1348

Действующие лица:

Джованни ди Мурта, дож генуэзский
Джероламо Абальди, начальник таможни
Лаура, дочь его
Джузеппе, слуга его
Менахем Беф-Цур, городской аптекарь
Арье,
Цви, сыновья его
Бенито,
Пьетро, уличные мальчишки
Бруно, моряк
Рыночные торговцы
Цветочница
Рассказчик
________________________________

Р а с с к а з ч и к

В мое окно, увитое лозой,
Полуденное солнце льет истому.
Листва дерев, омытая грозой,
Волною пенной подступает к дому.
За монастырским садом склон крутой
Спускается в безбрежье голубое
Вод лигурийских. Чаек рой густой
Как пар клубится над каймой прибоя.
В морской дали верхушки парусов
Кораблика, бегущего проворно
С попутным ветром. В несколько часов
Скитальцу быть у пристаней Ливорно,
И, поглотив товар и провиант,
Отяжелев, добра принявши гору,
Ветрил усильем, напряженьем вант
Он повлечется на восток, к Босфору.
Все было так в пределах сей земли
И век тому, и три — не вызнать срока.
Давно ли генуэзцев корабли
Сыскали путь к сокровищам Востока?
Давно ль купцы, что страстию к деньгам
Полонены, душой алкали жгуче
Эвксинский Понт пересекать к брегам
И торжищам земель Улуса Джучи?
Давным-давно... Тот век сокрыла мгла,
Когда от Ханбалыка до Тебриза,
Как ночь, над полумиром пролегла
Великая империя Чингиза.
Окрестный мир объял великий страх,
Неописуем силою глагола,
И скопом царства вержились во прах
Пред полчищами дикого монгола.
Не просвещенье, но насилий ад,
Не мир, но смерть он нес во все языки,
И пал Хорезм, и Дженд, и вот — Багдад
Покорствует жестокому владыке.
Как из гнезда единого гюрзы,
Ползли его обозы неустанны
В пределы инородцев, и мурзы
Разору обрекали шахристаны.
Неудержим как ветр пустынь сухих,
Он к скарбу их питаем был алчбою,
И та ж его наследников лихих
Питала страсть к убийству и разбою.
Вулкана лавой, селем дождевым,
Карающею плетью Немезиды
Неся беду народам кочевым ,
К закатным землям рвались чингизиды.
И рубежей державную черту
На запад подвигая волей ханской,
Летели кони грозного Бату
В пыли степей, кипчакской и славянской.
Как огнь испепеляющ на скирды,
Как ниву черной тучею акриды,
Накрыло злое воинство Орды
Селенья Меотиды и Тавриды.
В жилище половецком шарит тать,
И женский плач, мученьем общим слитый,
Несется степью. Там, у сакли, мать
Над трупом бьется. Сын ее убитый
Десницею еще сжимает меч,
Но бой неравный более не длится,
И кровь по вые, коию рассечь
Успел злодей, дымясь, еще струится.
В его очах угасших ночи мгла,
Застыли члены в смертном содроганье,
И ворог, бросив поперек седла,
Его сестру влечет на поруганье.
И по стенам разграбленной избы
Уже взбегает ненасытный пламень,
И ветер дыма буйные клубы
Вертит над ним и гонит прочь за рамень.
Пируют душегубцы в их шатрах,
Деля добро, добытое войною,
И носится в степи пожарищ прах,
И дали облекает пеленою.

Далекий край цветов и диких трав,
Где кипарис вздымается меж лавров,
Где роды киммерийские поправ,
В сраженьях утвердилось племя тавров,
Где жил в изгнаньи Эроса пиит,
Где дух мятежный бурь у неба просит,
Где аромат магнолия струит,
Смоковница обильно плодоносит,
Цветет миндаль, сзывая ко трудам
Рой медуниц, и мух к пирам докучных,
Где влагу с круч алкающим стадам
Подносит Фавн в струях Салгира звучных;
О Таврия! Забуду ли когда
Суровую красу твоих нагорий,
Живущие торговлей города,
Что род ведут от греческих эмпорий,
И полотно бескрайнее степей,
Из вод морских встающие террасы,
Где стережет пролив Пантикапей,
Просторам обращенный Гермонассы?
Там Аполлон меж облачных преград
Лиет тепло с небес волной обильной,
И, радость Вакха, зреет виноград,
Лозу отягощая гроздью пыльной;
И, знак времен протяжности живой,
Связующая нить с порою давней,
Косматый плющ змеею вековой
Виясь, вокруг моих струится ставней.
Туда, к подножью Митридат-горы,
Валами несдержимого потока
Катились, необузданны, храбры,
Безжалостные ратники Востока.
И там, где твердь земная и вода
Разъяли мир, куда торили тропы
Сквозь море беспокойное суда
Решительных посланников Европы,
Слепого Провидения игры
Служа орудьем, там на миг стеснились
Племен противосильные миры,
Соприкоснулись — и воспламенились.

Неспешной Леты темная вода,
Струясь века в истории ложбинах,
Каменья точит, рушит города
И прячет тайны во своих глубинах.
Сквозь времени сгустившуюся муть
Едва заметны племена и страны,
Средь пустошей сухих торговый путь,
Бредущие песками караваны.
Неутомимы в странствии степном,
Влача тюков чудовищные груды,
Качаясь в зыбком мареве дневном,
Чредой идут усталые верблюды.
Горбы отягощают торока,
А там, в мешках из буйволовой кожи,
Бобровый мех, китайские шелка,
Диковинно расшитые одежи,
Ковры и шали, перец и фарфор,
И, ждущие в оправы быть одеты,
Богатые дары тибетских гор,
Невиданные камни-самоцветы.
Конец походу близок. Позади
Лежит дороги путаная лента,
Пустыни Кума каменной среди,
Через пески горячие Дербента,
Колхиды долы... Путь их, как ни крив,
Но тщаньем бедуинского эскорта
Выводит их на берег. Тих залив,
Маяк горит у врат желанных порта,
Морского бриза сладостный елей
На лица льется пьяною отравой,
И паруса далеких кораблей
Виднеются уже за переправой.
Но чу! Где моря легкая волна
Ласкает берег трепетным лобзаньем,
Там бой гремит! Кровавая война
Сошла сюда господним наказаньем.
Звенит булат у крепостных ворот,
Сжимает круг монгольская осада,
Защитники повержены, и вот
Неверные уже на стенах града.
Не знают милосердия мечи
Ни к храбрецам, ни к тем, кто мира просит,
И гарнизон от города ключи
Объятый страхом, ворогу выносит.
И вскоре там, где бедных жен слышны
По павшим в битве горестные стоны,
Где Марс царил и огнь горел войны,
Уже законы властвуют Мамоны.
Купцы вернулись, ярмарки бурлят,
Врачуя город, разоренный бранью,
И мытари у торжища юлят,
И кошели переполняют данью.

Кто говорит, что жажды странствий дух
Влечет к морям — лукавы или лживы:
Одно вздымает и несет как пух
По миру люд желание наживы.
А коль рассудком овладел порок,
И дух ослаб от зелия искуса,
И им отринут в слепоте Пророк,
И самое ученье Иисуса,
Когда царит над смертными кумир
Тельца златого, то тропой дурною,
Как гады блат, ползут в подлунный мир
Чудовища, рожденны сатаною.
Разливы вод, пожары городов,
Война и глад, с их силой роковою
Сравнимы ль карой для людских родов
С ужасною заразой моровою?
Она приходит в мирные дома,
Полны тепла и жизни круговерти,
И с нею тьма, и имя ей — Чума,
И светлый мир объемлет холод смерти.
Всходил в котлах Аида черный вар,
Миазмами зловонными дымился,
И вдруг взбурлил, и обратился в пар,
И трещиной земною устремился,
И вырвался смертельною пыльцой
Из преисподней в рытвину сокрыту,
И пал на стернь, смешался со грязцой,
И прилепился к конскому копыту,
И вот река, где лошадей поят,
Бестрепетна, не зная промедленья,
Разведенный водами адов яд
Уже несет в окрестные селенья,
И, паутиной странствуя дорог,
Он у проезжих в скарбе или пище
Внесен во град, и цепи скорбных дрог
Сползаются чредою на кладбище.
Бог даст мне силы не потупить взор,
Но хватит слов у языка ль земного
Изобразить, как пожирает мор
Люд во пределах города чумного?
Везде страданье, ужас, плач и крик,
Но все равны пред силою слепою:
Богач и нищий, дева и старик.
Народ в церквах сбирается толпою,
И молит о пощаде небеса,
И утешает страждущих в объятьях,
И с поцелуем смертная роса
Передается на святых распятьях!
Безумие на улицах царит!
Пал в запустенье град, дотоле пышный.
Не се ли суд, что над людьми творит
Разгневанный грехами их Всевышний?
Спасенья нет! Безжалостной руки
Не отведет ни снадобье, ни злато;
Разбогатели вмиг гробовщики,
Но Смерть и их преследует, крылата.
Повсюду порча — в утвари, золе,
Плодах и меде, молоке и пиве;
Несжатый колос клонится к земле
Средь сорных трав на опустелой ниве.
Там дом заброшен. Намалеван крест
На воротах, как метка Провиденья,
И вороны слетаются окрест,
По-над трубой учуяв запах тленья.
Кого в ночи сумеет рок настичь?
Кто скроется до света от удара?
И тут и там сечет проклятый бич,
И тех и этих постигает кара.
У гроба безутешная вдова
Чуть слышно плачет в душном мраке храма.
Все тише... Миг — и падает мертва!
И разлученных съединяет яма.
Тот молится, тот пост творит суров,
Оплакивая близкого утрату,
А те встречают смерть в чаду пиров,
Служа чревоугодью и разврату,
И славят день, что во грехе прожит,
И умирают с праведными рядом,
А тот надежды полон — и бежит,
Без цели, прочь, — но полон тем же ядом!
Торговцы осаждают корабли,
И их артель, тревогою снедома,
Ветрила вздев, бежит чумной земли,
Как Лот из обреченного Содома.
Прочь от Тавриды мрачных берегов
Спешат посланцы Генуи свободной,
И кажется, что волею богов
Смерть оробела пред пустыней водной,
И не ступила, дерзкая, за брег,
Навек оставшись в стороне туземной,
И не прервет судов торговых бег
По синей глади влаги средиземной.

Я стар и хвор. Давно угас мой род,
И миру предпочел я близость Бога.
Безносая с косой который год
У келии моей стоит порога.
Настанет час — она войдет ко мне,
И дух, что плоти немощью измучен,
Всевышний примет. Глас мой, бывший звучен,
Утихнет, канет в вечной тишине,
Но прежде, чем могилы черный зев
Пред хладным прахом жадно распахнется,
Ушей твоих, читатель мой, коснется
Былых веков чарующий напев.
Легенды этой грустной долог след:
Из уст в уста, через года и воды,
На протяженьи долгих сотен лет
Ее передавали мореходы.
Один из них о ней в таверне рек,
И, прекратив изустное блужданье,
Списал себе письму ученый грек
Чумных годов забавное преданье.
Пергамент позабылся в сундуке,
Сундук доставлен с грузом на галеру,
И от брегов Эллады вдалеке
Жестокому достался буканьеру.
Добыто абордажным топором,
Имущество, не нужное пирату,
Ушло в порту за снедь или за ром,
Или досталось женщине в уплату.
В эпоху странствий юности моих,
Когда младое сердце жгла отвага,
Когда желанье нежной деве стих
В дар поднести мутило ум как брага,
В краю далеком, где растет сандал,
Спасаясь от полуденного жара,
Я манускрипт старинный увидал
В лавчонке сарацинского базара.
И, как мишень наметивший стрелок,
Как звездочет, что высмотрел планету,
Дрожа, схватил я ветхой кожи клок
И бросил мусульманину монету.
Забвенью память отдала моря
И города, где я бывал когда-то,
И средь покойных стен монастыря
Господь мне дал провесть года заката.
И что за чудо? Среди этих стен,
От бед мирских и радостей в изгнанье —
Да будет сей приют благословен! —
Я из души изгнать воспоминанье
Не мог о той легенде ни на миг:
Какая-то мистическая сила,
Извечная, как знанье древних книг,
Ее из тьмы былого выносила.
И, болен этой памятью веков,
С волнением души не зная слада,
Избыть не в силах тяжести оков,
Я выходил блуждать в чащобе сада.
И как-то, холм преодолев с трудом,
И очутившись в месте незнакомом,
Я бросил взгляд назад, на двор и дом,
И замер, словно пораженный громом!
Как будто в рану, мучившую член,
Вдруг пролилась струей вода живая,
И пониманьем новым просветлен,
Я созерцал, в восторге узнавая:
Могучий дуб, свидетель давних дней,
Порожний кладезь с каменною кладкой,
Развалины беседки, а за ней
Недвижный пруд под пледом ряски гладкой,
Скамья, покрыта ржавию и мхом,
В крапивной чаще, там, трухлявый пень где,
И мрачный вран на дереве сухом —
Все до травинки малой, как в легенде!
И в довершенье радостных чудес,
Порхает над цветком павлиноглазка.
Возможно ли? Неужто вправду здесь
Случилось все? Так то была не сказка?
Но если так, то под моим окном,
Где лист зеленый скрыл от света камень,
Мне знак быть должен! Сердце ходуном
Зашлось, стучит, лицо сжигает пламень!
О, сколь сошлось чудесного кругом,
И, предвкушая высшую награду,
Я бросился назад, с холма бегом,
К текущему по стенам винограду.
С трудом дыша, душою трепеща,
Как бьющаяся птица в ребрах клети,
Поранив длани, старого плюща
Я в стороны развел тугие плети.
И пал пред ним, от радости крича,
И хохотал, бия рукою оземь —
Там, на боку шершавом кирпича,
Едва виднелось: три, четыре, восемь,
И перед тем — короткая черта,
Царапина... Нет, не могло примниться!
За ширмою зубчатого листа
Стояла единица! Единица!

Пора к вечере. В трапезной поют,
Святых псалмов раскрыты фолианты,
И за стеною городскою бьют,
Едва слышны, на ратуше куранты.
На водах Леты мельница времен,
Часы на башне! Минули под вами
Века племен, и тьмы людских имен
Меж вашими протерты жерновами.
Вращенье ваших медленных колес
Исторью движет силою железной,
И столько в ней несчастий, бед и слез,
Что замираешь в ужасе над бездной.
И этот год... Проклятый, страшный год,
Когда взошли ростки из адских зерен,
Когда Чума — невзгода из невзгод —
Над Генуей простерла саван черен,
Мне ранит память, лишь заслышу бой
Часов далекий. Мук души не прячу,
И над влюбленных страшною судьбой
Задумываюсь горестно... и плачу.
Бессмысленно о прошлом сожалеть
И вновь переживать его тревожно:
Простор земной возможно одолеть,
Но воротить былое невозможно,
Как звезд достичь. Молитву соверша,
Склоняюсь тихо пред столетий далью,
И, болью истомленная, душа
Избывши скорбь, смиряется с печалью.
Мир полон зла, насилий и клевет,
Но разомкну заплаканные вежды, —
И видится мне райский, дивный свет,
И сердце исполняется надежды.
И тем сияньем вся озарена,
Мне в грезах, беззаботна, белокура,
Невинна, непоседлива, юна
Является прелестная Лаура.
Резвись, дитя. Худого нет в судьбе,
И чудеса случаются. Кто знает,
Быть может, чтоб лететь сейчас к тебе,
Прекрасный принц уже коня седлает?
А я, пройдя ковром из васильков,
И дань отдав воспоминаний зелью,
Вхожу в твой дом, и в твой иду альков,
И тяжким крюком запираю келью,
И отворив окно — твое окно! —
Лицом ночную ощутив прохладу,
Лью в медный кубок доброе вино,
И зажигаю тусклую лампаду.
Чернильницы старинной серебро
Вдруг оживает, в нем играют блики,
Бумага ждет, обрезано перо,
И как живые, предо мною лики
Встают во тьме... Пора поведать вам
Историю. Перо клюет чернила.
О, дай мне Бог успеть предать словам
Что даль веков и память сохранила!


ДЕЙСТВИЕ I

Сцена I
________________________________

Д ж у з е п п е

Прекрасная погода, госпожа.

Л а у р а

Погода как погода, просто солнце.

