2015

ТАЛАССОКРАТИЯ

1.

Лоскут ткани, прищемленный створкой моллюска,
течениями колышимый, –

все, что остается от принцесс
в грустных песнях палачей, тающих

в черемухе перед рассветом.

2.

Неведомой силой
город поднимается со дна –

из верхних окон
извергаются потоки воды,
рыбы бьются на крышах,
водоросли на флюгерах, –

лазоревый губернатор
глядит на мальков барракуды,
резвящихся в треуголке, и вспоминает
текучесть мира.

3.

Латимерии заглядывали в иллюминаторы наших поросших кораллом забрал,
пока мы поднимались к поверхности, переливающейся огнями города,
что так опрометчиво расположился под боком у хлюпающего моря.
Оглушенные криками чаек, ворошили мы рваные волны
топорами из ржавого ганзейского железа, приближаясь
к пристани, на которой раскачивались желтые фонари и никто
не встречал нас. Начинался прилив – видно, на той стороне
мыло ноги в океане нелюдимое солнце.

4.
(Корабль-призрак)

Пусть
тайны остаются тайнами;

изредка
я поднимаю веки и сверкаю
золотыми луидорами, вложенными в глазницы,

а штурвал корабля,
давно пропавшего,
нельзя выпускать из рук:

север распростерт над пустотой.

5.

          и снова что-то завершается,
как будто старуха
живет у мутного моря и каждую ночь


слушает, как падает в воду черепица
и лодка стучит бортом о гранит
(тихо, словно на том берегу).

6.

what does a pilgrim think
looking at soil under his nails
when most of his life
is spent at sea?

the water hurt by ships
does not hurry to heal its wounds
so that sailors could find the way home
by the scars

7.
(Ост-Индская элегия)

                как акварельно исчезает слон
в зарослях, усыпанных ядовитыми цветами,
увозя опиум и ртутных офицеров,
туги жгут костры на палубах кораблей, вросших в сушу,
и влага их скимитаров напоминает о рассветных облаках,

и волна, превратившись в человека,
раздирает о ракушечник колени.


***

Ходил в народ, вернулся другим,
с обгоревшей шеей и следом
от мотыги на лице,
еще не затянувшимся;

шла его двадцать¬¬
седьмая весна, и бутоны
раскрылись –
для крика.


***

Вроде и не о чем плакать –
Ивашку в лесу задрала ежевика, 

но иней уже не боится утра
и солнце расплылось в осенней воде,

как ягода
внутри солдата.


***

На костре из ружейных прикладов
жарили бедро колониста;
осколок шифера в расщепе стрелы, солома;
новый палеолит.

Вслед за птицами сизого вечера –
беззвучный дикарь в подмосковной осоке,
значение татуировки:
«Завтра подорожает хлеб».


***

Мир для воздухоплавателя – круги разноцветных шляп,
тем мельче, чем дольше внимает голосу огня
монгольфьерово круглое ухо,
пока несут на плечах скрипучую гондолу сильфы,
роняя с камзолов капли росы нам на головы –
и мы поднимаем взгляд:

вот облако
с залихватски заломленным краем,
вот грустные липы цветут.


***

На неспешном лугу, где цветы раскрывают крылья,
уездный врач набрал в шприц ручейной воды
и, уже найдя вену, застыл: из цилиндра
глядели глаза ундины;

вздрогнул ветр, на игле примостилась пчела;
словно павшая с солнца, желтела пыльца
на тропе, протоптанной прокажёнными
из плетёных сёл.


ПОДРАЖАНИЕ ТРАКЛЮ

Как синяя ночь, черная ночь, лиловая ночь сменят друг друга,
гиацинтовый труженик – буханка насажена на топорище –
пробудится в по крыши ушедшем в землю селе;

пять оврагов, одна звезда на все небо.
Кто ты, дух растревоженный?


