Не высокопарная порка, а акт любви

Я перелезла заградительный барьер.
Сложи сказку об отце моем, Жуль Верн.
Потустороннюю, где силой обладают.
Сука чувственность не скулит, а лает,
не скулит, а лает.

Безумна боль, крови стылее,
за ремень схватился,
головы не поднимая над любовью склонился –
габарит.  В навязчивый сон провалился.
Пью тебя снова, повторяю: «Хочу, чтобы повторился».
Отчетливее, громче,
в сплаве,
во взрывном нраве.
Сегодня, не завтра.
Сплав Бога и зверя купирует приступ, купает в ласке,
скалой отвесной выступает,
маневры действий
волны синей
в силе твоей.
Когда утихает гром и не блистают молнии,
нет ни малейшего шепота,
наступает молчание. 
Моя лилия обменяется вздохом
с твоим отчаянием.  Первое свидание.  Слышишь, как оно бьется?
Пей еще.
Напился?
Без неминуемых следствий,
незамедлительным ответом,
ночные гонки, ливни льют,
век альфа омег.
Падает в океан застигнутый молнией человек.  Расстегнут.
Мой гений еще голодней,
он окреп, как вчерашний снег.

Пишу тебе я из исконных вер.
Целуй меня стихотворением, Жуль Верн.
Покажи мне, где подвешен рай.
Пылинки не мигают и сменилась мгла,
луна легла.

Бумаги с признанием в ящик спрячь,
чтобы не порвались, не потеряли вид,
марсианские метеориты.
Полностью,
пороги молельней отбиты, молельни –
висячие сады Семирамиды
и ты
победил, и вы со смертью квиты.
Бутылем любви распитым,
суком ели распиленным,
плотью распятым,
монахом бритым –
подвесил на цепях, поместил на холст.

Когда лестница
стремится ввысь,
последнюю ступень
стягивает
широкий отцовский ремень,
она под весом лиловых лилий ломится.
Осовремень.
Бесчувственность – враждебное гению пятно,
вот смысл весь,
висит над землей звездная взвесь.
Запавши раз, отступил?  Ошибаетесь – пуще пыл.
И если луна бессильна, сиреневый отлив,
языком колокольным вспень.

Олово и медь – ничто,
сила в бронзе...

Блуждает несказание как нерв.
Приюти в руках твоих, Жуль Верн.
Держи меня покуда не светает.
Без покаяния слепая вера тает,
слепая тает.

Ирония в монете, бледен
созидатель викторин на тему о подлунном свете
для серебряных седин.  Не более, чем собственный каприз.
Из всех семи садов для Иды ни одного. Говорит: «Общайся»,
не секрет, что тебе пою
за теми дверьми и с тобой висим,
и мечта наша благоговейна,
трепет, восторг, экстаз
и сердце вскачь,
но ты должна таиться, как на безгорье моря вулкан,
как в небесах милостивый Бог
веет темный и слепой рок,
невидима, как тащащий звезду вол,
прозрачнее березовых смол.
Места, где бы никто не нашел.
Бегство,
март идет на экспорт,
лилии слезами поливает,
который год не увядает.
Не высокопарная порка, а акт любви,
прописи лови,
Месье, крипто-господин –
толстый, как тоска твоя «Эсквайр».