Д ж у з е п п е

Ах, как вы строги! Осень на дворе,
Вчера весь день холодный дождь стучался
В окно мое, и ветер выл как пес,
И шевелил дерев густые кроны.
Мы день-деньской сидели взаперти
И грелись у камина. А сегодня —
Взгляните! — будто пламенный июль
У октября в гостях. Запели птицы,
Народом праздным улицы полны,
Все веселятся, толпы у кофеен,
Цветочница нехитрый свой товар
Распродала с утра. Готов поспорить,
Что кто-нибудь, кто грош свой заплатил
За розу, не позднее чем сегодня
Услышит от возлюбленной ответ,
И, подхватив, ее закружит в танце.
Взгляните же, как город наш хорош!

Л а у р а

Джузеппе, добрый, верный мой попутчик,
Что ты находишь в этих алых розах?
Надменные красавицы с шипами,
Они увлечь способны взор на миг,
Но я под их не подпадаю чары:
И холодны они, и равнодушны,
Их красота за деньги продается,
Заботливый садовник холит их,
Они ничьи — и каждому доступны.

Д ж у з е п п е

Тогда какие вам цветы по нраву?

Л а у р а

Мне? Угадай!

Д ж у з е п п е

                Я, право, затрудняюсь...
Тюльпаны? Маки?

Л а у р а

                Нет, не угадал!
Когда бы вместо роз садовых пышных
Мне кто-нибудь поднес букет фиалок,
Простых и скромных, собранных у леса,
В густой траве, как счастлива была б
Украсить я цветком единый локон
Волос моих распущенных...

Д ж у з е п п е

                Фиалки!?
Помилуйте, сударыня! Фиалки?
К чему вам эти бедные цветы?

Л а у р а

Цветы как люди, славный мой Джузеппе,
Богатство их не делает прекрасней,
И для меня мой плющ, окно увивший,
Дороже всех на свете пышных роз!

Д ж у з е п п е

Плющ не цветок.

Л а у р а

                Цветок!

Д ж у з е п п е

                Ни в малой мере:
Он не цветет... Сударыня! Что с вами?
Чуть возразил, а вы уже и в слезы.
Ах я болван! Простите старика!

Л а у р а

Прости и ты. Я вдруг перепугалась:
Сегодня утром ставни отворила,
Чтобы к листу резному прикоснуться
И птичий гомон в комнату впустить,
И вдруг с листа на невесомой нити
Ничтожный черный паучок спустился,
Такой зловещий, с крапинкой на спинке,
Я обмерла... Терпеть их не могу!
Он несколько мгновений неподвижно
Перед моим лицом на паутине
Висел, как будто вглядывался, слушал,
И за листом исчез как ночи призрак.
Мне боязно... Все это не к добру.

Д ж у з е п п е

Вот почему вы так грустны!

Л а у р а

                Возможно.

Д ж у з е п п е

Сударыня, утешьтесь! Все прекрасно!
Мне кажется, что вы устали просто.
Как вам, должно быть, это нелегко:
Ведь что ни день у нас учитель в доме —
Грамматики, манер, игры на лютне,
Латыни, рисования и танцев!
Немудрено от этой круговерти
Устать и испугаться пустяка.
И я вчера весь день, не приседая,
У очага провел, стряпнею занят,
Устал до смерти! Но зато сегодня,
Как я был рад узнать, явившись утром
Помочь одеться вашему отцу,
Что вам со мною предстоит прогулка.
Как я люблю бурленье наших улиц,
Где запахи жаровен, крик торговцев,
Веселье, шум, толпа и суета!

Л а у р а

Да, Генуя прекрасна.

Д ж у з е п п е

                Право слово,
Чудеснее нет места в целом мире!
Я городов перевидал немало,
Сопровождая вашего отца
В его разъездах. Пиза, Рим и Парма,
Венеция, враждебная держава,
Кичащаяся пышностью дворцовой,
Златым убранством храмов и церквей —
Красивы, спору нет. Но этот город,
Бурлящий муравейник возле моря!
Оплот великий власти гиббелинов!
Сударыня, давайте здесь свернем.
Вот этот дом на Пьяцца дель Комменда —
Люблю его узор колонн и арок.
Здесь я родился. Там, у Сан-Лоренцо,
Была лавчонка моего отца.
Вот герцогский дворец, твердыня власти,
Знак нашего могущества и славы,
Здесь славного Симона Бокканегро
Венчал на царство храбрый наш народ.
А ваш отец — его соратник верный!
Как я был горд, как счастлив был однажды:
Труд завершив державного совета,
Великий дож явился на балкон
Приветствовать народ. Толпа ревела,
Все взоры вверх, к балкону обратились,
И ваш отец, стоявший подле дожа,
Мне улыбнулся, руку приподняв!
Простолюдины рядом зашептались:
«Кто этот человек, слуга державный,
Стоит по руку правую от дожа?»
И отвечал я, горд: «Мой господин!»
Он честен, добр и справедлив со мною,
Он к лести глух, к речам подобострастным,
Вино и хлеб со мной в пути он делит,
А это честь для верного слуги.
И если с вами строгим он бывает —
Не прекословьте... Властностью отмечен,
Он любит вас так трепетно, так нежно,
Как ваша мать, когда была жива.
Он трудится с восхода до заката,
И так по вам скучает, разлучаясь;
Но шутка ли — столичная таможня,
Казны опора! Карантины, штрафы,
Налоги, почта — и за всем за этим,
Сильна, тверда, видна его рука.

Л а у р а

Да, знаю. А слыхал ли ты, Джузеппе,
Что к нам вчера пришел корабль торговый?

Д ж у з е п п е

Нет, не слыхал.

Л а у р а

                Я видела бумагу,
Что на столе лежала у отца.
Корабль из Каффы.

Д ж у з е п п е

                Это на востоке,
За морем.

Л а у р а

                На востоке! Ты не шутишь?
Из тех краев, где жаркие пустыни,
Факиры, люди с песьими главами,
Цветы в мой рост, летающие рыбы,
Сокровища и горы до небес?

Д ж у з е п п е

Не знаю, не был в землях тех.

Л а у р а

                Джузеппе!
Подумай только, сколько там диковин,
В тех сказочных краях, откуда наши
Вчера вернулись смелые купцы!
Вот бы взлянуть хоть на одно мгновенье
На то, что привезли они с собою,
Я, кажется, умру от любопытства,
Заморских не увидев тех чудес!
Послушай, коль намедни те торговцы
Уже в порту к причалу становились,
И все дела уладили с таможней,
То это значит — да, Джузеппе, да! —
Что если мы пройдем еще немного,
То мы дойдем до рынка городского,
А там сегодня те, кто драгоценный
К нам в Геную доставил морем груз,
Начнут торговлю! Ах, пойдем скорее!

Д ж у з е п п е

Сударыня, как можно! Извините,
Но ваш отец меня неоднократно
Предупреждал, что я, гуляя с вами,
Держаться должен многих мест вдали,
И среди прочих, рынка городского,
Портовых улиц, где простонародье
Толпится. Там пройдохи, оборванцы,
Там моряки гуляют в кабаках.
Вам, гордую фамилию Абальди
Носящей по рожденью, не пристало
Глядеть на них, и слушать грубый говор,
И быть предметом любопытства их.

Л а у р а

Нельзя?!

Д ж у з е п п е

                Нельзя.

Л а у р а

                Ах, вот ты как, обманщик!
Безжалостный, жестокий соглядатай!
Ты мне твердил о радостях прогулки,
О том, как нашей предан ты семье,
А сам в моей ничтожной, малой просьбе,
Какую был бы рад слуга исполнить,
Отказываешь! Нет, не мой попутчик,
Ты стражник мой. Тебя накажет Бог!
 
Д ж у з е п п е
 
Сударыня!..
 
Л а у р а
 
                Нет, не желаю слушать!
 
Д ж у з е п п е
 
Опять обида! Что мне делать с вами?
Я связан повеленьем господина...

Л а у р а
 
А разве я тебе не госпожа?
 
Д ж у з е п п е
 
Конечно, так. Мне горько ваши слезы
Своим ответом вызвать поневоле,
Но ваш отец прознает, и...
 
Л а у р а
 
                Джузеппе!
Будь милосерден хоть на этот раз!
Зайдем туда хотя бы на минуту.
Прошу тебя!
 
Д ж у з е п п е
 
                Я, право, не решаюсь...
Ну, разве что на краткое мгновенье:
Мельком взглянуть — и отправляться прочь.
 
Л а у р а
 
Ты согласился! Ты сказал мне «да»!
Какое счастье! Ах, идем, спасибо!
 
Д ж у з е п п е
 
Ну, если вам такая в том нужда,
Пожалуйста... Но будем скоры, ибо
В местах таких народ снует лихой,
Царят там алчность, бедность и плебейство,
Наживы дух! И вредной чепухой
Вам, девушке из знатного семейства,
Никак нельзя смутить свой чистый взор,
И с этими людьми к чему вам знаться?..

Л а у р а

Джузеппе, ты опять пустился в спор.
Не поучай, ведь мне уже тринадцать!

Д ж у з е п п е

Мне сорок восемь, я уже старик,
Давно отвык я в спорах горячиться:
Базарный люд и вправду груб и дик,
И мало ли что может приключиться!

Л а у р а

Тринадцать! Сорок восемь! Что за вздор!
Горсть камешков в абаке счетовода.
Но слышишь? Чужеземный разговор!
Идем, Джузеппе, мы уже у входа,
Идем же!

Д ж у з е п п е

                Но, прошу вас, никому
Ни звука... Если вдруг узнают дома,
То ваш отец... Как объяснить ему,
Что дочь его, что мной была ведома,
На торжище вошла? Ведь это грех.
Ах, старый дурень, вечно я не в силах,
Ни отказать, ни настоять на том,
Что надобно для вашего же блага.

Л а у р а

Пусть это будет наш секрет. Не бойся,
Я лишь взгляну на чудеса Востока,
И мы домой немедля воротимся.
Отец и не узнает!

Д ж у з е п п е

                Дай-то Бог.


Сцена II
________________________________

А б а л ь д и

Правителю великому поклон!
Слуга народу, дожа раб покорный,
Явился во дворец я, чтобы слово
Властителю державному сказать.
Назначен вашей светлостью на должность
Начальника таможни генуэзской,
Я к вам с докладом. Окажите милость,
Велите мне пред вами говорить.

д и  М у р т а

Привет тебе, мой верный страж границы,
Закона друг, ремесел покровитель,
А я уже, признаться, и заждался!
Прошу, садись. Не терпится узнать,
Что в городе? Дела идут как должно?
Довольно ли у нас зерна на рынках?
Налог ли собирается исправно
С торговцев иноземных для казны?
Нет ли вестей каких из-за границы?

А б а л ь д и

Сколь ведомо мне, все благополучно.
Вот коротко, что было на неделе:
Вчера закончен винограда сбор;
Благодаренье солнечному лету,
Изряден урожай его, особо
На склонах гор пологих ди Леванте,
И если виноделы поспешат,
То тысяч до полутора, наверно,
В подвалах их к зиме пребудет бочек
Вина для горожан, и на продажу
В иные страны будет что послать.
А сверх того, оливковое масло —
Пошлем его в Византию немало!
Намедни я распорядился квоты
Давильням увеличить. Для казны
В том будет польза. Далее, торговля:
Зерна довольно, хлеба в изобильи,
Но из-за прошлых лет неурожая
Цена его сегодня высока.
Что делать — осень, верно, нам подскажет,
И если вновь амбары не наполним,
Придется флот нам снарядить торговый,
И отправлять в Мессину корабли
За злаком чужеземным. Но, надеюсь,
Все обойдется.

д и  М у р т а

                Ты меня встревожил.

А б а л ь д и

Нет для тревоги повода сегодня:
Справлялись с этим мы уже не раз.

д и  М у р т а

Хвала твоим талантам, Джероламо!
Ты так спокоен, говоря об этом,
Что верю: будет так.

А б а л ь д и

                Польщен доверьем.
Большая честь, мой герцог.

д и  М у р т а

                Продолжай.

А б а л ь д и

Три дня тому задержан контрабандный
Товар в порту. Торговец португальский,
Ввозя ковры, пытался на таможне
Налоги уплатить как за сукно.
Товар изъят, мошенник взят под стражу.

д и  М у р т а

И поделом! Но как ты догадался?

А б а л ь д и

Великий дож, уж скоро четверть века,
Как я служу державе и казне,
И смею думать, что стою надежно
На страже власти, права и закона.
За годы службы повидал я столько
Возможностей обманом богатеть,
Что многие, кто на руку нечисты,
Червонным златом щедро б заплатили,
Чтоб треть узнать того, что мне известно,
И капиталы плутовством нажить;
Но я, покуда позволяют силы,
Стоять им буду костью острой в горле,
И если кто обманом возмечтает
Набить карман за генуэзцев счет,
То с теми я пребуду беспощаден.

д и  М у р т а

Спасибо, друг.

А б а л ь д и

                Большая честь, мой герцог.

д и  М у р т а

А слышно ль что от мореходов наших?
Пришла ль «Галата»?

А б а л ь д и

                Да, правитель мой,
Вчера с рассветом. Пошлина, страховка,
Налог уплачен. Ежели торговцы
Товар свой в тот же день забрать успели,
То он уже на рынках.

д и  М у р т а

                Хорошо.
Что можешь ты сказать еще?

А б а л ь д и

                Немного.
Не смею ваше занимать вниманье.

д и  М у р т а

Чем ты взволнован?

А б а л ь д и

                Городские сплетни.
Должно быть, просто выдумки.

д и  М у р т а

                О чем?

А б а л ь д и

От моряков, пришедших в порт намедни,
Известно стало о какой-то порче,
Поветрии гнилом. Никто не знает,
Что за болезнь и как ее лечить.

д и  М у р т а

Купцы тебе чего не сочиняют,
И жалуются, как поиздержались
В пути они, и просят непременно
Налог скостить им. Что за хитрецы!

А б а л ь д и

Похоже, так. И потому я думал
Той сплетней вашу светлость не тревожить.

д и  М у р т а

Нет, отчего же? Расскажи, забавно.

А б а л ь д и

Со слов торговцев, в Таврии они
Оборотились прибыльно. Базары
Там велики, товаром изобильны.
С тех пор, когда под власть татарских ханов
Попал простор от Ганга до холмов
Над Борисфеном, расцвела торговля,
С Востока потянулись караваны,
И странников в пути подстерегает
Разбойников помене, чем в былом.
И вот, когда у пирса вставши Каффы,
Негоцианты наши собирались
Вести обмен с персидскими гостями,
Узнали неожиданно они
От жителей от местных, что недавно
Татарский хан тут проходил войною,
И с города торгового изволил
Он взять лихой, неправедный оброк.
Несчастных горожан сопротивленье
Недолго длилось. Предан разграбленью,
Весь в шрамах от безжалостной осады,
Опустошен, стоял несчастный град,
И в довершенье этакой напасти,
Вдруг населенье смертью поразила
Таинственная хворь, недуг жестокий,
Невиданный доселе в тех краях.
Занесен был он к ним татарским войском,
Иль Божьей карой опустился с неба,
Иль выполз из геенны он кромешной —
То людям не дано когда узнать.
А признаки же немочи такие:
Коль плоть поражена той страшной хворью,
То человек хиреет, на покровах
Являются вдруг пятна, слабнет ум,
И опухают члены. И от мига,
Когда несчастный избран Провиденьем
Своею жертвой, и до мига смерти
Три дня проходит! И узнать нельзя,
Чрез что болезнь сия передается —
В воде ли, или в воздухе, иль в свете
Далеких звезд, иль с ворожбой колдуний
Губительный для смертных льется яд.

д и  М у р т а

Как странно! Года три тому астролог
Заезжий, многомудрый византиец,
Был принят здесь, и разговор ученый
Он вел со мной о положеньи звезд,
И сообщил тревожное известье
Он о тройном планет соединеньи,
Когда сошлись под знаком Водолея
Зловещий Марс, Юпитер и Сатурн.
Он говорил: сейчас в одном созвездьи
Есть три светила — единица, тройка,
Сложенье этих двух дает четыре,
Двойное — восемь. Он предугадал,
Что звезды указали нам на годы
Когда возможны войны, потрясенья,
И все сошлось: тринадцать, сорок восемь,
И в Каффе мор, и в Таврии война!

