река времени

Я - придорожный камень. Мне 100 тысяч лет, я, можно сказать, в самом расцвете.

Но это не значит, что я все время был здесь и был таким.

Я был свидетелем многих событий, которые можно было бы назвать драматическими, если бы это слово имело хоть какой-то смысл, ибо в действительности все события равнозначны, то есть ничего не значат, а просто являются мелкой рябью на поверхности реки времени.

Время камней измеряется не такой шкалой, как, скажем, время звёзд, не такой, как время микрокосмоса, и уж точно не такой, как время всех этих суетящихся существ, которые каждый день снуют мимо меня с ощущением гордости и собственной важности. Они считают камни мёртвой, никчёмной материей, они настолько чванливы и поверхностны, что даже не допускают возможности, что что-то или кто-то может отличаться от них и тем более быть лучше их. Их век ничтожен; их ужасающий, дремучий, безграничный антропоцентризм убивает их за такой короткий срок, что они просто не успевают заметить, как камни рождаются, движутся, дышат, живут и умирают, не успевают услышать, как они говорят. Они не успевают понять, в чем заключается жизнь, и полагают, что она сводится к сексу и деньгам.

Между тем, камни не только говорят, но и поют; их песни мелодичны, грустны и прекрасны и отдалённо напоминают (разумеется, с поправкой на громкость и частоту)  звучание тибетских чаш или планет.

Как мог бы объяснить это какой-нибудь технарь (а возможно и продвинутый гуманитарий), "частота и амплитуда их (камней) колебаний настолько низка, что её невозможно услышать или зарегистрировать приборами". Это очень характерное заблуждение; в действительности же все объясняется тем, что шкала времени камней, в сравнение с временем биологических сущностей, сравнительно велика - она измеряется тысячелетиями.

Конечно, есть небольшая группа биосозданий, которая все же отдалённо приближается к пониманию истинной природы вещей (и камней); это, как правило,  геологи прошлых поколений и археологи-одиночки и, в какой-то степени, математики и астрофизики; но математики живут в мире абстракций, а астрофизики мыслят настолько масштабно, что практически не замечают таких мелочей, как обычные вещи обычного мира. Именно это не позволило Айнштайну узнать истину - он просто погряз в абстрактных спекуляциях. Возможно, ближе всех к пониманию был сэр Айзак Ньютаун, потративший десятилетия на алхимические опыты, однако амбиции в конце концов победили его стремление к познанию камней.

Итак, время камней измеряется земными тысячелетиями. Сто тысяч лет назад я был частью огромной скалы, возвышавшейся на много километров над этим местом. А ещё 100 тысяч лет назад я был алым потоком магмы, сочившейся из ран Земли подобно тёмным сгусткам крови. А ещё раньше я спал в чреве Земли, которая вынашивала меня миллионы лет, пока не пришёл мой срок. Если же проследить мою родословную ещё на несколько миллиардов лет назад, то моими предками окажутся крошечные пылинки, плывущие в пустоте космоса, подобно мириадам светящегося планктона в океане.

"Мы вышли из пыли, в пыль и вернёмся" - так говорит древняя мудрость камней. Это не пустые слова. С каждым годом я становлюсь чуточку меньше, чуточку морщинистее, чуточку старее. Меня раскаляет солнце, меня обдают грязью проезжающие авто и омывают дожди, промораживает зимняя стужа. О меня спотыкаются путники, на меня писают собаки. Иногда на меня садятся, чтобы отдохнуть, или кладут свою ношу, иногда делают из меня импровизированный стол, иногда мной пытаются что-то разбить. На мне выцарапывают свои  имена многочисленные недоучки.

Однажды на меня на полной скорости налетел автомобиль. Удар был страшен, но лишь несколько новых царапин на моей отполированной ветрами поверхности засвидетельствовали это событие. А эта красная консервная банка с ужасающим скрежетом летела, кувыркаясь, еще несколько десятков метров, пока не уткнулась в дерево. А потом кучка людей суетилась вокруг двух трупов мужчины и женщины, никак не желая  понять, что мера их времени уже исчерпана. Люди давали какие-то нелепые показания, фотографировали и записывали, но только оставшиеся на мне царапины были настоящим свидетельством.

Я лежу на этом месте уже тысячи лет. Я помню многое. Я видел миллионы восходов и заходов солнца, и его круговорот слился для меня в один размытый сияющий круг. Я видел древние караваны и орды кочевников. Я был частью крепостной стены. Я был разрушительным снарядом, который бросали метательные орудия во врагов. Я был частью дороги, построенной римлянами, и по мне ехали на север их повозки с продовольствием и оружием. По мне двигались на юг отряды крестоносцев; шли толпы переселенцев и беженцев. Крестьяне гнали свой скот, торговцы везли свой товар. Грохотали танки. Падали бомбы.

В конце концов я оказался на обочине и теперь предаюсь простому созерцанию. Я замечаю, как неузнаваемо изменяется расположение звёзд и созвездий. Я наблюдаю, как преобразуется климат и ландшафт. Я вижу саму жизнь и слышу биение времени.

Конечно, время прибавляет морщин, и все новые и новые трещинки бороздят мою поверхность, и когда-нибудь я развалюсь на части, а потом и вовсе превращусь в песок. А песок в конце концов сотрётся в пыль и развеется по ветру.

Это и есть течение реки времени.

Но самое главное - мы, камни, знаем, что река времени ниоткуда не вытекает и никуда не впадает. Более того, в действительности и нет никакой реки времени; время - это безмерно большой камень, который точно так же, как я, когда-то родился из чрева Вселенной, и судьба которого повторяет судьбу всех камней:  быть огромной скалой, быть частью дороги, быть орудием убийства и материалом для стен, петь, созерцать и, в конечном итоге, превратиться в пыль и быть развеянным ветром.

"Мы вышли из пыли, в пыль и вернёмся".