Последняя ночь февраля

Я знаю ночи вьюг твоих, февраль.
Зима, дорога — старые предания.
Нависли блестки над осевшим зданием,
Летят снежинки-мухи на фонарь.

      А как же. Утром март растопит их.
      — Мы не жильцы в стекле весенней талости! —
      Кричат они. — Оставь нам эту малость! — И
      Кивнул февраль в плафонах золотых.

Я — тот же снег. И то же я кричу,
И так же липну к фонарям и золоту.
И про меня предание не молодо,
И, муха, я на свет его лечу.

      Мы знаем лихорадочный полет,
      Что в час последний просит мракобесия.
      Да, через год всё те же будут песни, но
      Другой февраль об этом запоет.

Сначала запоет о колдовстве
Дыханья своего на стекла здания,
Потом затянет старые предания
Зимы, дороги, дремлющих ветвей.

      И тот, другой, всё знает: где какой
      Завыть мотив, где плакать или каяться,
      Где плащ срывать и ветром стыть под пальцами —
      Он всё на свете знает, тот, другой.

А этот — допевает в фонарях
Последний проигрыш немыми фразами,
И я иду и улыбаюсь джазово...
Да что такого в этих февралях?