А б а л ь д и

По слухам, ваша светлость. Лишь по слухам.
Торговцы наши, как о том прознали,
Прервав дела, на судно воротились,
И двинулись не мешкая домой.
Сколь мне известно, все они вернулись
В здоровье добром, что на мысль наводит,
Что если мор и был в земле татарской,
То поразил безбожны племена
За жизнь за их неправедную. Нас же,
Народ, над коим пресвятой Спаситель
Простер защиту своего ученья,
Мор варварский не может охватить.

д и  М у р т а

Твои слова да будут верной правдой!
Благодарю за все твои заботы.
Позволь вино из этого кувшина
Мне разделить с тобою пополам.

А б а л ь д и

Большая честь, и радости вершина
Испить его. Но гномон кажет нам,
Что час аудиенции проходит.
Я пью во славу дожа, кто, склонясь
От дум державных, с кротостью снисходит
Чтоб выслушать меня. Великий князь!
Здоровье ваше!

д и  М у р т а

                Друг мой! Род бальзама
Слова твои, а тяжкие труды —
Великое подспорье, Джероламо,
В делах моих. Правления бразды
Тяжки, но мне без твоего содейства
Они бы были тяжелей вдвойне!
Но вот еще... Скажи о той войне,
О хвори странной... Верить ли вполне,
Что все здесь обошлось без иудейства?

А б а л ь д и

Без иудейства? Я здесь не судья.

д и  М у р т а

Не знаешь разве ты, что инородцы
Под кровом тьмы у христиан жилья
Являются, чтоб отравлять колодцы?

А б а л ь д и

Я говорю о том, что видел сам,
Иль знаю верно, мудрый мой владетель,
Чужим не доверяю голосам,
И слухов я — и в том мне Бог свидетель! —
Не разношу. Да, иудеев род
Проникнут весь наживы страстью тленной,
Не уважает власть, не чтит господ,
И занят он коммерцией презренной.
Им, нехристям, судьба гореть в аду,
Но душу клеветой не запятнаю:
Напраслину на них не возведу,
И искренно отвечу, что не знаю.

д и  М у р т а

Благодарю за честность. Нам пора
Теперь расстаться. Жду через неделю
Тебя с докладом, верный мой советчик,
И да пребудет Божье попущенье
С тобой в трудах на благо горожан.
Прощай же!

А б а л ь д и

                Рад служить вам, ваша светлость.
Да сохранит Господь вас на престоле,
А государство наше от несчастий,
Покуда только Божий мир стоит.


Сцена III
________________________________

Б е н и т о

Гляди, гляди! Вон этот сумасшедший!

П ь е т р о

Где, где?

Б е н и т о

                Да в иудейском одеянье,
Согбенный и нахохленный как ворон,
С руками до колен, хромой горбун!

П ь е т р о

Вон тот уродец с суковатой палкой,
Носками внутрь ступающий, который
Бормочет что-то, дергает рукою,
Плешь отирает и идет сюда?

Б е н и т о

Он самый! Вот вчера была потеха!
С соседскими Маттео и Джильберто
В пристенок мы сыграть остановились
И на камнях присели мостовой.
Мне выиграть судилось лишь однажды,
Маттео трижды, а мальцу Джильберто
Как повезло! — четыре раза кряду
Монету у меня он забирал.
Всего сыграли восемь раз вчера мы.
Я продолжал, надеясь отыграться,
Поверив во фортуны перемену.
Не в правилах моих перед юнцом
Склонять главу. И вдруг, когда монету
О стену я швырнуть собрался снова,
Раздался крик убогого безумца:
«С дороги! Прочь! Клюкой перешибу!»
Мы бросились по сторонам, а этот
Помешанный кричал нам очумело:
«Бездельники! Расселись, негодяи!
Вы истребили гордый мой народ!»
Мы убежали. Я не удержался,
К рехнувшемуся мигом обернулся,
И показал язык ему! Мальчишки
От хохота едва могли бежать!
А тот стоял как пугало в проулке,
Тряс палкой и выкрикивал проклятья,
Пока не скрылся с глаз моих, и снова
Юродивый сегодня к нам идет!

П ь е т р о

Бежим, мне страшно!

Б е н и т о

                Бегство? Нет уж, дудки!
Ведь мы мужчины! Помоги мне, Пьетро,
Изобрази отчаянье в обличье,
И сможем мы блажного разыграть!

П ь е т р о

Ох я несчастный! Бедствие какое!

Б е н и т о

Беда! Беда! Великая потеря!

П ь е т р о

За что ты так наказан, неразумный?!

Б е н и т о

О горе мне! Злосчастная судьба!

А р ь е

А, снова здесь вы, хамово отродье?
Все шляетесь по улицам, мерзавцы,
Все рыскаете, как в подвале крысы,
Все ищете, чего бы где стащить?

Б е н и т о

Беда! Беда! Бесценная монета!
Дукат златой! Упал и покатился!
Семья разорена моя! Несчастье!
Ай, горе, горе! Нет прощенья мне!

А р ь е

Что ты там мелешь?.. Деньги? Вправду деньги?!

Б е н и т о

Дукат златой! Отцовское наследство!
Упал и покатился в сточный желоб
На мостовой, для слива нечистот!
Блеснул, подпрыгнул, звякая, на камне,
И канул в жижу. Горе мне! Ой, горе!

А р ь е

Тебе не позавидуешь, бездельник.
Ты не соврал мне? Золотой дукат?

Б е н и т о

Да где ж тут ошибиться! Вот на платье
Моем дыра в кармане. Видишь палец?
А матушка моя лежит с мигренью
И третий день с постели не встает.
И вот, она послать меня решила,
Чтоб рассчитаться из ее наследства
С заимодавцем нашим: срок кредита
Уже прошел. Я так спешил, спешил,
Почти бежал, и здесь, на перекрестке...
О горе мне! Упал и покатился!
Блеснул, подпрыгнул и упал в помои!
Беда, беда! Ах, мы разорены!

А р ь е

Да, вижу я, в тебе не много толку.
Сюда упал он? В этом самом месте?
И что? Хватило вам соображенья
Дукат в зловонном желобе искать?

П ь е т р о

Искали уж!.. Все палкою взмутили.

А р ь е

Вот недоумки! Палкою монету
Задумали извлечь из грязной мути.
Рукой бы надо! Впрочем, все равно.
Она пропала.

П ь е т р о

                Да! Такое горе!
Пойдем, Бенито! Ах, какая жалость!

Б е н и т о

Идем, о друг мой Пьетро! Вот утрата!
Прости, прохожий, что своей бедой
Тебя мы отвлекли от дел насущных.
Спасибо за сочувствие в несчастье.
Идем. Прощай!

А р ь е

                Прощайте, оборванцы!..
Вот дурни, равных коим в мире нет!
Знать, что лежит немалое богатство
В пяти шагах, и так его оставить,
Такие деньги! Дурни, право, дурни!
Да только я, по счастью, не таков!
Все обыщу, все впадины и щели,
Обшарю эту сточную канаву,
Здесь глубины не боле, чем на локоть,
А я трудолюбив и не брезглив.
А вот когда монета золотая
В моих руках окажется — уж я-то
Ее не потеряю, нет! Уж я-то
Ее ссудить сумею, давши в рост!
Пусть горожане надо мной глумятся —
Посмотрим мы, кто будет веселиться,
Когда из грязи я достану злато!
Бог в помощь мне, приступим, помолясь.


Сцена IV
________________________________

М е н а х е м

Сынок!

Ц в и

                Отец!

М е н а х е м

                Вернулся! Слава Богу!
Дай обниму тебя, мой славный мальчик!
Как возмужал ты! Сильный, загорелый,
Обветренный, отважный мореход!
Я за тебя боялся: уж полгода
Как в море ты ушел. Тебе ведь было
Тогда семнадцать — возраст не почтенный,
Но юношеству близкий. С этих пор
Ни весточки ко мне не доходило,
Какое море твой корабль качает,
Здоров ли ты, и в землях незнакомых
Опасности минуют ли тебя?

Ц в и

Отец, и я измучился разлукой,
И каждый день молился, чтобы снова
Увидеть вас — тебя и брата Арье.
Не здесь ли он? Хочу его обнять.

М е н а х е м

Нет, он с утра засобирался в лавку
За зеленью — туда идти неспешно
Едва ли четверть часа, и давно уж
Я ждал его с покупкою назад,
Да видно, он замешкался дорогой.
Он стал в аптеке верный мой помощник,
Умения набрался, как лекарства
Готовить по рецептам древних книг.
Как славно будет, если я сумею
Секреты ремесла ему поведать,
Покуда жив. Я помню, как отец мой
Свою премудрость мне передавал,
Как я читал в стенах своей каморки
Рукой отца исписанный пергамент,
Внимая наставленьям Бен-Маймона,
Учась у Иехуды Ха-Леви.
Ты помнишь деда своего?

Ц в и

                Еще бы!
Седой как лунь, согбенный, с бородою,
В покойном кресле сидя, он, бывало,
Меня, мальчишку, подзывал к себе,
И клал — вот так — мне руку на затылок.
Ах, как войду в наш дом, рекой нахлынут
Воспоминанья! Вот на этом месте
Сидел он. Десять лет прошло с тех пор.
Когда осел он в Генуе под старость,
Мечту всей жизни смог осуществить он:
Купил лавчонку и открыл аптеку,
И медициной занялся. Тогда
Еще бедны мы были, и аптека
Вся умещалась в комнатушке малой:
Здесь был прилавок, там весы стояли,
А ты над порошками колдовал
Вон в том углу. И Арье у камина
Сидел и разбирал ученье Торы —
Он с юных лет все размышлял о Боге,
Своем предназначении. А я,
Пристроившись, как кот, в ногах у брата,
Игрой был занят.

М е н а х е м

                Да, все так и было,
Как ты сказал. И мне воспоминанья
Волнуют сердце. Но скажи ты мне
О нынешнем: как в странствии опасном
Ты побывал, и что ты там увидел
В краях заморских, и какие страны
Ты посетил с торговым кораблем?

Ц в и

Мы Геную покинули в апреле.
Цвели сады, ты помнишь? На «Галату»
Набилась тьма купцов, тюков с товаром,
И в трюме было некуда ступить
От сундуков, сплошным стоявших строем.
Мы шли на юг, вдоль берегов Этрурских,
В Тирренском море, тихом в эту пору,
И так, пройдя у сицилийских скал,
Вступили в воды Внутреннего Моря.
Вот где нас ветры славно испытали!
Два шторма, и каких! Корабль швыряло
Как щепу посреди кипевших волн!
Но Бог берег нас. Повернув к востоку,
Пробравшись против ветра и течений,
Пристали мы к земле благословенной,
И я ступил на легендарный Крит.
Как музыка, мне чуждое наречье
Ласкало слух. Пленительных гречанок
Глаз выделял в толпе живой на рынках.
Мы сделали покупки. Я решил
Чуть приберечь те деньги, что вложил ты
В мою затею, тратил осторожно,
Был бережлив и хладнокровен в торге,
И кажется мне, что не прогадал.
Когда потом, сухим горячим летом,
Мы в водах побывали византийских,
У Родоса пройдя, в Галикарнасе
Купил я амбру, пряности и шелк.
На рынке шумном беспокойной Смирны
Сменял я у прижимистого перса
Две дюжины индийских безделушек
На ткань и медицинский инструмент.
Затем, минуя кручи Геллеспонта,
Мы вышли в Понт Эвксинский. В это время
В моей мошне едва ли оставалось
Три горсти полновесных серебра,
Но нас манил далекий брег Тавриды:
Мы приобресть надеялись товары,
Что Шелковым Путем в тот край приходят
И продолжали наш нелегкий путь.
Но — вот судьба! — придя к причалам Каффы,
Двух дней не простояли мы. На берег
Сошел Томмазо, добрый мой приятель,
Разведать, можно ль заходить нам в порт,
И воротился хмур, в ошеломленьи,
И рассказал, что город был в осаде
Племен степных, и ими был разграблен,
Базары там убоги и пусты,
А сверх того, таинственною хворью
Был город поражен с набегом этим,
Жестокою смертельной лихорадкой,
И многие покинули его.
Мы рассудить об этом не успели,
Грозит ли кораблю в порту опасность,
Но испугался наш судовладелец,
И приказал обратно повернуть.
Ах, как я позабыл сказать сначала!
Мой друг Томмазо! Попросить хотел я
Тебя, отец, пойти его проведать:
Три дня тому он сильно занемог.
Обратный путь был скор — дорога к дому
Всегда короче, чем пути к чужбине,
Нам ветер был попутчик. Месяц странствий —
Мы в Генуе, и я перед тобой!

М е н а х е м

Мой славный сын! Я слушал, замирая,
Гордясь тобой, и за тебя волнуясь,
Прервать не смея. Ты в ревущем море!
Ах, мог ли я когда вообразить!
Постой... Что ты сказал? Твой друг недужит?

Ц в и

Томмазо? Да. С ним вечные несчастья:
То долг просрочит, то себе в убыток
Ведет торговлю. А в Тавриде вдруг,
Когда тайком пробрался он на берег,
Успел сменять во граде разоренном
Он провиант, который взял в дорогу —
Во время бедствий провиант в цене! —
На флягу с легким маслом благовонным.
Все хвастал он, какой чудесный запах
Исходит от него, все счесть пытался,
Во сколько склянок флягу разольет!
Над ним за то подшучивали часто.
Три дня тому мы ужинали вместе,
Отпраздновать желая возвращенье
И окончанье путевых мытарств,
И он лицо, что солнце опалило,
Умащивал тем зелием целебным,
И все смеялся: «Моряку негоже
С облезлым носом в порт родной входить!»
Над ним мы потешались, а наутро
Он захворал: дурная лихорадка
Его свалила, пятнами сплошными
Лицо ему покрыла, а потом
На вздутой шее шишки появились,
Он исходить стал рвотою кровавой,
Вчера еще вставать мог, а сегодня
Лежит недвижим. Я ему сказал,
Что ты, быть может, снадобье какое
Ему предложишь...

М е н а х е м

                Я иду немедля.
Где он сейчас?

Ц в и

                На корабле остался,
Идти не в силах.

М е н а х е м

                Буду через час
Я у него. Ты дома остаешься,
Чтоб встретить брата?

Ц в и

                Нет, пойду, пожалуй,
Мои тюки разгружены. Сегодня,
Пока другие медлили в порту,
Одним из первых я товар на берег
Доставил, и хочу сейчас на рынке,
Продать поболе: завтра будет много
Соперников торговых у меня.

М е н а х е м

Ужель не отдохнешь и получаса?

Ц в и

Нельзя, нельзя, сегодня день удачный,
Мне испытать дается шанс счастливый!
За ужином увидимся с тобой!

М е н а х е м

Счастливый путь, удачи!.. Боже правый,
Как много в нем от мужа и мальчишки,
Расчет и безрассудство, послушанье
С упрямством в узел как переплелись!
А я и сам успех ему пророчу,
И боязно, что сын мой выбирает
Не богословский путь, не медицину,
Но торгом зарабатывать на хлеб.
Что бы сказал отец мой, слыша это?
Благословил? Насупился? Кто знает!
Однако же, пора идти к больному.
Что там за хворь, никак мне в толк не взять.


ДЕЙСТВИЕ II

Сцена I
________________________________

1-й  т о р г о в е ц

А вот кому румяных пирогов,
Горячих, с требухою, с потрохами,
Да с ливером, с начинкой из мозгов,
Кто не сжует — во рту растают сами!

2-й  т о р г о в е ц

Вот сапоги, которым сносу нет!
Эй, налетай, дешевле днем базарным!
Кто купит, в них проходит сорок лет,
И внукам завещает благодарным!

3-й  т о р г о в е ц

Чтоб твой рысак был ловко запряжен,
Узду купи! Ладна, надежна, дюжа —
И для коней, и для неверных жен,
Держать в узде которых дело мужа!

4-й  т о р г о в е ц

Заморский крем! Красавицы мечта!
Мягчит ланиты, лечит воспаленье,
А коль втереть в особые места,
Любовников приводит в исступленье!

Д ж у з е п п е

Эй, ты, торговец! Придержи язык!
В очах твоих не зрю я покаянья.
Ужель не различаешь ты владык,
Не видишь благородства одеянья
Сей госпожи? Вот я тебе задам!
Не побоюсь, свяжусь с таким верзилой,
И проучу!

