Жизнь, смерть и любовь

О чём можно думать, когда тебе просто холодно и неприятно пусто, когда ты смотришь вдаль и понимаешь, что идти некуда, что там ты уже был, что уже нет тех вершин, которые необходимо покорить, что то, что хотел бы ты знать совсем невозможно понять, что это всего лишь короткая жизнь, которую надо пройти, подняться и упасть, исчезнуть и забыть, это как будто любить кого-то, также ярко и магнетически сильно, как сияют все звёзды во Вселенной, а потом вдруг просто взять и перестать, перестать любить, заставить звёзды потухнуть и уснуть, - а ведь мысли способны терзать, об этом знает каждый, но эти мысли меня убивали, и, открывая большую деревянную дверь с металлически неопрятно громоздкой ручкой, я заходил в больницу. Тихая лестница, упругий и соответствующий запах данному заведению только ухудшали моё внутреннее брожение. Ступенька, ещё, ещё одна ступенька. Ты шагаешь неуверенно вдоль окрашенных холодом стен лестницы, хочется сбежать, бросить всё, выскочить на улицу и окунуться в жизнь, а здесь, здесь последние шашки этой самой жизни. И к твоей душе подкрадывается страх, мурашки ложатся опрятными бугорками и всё твоё нутро хочет исчезнуть и раствориться в обычной, привычной суете жизни. А тут, тут ты чувствуешь, как пахнет смерть больничными мензурками, тихими шаркающими шагами больных и безразличными взглядами сестёр.
Бабушка лежала на койке и с улыбкой смотрела в окно. В палате, рассчитанной на четверых, больше никого не было. Обычная человеческая уверенность давно покинула меня, а точнее как только я зашёл внутрь этого здания, и потому, я корявой, смущающей себя любым движением походкой, просочился в эту тусклую казённую комнатушку и превратился в тень. Но она улыбнулась, встретилась со мной своими лазурными от доброты глазами и превратила моё ужасное смущение в хмельной смех жизни.
- Заходи, заходи, - и она уверенно духом, но неуверенно телом повернулась в мою сторону. Что-то странно тёплое коснулась моей души, я улыбнулся в ответ и сел напротив.
- А знаешь, я так много думала о таких странных вещах, даже не поверишь, для моего того возраста, и думать о любви-то странно, странно, ну, честно странно, - и я почувствовал, как лёгкая капля коснулась моей щеки и упала с подбородка. Можно ли нормально держать диалог, когда ты знаешь, что собеседник скоро умрёт, что часики, висящие на стене, тикают уже только для тебя одного, что ты видишь, как чья-то жизнь растворяется во времени, видя свой конец и исчезает в этих монотонно светлых больничных стенах.
Я молчал, а она продолжила.
- А нужно ли было хранить в своём сердце всех тех, кого я любила, господи, нужно ли было? Я ведь всегда, получается, на самом дне своей душевной чаши берегла капли прошлой любви, чернеющие и горькие, но держала. И каждая новая струя, что вбегала внутрь этой чаши всегда отравлялась этими маленькими атомами прошлых воспоминаний, они придавали ей устойчивый запах и невероятно ожидаемый привкус. Какая же я была дура, - она не зарыдала, хотя глаза прикрылись туманом разочарования, таким густым и непроглядным, что только слёзы могли развеять и очистить. И тут по её щекам побежали маленькие хрустальные капли, стирая весь этот монолог от человеческой скверны.
Я вздохнул, понимая, что слишком молод, чтобы ответить, и слишком такой же, чтобы что-то сказать.
Знаете, как это бывает, крематорий работал весь день, и так это было здесь и тогда, экран ложился и гроб медленно двигался в сторону жаркого пламени. Какие-то люди говорят какие-то безмолвные речи, а те, кто мог бы действительно что-то сказать, молчат.
Но чёрные капли, что теперь, я чувствую, сильно меняют и будут готовы всегда изменить мою жизнь, никогда больше не лягут на дно чаши моей души.
SH