О жизни собачьей из первых уст

Она родилась собакой. Никто не властен в выборе своей земной судьбы. Её судьба оказалась собачьей в самом буквальном смысле этого слова.

Первое впечатление от своего бытия было очень тёплое, влажное и питательное, но самое главное, обволакивающее уверенностью, что так будет всегда. Она смутно понимала, что это, должно быть, мама, а значит, всё хорошо и она будет навеки надёжно счастлива. Но всё это тёплое и влажное исчезло в один миг, когда её запихнули в клеёнчатую сумку, запечатав так, что снаружи оставалась лишь часть острой лисьей мордочки, и сумка эта начала своё безвозвратное движение прочь от того, что давало ей ощущение незыблемого блаженства.

Дальнейшее было совсем непонятно, и ей абсолютно не нужно: комната, матрасик, две плошки – одна с водой, другая с чем-то неприятным, но съедобным, женщина, выводящая её на поводке во двор. Окрики, если она, заигравшись, вскакивала на диван или пыталась исследовать при помощи коготков, что же там скрывается в стене за бумажными обоями. Окрики становились всё чаще и громче и однажды достигли такой оглушительной силы, что её начало трясти с головы до обычно приветливо виляющего хвостика, и она долго не могла унять эту дрожь. Плошка со съедобным перестала её интересовать, и довольно скоро она снова очутилась всё в той же сумке, застёгнутой по уши на молнию.

Но вот сумка снова раскрыта, и её тискают, гладят и называют ласковым именем Салли два самых милых существа на свете – маленький мальчик и маленькая девочка. Теперь она Салли, любимица двух малышей, неизменный партнёр по их играм в мяч на лужайке, верный спутник в прогулках к окрестному пруду. В этот пруд она готова была бросится в любую погоду, чтобы вернуться, к полному ликованию своих друзей, с заброшенной ими в воду палочкой в зубах. А вечерами она устало дремала на коврике перед диваном, на котором вся её новая семья уютно устраивалась, чтобы посмотреть любимую телепередачу. Это счастье, которому не должно быть конца. Но он пришёл, то есть подкрался подло и безжалостно.

Дети, с которыми теперь была связана её судьба, вдруг стали пропадать где-то целыми днями. Появлялись дома под вечер, усаживались по разным углам и утыкались носами в какие-то странные предметы, похожие на книжки с беспрестанно мелькающими картинками. Иногда из этих предметов доносились разнообразные дикие звуки. Казалось, что кроме этих недружелюбных предметов детей больше ничего на свете не интересует. Салли всё чаще и чаще слышала слово «школа», которое она достаточно быстро начала воспринимать как некое огнедышащее восьминогое чудище, которое пленило её горячо любимых маленьких друзей.

Однажды в саду началась какая-то очень громкая кутерьма: что-то грохотало и визжало, во все стороны летела мелкая деревянная пыль. В результате в дальнем углу двора появилось дощатое сооружение с крышей и отверстием в передней стенке. В сооружение было запихнуто её любимое одеяло. Потом ей скомандовали последовать за одеялом через неприветливое отверстие.

Салли полагала, что это новая игра, и обрадовалась, что она снова стала нужна своим друзьям, но вдруг почувствовала тяжесть на шее: это замкнулся широкий ошейник с повисшей на нём непомерно тяжёлой для её миниатюрных размеров цепью. Хозяева уже удалялись в сторону крыльца. Салли рванулась, по привычке, за ними, но ошейник внезапно сдавил горло и лишил её возможности дышать: цепь развернулась на всю длину, а до крыльца было ещё довольно далеко. Так Салли и простояла всю ночь с цепью на шее, пытаясь понять, что же теперь в её жизни происходит. К утру начался дождь, и ей пришлось укрыться в своём новом убежище, где она забылась невесёлым собачьим сном, укутавшись в спасительное одеяло. Она верила, что это какое-то недоразумение: её просто случайно оставили за дверью, а наутро жизнь снова потечёт по привычному руслу. Но этого не произошло.