4-й  т о р г о в е ц

                На благородных дам
Крем действует с удвоенною силой!

Д ж у з е п п е

Ах, чтоб тебя! Сударыня! Прошу,
Пора идти нам. Право же, не стоит
Выслушивать подобные вам речи.
Идемте же!

Л а у р а

                Джузеппе, погоди!
Взгляни, какая ваза! Совершенство!
А веер! Что за тонкая работа!
Как письмена восточные покрыли
Его слоновой кости рукоять!
Платок, платок! Гляди, какая прелесть,
Как будто теплый ручеек струится
Меж пальцев, обволакивая нежно,
Мою ладонь, а дальше, дальше что!
Какая-то диковина цветная,
Как радуга сияет! Эй, торговец,
Что ты привез за диво к нам такое?

Ц в и

Перо павлинье.

Л а у р а

                Вот так чудеса!
Невероятно! Коль у птиц у этих
Единое всего перо такое,
То каковы они? Небось, огромны,
Орлам подобны, царственно парят,
Сияя опереньем, в поднебесье?

Ц в и

Я видел их на рынках Митилены,
На Лесбосе. Признаться коль по правде,
То птицы те подобны индюкам:
Регалии обманчивы бывают.

Д ж у з е п п е

На что ты намекаешь?

Ц в и

                Я о птицах.

Л а у р а

Смотри, смотри, Джузеппе! Украшенья,
Златые серьги, кольца и браслет!
Серебряные кубки, а над ними...
Ах, что это? Какое чудо! Бусы!
Как локоны, что заплетает в косы
Прислужницы заботливой рука,
Так эта пронизь змейкой обвилася
Вокруг другой, затейлива, изящна,
Вся из горошин гладких деревянных,
С прожилками, как лепестки цветка!
Горошины как воском налитые,
Их разделяет драгоценный бисер,
Слонов искусно сделаны фигурки,
Что в ряд один соединяют цепь,
Порядок соблюдая идеальный —
Единый слон три бусины подъемлет,
Четыре мелких, желтого оттенка,
По сторонам рассыпаны от них,
И дальше, бесконечным караваном,
Все те же восемь: слон, четыре желтых,
Три белых снова. Можно бесконечно
Кружиться в том магическом кругу.
Иль это мнится? Эта драгоценность
Сочится вся летучим ароматом,
Неповторимым, нежным! Неужели
Несет она дыхание дриад?

Ц в и

Те бусы вышли из земли индийской.
Безвестный мастер, дел своих искусник,
Из плоти благородного сандала
Создал сей дивный, дорогой убор.

Л а у р а

Джузеппе! Я купить желаю бусы!

Д ж у з е п п е

Сударыня! Ведь вы мне обещали
Лишь поглядеть...

Л а у р а

                Конечно, обещала!
Я свято свой исполнила зарок
И поглядела. А теперь желаю
Не расставаться с этой красотою.
Торговец, сколько стоят эти бусы?

Ц в и

Четыре дженовино, госпожа.

Д ж у з е п п е

Что?! Вот разбойник! Шутишь ты над нами!
Четыре полновесные монеты
За этакую мелочь, безделушку,
Что ароматы вкруг себя струит!
Не стану я платить тебе за запах!

Ц в и

Извольте, не платите, как угодно.
Цена моя единственно за бусы,
А запах я задаром отдаю.

Д ж у з е п п е

Вот же хитрец! Тебя не переспоришь.
Сударыня, отриньте искушенье!
Неслыханно! Четыре дженовино!

Л а у р а
 
Джузеппе, добрый друг, подай кошель.
 
Д ж у з е п п е
 
Сударыня, прошу вас, отступитесь!
Когда б отец ваш видел, что творится!..
 
Л а у р а
 
Он вынул бы кошель без промедленья
И преподнес мне эти бусы в дар.
Я дочь его, мы не бедны как будто,
И деньги эти нашему семейству
Принадлежат, и ты им не хозяин.
Довольно спорить.
 
Д ж у з е п п е
 
                Повинуюсь вам,
О госпожа моя. Прошу терпенья...
Должно быть, в сумке он... Здесь нет, как будто...
Куда же мог кошель запропаститься?..
В кармане нет... И в этом тоже нет...
За пазухою пусто... Ах, досада!
Неужто я его оставил дома?

Л а у р а
 
Джузеппе! Ты нарочно все подстроил!

Д ж у з е п п е
 
Сударыня! Я б не посмел, клянусь!
Ах, вспомнил! Перед нашею прогулкой
Я звонким серебром его наполнил,
Как ваш отец мне приказал, добавив,
Что развлеченьем я могу отвлечь
Вас от раздумий грустных. Подавая
Вам туфлю, я склонился на колено,
И, видно, положил его на столик,
И позабыл. Простите, госпожа!
 
Л а у р а

Что ты наделал! Ах, какая жалость,
Сказать нельзя! Послушай-ка, торговец,
Отдай мне эти бусы, и сегодня
Я золотом с тобою расплачусь,
Куплю за ту, что запросил ты, цену.
 
Ц в и
 
Как вам угодно.

Д ж у з е п п е

                Госпожа, не верьте!
Возможно ль, чтоб торговец иудейский
Здесь не имел какой-нибудь расчет?

Ц в и

И правда ведь! Могу ли я просить вас,
Свершив покупку, оказать мне милость,
И впредь своей не жаловать улыбкой
Такого нерадивого слугу?

Д ж у з е п п е

Он хочет больше! Я не ошибаюсь!
Сударыня! Что с вами? Вы смеетесь?
Не вижу в этом ни на гран забавы.

Л а у р а

Джузеппе, умоляю, помолчи!
Мой дом у моря, на холме; как выйдешь
Из города на запад сквозь ворота
Ди Вакка, поворачивай налево;
Оливковую рощу миновав,
Сверни к холмам у мельницы, и вскоре
Увидишь дом под красной черепицей;
Там мраморные львы лежат у входа,
Увили угол плющ и виноград;
Бок о бок с монастырскою стеною.
Стучи, и отопрет тебе Джузеппе,
И он сполна тебе тогда заплатит.
Придешь?

Ц в и

                Я постараюсь, госпожа,
Но буду ближе к вечеру. Сегодня
Увидеться мне надо непременно
С любимым братом: мы с ним разминулись.
Я воротиться обещал отцу.

Л а у р а

Джузеппе будет ждать тебя смиренно.
Он славный, и хотя ворчлив бывает,
Но мухи не обидит. До свиданья,
Как звать тебя, торговец добрый?

Ц в и

                Цви.

Л а у р а

Цви! Вот умора! Ой, умру от смеха!
«Цви-цви»! Так воробей кричал сегодня,
С подругою своей перекликаясь
В рассветный час у моего окна.
Потешное тебе досталось имя!
«Цви» — так во грязи чавкают копыта
Коня, в низине, по пути от дома,
Когда в дороге нас застанет дождь.
Меня зовут Лаура. Это имя,
Мне кажется, чуть более красиво
И благозвучно. Так ли ты находишь?

Ц в и

Пожалуй, так, но каждому свое.
Мое ко мне подходит, как одежда:
Одна для путешествия морского,
Другая для торжественного бала,
И кто пребудет более смешон:
То ли моряк со шпорой на ботфорте,
То ль воин в маскарадном одеянье,
То ль брадобрей в священника сутане,
То ль господин в ливрее для слуги?

Д ж у з е п п е

Сударыня, он дерзок!

Л а у р а

                Нет, забавен.
В нем виден ум — он выше этикета,
И мне манер не знающий насмешник
Приятнее, чем вежливый дурак.
Идем, Джузеппе. Не забудь о долге,
Держи с собой монеты наготове,
А чтобы впредь не забывать их дома,
Носи не в кошельке их, а во рту:
Моим ушам ты дашь отдохновенье.

Д ж у з е п п е

Вам все забава, госпожа, все шутка,
Но кто остережет, кто вам укажет?
Ведь эти деньги... Подлинный грабеж!

Ц в и

А эти бусы — подлинная ценность.

Д ж у з е п п е

Разбойник, я с тобой не буду спорить!
Придешь, получишь деньги у порога,
И отправляйся прочь.

Ц в и

                Не премину.


Сцена II
________________________________

А р ь е
 
Ах, как я рад тебя увидеть, брат мой,
Как счастлив знать, что ты благополучно
Из странствия опасного вернулся
И заработал денег на пути.
Пока в морях далеких ты скитался,
Я, рук не покладая, здесь трудился:
Ведь надобно кому-то и семейный
Хранить очаг.

Ц в и

                Спасибо, добрый брат!
Да, я ходил далеко, за три моря,
Знал шторм и штиль, и видел берег чуждый,
И торговал — удачно ли, не знаю:
Пока, как видишь, не разбогател.
Отец своих мне денег на дорогу
Насобирал...

А р ь е

                Своих ли? Наших денег!
Занятьем медициной порожденных,
В которой я почти стал вровень с ним.

Ц в и

Конечно, брат мой добрый, ваших денег.
Спасибо вам, что вы нужду терпели,
Вы для меня пожертвовали многим,
И должен я тот долг вам возвратить.
Как распродам товар, то первым делом
Верну сполна, что у тебя я занял.
Ты стал заправский лекарь, как я вижу,
Отец гордится ремеслом твоим.

А р ь е

Помилуй, а кому же быть опорой
В его трудах нелегких ежедневных,
А ежели сказать тебе по правде,
Пожалуй, мне труднее, чем ему:
Гляжу на вас — печаль мне сердце гложет,
Ведь вы с отцом одним трудом живете,
Вам некогда задуматься о Боге,
Своем предназначеньи, о душе.
Ты на полгода дом покинул отчий,
Ты жил среди безбожных иноверцев,
Не соблюдал кашрут, не чтил галахи,
Не знаю, и молился ли ты, брат?
А наш отец? Он трудится всенощно,
Чтоб снадобья лечебные готовить —
Нет, не единоверцам-иудеям,
Помочь которым наш священный долг,
А италийцам здешним! Ненавижу!
Они убийцы, подлые убийцы!
Они народ мой ежечасно губят
И отвращают от его святынь,
Склоняя говорить на их наречьи,
Пить их вино, и их музыку слушать,
Идти к ним в услужение за деньги,
Терпеть их власть дурную над собой,
И забывать молитв святые звуки.
Своих молитв! Ты думаешь, о брат мой,
Что Генуя наш дом? То наш Египет!
А мы рабы здесь! Где наш Моисей?
Кто выведет народ мой из полона?
Мы среди тех, чьих предков легионы
Изгнали нас, рассеяли по свету,
Разрушили Ершалаимский храм.
Чудовища! О, как же я мечтаю —
Не передать, сколь сильно то желанье —
Всех извести их! Навести бы порчу
На палачей народа моего!
Я все отдам за счастие убийства
Своих врагов, за наслажденье местью,
Я дьяволу отдать согласен душу,
Чтоб ведать славу Ирода-царя!

Ц в и

Молчи, несчастный! Что с тобою, брат мой?
Ты захворал? На миг мне показалось,
Что ты безумен: глаз налился кровью,
Свело жестокой судорогой рот,
Тебя трясло, как будто в лихорадке.
Скажи мне ради Бога, брат мой Арье,
Что толку злиться на иное племя?
Чем Генуя виновна пред тобой?

А р ь е

Ах, вон ты что! Наивный, я во брате
Найти стремился родственную душу,
Решился сокровенным поделиться,
И вот ответ твой. Что ж, спасибо, брат.
Скажу тебе на это: если некто,
Не совершавший в жизни преступленья,
Способный слышать о таких страданьях,
От коих камни плакать бы должны,
Моим словам внимает равнодушно,
И словом осудить он не желает
Тех, кто виновен — грех он делит с ними,
Грех подлого убийства! А еще
Грех тяжкого предательства. Вовеки
Он будет проклят!

Ц в и

                Арье, образумься,
Напраслину взвести на невиновных —
Грех перед Богом больший, чем смолчать.

А р ь е

Ты говоришь о Боге! Ты, который
Полгода жил с язычниками вместе.
Признайся, ты хоть раз в пути постился?
Молитве посвящал урочный час?

Ц в и

Молился, Арье! Горячо молился,
Рыдая, воздевая руки к небу,
Молился так, как смерти осужденный
У Бога просит дни его продлить!

А р ь е

Похвальное усердие.

Ц в и

                Послушай,
Как было дело: около Лемноса,
На полпути меж Критом и Босфором,
Попали мы в жестокий, страшный шторм.
Дул ветер, бездна водная кипела,
Валы как пики горные вздымались
И низвергались с грохотом. Корабль наш,
Как дикий конь, взвивался на дыбы
И носом в яму водную бросался,
Взметая брызги, и волна катилась
Сметая все, по палубе. Томмазо,
Приятель мой, тогда был на руле;
Я рядом с ним. Мы к мачте привязались:
Волна валила с ног! Вцепившись в румпель,
Мы напрягали жилы, но не в силах
Корабль ровно были удержать.
Все паруса долой! Рулем единым
Мы правили в беснующихся водах,
На брус вдвоем всей силой налегая,
Чтоб носом судно развернуть к волне.
Взрывалось небо молниями. Ливень
Стоял стеной. Лишь на одно мгновенье
Замешкались с Томмазо мы, и валу
Корабль подставил беззащитный борт.
Удар был страшен! Силою свирепой
Нас бросило на палубу. «Галата»
Никем не управляема, осталась
Бессильна, словно воин без меча.
Мы слышали как лопались канаты,
Как ребра судна старого трещали,
Буруны, как собаки на медведя,
Бросались беспрестанно на него.
Меж двух стихий, как меж зубов дракона,
Ждала нас смерть. Последние усилья
Собрав, ползком по палубе наклонной
Мы добрались уж было до руля,
И тут в огне от вспыхивавших молний
Увидел я, как надо мной взметнулась,
Вскипая пеной, круча водяная,
И ринулась на раненый корабль!
И в этот миг, у края черной бездны,
В отчаяньи лицо я запрокинул
И закричал в грохочущее небо:
«О Господи! Рабов своих спаси!»
Что человека голос среди бури?
Звон комара, не боле. Но Всевышним
Я был услышан! Судно закружило,
Швырнуло прочь средь бушевавших волн,
И вырвало из челюстей драконьих!
Еще морское чудище рычало,
Еще скребло бессильными зубами
О борт, пытаясь жертву ухватить,
Но мы уже держали руль надежно.
Гроза прошла, волненье унималось,
И вскоре меж летящих туч над мачтой
Проглянула высокая звезда.
И мы с Томмазо, мокрые до нитки,
Не сговорившись, истово молились,
Хотя и каждый на своем наречьи,
И благодарно славили Творца,
Без книг священных, под открытым небом;
И я тогда, о брат мой, вдруг подумал,
Что Бог един — то мы разноязыки,
Нам чужды звуки не своих молитв,
Но Богу внятен сердца тихий голос,
Пусть он и от неверного исходит,
Но может быть услышан, если только
В том сердце вера и любовь живут.
Что скажешь ты на это?

А р ь е

                Ересь! Ересь!
Позор тебе! Измена вере предков —
Тягчайшее из смертных злодеяний,
Что человек способен совершить!

Ц в и

Я изменил!?

А р ь е

                Ты предал нашу веру,
Ты таинство великое молитвы
Нарушил, ты свое общенье с Богом
С поганым иноверцем разделил!

Ц в и

Бог спас нас вместе!

А р ь е

                Ложь! Кто ведать может,
В чем промысел Всевышнего великий,
Кто знает, что несло его посланье,
Которое в грязи ты растоптал?
Бог укрепить тебя желает в вере,
А это значит чуждое отринуть.
Взгляни на мир! В нем все противоречье:
Вода и пламя, лето и зима,
Луна и солнце, буря и затишье;
Одно с другим представить невозможно,
И коль Всевышний разделил народы,
То хочет одного он: чтобы ты
Сберег в себе как высшую награду
Творца великий дар — свое отличье
И в языке, и в вере, и в одежде,
От прочих сущих на земле племен.
И коль собранье низких генуэзцев,
К которым мой народ попался в рабство,
Себе законы пишет — пусть их, грешных,
Мне все равно: не буду им мешать,
Пусть молятся святым своим убогим,
Пусть говорят на скудном их наречьи,
Мне безразлично. Но когда я вижу,
Что мой отец, что мой любимый брат
Перенимают речь их и повадки,
Врачуют их, и с ними ходят в море...
Быть преданным отцом своим и братом —
Бывает глубже ль горечь от измен?

