Хан и его сын Легенда Крыма

      Автор изложил в стихотворной форме известную легенду Максима Горького из
   сборника в прозе «ЛЕГЕНДЫ КРЫМА»


Жил в Крыму хан Эль Асваб,
У него был сын Талайк.

Так начал легенду Крыма
Нищий. Стерло его имя
Время, но хранит в веках
Правду слов его Аллах.
Нищий был и стар и слеп,
Он не видел солнца свет...

Вечер был. Закатом алым
Солнце море обнимало.
В глубину морских пучин
Солнца прятались лучи.
Горные вершины, скалы
Красные лучи ласкали.
На камнях прибрежных лёг
Пятнами поросший мох.
Зелень цепкую плюща
Свет заката освещал.
Ветер с нежностью ласкал
Листья тонкие чинар...

Время шло неумолимо,
Для потомков сохранило
В память сына и отца
Лишь развалины дворца,
Камни с ханского жилища...

Здесь продолжил старый нищий
Повесть давних прошлых лет,
Что поведал ему дед.

Голос нищего дрожал,
Ничего не отражал
Лик его в морщинах старых.
Лишь заученно, устало
Речь спокойная текла
Плавно, как полёт орла.
Раскрывалась ярко в ней
Сила чувств далёких дней.

Триста жен у хана было,
Все они его любили.
Хотя хан был стар и сед,
Не угас в нем страсти свет.
Полон сил был старый хан.
Как и прежде, он ласкал
Нежно, страстно и умело
Женщин своего гарема.

Пусть лицо в морщинах будет,
Всё равно, того полюбят,
Кто умеет сильным быть,
Нежить лаской и любить.
В нежной коже, в глянце щек
Часто кроется порок.
Сеть глубокая морщин
Не уродство для мужчин.

Триста жён в гареме было,
Все желанны и любимы.
Триста жен – все, как цветы
Небывалой красоты.
Всем жилось им хорошо, -
Камни всех цветов и шёлк.
Много вкусных сладких яств
Своим женам хан припас.

Позволял им хан играть,
Танцевать, коль захотят.
Не было ни в чем отказа,
Жили весело и праздно...

Всех любил хан, но сильней
Полонянку из степей,
Привезённую с войны
Из днепровской стороны.
Море Чёрное светлей
Становилось рядом с ней.
Всех стройней она и краше.
Часто звал её хан в башню,
Забавлялся в башне с ней
В продолженье многих дней.
Чтобы ей жилось, как в сказке,
Хан дарил ей свои ласки,
Самоцветы разных стран
И любовь, как океан
Полную безмерной страсти.
И она дарила счастье.

С нею нежась, отдыхал
От трудов беспечно хан,
Зная, что в стране далекой
Рыщет волком сын жестокий,
Оставляя за собой
Ужас, пепел, трупы, кровь;
Что с богатою добычей
С земли русской возвратится.
Не уронит славы хана
До последнего дыханья...

Возвратился раз Талайк
Из набега в русский край.
Много взял он дани, злата,
Женщин в ханские палаты,
Много русских полонил.
Хан устроил славный пир
В честь его. Мурзы там были,
Много ели, много пили;
Много славили Талайка,
Радуясь его талантам.

С полной чашею в руках
Хан сказал, - Велик Аллах,
Мою юность воскресил
На исходе моих сил.
Славный сын и храбрый воин,
Моей славы ты достоин.
Потому я дам, мой сын,
Что бы ты ни попросил.

Не успел промолвить так,
Встал взволнованный Талайк.
И горели его очи
Чёрные, как море ночью.
- Мне не надобны подарки
Кроме русской полонянки.

Помолчал хан лишь мгновенье,
Чтобы подавить волненье
И изгнать из сердца дрожь,
И сказал, - Её возьмешь
Сразу, как закончим пир;
Я отдам, что ты просил.

Вспыхнул удалой Талайк,
И глаза сверкнули так,
Будто молнии в ночи,
Будто яркие лучи.
- Знаю я, что ты мне даришь,
Повелитель мой, товарищ.
Знаю это я, твой раб,
За тебя я буду рад
Всю до капли кровь отдать,
Как награду, смерть принять!

