бахрома

такая непогода не для всех.
застыли люди, кони, даже птицы.
мне хочется хоть с кем-нибудь проститься,
минуя новый сомн заскорузлых вех,
пусть даже с жизнью. сонно и медово
свет тянется ко мне сквозь толщу льдово
застывшего окна. я прячусь тут
среди вещей, что распаковки ждут,

мне холодно в моем углу, хотя
он вроде защищен непродуваемо.
я жду мессию, то есть, октября,
чтоб выползти из сотни шуб.
буквально.

мне нужно хоть немного тех, кто,
прян, надушен, легок.
вздор.
таких и нету.
мы все стремимся к солнечному свету
однажды.
но не в гуще февраля.
не в кокон паутин. не в быстром вальсе
снежинок разноцветных у витрины.
горящие искусственным огнем,
они пусты, без жизни, победимы,
закованы что в нем.

потерянной перчаткой на трамвае
катаюсь,
лезвий взглядов наточа.
я так желаю желочь источать.
а больше ничего.
и в этом ценность
серебряных висков.
во мне. в ночах,
когда есть я и старая печаль,
без смысла и без жалости. без гимна,
чтоб распевать у края, у могильно
го камня, у креста.

но совесть, как и кровь, все ж нечиста.
и потому не мученица.
сильно
болят часы с набухшей пуповиной,
нет, как назло, ножа,
освободить
их от себя,
от ноши этой длинной —
считать мои часы
и вшивый шар — единственным на свете исключеньем.
ищу себя, вино и приключений.
и вот ответ — я вся и все сама.

свисает, как казненный, бахрома.
на гильотине брошенного слова
лежит, раскинув руки, басурман.
взметнется образ, и слетит окова
усталого ума. о да, не ново,
но лучше, чем любая кутерьма.