Ц в и

Помилосердствуй, Арье! Это правда,
Жара июля с холодом февральским
Противны — ну так что ж? Не жить зимою?
И на каком я должен языке
Общаться с генуэзцами? Да разве,
Сегодня в лавке зелень покупая,
Ты не платил монетой генуэзской
И слова не сказал зеленщику?

А р ь е

Обетом мы не связаны молчанья;
Живя в грязи, нельзя остаться чистым,
Язык земли, где был рожден и вырос,
Я знаю. Но отличие мое
От вас с отцом, что не одной любовью
Душа моя полна, мой брат любезный,
В ней место и для чувств иных найдется,
К каким приходишь в зрелые года.
Мой добрый брат, увы, ты слишком молод,
Ты не изведал униженья рабства,
А мне иное памятно: когда-то,
Когда я был в мальчишеских годах,
В ватагу шумных отроков соседских
Я принят был. Мы проводили вместе
Часы досуга. Я пытался честно
Им другом быть. Я с ними говорил
Их языком, я разделял их игры,
Я дружбою гордился с ними равной,
Я прозвищем назвался им привычным —
Возможно ль больше сделать для друзей?
Я взял — для них! — себе иное имя.
Я ровней стал им!

Ц в и

                Ты средь италийцев?
Не знал того. Какое имя?

А р ь е

                Поццо.
Я выгоды в той дружбе не искал!
И день настал... Играли мы в пристенок,
Как нынешние юноши, и вышло
Мне проиграться крупно. Все монеты,
Что сберегал я, бережно копя,
Друзьям моим достались. Распаленный,
Играл я в долг, но в этот день фортуна
Меня дорогой дальней обходила:
Я проигрался, проигрался в пух!
Я, кто с отцом с младых ногтей трудился,
Кто первый грош ребенком заработал,
В долги попал к бездельникам ленивым,
Вовек не знавшим что такое труд.
Души усильем совладав с собою,
С мольбою и надеждой обратился
К своим друзьям я: «Будьте милосердны!
Я разум на мгновенье потерял,
Себя позволил охватить азарту.
Простите долг вы мне во имя дружбы;
Что я отдал вам, да пребудет ваше,
А прочее забвенью предадим!»
Приятели мои переглянулись
И мне сказали: «Что ж, прости нас, Поццо,
Твоей высокой, бескорыстной дружбы
Мы недостойны. Бог с тобой, прощай!» —
И бросили мне под ноги монеты.
О, лицемеры! Жалкие паяцы!
Достоинства чем корчить оскорбленье,
Признались бы, несчастные, себе
Что им нажива встала выше дружбы.
Да, я был слеп, но Бог вернул мне зренье,
И научил, что лишь единоверцы
Достойны состраданья и любви.

Ц в и

Не знаю, Арье, что тебе ответить.
Не всякий дар имеет ненавидеть.
Должно быть, я не столько жизнь изведал,
Чтоб возражать тебе. В твоих годах,
Быть может, я приму твое ученье,
Но, зла вовек не знав от генуэзцев,
Я черной крови не открою в сердце
Свое пути. Прости меня, мой брат,
Но если б я твоим внимал советам,
То эту, право, вздорную беседу
Мы б не вели, и прах мой неотпетый
Покоился сейчас на дне морском.

А р ь е

Когда бы ты внимал моим советам,
С твоим умом и добротою сердца,
Ты был бы гордость рода и общины,
И как цыган не шастал по морям,
Жил дачей денег в рост, копил монету,
Тебя б единоверцы окружали,
Они бы, а не грязные матросы,
С тобой имели дело каждый день.

Ц в и

Засов дверной! Ты слышал, дверь скрипела?
Отец идет. Оставим наши споры.
Мы братья все ж!

А р ь е

                И вправду, Цви любезный,
Оставим спор, порадуем отца!


Сцена III
________________________________

М е н а х е м

Цви! Арье! Наконец-то воротились!
Как я хотел, чтоб дома оказались
Вы в этот час! Душевное смятенье
Помимо вас мне не с кем разделить.
Беда! Пришла беда! Дурные вести
Я вам принес. Сыны мои, молитесь!
Нам Бог предуготовил испытанье,
Какого мы не ведали вовек!

А р ь е

Дурные вести? Что нам угрожает?

Ц в и

Отец, ты потрясен. Да что с тобою?
В твоих очах отчаянье и ужас,
Присядь, скажи нам, что произошло?

М е н а х е м

Твой друг Томмазо...

Ц в и

                Что с ним?

М е н а х е м

                Умер.

Ц в и
                Умер!?
О Господи! Томмазо! Мой Томмазо!
Еще вчера я у его постели
Сидел и шуткой друга утешал,
А он горел в проклятой лихорадке...

М е н а х е м

Цви, мальчик мой! Крепись! Ты ведать должен
Всю правду: нет, та хворь не лихорадка...

Ц в и

А что тогда? Скажи мне, что?

М е н а х е м

                Чума.

А р ь е

Чума!! Мой брат к чумному прикасался!
И ты, отец!

М е н а х е м

                Не беспокойся, Арье,
О том, что должен делать всякий лекарь,
Не забывал я ни на малый миг.
С надеждою ступил на борт я судна:
Больной еще дышал. Со слабым хрипом
Грудь слабая прерывисто вздымалась;
Недуг ужасный исказил черты
Лица его, одрябла кожа, пятна
Лиловые на коже выступали;
Мгновениями разум прояснялся
И снова погружался в забытье.
Я созерцал в волнении великом
Припадок той невиданной болезни,
Но, сколь ни вопрошал свою я память,
Подобной хвори распознать не мог.
И в мыслях без конца перебирая
Все лекарям известные недуги,
Я вспомнил книгу старую. Когда-то
Ее листал я. Мудрый рав Шапрут
Оставил описание заразы,
Когда-то истребившей тьму монголов,
Подобьем удивительное с тою,
Какую я воочью наблюдал.
И имя ей — чума! Среди персидских
Племен ее прозвали Черной Смертью,
Избранный ей не ведает спасенья,
И не найдется снадобий земных,
Несчастному несущих излеченье!
Я дал больному опию, и вскоре
Он сном забылся. Сиплого дыханья
Не смог я звуков слабых различать.
Он умер тихо. Смерть едва коснулась
Его чела, как я нагое тело
Намазал густо камфоровым маслом,
Чтоб тленья уберечь его на час,
Укутал в саван, пропитав холстину
Настоем трав, чтоб дух от разложенья
Чумного трупа ветром не носило,
И за гробовщиком послал тотчас.
Ты говорил мне, Цви, что среди прочих,
Тех моряков, что были с вами рядом,
За три дня перед вашим возвращеньем,
Подобной хвори ты не замечал?

Ц в и

Нет, нет, из тех, кто рядом был со мною,
Никто не захворал, готов ручаться.

М е н а х е м

Благая весть! И в том для нас надежда,
Что хворь та обойдет нас стороной.
Все то, к чему умерший прикасался,
Собрал в мешок я: обувь и одежду,
Белье, свечу, огниво и посуду,
И в гроб в ногах покойника сложил.
«Покойся с миром, мореход усталый,
Ты поражен дурным, смертельным ядом;
Возьми с собою скарб свой. Если капля
Отравы той осталась и на нем —
Пускай уходит он с тобой в могилу», —
Так я шептал под нос себе, покуда
В пустой каюте раздавался гулко
Гробовщика тяжелый молоток.
Из бедного имущества чужого
Я взял лишь...

А р ь е

                Деньги! Деньги за старанья!
Не говори, что риску таковому
Подверг, отец, задаром ты себя!

М е н а х е м

Нет, сын мой. У покойного с собою
Монет нашлось немного, и едва их
Хватило заплатить по уговору
Мне за печальный труд гробовщика.
Я взял с собою только эту флягу.
Скажи мне, Цви, об этом ли сосуде
Ты говорил мне поутру сегодня?

Ц в и

Об этом, да. Конечно же, о нем!
Ты хочешь тем сказать, что в темных недрах
Проклятой фляги кроется разгадка
Самой чумы?

М е н а х е м

                Ах, если б то мне ведать!
Но долг высокий всякого врача —
Попытку сделать разгадать загадку.
Нам, Арье, предстоит с тобой работа:
Запремся здесь с тобою понадежней,
И дымом благовоний окурив
Всю комнату, мы флягу ту откроем,
И, вылив содержимое по капле,
Подвергнем всем возможным испытаньям
Таинственную жидкость мы с тобой —
Огнем, водой, жестокой кислотою,
Кореньев варом, ворожбой волшебной,
Всем что открыть алхимия сумела,
Магическим призывом тайных сил
И Каббалы священной заклинаньем,
И если нам пошлет Господь везенье,
Увидим мы, что изменить заставит
Безвестной влаги запах или цвет,
И, может быть, поймем, какая сила
Чуме противодействовать способна.

А р ь е

Ушам своим не верю я! Ты хочешь
Подвергнуть нас опасности такой!
Нет в городе единого больного!

М е н а х е м

Почем ты знаешь? Может быть, чумную
Отраву носит над землею ветер,
Иль с грязью волочит помойный сток.

А р ь е

А!? Что? Проклятье! Подлые мерзавцы!
О, я б их перерезал без разбору,
Убил бы всех! Поганые уродцы!

Ц в и

Брат, что с тобой? Ты бешенством объят!

М е н а х е м

Крепись, мой сын. Не знаю, в чем причина
Твоих угроз, но ужас и беспечность —
Два чувства, равно разуму далеких,
И отдаваться каждому из них,
Как ты, попеременно, означает
Играть с судьбою в кости. Будь разумен
И избегай ввергаться в неизвестность.
Есть долг врача, и долг есть мудреца —
Исполним их. Я запираю флягу
В шкаф под замок. Закончим день тяжелый.
Закат грядет, пора ко сну сбираться,
А утро хлопотливое придет —
Поможешь приготовить мне микстуры,
Со мною вместе встанешь за прилавок,
И, как закончим мы дела к обеду,
За этот стол усядемся с тобой,
Чтобы начать с чумою поединок.

Ц в и

Отец и брат! За вас молиться буду.
Как жаль, что в этом деле вам полезным
Быть не смогу. Дай Бог удачи вам!

М е н а х е м

Я вижу, вновь ты в путь засобирался?
Уж вечер близок.

Ц в и

                Да, сегодня нужно
Мне с должниками встретиться. Я быстро
Оборочусь, и, денег раздобыв,
Вернусь до темноты.

М е н а х е м

                Спеши, мой мальчик,
Не опоздай к вечерним нашим бденьям,
Главу Талмуда Арье обещался
Нам прочитать и всю растолковать.

А р ь е

Смотри, не опоздай, любезный братец.

Ц в и

Я поспешу, поспею, я приду!

А р ь е

А не придешь, так будешь святотатец,
И за грехи свои сгоришь в аду!


Сцена IV
________________________________

Д ж у з е п п е

Кто там стучит? А, это ты, грабитель!
У честных граждан денег вымогатель!
По-прежнему ль настаиваешь твердо
Ты на своей чудовищной цене?

Ц в и

Я, кто ж еще? А ты ль, скажи, тот самый
Забывчивый слуга, ворчливый старец,
Чью нерадивость надобно исправить
Моим визитом?

Д ж у з е п п е

                Будет уж тебе!
Всегда найдешь ты способ извернуться.
С тобою спорить вновь я не намерен,
Хотя, конечно... Боже! Что за цены!
Безумие! Куда катится мир?
Ужасный век! Вот две твои монеты,
Вот третья... Может, все-таки уступишь?

А б а л ь д и

Что здесь за шум? Джузеппе! Что случилось?
Кто этот незнакомец? Говори!

Д ж у з е п п е

Мой господин! Вы здесь!

А б а л ь д и

                Я знать желаю,
Кого ты в дом впустил без разрешенья.

Д ж у з е п п е

Я не хотел! Лаура не внимала
Всем предостережениям моим!
Я настоять не в силах был, простите!..
Торговец этот здесь по уговору...
К несчастию, кошель забыл я дома...

А б а л ь д и

Что ты мне сочиняешь, старый плут?

Д ж у з е п п е

Клянусь вам честью, истинная правда!
Не гневайтесь!.. Сегодня на прогулке...
Кошель... Я умолял, но безуспешно...

Ц в и

Я к вам пришел, чтобы взыскать ваш долг.

А б а л ь д и

Ах, вот как? Долг! Торговец иудейский
Семейства благородного Абальди
Успел стать кредитором, и явился
Поторопить плательщиков своих?
Мерзавец! Прочь! Беги, делец презренный!
Я, слава Богу, знаю ваше племя!
Наглец! В прихожей собственного дома
Мне иудеи выставляют счет!
Клянусь пред Богом, я за добродетель
Терпенье почитаю, и не много
Вокруг того, что мерзостью своею
Меня способно в ярость привести,
Но ты, торгаш, переступил границу!
Когда б ты денег вымогать пытался
За свой товар ничтожный у дороги,
Я молча бы проехал стороной.
Но ты пустился на дурное дело,
Не заслуживши ни хулы надменной,
Ни объясненья моего презренья.
Ни слова боле! Убирайся вон!

Ц в и

Гнев как вино мутит ваш властный разум.
Я мог бы объясниться... Нет, пустое.
Я не хочу просить как подаянья
Того, что мне и так принадлежит.
Прощайте!

Л а у р а

                Нет! Отец! Я все слыхала!

А б а л ь д и

Лаура? Ты? Зачем ты появилась,
Здесь в этот час? Вечернюю молитву
Тебе читать вот-вот пора придет.

Л а у р а

Прости, отец. Уже была готова
Я на колени встать перед киотом,
Но услыхала шум, твой голос резкий,
И догадалась что тому виной.
Торговец этот здесь моею волей:
Доверие явив и благородство,
Мне получить позволил он невольно
Подарок драгоценный от тебя.

А б а л ь д и

Он здесь затем, что ты так пожелала?

Л а у р а

Да, мой отец.

А б а л ь д и

                Послушай-ка, торговец...
Оставь нас здесь, но задержись за дверью:
В семейном деле буду я судьей.
Коль то, чего ты просишь, справедливо,
Я расплачусь сполна с тобою златом:
От веку слово, данное Абальди,
Надежнее, чем векселя печать.
Итак, Лаура, ты пообещала...

Л а у р а

                Да, мой отец.

А б а л ь д и

Позволь тогда узнать мне,
Где побывала ты сегодня утром,
Чтоб время средь торговцев провести?
Не за забором рынка ль городского?

Л а у р а

Да, мой отец.

Д ж у з е п п е

                Мой господин великий!
Нет мне прощенья! Тщетно я пытался
Лауру образумить, удержать...
Она совсем дитя еще: капризна,
Нетерпелива... Как мне быть причиной
Девичьих слез? Постыдно, невозможно!
Как отказать мне юной госпоже?

Л а у р а

По совести, так я кругом виновна.
Но посмотри, отец, на эти бусы,
На это чудо! Дивные фигурки,
Струящие волшебный аромат,
Магический узор чередованья
Горошин гладких!

А б а л ь д и

                Дочь моя, ты знаешь:
В любой из дней, вчерашний иль грядущий,
Непослушанья я б не потерпел.
Но днесь... Не знаю, помнишь ли, Лаура,
Что я в печали праздную сегодня?
День ангела жены своей любимой,
Благословенной матери твоей.
И этот день воспоминаний светлых
Не омрачу твоим я наказаньем,
Но радостью отмечу. Мой подарок
Утехой да пребудет для тебя!

Л а у р а

Отец! Я счастью своему не верю!

А б а л ь д и

Джузеппе, у порога ожидает
Торговец мзды своей, теперь законной:
Пойди и рассчитайся с ним сполна.

Л а у р а

Отец, послушай... Задержись, Джузеппе!
Позволь сказать... Мы часто говорили
С тобой о роде нашем знаменитом,
Чья слава не тускнеет пять веков.
Правителей паденья, возвышенья
Служить семью Абальди заставляли
Врагам, бывало, в двух сражаться станах,
И чести рода в том не уронить;
Ты говорил, отец, что нет богатства
Тебе дороже, нежели признанье
Твоих врагов о том, что твой поступок —
Достоинства высокий образец.