- Ничего мне, сын, не надо! -
Хан сказал. Угасла радость
В сердце старого бойца.
С его гордого лица
Горькая слеза скатилась,
Голова на грудь склонилась
Сединою долгих лет
Славы, подвигов, побед...

Пир закончился меж тем,
Оба, молча, шли в гарем.

Ночь была темна, и тучи
Не пускали даже лучик
Света звёзд или луны;
Были небеса темны.

Долго шли отец и сын,
Хан Асваб заговорил, -
- Гаснет день мой ото дня,
Угасает страсть моя.
Сердце бьётся всё слабей,
Нет огня минувших дней.

Были светом дивной сказки
Знойные казачки ласки.
И нужна ли тебе так
Эта девушка, Талайк?
За неё одну не сто,
Я всех жён отдать готов!

Но молчал Талайк, вздыхая,
И молчала ночь немая.

- Сколько дней мне жить осталось?
Лишь она мне в жизни радость!
Она знает меня, любит.
Кто, когда её не будет,
Кто полюбит старика?
Нет такой другой в веках!
Ничего мне, сын, не надо,
В ней одной моя отрада.
Я хотел прожить бы с ней
До кончины моих дней.

Продолжал молчать Талайк.

- Жить, скажи мне, дальше как?
Невозможно жить мне, зная,
Что её ты обнимаешь,
Что целует лишь тебя,
Даже, если не любя.
Перед женщиной едино,
Ни отца нет и нет сына.
Перед женщиной любой
Лишь мужчины мы с тобой.

Пусть открылись бы все раны
В моём теле, пусть бы рано
Ночь не обернулась днём,
Для меня нет места в нём!

Сын молчал, и были немы
Двери ханского гарема.

Так стояли долго, молча,
Хан и сын... А этой ночью
Тьма была кругом, и в небе
Облака, как чёрный лебедь,
Плыли вдаль. И ветер пел,
И деревьями шумел.

И промолвил, наконец,
Ханский сын, - Пойми, отец,
Я люблю её давно...

- Знаю, знаю это, но,
Ведь она тебя не любит,
Её сердца не разбудит
Страсть твоя, - ответил хан.

- Я погибну, как от ран
Сердца в думах про неё!

- Чем теперь болит моё
Сердце старое! ... И снова
Замолчали. Скоро слово
Произнёс, вздыхая, сын –
Мудрость о судьбе мужчин.

 
- Женщина всегда вредна.
Если хороша она,
Страсть в мужчинах возбуждает,
Муж же в ревности страдает.
А, когда она дурна,
Мужу для чего она?
Он, завидуя, страдает,
И несчастный прозябает.
Ни дурна, ни хороша,
Вновь болит его душа.
Муж её обожествляет,
Но, поняв, опять страдает
От ошибки и, что вновь,
Не найдёт свою любовь.

Грустно посмотрев на сына,
Хан сказал в тоске, кручине, -
- Если сердце заболит,
Вряд ли мудрость исцелит.

- Нам не вырваться из круга,
Пожалеем же друг друга,
И убьём её, отец,
Так излечим боль сердец.

Ветер с гор холодный дунул,
Тихо молвил хан, подумав, -
- Любишь ты себя сильней,
Чем меня, забыл о ней.

- Ведь ты тоже! – Да, я тоже, -
Грустно хан сказал, - Но, всё же,
Не могу её отдать,
Буду без неё страдать.

- Вырви сердце у меня,
Не могу терпеть огня,
Что сжигает меня, мучит,
Бросим в море её с кручи!

- Бросим в море со скалы, -
Хан, как эхо повторил...

И тогда вошли в гарем,
Дева спала на ковре.
Молча стали перед ней
И смотрели. Из очей
Хана слёзы серебрились
И на бороду скатились,
И сверкали ярко в ней,
Даже жемчуга светлей.

Подавляя страсть Талайк,
Скрежетал зубами так,
Что казачку разбудил
Его явной страсти пыл.

 
И она проснулась. Очи
Были, словно звёзды ночью,
Были, словно светлячки,
Будто в поле васильки!

