Забытые тетради. Разные о разном. Часть 6

Забытые тетради. «Разные о разном». Часть 6.

Александр Прокофьев.

***
В долинах, полях, в краснолесье,
В горах, на морях, на реках,
Цвети наша Родина – песня,
Останься, как песня, в веках!

Звени, никогда не смолкая,
Людской поднимай океан,
Как вешнее солнце, сверкая,
Над жизнью народов и стран!

В просторах твоих бесконечных,
Жестоко сходились мечи.
Цвети, наша Родина, вечно,
Как вечная песня, звучи!

Тебе всё по силам, могучей,
Тебе столько в жизни дано,
И алой звезды пятилучье
На стягах твоих зажжено!

В долинах, в горах и заречье,
Ты всё озарила в ночи,
Цвети наша родина вечно,
Как вечная песня звучи!

И слышат повсюду народы,
Твою величавую речь.
Красуйся, не зная невзгоды,
А мы тебя будем беречь!
                1949 год

Владимир Луговской.

Гуси.

Над необъятной Русью,
С озёрами на дне
Загоготали гуси
В зелёной вышине.

Заря огнём холодным
Позолотила их.
Летят они свободно,
Как старый русский стих.

До сосен Заонежья,
Река небес тиха.
Так трепетно и нежно
Внизу цветёт ольха.

Вожак разносит крылья,
Спешит на брачный пир.
То сказкою, то былью
Становится весь мир.

Под крыльями тугими
Земля ясным – ясна.
Мильоны лет за ними
Стремилась к нам весна.

Иных из них рассеют
Разлука, смерть, беда,
Но путь весны – на север!
На север, как всегда.
                1956 год

Николай Браун.

Медаль.

Пройдя сквозь долгий грохот боя,
На слиток бронзовый легла,
Как символ города – героя,
Адмиралтейская игла.

Взгляни – заговорит без слова
Металла трепетный язык.
И воздух города морского,
И над Невой подъятый штык –

Вся бронза дышит, как живая,
В граните плещется река,
И ветер ленты развевает
На бескозырке моряка.

И даль пылает золотая,
И синью светят небеса.
И вдруг, до слуха долетая,
Встают из бронзы голоса:

«Мы так за город наш стояли,
Так эту землю берегли,
Что нынче музыкою стали,
Из боя в песню перешли.

Мы слиты из такого сплава,
Через такой прошли нагрев,
Что стала бронзой наша слава,
Навек в металле затвердев».

Слова уходят, затихая,
В металл, в бессмертье, в немоту, -
И снова, бронзой полыхая,
Игла пронзает высоту.
                1944 год

Александр Чуркин.

Далеко – далеко…

Далеко – далеко,
Где кочуют туманы,
Где от лёгкого ветра
Колышется рожь,
Ты в родимом краю
У степного кургана,
Обо мне вспоминая,
Как прежде живёшь,
От далёкого друга
День и ночь непрестанно
Дорогой и желанной
Ты всё весточки ждёшь.

Небосвод надо мной
Опрокинулся синий,
Плещут быстрые реки,
Вздыхают моря.
Широко протянулась
Большая Россия –
Дорогая Отчизна
Твоя и моя.
О тебе, светлоокой,
Моей зорьке красивой,
На далёкой границе
В эту ночь вспомнил я.

Далеко – далеко,
За лесами седыми,
Я твой сон и покой
Всякий час берегу,
Чтоб звериной тропой
В край навеки любимый
Не пройти никогда
Никакому врагу.
В нашей жизни тревожной
Пограничной заставы
О тебе, моё сердце,
Я забыть не могу.
                1946 год

Николай Заболоцкий.

Читая стихи.

Любопытно, забавно и тонко:
Стих, почти не похожий на стих.
Бормотанье сверчка и ребёнка
В совершенстве писатель постиг.

И в бессмыслице скомканной речи,
Изощрённость известная есть.
Но возможно ль мечты человечьи
В жертву этим забавам принесть?

И возможно ли русское слово
Превратить в щебетанье щегла,
Чтобы смысла живая основа
Сквозь него прозвучать не могла?

Нет! Поэзия ставит преграды
Нашим выдумкам, ибо она
Не для тех, кто, играя в шарады,
Надевает колпак колдуна.

Тот, кто жизнью живёт настоящей,
Кто к поэзии с детства привык,
Вечно верует в животворящий,
Полный разума русский язык.
         1948 год.

Журавли.

Вылетев из Африки в апреле
К берегам отеческой земли,
Длинным треугольником летели,
Утопая в небе, журавли.

Вытянув серебряные крылья
Через весь широкий небосвод,
Вёл вожак в долину изобилья
Свой немногочисленный народ.

Но когда под крыльями блеснуло
Озеро, прозрачное насквозь,
Чёрное зияющее дуло
Из кустов навстречу поднялось.

Луч огня ударил в сердце птичье,
Быстрый пламень вспыхнул и погас,
И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас.

Два крыла, как два огромных горя,
Обняли холодную волну,
И, рыданью горестному вторя,
Журавли рванулись в вышину.

Только там, где движутся светила,
В искупленье собственного зла
Им природа снова возвратила
То, что смерть с собою унесла:

Гордый дух, высокое стремленье,
Волю непреклонную к борьбе, -
Всё, что от былого поколенья
Переходит, молодость, к тебе

А вожак в рубашке из металла
Погружался медленно на дно,
И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно.
           1948 год

Не позволяй душе лениться.

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Гони её от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому,
Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в чёрном теле,
И не снимай с неё узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвёт.

А ты хватай её за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по – человечьи
Училась заново она.

Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
           1958 год

Елена Благинина.

Хлеб.