А б а л ь д и

Пусть так, и что же?

Л а у р а

                Рассуди по чести:
Ты оскорбил невинного упреком,
Унизил оказавшего доверье
Твоей семье, едва не наказав
Торговца незаслуженным убытком.

А б а л ь д и

Он в благородный дом без приглашенья
Вошел — иного я тогда не ведал.
Ни в чем не вижу я своей вины.

Л а у р а

И он ни в чем пред нами не виновен,
Чтоб слышать брань. Прошу, будь справедливым,
Он заслужил уйти отсюда с миром:
Прощения попросим у него!

А б а л ь д и

Прощенья? Нет! В раскаянье склониться
Пред иудеем? Пред дельцом базарным?
Покорно обнажить свои седины
И попросить прощенья у юнца?
Не быть тому!

Л а у р а

                Тогда на нас навеки
Останется позор высокомерья,
Пристрастного, неправого сужденья,
Обиды, нанесенной ни за что.

А б а л ь д и

Не слишком много ль чести для торговца?
Где нет вины, там нет и покаянья.
Но если ты, Лаура, так желаешь,
Изволь, готов я сделать к миру шаг.
Пусть мой слуга расплатится с торговцем,
А уплатив, он на словах прибавит,
Что я не знал, зачем он к нам явился,
И, быв во гневе, лишнее сказал.

Л а у р а

Когда бываю я перед тобою
Виновна, то колена преклоняю
Я пред тобой, а не прошу прислугу
Слова стыда тебе передавать.

А б а л ь д и

Да, речь твоя отчасти справедлива,
Но не равняй меня с простолюдином.
Довольно! Объясненье затянулось.
Пред иудеем я не повинюсь.

Л а у р а

Быть можно благородным без гордыни.
Не ты ль, отец, учил меня, что лучше
Терпеть лишенье, выступив за правду,
Чем выгадать на самой малой лжи?
Невинный не заслуживает кары!
Отец, твои года и положенье
Препятствуют тому, чтобы торговцу
Сказать прости и руку протянуть,
Но я могу семейный долг исполнить.

А б а л ь д и

Ты? Вот еще! Виниться пред торговцем!

Л а у р а

Отец, он оскорблен был в этих стенах,
А я почти хозяйка здесь. Позволь
Десяток слов сказать ему с улыбкой,
Просить покинуть дом наш без обиды —
Тогда твоим подарком обладанье
Моей души ничем не омрачит.

А б а л ь д и

Пусть будет так, коль ты того желаешь.
Пяти минут для этого довольно:
Иди и возвращайся, не помедлив
Мгновенье сверх потребного на то,
Чтоб произнесть два слова примиренья.
А ты повороти часы, Джузеппе:
В момент когда отмеренное время
Закончится со струйкою песка,
Веди Лауру в дом. Тому торговцу
Наедине скажи, чтоб нашу встречу
Запомнил он, и навсегда держался
Подалее от дома моего.


Сцена V
________________________________

Л а у р а

Цви! Ты не злишься? Вот твои монеты.

Ц в и

Благодарю, Лаура. Никогда мне
Они таким трудом не доставались.

Л а у р а

А мне таким испугом — дар отца!

Ц в и

Все к лучшему. Пора идти. Прощай же!

Л а у р а

Постой, повремени еще мгновенье.
Ты вправду видел земли за три моря
И созерцал Востока чудеса?

Ц в и

Да, вправду. В путешествии опасном
Мне довелось на брег ступать далекий:
Пески Египта, греческие скалы,
Византии богатой города
Навек перед моим остались взором.
Босфор пройдя, до северного моря
Дошли мы, и в земле монгольских ханов
Торговлю бойко с персами вели,
Вдоль берега Тавриды продвигаясь,
Но, повстречав опасность, воротились.

Л а у р а

Скажи, а не встречал ли в этих странах
Ты человека с песьей головой?

Ц в и

Нет, не встречал. Быть может, где на свете,
В непроходимых чащах африканских,
В горах тибетских и найдется племя
Подобных полупсов-полулюдей,
Но люди те, с которыми встречаться
Мне довелось — те облик человечий
Имели все, от нищего феллаха
До пахаря из племени славян.

Л а у р а

Славяне? Не слыхала. Что за люди?

Ц в и

Народ, живущий северней Тавриды.
Я видел их купцов в низовьях Истра,
Чудны их нравы и смешон язык.
Они совсем дики еще. А знаешь,
Кувшин как называет их наречье?

Л а у р а

Откуда знать мне? Амфорою? Вазой?
Потиром?

Ц в и

                Нет, его зовут горшком.

Л а у р а

Смешной язык, смешные люди, право.
Должно быть, на таком кривом наречьи
Двух слов не свяжешь, присказки не сложишь,
А уж стихов вовек не сочинишь.

Ц в и

Кто знает, что их племя ожидает?
Поэзия живет своим законом:
Что низко, что высоко и прекрасно —
Кому дано об этом рассудить?
Есть красота возделанного сада,
И дикого нехоженого луга,
Есть роз очарование пурпурных,
И незабудок у тропы в пыли;
И средь людей не так ли? Есть поэты
Больной любви, мудреных парадоксов,
И есть певцы живых порывов сердца —
Есть роз поэт, и есть поэт горшков.
И может быть, последний встанет выше
Того кто прелесть флоры воспевает:
В восторге от прекрасной безделушки
Доступно быть глупцу и дикарю,
А красоту окаменелой формы,
Рожденной из куска дорожной глины
Руками гончара, в печи крещеной,
Лишь мудрецу почувствовать дано.
Где тот гончар? Давно истлел в могиле,
Ни имени потомкам не оставив,
Ни памяти, где жил он и трудился,
Исчез, как будто не был на земле.
Но глиняный уродец кособокий
Как памятник ему. Посмотришь, тронешь —
И видишь, как в столетнем удаленьи,
Скрипя, кружился круг, пылала печь,
И эту глину обнимали руки...
Как руки Бога перед сотвореньем
Из кома праха темного земного
Бессильного подобия себе.

Л а у р а

Ты говоришь темно и непонятно.
Скажи, а видел ты какое чудо
В тех чуждых странах и в морях далеких,
В которых ты недавно побывал?

Ц в и

Пожалуй, чудо моего спасенья
В великий шторм.

Л а у р а

                Нет, Цви, я не об этом.
Такое чудо я могу представить.
Что может быть чудесного в таком?

Ц в и

А что же будет чудом настоящим?

Л а у р а

Такое, что представить невозможно,
Чего произойти никак не может,
И вдруг случится, как по волшебству...
Как если б рыбы вдруг заговорили,
Иль если б мы взлететь могли как птицы,
Иль если б так еще могло бы статься,
Чтоб век над нами власти не имел —
Представь, когда такое приключится:
В краю далеком — хоть в земле славянской! —
Среди племен языческих и диких,
В грядущем дальнем, через семь веков,
О нас вспомянут. Вот бы было чудо!

Ц в и

Пожалуй, да. Но можно ли поверить
В фантазию?.. Могу узнать я разве
О том, что думал семь веков тому
Страны далекой житель за морями?

Л а у р а

Но ведь бывают чудеса на свете?
Как сладко в это верить. Ведь бывают?

Ц в и

Не знаю... Но почувствовал я вдруг,
Что сладко разделить чужую веру,
Когда душа с другой соединится
Одним желаньем, ожиданьем чуда,
Одной мечтой, надеждою одной.

Д ж у з е п п е

Сударыня! Куда вы запропали?
Я в сумерках не вижу, отзовитесь!
Сударыня!

Л а у р а

                Сюда идет Джузеппе!
У, глупый страж мой! Мне пора идти.
Как жалко! Я еще с тобой хотела
Потолковать. Послушай, Цви, нельзя ли
Продлить беседу нашу? Сделай милость,
Позволь с тобой увидеться в саду.

Ц в и

Я дома обещал быть. Что мне скажет
Мой старший брат? Он страшно разозлится.
Нет, не могу.

Л а у р а

                Да, да, я так и знала!
У всех дела, и ты такой как все!

Ц в и

Лаура, не сердись.

Л а у р а

                Тоска повсюду!
Отец, слуга, учителя, священник —
Все недовольны, вечно поучают,
И вот когда найдется человек,
С которым можно быть самой собою,
Отставить предписанья этикета,
Увлекшись интересною беседой —
Он чем-то занят и сбегает прочь!

Ц в и

Ну хорошо... Где быть тогда мне нужно?

Л а у р а

Дом обойди, где склон пригорка круто
Среди других холмов нисходит к морю,
И под окном, где плющ и виноград,
Найди тропу. Она тебе укажет
К беседке путь в конце далеком сада.
Я через час приду туда.

Д ж у з е п п е

                Лаура!
Откликнитесь! Да где же вы? Ау!

Ц в и

А как же ты из запертого дома
В сад попадешь?

Л а у р а

                Рассеянный Джузеппе
Ключ позабыл в замке дверном однажды,
Опомнился, вернулся через миг.
Я за портьерой спряталась... Иди же,
Я возвращаюсь, чтоб спокойной ночи
Сказать отцу. Запомни же дорогу,
И будь в беседке ровно через час.

Ц в и

Как скажешь ты... Не попадись прислуге.

Л а у р а

Я постараюсь! Жди меня. Ты славный.

Д ж у з е п п е

Сударыня! Сударыня! Не прячьтесь!
Прошу вас, я устал! Отец ваш строг,
Меня накажут! Где вы? Отзовитесь,
Подайте голос, старика не мучьте!
Ах, Господи! Боюсь, не приключилось
Дурного чтоб с моею госпожой!


Сцена VI
________________________________

Л а у р а

А вот и я!

Ц в и

                Ты так легко одета,
А ночь прохладна.

Л а у р а

                Ради приключенья
И потерпеть не в тягость. Ах, возможно ль
Представить только: ночью, при луне,
Я дом покину ради тайной встречи,
И с кем! Когда отец о том узнал бы,
То он меня, наверное, в темницу
Навечно бы во гневе заточил!
Легко ль нашел к беседке ты дорогу?

Ц в и

Едва не заблудился я. Тропинка
В высоких травах быстро затерялась,
И как назло, за облако луна
Сокрылась. Я блуждал в потемках сада,
Скользя в траве, на кочках спотыкаясь,
И вздрагивал, когда сухая ветка
Трещала под ногою. Хохот сов
Зловещий по-над садом раздавался,
Ночные птицы звонко и тревожно
Перекликались в темноте. Казалось,
Что призраки преследуют меня.
На счастье, месяц снова появился,
И я увидел меж деревьев темных
Дорожку света — то светило ночи
Гляделось тихо в зеркало пруда.
Над берегом шатер белел беседки,
Едва заметен. Я пошел к колодцу,
На звук, вслепую: легкий ветер ночи
Качал ведро пустое. Цепь, звеня,
Звала меня незримым колокольцем.
И вот я здесь. Лаура, это место
Мне кажется таинственным, тревожным:
Здесь не бывали люди много дней.
Заброшена, печальна, позабыта
Беседка, где давно бесед не слышно,
Колодец, из какого не добудешь
И пригоршни воды: ведро без дна,
Как-будто дух забвенья и печали
Витает над землею здесь безмолвно,
Как-будто злое колдовство коснулось
Того, кто здесь в иные дни бывал.

Л а у р а

Тебе дано увидеть то, что прочим,
Будь здесь они, невидимым осталось.
Об этом месте сада потаенном
Семьи моей сказанье говорит.
Давно, когда был юношей, мой прадед
Охотился поблизости. В те годы
Здесь лес густой был. Затравил медведя
Со слугами своими он тогда.
Обложен уж был зверь среди деревьев,
Меж егерей отчаянно метался,
Уже стрела тяжелая лежала
У лучника в изломе тетивы,
И, торопя победное мгновенье,
В азарте от стремительной погони,
Он, позабывши о благоразумьи,
Коня повел на зверя прямиком.
На миг их взоры встретились: охотник
Сощуренным в прицеле оком глянул
В исполненные яростью зеницы
Медвежьи. И, мгновение спустя,
Рыча, под ноги лошади метнулся
Бесстрашный хищник. Тетива заныла,
Стрела короткой молнией сверкнула,
Впилась медведю в горло. Заревев,
Сраженный зверь ужасными когтями
Успел царапнуть скакуна по брюху.
Несчастный конь попятился, рванулся,
Заржал от боли, взвился на дыбы;
Держа в руках оружие, мой пращур
Узду оставил, и не удержавшись,
Скользнул с седла; ботфорт держало стремя;
Он грянул оземь, лошадь понесла,
Влача стрелка по лесу за собою;
Объятый страхом, конь обезумелый
Летел сквозь чащу. Никакая сила
Сдержать его порыва не могла б.
Кустарник рвал на всаднике одежды,
Лицо и руки иссекли каменья,
Минутой боле — и конец свой принял
Охотник от безумного коня,
Но руку протянул ему Всевышний:
Надежная, добротная подпруга
Разодралась как ветошь вдруг! Мой прадед,
Израненый, остался на земле,
На этом самом месте, где с тобою
Мы говорим. Весь в ссадинах и ранах,
Лежал, не в силах встать он. Кровь сочилась,
И покидала с нею жизнь его.
Спускался вечер. Егеря и слуги
Его искали, но не мог он знака
Спасительного им подать. К молитве
Он обратился, и в который раз
Господь его заботой не оставил;
Один из слуг узрел: над дальним дубом
Кружится ворон, то в ветвях скрываясь,
То подымаясь кверху вновь и вновь,
Как-будто знак им тайный подавая.
Они туда направились немедля,
И в сумерках, пред ночью, что была бы
Смертельною для предка моего,
Зари вечерней при последнем свете,
Нашли его... И, в память о спасеньи
Своем чудесном, порешил мой прадед
Свой дом поставить здесь. Монастырю,
Владельцу леса здешнего, отдал он
За рощу эту мзду, щедрот исполнен,
Такую, что представить ты не в силах,
Такую, что монахи до сих пор
Из сада монастырского, бывает,
Нам присылают то отборных фруктов,
То вдруг вина церковного бочонок,
То масла благовонного бутыль.
На месте, где лежал он, умирая,
Велел мой прадед выкопать колодец,
Скамью поставить, чтоб усталый путник
Здесь мог передохнуть в сени дерев.
Его же сын, мой храбрый дед, сходился
В восьми боях с венецианским войском,
В которых чудом он живым остался,
Хоть при Курцоле поражен был в глаз
Стрелой врага, — он повелеть изволил
Здесь восемь сосен высадить по кругу,
Восьми сраженьям в память... За полвека
Как поднялись гиганты над холмом!
А вран тот, рода нашего спаситель,
Не раз в пределах этих был замечен,
Как-будто он не оставлять защитой
Решил семейство наше. С той поры
И посейчас сюда забредший странник
На ветви древа высохшего может
Увидеть птицу эту. Тот ли самый
То ворон, что спасенье нам принес,
Или другой — не знаю. Эти птицы
Живут на свете вечно, я слыхала.

Ц в и

Не оттого ль, Лаура, герб семейный
На воротах у дома твоего
Венчает ворон на меча эфесе?

