Голоса

ГОЛОСА
 
(воспоминания одного дурака)


Мели тогда по СССР из всех пределов: Олимпиада-80 – всех неугодных в застенки. Никаких поблажек.
На этот раз ему – молодому мошеннику и валютчику – не в силах был  помочь и отец, полковник КГБ. Единственное, что папа мог сделать для сына – так это выбрать категорию застенка.
Система наказаний в те годы градуировалась не так, как сегодня: режимами были  общий, усиленный, строгий и особый. Ну и, как во все времена, для социальной коррекции использовались психбольницы. Здесь тоже была своя шкала: принудительное лечение в медицинских учреждениях  либо общего, либо специального типа. Это зависело от тяжести содеянного.
Папа посчитал, что полгодика в подмосковной лечебнице сынку не повредит – и определил чадо в дураки. Но суд решил по-своему: спецбольница.
Таких заведений по стране было двенадцать. Находились они или при тюрьмах,  или  при зонах.
Часть своего двадцатого дня рождения парень провел в «воронке», который провез его от знаменитой «Кащенко» до не менее знаменитой «Бутырки», где он три недели в одной из камер «коридора дураков»  дожидался   препровождения к определенному судом месту лечения.
Больные больными, но все  - как у здоровых:  конвой, собаки, столыпинский вагон. Чифир на тряпках.
Загрузка, разгрузка. «Шаг вправо, шаг влево». И снова –  «воронок». Екатерининский централ. Тюремный двор.  На массивной металлической двери -  табличка «Больница специального типа МВД СССР».
Взгляд вверх – окна с решетками. В одном из них – красный цветок. За ним – старик.
Лестница. Ступени покрыты металлом. Металл драят шкуркой мужики в пижамах.
Цветка на окне не оказалось: показалось.  Старик – убийца: грохнул старуху. Его соседи – дипломат, прикончивший за границей свою жену; однорукий поэт, угодивший в неволю за стихотворение «Коммунист увел корову»; молчаливый убийца, кочевавший по «спецам» с 1959 года; несколько диссидентов, одному из которых посчастливилось позже быть доставленным в аэропорт и выдворенным в Америку; уголовники  разных мастей и калибров, порой кричавшие: «Доктор, верните на зону! Я прогнал!». Всего в отделении  – двадцать харь.
«Обед!» - раздалось в коридоре. Толстенную белую дверь палаты, проскрежетав ключами в трех замках, с трудом отворяет  санитар – «зэк» с общего режима.
Санитары на «спецах» все такого пошиба. Самое страшное для них – вернуться на зону. Поэтому  с  надзираемыми они не либеральничают.
 Кормят на двадцать одну копейку в день. Но все лучше, чем  в тюрьме: там бюджет поскромнее – семнадцать копеек.
Изыск – разваливающаяся вареная мойва. Ее подают раз в неделю.
Жрать водят попалатно.  В находящееся в центре коридора помещение с пятью столами и раздаточным отсеком. Это   своего рода красный уголок: здесь вечером – два часа -  смотрят телевизор и два раза в неделю, получив запрещенные в остальное время бумагу и ручки, пишут письма родным.
«Ага, новенькие! Приятного аппетита! - К столам подковыляла размалеванная  тетка в накинутом поверх военного кителя белом халате. – Завтра начнем знакомиться!»  Это завотделением, колченогая майориха Н.Ф, и зимой, и  летом блуждающая по своим владениям в валенках.
Все врачи в спецбольницах – аттестованные офицеры. Правда, под халатами их звезд  не видно.
Знакомство – назначение первого курса лечения. Обычно – это нейролептики. От них человек ходит, подняв руки, как сидящий заяц, и ловит мысль: где же она,  сука, только что  о чем-то думал?
Второй этап  - инсулинотерапия - встряска мозга резким перепадом сахара в крови; или  электрошок.
Лечение  может продолжаться бесконечно: выписка во власти профессоров из института им. Сербского,  приезжающих «на комиссию»  раз  в шесть месяцев. Понравился – помилуют:  после утверждения их заключения судом переводят в больницу обычного типа. На реабилитацию. Это напоминает «лестницу» при лечении  наркомании, только  здесь не   спуск  дозы наркотиков, а постепенный  подъем  дозы свободы. Гуманно:  после спецбольницы резкий выход  на  волю может человека уничтожить.
За малейшее нарушение режима – надзорная палата: пиротерапия – сульфазин, повышающий для очистки мозгов температуру до сорока градусов; вязки. На вязках могут продержать столько времени, что в конце в образовавшиеся пролежни – дырки – без труда входит палец.
Раздачу таблеток и уколы под присмотром санитаров осуществляют медсестры – прапорщики и сержанты. Жесткие тетки. Шпатель в рот – и, не дай Бог, поймают, если пилюли не проглотил!
Старшая медсестра – Сказка – молодящаяся баба, но – ничего: вместе с Ириской из ежевоскресной «АБВГДейки» она составляла неплохой эротический фон существования .
Ее заместительница, Садистка, - никто так и не знал, почему  за ней закрепилась эта кличка, (то ли  потому, что больно делала уколы, то ли из-за ее слишком внимательного взгляда) - напоминала сушеную сову и называла больных малышка’ми.
- Ты послушай, какие голоса! – сказала она однажды санитару.
- Я ничего не слышу, - ответил он.
- Ну как же!
Во дворе лаяли конвойные собаки.


.