Записки военного разведчика. Дорожный разговор

     За свою долгую службу мне пришлось немало  повстречать людей. Разные это были люди. Одни - абсолютно закрытые,  не идущие на контакт. Другие - скользкие, вывернутся из любой ситуации. Но чаще всего попадались настоящие мужики, прошедшие все тяготы нелегкой службы, с которыми, как говорится, можно было в огонь и в воду. Об одном таком я и хочу рассказать.
     В августе 198… года  мне предстояла очередная командировка в Среднюю Азию. Задача была поставлена не из легких - выявить источники поступления валюты и использование нефтяных скважин для незаконной добычи сырья и дальнейшая его транспортировка.  Не люблю я азиатов: везде притворство, все неестественно. Ценится внешняя мишура, богатство и достаток. В городах - благолепие, а через сто километров - обычный рабовладельческий строй.  Но приказ есть приказ, а приказы, как известно,  не обсуждают. 
     Со мной отправился Петр Петрович Петров. Главной  целью было наладить поставку овощей и фруктов в воинские гарнизоны. Мы - представители генштаба, о чем имелись подтверждающие документы.  И вот уже вечерний поезд Москва-С… мчит нас. В дороге трое суток.
     Давно известно, что время, проведенное в пути, сближает людей и располагает к общению. Мелькающие за окном леса, реки, поля навевают философские мысли. А полустанки и деревушки, где также живут люди, заставляют задуматься о своей, далеко не безоблачной, жизни.   
     Шел второй день пути. Петр Петрович  отложил книгу и задумчиво посмотрел в окно.
     - Иван, тебе бывает больно… в душе? -  вдруг спросил он, пристально взглянув на меня.
     - Да, бывает… Но зачем это вам?
     - Тебе будет 50, 60, 70… И ты поймешь, что душа болит сильнее тела… И ты ничего не можешь с этим поделать… Вот ты пишешь стихи… Брось ты эту муть… Ты не знаешь, что с тобой будет завтра… Зачем тебе это наследство? Пришел в этот мир пустой и уйди из него таким же…
     Петр был старше меня на 18 лет, и многое из того, что он говорил, казалось мне тогда не совсем понятным. Я видел, что ему хотелось говорить, и не перебивал его.
    - Когда-нибудь ты поймешь, как трудно верить в нереальные вещи… Любовь, например! Тебе кажется, что ты любишь и тебя любят. Нет, все гораздо сложнее. Близкие люди предают тебя, они  черствы и бездушны… Когда я был там… Ты думаешь, кто-нибудь поинтересовался, что я чувствовал? Никто! Они и до сих пор не знают, что я ношу два осколка в руке… Никогда не привыкай и не возлагай надежды! Нет любви… Все иллюзия… Впрочем, ты проживешь свою жизнь и сам узнаешь…
    Я слушал и смотрел на него. Умное, все еще красивое лицо, стрижка с пробором. У него красавица жена, сын… А он сидел, уронив руки и опустив голову, и понимал, что все ушло… Что не надо было жениться на потаскухе, что сын не в него, может быть и не его! А сам он так одинок…
     - Пойдем-ка, вьюнош, покурим… - он встал, похлопав меня по плечу.
     Мы вышли в тамбур. Закурив, оба молчали и думали каждый о своем.  Колеса мерно отстукивали: та-та-та-та, та-та-та-та…
     Ночью я долго не мог заснуть и все думал о словах Петра. Во многом он был прав.  И мне было знакомо предательство и равнодушие близких людей, но я  наивно думал, что все можно исправить. Как я  тогда заблуждался: нельзя  вернуть  утраченное доверие и любовь… Любовь… А есть ли она вообще, эта любовь..?

     Много лет спустя, в минуты горького одиночества я часто вспоминал слова Петра, запавшие мне в душу… И никто не прикроет мою спину… Уйду и никто не заметит…

        Утром Петр выглядел хмурым, но при виде горячего чая, принесенного проводницей, улыбнулся и потер руки.
     - Я читал твое личное дело, - он отхлебнул из стакана и поставил его на стол, - у тебя еще вся служба впереди, и ты многое узнаешь.
Он помолчал, глядя в окно.
     - Да, Иван, все мы разные по возрасту и званию. Но служба сплачивает, и там… мы зависим друг от друга…
     Петр долго еще говорил о том, что он, прошедший тайными тропами войны, вдруг осознал, что никому не нужен. Он, ничего не приобретший  от своей работы, которой гордился, понял, что он всего лишь быдло, которое бросают на растерзание мерзким тварям, в день имеющим  прибыль, равную его пятилетней будущей пенсии. И он этим уродам служит…
     - Вы служите Родине! Они пришли и уйдут, но Родина останется! - возразил я ему.
     В ответ он лишь покачал головой:"Ты нужен пока служишь… Потом ты и Родине не будешь нужен… Никто и не вспомнит о тебе…".
     - Но их внуки…, - не унимался я. Они станут лучше!
     - Никогда! От уродов духовных рождаются такие же уроды…

     Я слушал и тоже чувствовал себя одиноким в этом мире, где часто торжествует зло. И мои внуки также пойдут по этим кругам несправедливости… Может быть когда-нибудь этот мир станет чище и добро восторжествует… Как хочется в это верить..!

     Вечером мы были на месте. За все время нашей командировки Петр больше не откровенничал, но его философия запомнилась мне на всю жизнь.  Много лет спустя я узнал, что он тихо умер, когда его жена встречалась с очередным любовником. Ему было 56… 
    
     Я дожил до его лет и понял, что жизнь такая, какая есть и многие его слова оказались пророческими. И все-таки судьба оказалась ко мне благосклонной: я,  разуверившийся во всем, встретил свою настоящую любовь, о которой грезил всю жизнь…  Любовь… Она была, есть и будет во все времена! Теперь я это точно знаю…