Артюр Рембо. Кузнец

Артюр Рембо

Кузнец

                Дворец Тюильри, 10 августа 1792 года

С молотом под рукой, подбоченясь, буян
Лбом широк, сам велик, устрашающе пьян,
Смех что медный рожок, искривляются губы,
И со всем этим взор беспощадный и грубый,
В день, когда у Луи взял Народ свой должок
И по золоту грязь в сальных куртках волок,
Сей Кузнец говорил, а Шестнадцатый отпрыск,
Вот он добрый король, то бледнел, то живот – вдрызг,
Бледный, будто готов, чтоб болтаться в петле,
И покорный, как пёс, что прижал хвост к земле,
Ибо этот шельмец с развитыми плечами
Рассыпался, смеясь, столь дурными речами,
Что как по лбу хватил своего короля!

«Всё ты знаешь, Мусье, пели мы тра-ля-ля
И клонили волов на чужих хлебных нивах:
Нам Каноник сучил «Отче наш» в разных чтивах,
А на чётках златым каждый был узелок.
Гарцевал Господин, и трубил звонкий рог,
И, с верёвкой один, а другой с кнутовищем,
Мы пахали. –– Глупы, как коровьи глазища,
Мы не ведали слёз и всё шли, только шли,
И когда в бороздах этих чёрных легли,
В землю плотью легли родовой деревенькой,
Посмотрели итог… а там чуть да маленько:
Вот тогда подожгли мы лачуги в ночи;
Ну, а дети спеклись пирогами в печи.

…«Ох! не жалуюсь. Я был такой бестолковый.
Всё меж нами. Сказать супротив можешь слово.
Только в радость, не так ли, июньским деньком
Видеть с сеном возы по дороге гуськом
На гумно? Ощущать запах листьев всходящих,
Красных трав и садов, и дождей моросящих?
Видеть нивы кругом и колосья с зерном,
Знать, что с хлебом таким был бы сытым весь дом?..
О! Тогда бы к печи с новой силой мы встали,
С песней молотом бы наковальню долбали,
Если б только и нам доставалось чуток ––
Ведь мы люди, пойми! –– из того, что дал Бог!
–– Но стара и всё та же история наша!

«Так я знаю теперь! Веры выпита чаша,
У меня две руки, молот и голова,
Но приходят ко мне и бросают слова,
Пряча нож под плащом: Парень, землю засей нам;
Если будет война в их владенье семейном,
То за сыном моим налетят вороньём!
–– Будь земля у меня, ну а ты королём,
Скажешь мне: Я хочу!.. –– Слышишь, как это глупо.
Ты, наверно, решил, что мне нравится тупо
Созерцать, как в строю из дурацких причуд
Офицеры твои, что павлины, блеснут:
Наших дочек они тащат на ночь в невесты,
Подобрав до того нам в Бастилии место, ––
И мы скажем: Ну что ж, на коленях бедняк!
Мы украсим твой Лувр, дав последний пятак!
Будешь пьян ты и сыт, всё удастся на славу.
–– И на плечи Мусье сядут нам для забавы!

«Ну уж нет. Не сойдёт за подстилку народ!
Мы очистились в три шага от нечистот,
И Бастилию в пыль растолкли, не потеря ––
Каждый камень в крови с потом этого зверя,
Та ещё тошнота! Возвышалась она
Прокажённым пупом, издалече видна,
И под тенью такой мы несли наше бремя!
–– Гражданин! гражданин! это –– тёмное время
Повалилось хрипя вместе с башней зараз,
И в сердцах, как любовь, что-то вспыхнуло в нас.
Мы обнялись, дружны, с нашими сыновьями,
И, как лошади, мощь забирая ноздрями,
Мы пошли, и горды и сильны, на Париж!
Шли под солнцем, – вот так, – не смолчишь, не сбежишь,
Лоб высок… И пришли в грязных куртках и пыли,
Наконец! Мы в себе Человека открыли!
Сир, мы были пьяны ожиданием тьмы:
И когда подошли к чёрным башенкам мы,
Дули в горны, листвой шерудили дубовой,
Каждый с пикой в руке, бледный, но не суровый,
–– Нежность в дар мы несли, ну а сила была!