Л а у р а

Да, то признанье предков наших славы,
Мечом добытой в битвах и походах,
И высшей силы, что царит над всем.
Беседка ж эта, где сейчас с тобою
Мы говорим, был свадебный подарок
Отца в счастливый день его женитьбы
Своей невесте, матери моей.
Случилось так, что нищенку однажды
Он одарил монетой золотою,
И та взялась гадать ему над пеплом
У ног бродяжки тлевшего костра,
И предрекла с прекрасной девой встречу,
Венец счастливый для него. Отец мой,
Шутя спросил, когда же ждать свиданья.
Колдунья отвечала: «Поутру
Ступай в свой сад. Тебе павлиноглазка
Укажет путь». — Отец лишь рассмеялся,
Но на заре узрел, из дома выйдя,
Он бабочку, порхавшую в саду.
Хмельной нектар из чаш цветов сбирая,
Легко танцуя среди струй воздушных,
Она в глубины сада удалялась,
Маня его. Отец пошел вослед,
И здесь узрел заплаканную деву:
Та по тропе от монастырской церкви
Спустилась в сад, окончивши молитву.
Несчастная красавица! Она,
Бедняжка, заблудилась в дебрях диких,
И бросилась спасителю навстречу,
Моля помочь ей выбраться, и робко
На руку незнакомца оперлась...
Сколь радостных часов в беседке этой
Они, смеясь, друг с другом проводили —
Кто может счесть? Но вот уже три года,
Как мой отец несчастный овдовел,
И вечному решил предать забвенью
Он это место, прошлому оставив
То, что ушло из жизни без возврата.
В упадок все приходит здесь с тех пор.
А мне в наследство их любви досталось
Кольцо златое с чистым бриллиантом,
И дар колдуньи — чудеса провидеть
И будущее зреть сквозь толщу лет.
Да, да, не смейся! Знаешь ли, невежда,
Что видела, перед камином сидя,
Я, наблюдая пляску меж дровами
Неутомимых языков огня?
В дали туманной будущих столетий
Двоих я разглядела генуэзцев:
Один старик в сединах благородных,
В морском наряде, судна у руля,
Другой же злой, нахохленный как ворон,
В чудном каком-то черном одеянье,
Со скрипкою у шеи. Шут ли, нищий
Какой он — я того не поняла.
Но знаю я: века друг друга сменят,
И явятся они из наших улиц
Мир изумить. И, может статься, первый
В неведомые пустится моря,
Границы мира вольно раздвигая;
Иной эпохи смелый провозвестник,
Откроет он в пустыне океана
Неведомую землю, новый свет.
И, может быть, второй подарит миру
Игры скрипичной дивное искусство,
Невиданное, дерзкое, такое,
Что будут современники рядить,
Не сатана ль питает эту силу?
На миг из дали времени сверкнули
Мне очи вдохновенного безумца
Над нежной скрипки лаковым бедром;
Казалось мне, я зрю перстов скольженье
Стремительное, нервное, по грифу,
И слышу звуки, что как бисер с нитей,
Со струн срывает бешеный смычок!

Ц в и

Как мне чудно внимать твоим догадкам,
Грядущего мечтательным прозреньям,
Счастливый дар — грань сущего минуя,
Увидеть то, что недоступно мне,
Как с марса видит раньше капитана
Впередсмотрящий над морским простором
Далекий проблеск маяка и город,
Встающий из пучины на холме.
Свой город! Ах, прекрасней нет мгновенья
Для моряка, чем миг короткий вдоха,
Пред тем как крикнуть, праздник возвещая,
Будя команду сонную: «Земля»!
О, если б мог я Геную увидеть
Через года, свой дом, своих потомков,
Нужды и бед не знающих! Должно быть,
И век спустя все так же корабли
Входить с товаром будут в эту бухту,
Холмов цветущих между...

Л а у р а

                Я не знаю.

Ц в и

Вздор, люди смертны, а наш город вечен,
Как Рим!

Л а у р а

                Не знаю, Цви.

Ц в и

                Да что с тобой?
Ты вся дрожишь. Здесь холодно; пора бы
Тебе домой вернуться.

Л а у р а

                Нет, не холод
Тому причина — ужас! На рассвете
В окне я увидала паука.

Ц в и

Что за беда? Паук! В моей каморке
Их дюжина! Под притолокой низкой
Все в паутине...

Л а у р а

                Ты не понимаешь,
За зримым углядеть не в силах суть.
Послушай же: сегодня рано утром
Я ставни как обычно распахнула,
Чтоб пеньем птиц садовых насладиться,
И вдруг, как привиденье, предо мной
Возник паук, посланец темной ночи.
Невидимой поддерживаем нитью,
Он, кажется, парил в просторе неба,
Выискивая жертву. За окном
В рассветной дымке Генуя лежала.
Крыш лоскуты, церквей и башен шпили,
Дома господ и бедные лачуги
Рассыпались по зелени холмов.
Внезапно он, как злобный черный карлик,
Засеменил по тонкой паутине,
И в ужасе привиделось мне, будто
На землю он спускается с небес!
Далекой перспективой обращенный
В косматого, огромного дракона,
Как ночь, как туча черная, на город
Он навалился брюхом — и исчез.

Ц в и

И что ж его явление пророчит?

Л а у р а

Почем я знаю? Может статься, войны,
Неурожай, нашествие вандалов,
Потоп, землетрясение, чуму...

Ц в и

Чуму? Где услыхала ты об этом?

Л а у р а

Нигде. Мне нет нужды кого-то слушать.
Мне знак был, и увидела я грозно
На город наш ползущую беду,
Какую, мне неведомо.

Ц в и

                Лаура,
Ты молвила «чума» — так знай: отсюда
Она прошла недалеко, быть может,
Лишь Божьей волей город не задев.
Я верно это знаю. Будь покойна —
Отец мне говорил, надежды полон,
Что Геную опасности минуют.

Л а у р а

А кто отец твой? Прорицатель? Маг?

Ц в и

Не маг, а лекарь. У него аптека
Недалеко от церкви Сан-Бернардо,
В проулке меж кладбищенской стеною
И возчицкой конюшней.

Л а у р а

                Знаю, там,
Под вывескою «Снадобья Беф-Цура»
Кривой домишко с узеньким крылечком,
Весов рисунок на двери скрипучей,
Открытой для прохожего всегда.
С Джузеппе я гуляла там сегодня,
И видела сквозь мутное оконце
Седого иудея за работой,
Со склянками и ступою в руках.
Так вот чей сын ты! Правда, что отец твой
Не маг, но все ж кудесник он отчасти:
Во всей округе не сыскать аптеки
Известнее и лучше чем его.
Как ни пройду я вашей двери мимо,
Всегда толпа там страждущих томится:
И богача слуга, и горожанин
Из бедных — всяк за помощью спешит.
И чуть со мной случится что — простуда,
Иль расшибу я, бегая, колено,
Или хандра меня одолевает —
Джузеппе направляется туда,
И мне приносит порошки и мази,
Травы настои горькие и капли,
И хворь любую как рукой снимает.

Ц в и

С отцом бок о бок трудится мой брат.

Л а у р а

Должно быть, славный человек. Теперь я
Узнала, чьим умением искусным
Мне унимают боль и сводят хвори;
И ты сказать мне хочешь, что отец
Твой ведает секрет чумы смертельной?

Ц в и

Не ведает еще, но разгадает.
Он мне сказал сегодня «Есть надежда»,
Он тьму прочел мудреных древних книг.
Надеюсь вместе с ним... И верю в чудо.
Да, ты права: иное невозможно
Постичь умом, и остается верить,
И чуда наступление молить.

Л а у р а

Когда же станет то тебе известно?

Ц в и

Быть может, завтра.

Л а у р а

                Завтра! Умоляю,
Приди сюда и расскажи об этой
Ты тайне мне!..

Ц в и

                Увы, нельзя.

Л а у р а
                Опять!?

Ц в и

Да. Завтра начинается суббота.
Никак нельзя...

Л а у р а

                А в следующий вечер?

Ц в и

Не знаю, право. Я...

Л а у р а

                Ну вот и славно!
Здесь, у беседки, послезавтра, в ночь
Я буду ждать тебя. Хочу услышать
Я твой рассказ о злой чумы загадке,
О том, каким магическим заклятьем
И кто ее от Генуи отвел,
О том, как ты скитался в дальних водах,
О том, как ты сражался с бурей грозной,
О берегах и градах чужеземных,
О людях что за морем встретил ты,
О тысяче вещей, о коих в жизни
Ни от кого я боле не услышу.
Придешь? Придешь?

Ц в и

                Ну можно ли отказом
Ответить на подобную мольбу?

Л а у р а

Вот радость! Ты согласен!

Ц в и

                Но сегодня
Позволь идти мне, а тебя до дома
Сквозь сад провесть: ты вся продрогла. Время
Тебе вернуться.

Л а у р а

                А и правда, Цви,
Мне зябко что-то...

Ц в и

                И со мной бывает,
Что, увлеченный книгой, разговором,
Забуду голод, сон, молитвы время,
Очнусь вдруг — ах! — уж вечер за окном...
Скорей же!

Л а у р а

                Невоспитанный невежда!
Когда идти ты даму приглашаешь,
То надобно свою подать ей руку,
И как осла ее не понукать!

Ц в и

Прости, Лаура. Я на миг забылся,
Рассказами твоими очарован,
Легендами былого. Показалось,
Что с другом я беседую своим.

Л а у р а

Цви, ты смешной. К чему мне извиненья?
Сообрази, мой спутник неуклюжий,
Что я прошу подать мне руку: темень,
И ничего не видно в двух шагах.
Фонарь у дома моего порога
Нам путь укажет. Видишь ли в просвете
Ветвей, как огонек вдали мерцает?
Идем к нему. Но расскажи еще:
Не замечал ли ты когда с тревогой,
Что числа силу тайную имеют? —
Который день уже четыре цифры
За мною верно следуют. Везде
Я вижу их. Соединяясь вольно,
Весь мир они собою образуют,
Заметные в великом и ничтожном,
И все вокруг несет их тайный знак.
Они встают в моем воображеньи,
Его то совершенством поражая,
То душу мне тревожа сочетаньем
Округлых форм и ломаных углов.
А цифры суть такие — единица,
Прямая словно жердь, за нею следом
Ступает тройка, словно две подковы,
Что держат рядом руки кузнеца,
Затем четверка, острая как пика,
И важная надутая восьмерка.
Какой-то странный сброд, как лицедеи
Бродячего театра. И вокруг
Мистическим каким-то произволом
Все в них вместилось: лет число Христовых,
Мой век, и бус узор необычайный,
И все на свете их печать хранит.

Ц в и

И правда: на одной поляне, где мы
Вели беседу, три стоят творенья
Рук человечьих: каменный колодец,
Скамья, беседка... Предо мной прошли
Четыре поколения Абальди,
Для коих это место было свято,
И восемь сосен дружною толпою
Как стражи, опоясали его.

Л а у р а

Ты видишь сам: чудес на свете столько,
Что перечесть их трудно. Счастлив смертный,
Кто понял это... Мне, однако, нужно
Домой вернуться. Вон мое окно,
Плющом увито... Мышью проскользну я,
Не скрипнув половицей ненароком,
Чтоб чуткий сон отца не потревожить.
А ты мне слово дал, что будешь ждать
Меня в беседке через два заката —
Не позабудь же, Цви!

Ц в и

                Я тоже буду
Ждать часа вновь увидеться с тобою,
Считать часы и время торопить.

Л а у р а

Иди же. Нет, постой! Хочу на память
Беседы нашей что-нибудь оставить,
Какой-то знак... Ведь ты мне не поверил,
Что нас помянут через сотни лет?
Смотри: стена кирпичная укрыта
Ковром плющовым. Тайну он умеет
Хранить надежно. Долгие столетья
Мой дом на этом месте простоит,
Хозяев сменит, и они не будут
И ведать, кто здесь обитал когда-то,
Но стены сохранят об этом память.
Коснись шершавой грани кирпича:
Он теплоту полуденного света
Хранит в ночи. Пускай несет он метку
Руки моей в столетья. Разведи же
Витые стебли. Вот мое кольцо
С блистающим алмазом драгоценным.
Слыхала я, что тверже нет кристалла
Средь всех каменьев из глубин подземных,
Какие людям удалось добыть.
Пускай скрижаль из глины обожженной
Несет мое в грядущее посланье —
Четыре эти цифры. В них сокрыта
Пленительная тайна бытия,
Которую, я верю, разгадает
Тот, кто прочтет, кто разобрать сумеет,
Что это означает. Помоги мне
Вон тот кирпич, что скрылся за листом,
Царапиной прорезать... Вот и славно!
Теперь прощай! Пора расстаться — право,
Как жаль! Но есть и сладость в расставаньи,
Что верной встречей кончиться должно.
Так мы, прощаясь с солнцем на закате,
Ничуть не опечалены: ночного
Покоя власть не может над землею
Продлиться дальше первого луча
Зари прекрасной.

Ц в и

                Да, все так, Лаура,
Судьба щедра бывает на разлуки.

Л а у р а

Тем радостней бывают возвращенья.

Ц в и

Ты в том уверить хочешь моряка?


ДЕЙСТВИЕ III

Сцена I
________________________________

М е н а х е м

Взболтай сильней. А к этому настою
Добавить нужно опию две меры,
И подогреть, пока не станет жидкость
Янтарною, затем над склянкой с ней
Заклятье прошептать при лунном свете —
Придет пора, его тебе открою —
Потом на восемь дней поставить в погреб,
Пока густая не осядет муть,
Затем цеди по капле, осторожно,
И драгоценный собери осадок,
И размешай в вине его — вернее
Лекарства нет от гложущей тоски,
Ночных кошмаров и сердечных болей.
Запомнил, Арье?.. Что с тобой? Как будто
Ты мыслями далеко. Расскажи мне,
Что так тебе покоя не дает?

А р ь е

Отец, твои познанья и искусства
Я чту глубоко. Я не знаю трети
Того, к чему пришел своим умом ты
Во врачеванья трудном ремесле.
Но что доступно власти человека —
Беспомощно и низменно пред Богом,
И кто забыл, какая сила правит
Подлунным миром, тот впадает в грех.
Я думаю усердно, неустанно
О младшем брате, о его несчастье:
Две сотни дней провесть средь иноверцев —
То верный путь к забвению своей
Священной веры. В отчий дом вернулся
Не юноша послушный и смиренный,
Но еретик! Он мудрости Талмуда
Не внемлет со вниманием, и ты
Его отцовской властью не направишь.
Вчера напрасно мы с тобою ждали —
Он не пришел в урочный час. Какие
У иудея могут быть дела
Глубокой ночью в городе враждебном?
В догадках я теряюсь. Неужели
Он тайные устраивает сделки
И сокрывает это от меня?
Сегодня он опять пустился в город
Не в платье, подходящем иудею,
А вновь напялив на себя простую
Холщовую рубаху моряка.
Позор на наше имя! Нет, послушай,
Не возражай! Ужели ты не видишь?
Сегодня я беседовал с ним утром
И уловил какой-то странный взгляд,
Как-будто некой тайной просветленный...
Нет, истину тебе хочу сказать я:
Среди врагов полгода обитая,
Твой сын мог тоже нашим стать врагом!

М е н а х е м

Послушай, Арье... Не впервой меня ты
Печалишь этим странным подозреньем.
Что тут сказать? В какой ни есть одежде,
А он мой сын! В коммерции его
Я плохо разумею, так же точно,
Как в нашей он. Что делал среди ночи
Он, дом покинув, ведаю не боле
Чем ты. Но внемли мысли же простой:
Я стар уже. Хоть боли и недуги
Толпой сопровождают век почтенный,
Но есть одно, что примирить нас может
С грядущей смертью: мудрость. Лишь года
Ее дарят — не книги, не познанья,
Не добрые советы тех кто видел
Иную даль... Но лишь годов теченье,
Протяжное, как путь среди пустынь.
А мудрость же — не в здравых рассужденьях,
Учености, любови к размышленью,
Нет! Это чувство времени теченья:
Пока ты молод и нетерпелив,
Опередить желаешь ты мгновенье,
Рвешь то, что было б надобно распутать,
И страстно жаждешь получить сегодня,
Что завтрашнему дню принадлежит.
В годах же зрелых вровень поспеваешь,
От мудрости далек, живешь насущным,
Подобно всякой неразумной твари,
Ты пропитанью посвящаешь труд
Ума и рук. И лишь когда усталость
Тебя заставит, шаг свой замедляя,
Оборотиться, оглядеть былое,
Почувствовав свободный ток времен,
Тогда поймешь, что век твой на исходе.
А осознавши, подчинись смиренно:
Есть мудрость в том, чтоб выбрать пораженье,
Грядущему покорно уступив.
Я стар, он молод! Молодость и мудрость
Друг с другом неуживчивы. А значит,
Склонять его послушаться — пустое.
Пусть он живет как Бог ему велит.

А р ь е

И ты, отец, мольбу мою отринул
Жить по закону древнему. О, где ты
Сей вольностью проклятой напитался?
И коль позволить быть самим собой
Любому неразумному, что будет
С народом нашим? С крепостию веры?
Ужель свои мы головы на плахи
Положим сами? Мы среди врагов!
Молю тебя, одумайся!