***

Листья падают за стеной из мрамора
и на последних бабочек охотятся ручные леопарды,
шаги – осторожный стук падающих каштанов;
и даже если нас не зарубят алебардами стражи,
когда мы попытаемся выскользнуть из запретного сада,
неся в подолах ворованные малахитовые яблоки,

так и будут стонать провода над пажитью,
словно демонами полудня терзаемые,
и листья как мрамор,
и осень как вздох.


ПОДРАЖАНИЕ УЛЬВЕНУ

Вспышка тишины.

Опускаясь,
голова поднимает облако утиных перьев,
и они кружат в воздухе до утра;

по пустому шоссе
проскрипит осями желтая телега.

*

Уже не притворяясь спящей,
она смотрела

из трещины, пробежавшей от корней до кроны
(в прошлом году были сильные морозы);

раскрываются почки предвестия,
муха бьется в паутине,
отрясая росу.


ТЕРЕМОК

Давно и совсем уже белый
под дождями страны ливов лежал череп,
в одной глазнице жил уж, в другой – мышь,
сквозь неплотные швы
с балтийской росой сквозили улитки
и холод;

а по золотому небу
катили на колесах нимбов
отцы-аскеты и отцы-учителя.


***

Ночью дом унесет потоком,
а утром проснешься от стука
пеликаньего клюва в окно
у берега теплой страны;

сны, обгорев на солнце,
приобретают цвет гальки;
в них синяя степь, длинношеие кони,
голова на копье: вьется над всадником
конец белоснежной чалмы.


***

В объятиях камня
аскет избавляется от всего
временного и наносного,
и с годами становится сам
ощеренным камнем

и смотрит из ниши,
как леса облетают на склонах
и пагоды рвут облака черепичными бивнями.


ПОЛЬСКАЯ ЭЛЕГИЯ

Пика, унизанная листьями, гниющими плодами;
ветр в хоругвях короля Степана ~

стук клюва о кирасу
будит стражника.


СЕНТЯБРЬ

Сентябрь: загадку задал
красный король белому королю,
и когда
тот даст первый неверный ответ,

листья кленового леса
покраснеют все разом,
на втором – опадут, а на третьем –
начнется зима.

А пока мчатся по полю всадники
с яблоками на копьях.


ОММАЖ Х. ДЕ ВАЛЬДЕС-ЛЕАЛЮ

Если поднимется ветер и расступятся лотосы,
на мраморном дне, быть может, увидишь осколки фарфора,
стреляные гильзы, обнажившиеся зубы покойника,
осколки цветных витражей;

не мор, не война, не смерть, не голод – лишь дождь
пронесется по крыше – и по пустым коридорам,
смеясь, пойдет звон
пластин черепицы, что бьются о мрамор;

никого – только ветер, блик солнца в жемчуге града,
хозяин бежал, оставляя клочья сутаны
на ветках весеннего леса,
черного, колкого.


***

Лист коснется воды,
и подернется рябью
отраженье монарха,
превращенного в камень,

а по плоду, упавшему
в зубья короны,
поползет пятно гнили –

это все, что в движении.


DROTTNINGGROTTA

Снег сходит, и трава подобна
редким волосам простолюдина,
за зиму свалявшимся под шапкой;
совы внемлют журчанию
подземных дворцов;
в волшебном зеркале злой королевы
(как в тайной воде гранитных пещер) –

опальный монарх с ручным орангутангом
в арках ветвей, под зелеными стенами крепости,
где крыши разъедены дождем,
а у бойниц вместо стрелков флейтисты.


ИЗ ИСТОРИИ КОСТЮМА

                все так же во сне
лица похожи на морозные окна,
на белых фрезах пятна от вишен,

как если бы я не ушел в ландскнехты
и птицы не превратились в серые шляпы.


ЖИЛЬ ДЕ РЭ

Я видел кроны, я видел стволы,
я видел кирасы, прорванные изнутри корнями,
я видел золотые цветы, я видел дьявола;

переливая утреннюю росу в клепсидре,
беседовал в нарастающем лесу
с королями проблесков.