На свете я видела хлеба немало –
Крестьянка его из печи вынимала
И клала на стол, осеняя крестом,
И он отдыхал, накрытый холстом.

В горнице пахло сильно и сладко,
Хлеб грозным казался, как имя отца.
За трапезой ели его без остатка –
Ни корки, ни крошки, ломоть – до конца.

На свете я видела хлеба немного.
Его отмеряли так скудно, так строго.
Его запивали крутым кипятком,
Его называли не хлебом – пайком.

С соломой, с мякиной, с трухой, со жмыхами,
Он всё же казался желаннеё всего!
И матери тайно и тяжко вздыхали,
Когда на частицы делили его.

На свете я видела хлеба – разливы:
Мешки, бункера, элеваторы, нивы.
Он золотом лился, волною бежал,
Горой на токах деревенских лежал.

И если примечу кусок в небреженье –
В грязи придорожной, в подножной пыли,
То самое первое сердца движенье –
Поднять и спасти это чудо земли.
            1960 год

Иосиф Уткин.

Заздравная песня.

Что любится, чем дышится,
Душа чем ваша полнится,
То в голосе услышится,
То в песенке припомнится.

А мы споём о Родине,
С которой столько связано,
С которой столько пройдено
Хорошего и разного!

Тяжёлое – забудется,
Хорошее  - останется.
Что с Родиною сбудется,
То и с народом станется,

С её лугами, нивами,
С её лесами – чащами
Была б она счастливою, -
А мы – то будем счастливы.

И сколько с ней не пройдено –
Усталыми не скажемся
И песню спеть о Родине
С друзьями не откажемся!
                1942 год

Лев Черноморцев.

Посвящение.

Нет, писал я стихи не просто:
На обской неизбывной волне,
На берёзовой белой бересте…
Хвойный ветер принёс их мне!

Я немало слыхал побывальщин
Там, где блещет на солнце весло, -
На Чулыме, на Чае,
Чтоб дальше
Их по белому свету несло.

И, узлом крепкой дружбы связан
С земляками, родными людьми,
Повторяю:
- Я всем обязан
Нашей Родине щедрой.
Прими
На просторах тайги необъятных
Эту скромную песню мою.
Всё, что взял от тебя, - обратно
В меру сил своих отдаю.
               1966 год

Виссарион  Саянов.

В пути.

Тишина здесь…леса и леса…
Ветер листья метёт к перевозам…
Золотая бежит полоса
По молоденьким тонким берёзам.

Синеватый дымок на земле,
Облака над берёзовой чащей,
И мальчишеский голос во мгле,
К вдохновенному счастью манящий…

Слышишь, песня несётся с полей…
Чьё же слово  плывёт над лугами?
Кто пускает в полёт лебедей,
Осторожно взмахнув руками?

Я родные стихи узнаю,
Песни те, что давно отзвучали,
Как в далёкую юность свою,
Я гляжу в эти светлые дали.

Разве могут стихи умереть?
Будет жить самобытное слово.
Только станут негаданно петь –
И поймёшь свою молодость снова.

С молодою порою своей
Мы встречаемся снова под старость…
Что ж, во всём мы честны перед ней,
Сколько б лет ещё жить не осталось.

Всё равно наша кровь молода,
С каждым годом наш труд полновесней,
Нам родны, как в былые года,
Наши первые думы и песни.

Раскрывалися наши сердца
Для пленительной, радостной были.
Подмастерьями века - творца
Рано в жизнь мы с тобою вступили.

А дорога бежит вдоль реки…
Вновь разъезды в пути… Перекрёстки…
Опыт лет, вдохновенный и жёсткий.

Вспомнят нас за чертой вековой,
Будет труд наш и подвиг наш признан, -
Ведь мы оба, товарищ, с тобой –
Люди первых годов коммунизма.
                1948 год

Михаил Светлов.

Двое.

Они улеглись у костра своего,
Бессильно раскинув тела,
И пуля, пройдя сквозь висок одного,
В затылок другому вошла.

Их руки, обнявшие пулемёт,
Который они стерегли,
Ни вьюга, ни снег, превратившийся в лёд,
Никак оторвать не могли.

Тогда к мертвецам подошёл офицер
И грубо их за руки взял,
Он, взглядом своим проверяя прицел,
Отдать пулемёт приказал.

Но мёртвые лица не сводит испуг,
И радость уснула на них…
И холодно стало третьему вдруг
От жуткого счастья двоих.
           1924 год

Итальянец.

Чёрный крест на груди итальянца,
Ни резьбы, ни узора, ни глянца, -
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый…

Молодой уроженец Неаполя!
Что оставил в России ты на поле?
Почему ты не мог быть счастливым
Над родным знаменитым заливом?

Я, убивший тебя под Моздоком,
Так мечтал о вулкане далёком!
Как я грезил на волжском приволье
Хоть разок прокатиться в гондоле!

Но ведь я не пришёл с пистолетом
Отнимать итальянское лето,
Но ведь пули мои не свистели
Над священной землёй Рафаэля!

Здесь я выстрелил! Здесь, где родился,
Где собой и друзьями гордился,
Где былины о наших народах
Никогда не звучат в переводах.

Разве среднего Дона излучина
Иностранным учёным изучена?
Нашу землю – Россию, Расею –
Разве ты распахал и засеял?

Нет, тебя привезли в эшелоне
Для захвата далёких колоний,
Чтобы крест из ларца из фамильного
Вырастал до размеров могильного…

Я не дам свою Родину вывести
За простор чужеземных морей!
Я стреляю – и нет справедливости
Справедливее пули моей!

Никогда ты здесь не жил, и не был!..
Но разбросано в снежных полях
Итальянское синее небо,
Застеклённое в мёртвых глазах…
            1943 год