Может, сторожевым собакам цепь на шее и не кажется необычным дополнением к прочим собачьим аксессуарам: в них через собачьи гены говорит голос их предков, исправных сторожевых псов. Но Салли была из породы маленьких охотничьих собачек, в обязанности которых исторически входило выманивать для охотников добычу из норок. Днём они свободно бегали на заднем дворе, гоняя по углам гусей и уток, а на ночь их просто запирали в сарай. Их никогда не сажали на цепь, тем более на ту, которую может таскать на себе только крупная матёрая овчарка.

В Салли привычка к цепям не была заложена генетически, поэтому те несколько последующих лет, которые она провела почти круглосуточно прикованной этой цепью к своей конуре,  вывели её на самый высший уровень собачьей философской мысли. Мальчик и девочка по-прежнему часто после школы забегали в сад покататься на качелях, но не обращали на неё ни малейшего внимания. И Салли поняла, что почему-то стала никому не нужна. Приходящих к ней дважды в день с едой хозяев она больше не удостаивала даже взглядом.

Однажды, в особо лютую зиму, когда прикрывающее вход в её собачью обитель одеяльце полоскалось на ледяном ветру, около её конуры остановились двое – мужчина и женщина. Они долго смотрели, как Салли тщетно пыталась укутаться в груду отсыревшего и слегка заиндевевшего грязного тряпья, устилающего дно её конуры. В глазах этих любопытных людей явно проглядывало сочувствие, которое разозлило Салли настолько, что она их крайне недружелюбно обгавкала. Идите, мол, своей дорогой. Я ни в чьём сочувствие больше не нуждаюсь. С вами, людьми, мне давно всё ясно.

Двое поняли намёк и спешно ретировались. Однако на следующий день Салли неожиданно была извлечена из конуры, ненавистный широченный ошейник с громоздкой цепью отделился наконец от её маленького тельца, и она была поставлена под тёплый душ.

Салли больше не сомневалась, что временам её незаслуженной опалы пришёл конец и сейчас она снова займёт своё место на коврике в гостиной рядом с до сих пор нежно любимыми мальчиком и девочкой. Всё вернётся на свои привычные места. Поэтому, когда её насухо вытерли полотенцем, она живо стряхнула с себя остатки влаги и ринулась в комнаты, не обращая внимание на угрожающие окрики хозяина. Но на пороге гостиной она внезапно окаменела. Глаза её отказывались видеть, а ум понимать открывшуюся перед ней картину: на её обычном месте на коврике вальяжно развалился подстриженный по последней моде самодовольный молодой пудель в каком-то немыслимом поблескивающим всеми цветами радуги ошейнике.

Нахальный пудель выглядел настолько «с иголочки» новеньким, что Салли не удивило бы, если бы с его роскошного ошейника свисал ценник с указанной на нем кругленькой суммой. Пудель окинул Салли презрительным взглядом и предупреждающе зарычал, и Салли поняла, что её время в этом доме безвозвратно прошло. Поэтому она безучастно отнеслась к тому, как бесцеремонно её подхватили за бока и вынесли на улицу, где у ворот дома стояла машина, куда её и запихнули в стоявшую на заднем сидении клетку. Она уже ничего не понимала, потому что у неё сильно кружилась голова, а в глазах становилось всё темнее и темнее.

Салли очнулась на мягком собачьем диванчике оттого, что кто-то гладил её по голове и спине. Она открыла глаза и увидела перед собой тех самых мужчину и женщину, которые стояли подле её конуры прошлым вечером.

Жизнь постепенно начала налаживаться: она много путешествовала со своими новыми хозяевами, гонялась по полям за бабочками, пугала белок в скверах и наводила порядок в утином царстве на пруду. Из окна машины она иногда видела, какая участь постигла других собак, оказавшихся на улице за ненадобностью, и не считала себя вправе роптать на свою собачью долю. Впрочем, порой она всё же погружалась в размышления о превратностях собачьей жизни и неисповедимости собачьей судьбы. Тогда её охватывала безотчётная грусть, и хотелось по-человечьи разрыдаться, но собакам такая роскошь не положена, поэтому Салли предпочитала в этих случаях срочно засыпать на своём уютном диванчике. Мордочка её при этом время от времени подёргивалась, и она тихонько о чём-то скулила во сне.