Вместо похоронки он принёс кисет

          По самые глаза повязана платком
Хозяйка молодая полет грядки:
 «Прости, хозяйка, угости воды глотком!»
Не разгибаясь, посмотрела  искоса, украдкой.
       Сходила в дом и в кружке принесла воды,
И, подошла, подав, в испуге отшатнулась.
Уж как три года кончилась война,
И, вдруг внезапно, как проклятая, вернулась.
        Высокий, статный, в потёртой гимнастёрке,
Седой, как лунь, медали, ордена,
Но нет лица, одна прозрачная лишь плёнка,
Всем «наградила» досыта проклятая война.
        «Танкист, наверное?»- «Да, было дело,
Теперь, я думаю, и не узнает мать…!
Вот думаю, что выжить смысла не имело».
 «Откуда ты?»- « Об этом мне лишь дано знать».
        «Коль угадают, примут?»- « Видно будет».- « А коли нет?»
 «Ну, коли нет, значит, судьба моя такая.
Решу, как жить, Россия велика. Не в белый свет,
Она ведь тоже вторая мать родная».
         «Позволь сесть под берёзкой, отдохнуть?
Хорошая берёзка, видно много лет.
Устал я и далёк ещё мой путь…»
Сказал, присаживаясь, и достал кисет.
         «Одна?» -  «А с кем же? В сорок первом проводила,
С тех пор и ни вестей, ни похоронки,
Всё жду, может забрала вражья сила,
А может и вернётся из чужой сторонки».
        И, фартук приложив к глазам, добавила:
 «Случается, ведь возвращаются солдаты…»
И в дом ушла. Солдат промолвил: «Нет,
Твой точно не вернётся в эту хату…»
        И, закурив, кисет повесил он на веточку берёзы,
Сказал: «Да не судите меня люди строго,
Проклятая война!».  И, утирая слёзы,
Окинув взглядом двор, ушёл своей дорогой.
        Хозяйка вышла: «Ушёл, видно, прохожий,
Ведь только что сидел, здесь был,
Спешил скорей домой, похоже,
Вот покурил, кисет повесил и ушёл, забыл.
        А на кисете вышивка, ниточкой синей,
Как будто бы вчера, не через много лет,
Всё выцвело и стёрто, осталось лишь - «Аксинья»
И, прижав к груди, заплакала: «Это тот кисет!».
        Вышивала долго, с нежностью, любовью,
Подарила под берёзой, раннею весной,
Половина красная, видно, полит кровью,
Да и ты «старик», Алёша, молодой, седой.
        Именно сегодня я вдовою стала,
Похоронку сам себе, ты, Алёшенька, принёс,
Эх, война, война, сколько горя, слёз!»
И, присев, заплакала, сказав:
           «Не угадала…»