тоскливая злоба и мертвенный холод уходят,
Мир обретает прозрачность, что тот опустевший кувшин,
И с мягким щелчком размыкается обруч вкруг грудной клетки;
Мысли не мечутся больше стаей галдящих испуганных птиц
И заместо того постепенно ложатся в привычные стопки.

Глянув на светлый льняной затылок, глотнуть из стакана
И вспомнить, как не выносят тебя во дворце: в лицо улыбаются,
Помнят по отчеству, а за спиной кличут шельмой и бестией,
Крестятся вслед и хотят извести, мол, что ж это деется,
Что будет дальше, коли вчерашний денщик в офицерском.
Тебе хоть бы что, только жмуришь бесовские очи на солнце,
Звонко смеёшься, баешь пространно, что все, мол, пустое,
И, поправляя зелёный камзол, добавляешь внезапно серьёзно:
«Покуда ты веришь, неважно ничто» — и треплешь по шее.

После такого постыло до дрожи, на грани падучей, что весь дворец,
От центральных ворот до последней светлицы, пронизан тягучей,
Приторной ложью, что оседает бельмом на глазу и туманом на окнах.
Ложь в ритуалах, уставах и формулах, что устарели три века назад;
В обязательных службах и в полотне на иконах во время греха;
В порицании всякого, кто смеет мыслить; ложь циркулирует в воздухе
Сонной отравой и обращает сердце и душу империи в склеп без дверей.

Стоит явиться, и каждый, кто может, валится в ноги, целует сапожки
И голосит о любви бесконечной, заслугах несчетных, а на уме —
Как бы выгадать больше: милости, власти, земли, все что хочешь;
Как же паршиво, и ведь не втолкуешь, чтоб перестали — куда там,
Мигают глазами, что в Яузе рыбы, бледнеют щеками и заново наземь.

Век бы не видеть. После такого не радует праздник, не весело дома,
И греют лишь только твой наглый кошачий прищур и кривая усмешка.
Ты слишком нездешний и чай заговоренный, так что не можно
Грустить и сердиться, если ты рядом: ты понимаешь с полвзгляда
И думаешь также, а всё, что берёшь, возвращаешь с избытком.
Словно услышав, усядешься рядом, кося синим глазом как в зеркало,
В самую душу, до темного донца. Мотнуть головой на безгласный вопрос
И отставить стакан, улыбнуться. Куда ж без тебя, окаянное сердце.

14/2/19