Не заметила Талайка
И прижалась к хану жарко, -
- Поцелуй, орёл, меня
С силой твоего огня.

- Собирайся, пойдёшь с нами...
И сверкал Талайк очами! ...

Умная она была,
И без слов всё поняла.
Слёзы хана увидала,
О причине догадалась.

- Я иду, - она сказала,
И красивыми глазами
Посмотрела на орла, -
- Я иду, всё поняла.
Никому, - вы так решили.
Поступают так мужчины
Сердцем сильные, душой,
Не решится так любой...

И пошли они все трое
К морю узкою тропою.
Ветер мрачно завывал,
Будто раненный шакал.

Скоро девушка устала,
Ничего им не сказала.
Гордою она была
И терпела, как могла.

Сын Талайк заметил это, -
- Что, боишься? Но ответа
Не услышал хана сын,
Только глаз блеснула синь.
Взглядом синими глазами
Раны сыну показала.

Сын сказал, её любя, -
- Дай, я понесу тебя.
Она ж шею обвила
Хана – своего орла.

Хан поднял её на руки
Будто перышко, и стуки
Преданных любви сердец
Горы слушали и лес.

Приближался миг разлуки.
Сын, испытывая муки,
Сзади их шёл по тропе.
Он едва-едва терпел,
Чтобы не ударить хана
Острым лезвием кинжала.

- Дай пройду вперёд, отец, -
Прошептал он наконец.

От удара был лишь шаг.
- Да простит тебя Аллах.
Я ж тебя, мой сын, прощаю,
Потому что тоже знаю,
Что любое может быть,
Если сильно полюбить...

Вот внизу густое море,
Слышен шум его прибоя.
Там внизу девятый вал
Страстно скалы обнимал.
Там внизу, как в мёртвой башне,
Было холодно и страшно.

- Ну, прощай, - ей хан сказал,
и её поцеловал.
- Ну, прощай, - сказал ей сын,
Голову на грудь склонив.

Она в бездну заглянула,
От обрыва отшатнулась
В страхе. – Бросьте вы меня, -
Прошептала им она.

Сын простер к ней свои руки,
Застонал от боли, муки...

Хан к груди её прижал,
Обнял и поцеловал,
И, подняв над головой,
Бросил со скалы крутой...

Там, внизу, плескались волны,
Пели песни шумно, вольно.
Был не слышен её крик...

Хан к скале крутой приник,
Лёжа, всматривался вдаль,
А в глазах была печаль.
Облака по небу плыли,
А у хана думы были
Тяжелей, чем облака.
Овладела им тоска.

А Талайк стоял над ним,
Будто камень молчалив.
Он, закрыв лицо руками,
Неподвижен был, как камень.

- Что ж, пора, пойдём, отец,
Всё имеет свой конец.

- Подожди, - ответил хан...
Ветер ветреный ласкал
Тучи чёрные во мгле,
Прижимая их к скале.
Волны в пену разбивал
О громады серых скал...

Долго звал отца Талайк.
Отвечал хан сыну так, -

- Ну, зачем мне жить теперь,
Если жизнь была лишь в ней.
Любовь женщины жива, -
Остальное – лишь слова.
Ничего мне, сын, не надо,
Всё возьми себе в награду.
Нет любви такой на свете,
Нет и жизни человека.
Нищи, жалки его дни,
Если в жизни нет любви.
Всё есть мертвое, одна
Женщины любовь жива.
Лишь тогда мы в жизни живы,
Если женщиной любимы.

Сын сказал, - Отец, отец! ...
Но, он понял наконец, -
- Если смерть глядит в глаза,
Ничего нельзя сказать,
Чтобы возвратилась вновь
К жизни старая любовь.

Хан сказал, - Ты отпусти,
А Аллах меня простит.

Быстро подошёл к обрыву,
Смело бросился в пучину...

Долго вниз смотрел Талайк,
И промолвил, - Дай Аллах
Твердость сердцу моему...
И, потом, пошёл во тьму...

Так погиб хан Эль Асваб,
Ханом стал в Крыму Талайк.