«И толпа с той поры разумом поплыла!
Всей ватагой своей мы на улицы вышли,
А число всё растёт, всякий ход предумышлен,
Быстрой тенью скользим по дверям богачей.
И я тоже спешу изводить стукачей:
С молотом на плече, чёрный, дикий, в Париже
Я иду, –– по углам насмехаются, вижу, ––
Я убил бы того, кто смеётся в лицо!
–– Тут ведь как? подсчитав все расходы с ленцой,
Передашь подлецам, что для тёмных делишек,
Чтобы просьбы трудяг эта кодла воришек
Завернула назад! говоря: «Что за вздор!»
Подменяя закон, нам подсунешь набор
Из декретов благих, где за податью подать
С дрянью розовою лезет нас проработать,
И воротишь потом нос, когда мы придём.
–– Наша милая власть нас выносит с трудом
И страшится всего лишь штыка-байонета!..
В табакерках траву держит с чушью отпетой!
С нас довольно уже этих плоских мозгов
И пузанов-божков –– блюд с чужих очагов,
Что ты нам подаёшь, буржуа, коль взбунтуем,
Жезл и посох кладя на стену крепостную!..»


Он срывает с окна занавесок велюр
И под руку ведёт показать с верхотур,
Как снаружи кишат, будто штормом колышет,
Толпы гневных людей, пробираются выше,
Как собаки, рыча и, как море, ворча,
Палкой крепкой стуча, пикой грозной суча,
С барабанами и в красных шапках буянов,
Тёмной грудой тряпья прут к нему из чуланов:
Человек кажет всё королю из окна,
Бледный, потный, вкусив представленья сполна,
Тот едва на ногах!
        «Вот оно, наше Пьянство,
Сир, карабкается, множится без жеманства:
–– Раз им нечего есть, это, Сир, нищета!
Я – кузнец, но жена, вот сама простота,
С ними там! В Тюильри отыскать хочет хлеба!
–– Видно, в булочных хлеб не нашу потребу.
В доме трое ребят. Я же –– рвань. –– Мне ль не знать,
Как старушки в чепцах будут горько рыдать,
Если отняли дочь или сына забрали:
Тоже рвань. –– Одному годы каторги дали,
Тот в Бастилию сел, хоть совсем без вины.
На свободе они, как собаки, нужны:
В поруганье своё! Значит, здесь этот кто-то,
Кто им зло причинил, это так! Лишь всего-то,
Чтоб почувствовать боль, чтоб почувствовать гнев,
И сейчас здесь они под собачий распев!
Снова рвань. –– Там внизу есть дурные девчонки,
Потому что, слабы, не остались в сторонке,
И хотят, –– о, мои государи! –– всегда!
Вы плевали на них, разве нет, господа?
Это рвань. И сейчас здесь красавицы ваши.


«О, Несчастные! все, у кого солнца чаши
Выжжены на спине, кто идёт, кто идёт,
За работой своей, знает, лоб разобъёт…
Шляпу сбрось, буржуа! Это вышли Мужчины!
Мы –– Рабочие, Сир! Работяги! Гнём спины
Для великих времён, что однажды придут,
Где куёт Человек день-деньской, в радость труд,
Ловчий следствий больших, ловчий первопосылок,
Победит, вынув суть у вещей из поджилок,
Будто всадник, взойдёт там, где звёзды и мгла!
О! роскошный огонь мастерских! Больше зла,
Больше! –– Что не дано знать, возможно, ужасно:
Мы узнаем! –– В руках молот наш не напрасно,
Ляжет на решето догмат: Братья, вперёд!
Нас порою мечта голубая влечёт,
Что живём не бранясь, хоть и просто, но пылко,
На работу смотря, улыбается милка,
Будто август в своей благородной любви:
И работали б так, тыщу лет хоть живи,
Внемля долгу, рожку с переливистым звоном:
И за счастье почли бы своё; и никто нам,
Слышь, никто бы тогда гнуть своё не посмел!
А на случай какой, у ружья есть прицел…


[«Э, да в воздухе вновь слышен запах баталий!
Что тебе говорил? Я из рода каналий!
Остаётся прижать стукачей и барыг.
Мы –– свободный народ! Пусть террор многолик,
Мы громадой себя ощущаем! Что кроме?
Говорили с тобой о покое, о доме…
Глянь на небо! –– Для нас малым будет оно,
На колени упасть, во как раскалено!
Глянь на небо! –– А я возвращусь к грязным толпам,
К сволочам, кому дать можно было бы по лбам,
Если б пушки твои не свезли по камням:
–– О, когда мы умрём, камни вымоем там!
–– Но признайся, ещё прежде ора и мести
Лапы старых дворян из французских поместий
Потянули полки к нам сюда на парад,
Разве это не так? Вот и весь пёсий зад!»]


–– Он на плечи поднял верный молот.
                А рядом
У его ног толпа пьяным корчилась гадом,
И в покоях вверху, и внизу во дворе,
Где Париж изошёл воплем в самом нутре,
Вся несчётная чернь сотрясалась в ознобе.
И Ужасный Кузнец в перемаранной робе,
Сбросив красный колпак, –– пот катил с их особ, ––
Нахлобучил его толстопузу на лоб!


Видеоролик на https://youtu.be/241nUJuzz8k