М е н а х е м

                Сей диспут
Давай продолжим в лучшую минуту.
Взгляни в окно: уж солнце поднялося,
Нам время приступать. Гляди, толпа
Уже стоит у двери: генуэзцы
Беспечными бывают, словно дети:
Чуть теплый день им осень вдруг подарит —
Пошло гулянье! А минует ночь —
Стоит чреда болезных генуэзцев,
Взыскующих пилюль, микстур от жара,
Унять пытаясь рвущий горло кашель
И дружно прочищающих носы.
Возьми из шкафа снадобья бутыль ты,
Что мы с тобой сварили накануне,
И раздели на сорок равных порций,
И склянки запечатай сургучом,
А я отправлюсь в погреб за настоем
Ромашки, да за липовым отваром.
Поторопись: еще не все готово,
А нам чрез четверть часа начинать!


Сцена II
________________________________

А р ь е

Один! Всегда один! Оставлен, предан
Я теми, в ком вовек души не чаял,
Отцом и братом! Вот она, награда
За крепость веры. Нет, не сокрушить
Ничем ее: сыновнею любовью,
Ни разумом, ни мудростью, к которой
Советует отец мне обратиться:
Превыше вера мудрости самой!
О, радость быть страдающим за правду!
Бывает ли на свете выше участь,
Чем Господу отдать себя, став жертвой
Ликующих безбожников-врагов?
Враги! Они повсюду! Разлучили
Они меня с отцом моим и братом,
Они собрались жадною толпою,
У двери дома стоя моего,
Подобно шайке нищих, ожидая,
Что я склонюсь пред ними в услуженьи,
И буду врачевать их, сохраняя
Никчемные их жизни... И сейчас
Чем занят я? — Я склянки наполняю
Лекарством для мучителей проклятых,
Я недругам протягиваю руку,
Народ мой изводящим как чума!
Да, как чума! Судьбины зла насмешка:
Они уйдут, излеченные, снова
Развратным наслажденьям предаваться,
А мне отцовской волей предстоит,
Охваченному ужасом брезгливым,
Разгадывать секрет проклятой жижи,
Попавшей в дом к нам по беспутству брата
Из сундука больного моряка!
Чума ли там, во чреве темном фляги,
Или плавают невидимые споры
Проказы хищной? Оспы? Лихорадки,
Из южных к нам завезенной морей?
О Господи, за что избрал меня ты
На эту жертву? Я ли не старался
Служить тебе, и жить твоим законом,
И наставлять заблудших? Или ты
Меня оставил? Или в этой фляге
Содержится какое-то посланье?
Иль может быть, то сатана коварный
Подал мне в руку этот смертный яд?
Все движется вокруг твоим веленьем,
О господин небесный мой! А значит,
Ты захотел свою исполнить волю
Моей рукою... Ты освободил
Меня от власти принимать решенья,
Дав сил душе не мучиться сомненьем,
Мне сердце обратил в холодный камень,
Вложив в мою десницу грозный меч.
А может быть, лукавого советам
Персты мои вдруг сделались послушны?
Мне все едино! Избран я судьбою,
Чтоб покарать врагов своих. Беру
Я флягу эту дьявольскую. Чую,
Как плещется в ней варево густое.
Смелей, смелей! Сверну тугую пробку
И задержу дыхание на миг,
Чтоб не вдохнуть пары дурные. Ужас
Мне кандалами сковывает члены.
Смелей же! Не мое ли имя Арье,
Что означает лев? Могучий лев,
Образчик вечный храбрости! Не я ли
Всю жизнь мечты о мести страшной холил,
Губительной, безбрежной, беспощадной,
Мучителям народа моего?
Да, есть отвага льва, но эта выше!
Есть смелость драться, что доступна многим:
Любой, над кем занес кинжал разбойник,
Сразиться может с ним за жизнь свою;
А скрытно красться, прятаться годами,
Змеей врага преследовать бесшумной,
И знать, что великан в одно мгновенье
Тебя способен камнем раздавить,
Но продолжать упорную охоту,
Дождавшись тьмы, когда гигант усталый,
Объятый сном, беспечно приоткроет
Сам шею беззащитную свою —
И впиться ядовитыми клыками!
Не эта ль смелость выше той, что в битве
Махать клинком безумцев заставляет?
То смелость мига — это смелость лет!
Вот средство безобидное от жара —
В него я тонкой струйкой проливаю
Сей эликсир, сей дьявольский подарок
Впервые благосклонной мне судьбы.
О силы ада! К вам взываю я!
Я вам слуга, мольбе моей внемлите!
В руках моих рождается змея —
Смертельной силой яд ей наделите!
Я думал сам по молодости дней,
Что не познаю большей в жизни страсти,
Чем златом обладание. Но в ней
Нашлось иное: это жажда власти
Над смертными ничтожными. Как Бог
Алкаю быть в мечтаньях сокровенных,
Всесильным, беспощадным, чтобы мог
Разить стрелами молний я мгновенных.
О, сладость мести! Где вы, силы зла?
Явитесь! Трепещите, горожане!
Чума! Чума! Молю, чтоб ты пришла!
А вы, христова храма прихожане,
Молитесь вашим идолам в церквах,
В бессилье на колени повалитесь:
Вам не унять всесильной смерти страх!
Невинные и грешные — молитесь!
Дрожите, чуя смерти вечный плен.
Кормить червей вам суждено во гробах!
Живущим не укрыться бронью стен,
А нерожденным не спастись в утробах!
Я душу возлагаю на алтарь
Своей вражды к мучителям, и ныне
Неверных раб, я стал им грозный царь,
И рушу их проклятые святыни!
Геенны бесы! Во чумном котле
Отравы полной мерою отмерьте!
Я царь Чумы! Отныне на земле
Я возглашаю Царство Черной Смерти!


Сцена III
________________________________

Л а у р а

Джузеппе! Вновь упрашивать ты взялся?
Оставь меня!

Д ж у з е п п е

                Сударыня, прошу вас,
Склонитесь на мольбы мои. Один лишь
Всего глоток, и в горле стихнет боль,
Уймется хрип. Испарина вуалью
Спасительною вам чело укроет,
И жар, что как румяна ваши щеки
Украсил, словно марта снег сойдет.

Л а у р а

Как ненавижу я твои микстуры!

Д ж у з е п п е

Простите, госпожа моя! И сам я
Себя извел упреками. Возможно
Вчера мне было вам не уступать,
Не продлевать прогулку, и тогда бы
Сегодня не терзала вас простуда.

Л а у р а

Джузеппе, не кори себя. А бусы?
А радость встречи, что прекрасней бус,
Беседы счастье искренней?

Д ж у з е п п е

                Беседы?
Какой? Зачем вы смотрите лукаво?

Л а у р а

Какой? Положим, той, что мы с тобою
Вели вчера о Генуе, цветах,
О чудесах, что в землях чужестранных
Не счесть.

Д ж у з е п п е

                Ах да, конечно, вспоминаю,
Как я ругался с рыночным торговцем,
И как вас в темноте не мог найти.
Теперь, когда улыбка озорная
Вдруг ваших уст коснулась на мгновенье,
Могу ли вновь просить вас сделать милость
И горькое лекарство проглотить?

Л а у р а

Я соглашаюсь, сторож мой ворчливый,
Не потому, что просьбе я внимаю,
Но лишь затем, чтоб снова насладиться
Утра покоем, сном и тишиной.
Сколь странен вкус у лекарского зелья!
В нем злая горечь травного настоя
Смешалась с незнакомым ароматом
Как будто бы цветочным... Или сок
Плодов земли далекой растворился
Во снадобье лекарственном? Иль капля
Смолы с дерев неведомых упала
В аптекарского вара темный мед?
Мне полегчало чуть. Иди, Джузеппе,
Я подремать желаю до полудня.
Вот расхворалась, право же, некстати!
Ведь мне к закату завтрашнего дня
Изгнать недуг потребно.

Д ж у з е п п е

                Для прогулки?

Л а у р а

Ты очень проницателен, Джузеппе.

Д ж у з е п п е

А то! Я все же в возрасте почтенном!
Спасибо, почивайте, госпожа.


Сцена IV
________________________________

А б а л ь д и

Беда, мой герцог!

д и  М у р т а

                Джероламо, я
Немало видел градов разоренных,
Огнем испепеленного жилья,
Людских племен, лихим мечом смиренных,
Но то, что происходит за стеной,
Объять не удается мне рассудком,
Как будто нечисть адская за мной
Явилась вдруг во сновиденьи жутком.
Романских предков дорог мне завет
Идти на зло с оружьем обнаженным,
Но если враг невидим? Дай ответ,
Что станет с нашим градом пораженным?
Что там, средь улиц, ведаешь ли ты?
Судьба ль погибнуть Генуе? Не верю!
Готов я бой дать бешеному зверю,
Но где сразиться? У какой черты?

А б а л ь д и

Беда, мой герцог! Все мечи державы
Не в силах защитить границы наши,
Бессильны рвы и крепостные стены,
Коль вражье войско в городе уже!
Вся дожа власть, во всем ее величьи,
Есть власть мирская. Никакой надежды
Не вижу я на то, чтоб привиденье
Нам удалось оружьем поразить.
Нам остается уповать на милость
Господню, укрепляться в нашей вере,
И возносить молитвы, чтоб Всевышний
Нас не оставил в этот страшный час.
Чума прокралась в град вчерашней ночью;
Сужу о том, поскольку силы ада
Как подлые убийцы, выбирают
Для дел своих часы кромешной тьмы.
Ночь минула, и сорока семействам
Судьба была пасть жертвою удара
Болезни злой. Невинною простудой
Она казалась в первые часы,
Но вскоре те, кто избран был судьбою
На страшное заклание, не в силах
Подняться были. Лекари признали
Бессилие свое пред хворью той.
«Чума!» — сей слух мгновенно, словно пламя,
Стремительно объемлющее хворост,
Из уст в уста везде передавался,
Охватывая тысячи умов.
Народ сбирался в ужасе во храмах,
Своих больных ведя с собой в надежде
Умилостивить Бога покаяньем,
Моля его несчастных исцелить,
Но тщетно! Что вчера лишь занималось,
Сегодня жадным пламенем объято:
Где был один, там три, четыре, восемь
Больных чумой — и счет утерян им!
И многие, чьи жаркие молитвы
Бог не услышал, в вере ослабели
И в этот час пируют, предаваясь
Безумному разврату всех родов.
На улицах мятущиеся толпы
Людей, что словно разума лишились,
Терзающих тела свои кнутами,
Чтоб дух страданьем плоти укрепить;
Их горячат безумные пророки,
Конец грядущий света возвещая,
И не имеет стража городская
Управы на взбесившихся! Мой дож,
Я жизнь отдал на укрепленье власти
Правителей великих генуэзских,
И я же зрю агонию державы:
Солдаты позабыли долг и честь,
И верность безупречную присяге —
В войсках смятенье! Те, кто был поставлен
Сдержать народ от грабежа и бунта,
И мародерство дикое пресечь,
Бегут и грабят сами! Дикий ужас
Един царит над душами людскими,
И нет пути живым избегнуть смерти,
И некому умерших хоронить!

д и  М у р т а

Ты слаб, несчастный! Ты поддался страху!
Пускай народ в безумии дичает,
Но благородный воин не оставит
Свой дом в осаде! Неужели меч
Ты опустил? Ужель твое жилище
Не защитишь, сражаяся с бедою?

А б а л ь д и

Упущен час начать мне эту битву:
Мой дом чумою также поражен.

д и  М у р т а

Твой дом, мой друг! Ужасное известье!
Прости меня, что голос свой возвысил
Я на тебя, мой верный Джероламо,
Не зная, что ты в сердце испытал.
Слуга ли твой сражен проклятой хворью?

А б а л ь д и

Нет, дочь моя. Безвинное созданье,
Звезда моя, моя одна отрада,
Одна надежда старости моей!

д и  М у р т а

Не падай духом, славный мой советчик!
Открой главу священного писанья:
Кто веровал, от хворей исцелялся
Одним движеньем Божьего перста!

А б а л ь д и

В том для меня единая надежда.
Лаура вся невинность и смиренье;
Не может быть, чтоб наш Отец небесный
Не осенил несчастную своей
Святою благодатью исцеленья!

д и  М у р т а

Ты прав! Взгляни: мне папское посланье
Доставили сейчас из Авиньона.
Послушай же, что речет нам Климент,
Святой понтифик: «Ныне, Божьей волей
В земных краях наместник Иисуса,
Желаю я Всевышнего веленье
До дожа генуэзского донесть.
От книг святых нам сделалось известно,
Что волею Господней милосердной
Грядет пора великих потрясений
На христиан за жизнь их во грехе.
Когда придет пора небесной кары,
Вода и пища горькими от яда
Пребудут, и бесчисленные смерти
Насквозь проредят человечий род.
Но есть и путь у смертных ко спасенью:
Смиренье, покаянье и молитва,
И кто неколебим пребудет в вере,
Того минуют молнии небес.
А посему я паству призываю,
Когда пора придет, сбираться в храмах:
Убогие ли, нищие, больные —
Объемлет всех во благе Иисус!
Правителям же светским должно верной
Служить опорой для духовной власти
И силою державною принудить
К повиновенью подданных своих».

А б а л ь д и

Велик Господь!

д и  М у р т а

                Аминь! В минуту эту
Иного не осталось нам решенья,
Как уповать на Божескую милость.
Сегодня созываю я Совет,
Чтоб силы все, какие только можно
Объединить, чтоб варварство в народе
Пресечь, и чтобы хворых и здоровых
Молиться о спасеньи собирать.


Сцена V
________________________________

А б а л ь д и

Входи, аптекарь. Мне с тобою нужно
Потолковать... Во дни чумного мора
Сколь многое вокруг переменилось,
Что прошлое мне видится игрой
Воображенья, ярким сновиденьем,
В котором задержаться на мгновенье
Уже нельзя. Весь мир перевернулся!
Что было прочно — обратилось в пыль.
Два дня тому торговец иудейский
Ко мне явился. Гневом распаленный,
Его изгнал с порога я, тебя же
Сейчас прошу в гостиную войти.
В твоем лице — готов я в том поклясться! —
С чертами позабытого торговца
Мелькает сходство! Впрочем, вздор, помстилось.
Присядь же в кресла.

М е н а х е м

                Ведать я хочу,
Чем заслужил я, скромный обитатель
Убогого квартала городского
Высокой чести в дом войти Абальди
И разговор вести с ним?

А б а л ь д и

                Дочь моя
Вчера поражена была чумою,
Безвинно, неожиданно, как будто
Колдун жестокий, в злобе обезумев,
В отраву обратил ее питье.
Как мучится бедняжка, содрогаясь
В дурном бреду, горя смертельным жаром,
Гримасою ужасной искажая
Недугом изможденное лицо!
Сегодня утром, в миг, когда сознанье
Несчастной ненадолго прояснилось,
Она меня просила непременно
Тебя найти и привести сюда.
«Старик Беф-Цур, — сказала мне Лаура —
Аптекарь в переулке Сан-Бернардо,
Секрет чумы узнал». Не размышляя,
Слугу послал я тут же за тобой.
Несчастное дитя! Откуда стало
Ей о тебе известно, не могу я
Предположить, но что мне было делать?
Когда в пучину смертного несет,
Готов схватиться он за прутик малый.
Скажи мне, ты и вправду знаешь нечто
О том, откуда к нам чума явилась
И в силах ли людских ее лечить?

М е н а х е м

Да, вправду знаю. К своему несчастью,
Я первым был, кто наблюдал кончину
Чумою пораженного, и тайну
Болезни той пытался разгадать.
В руках моих слепою волей рока
Сосуд с заморским зельем оказался
И есть тому свидетельства, что в нем-то
И заключен чумы проклятой яд.
Сколь зелия подобного разлито
По лабиринтам улиц генуэзских —
Неведомо, и кто чумою будет
Сражен в грядущем, знать мне не дано.
Нет сил моих и путь найти к леченью
Болезни этой: вот уж двое суток,
Не зная сна, пытался неустанно
Я дьявольскую тайну разгадать,
Но безуспешно... Нет того лекарства,
Которым бы сумели исцелиться
Те смертные, кто избран был Чумою
Себе на жертву.

А б а л ь д и

                Что ж, благодарю,
Мой гость, тебя за честное признанье:
Секрет чумы не в силах человечьих
Понять, а значит, нет нам и спасенья,
Как только волей Господа благой.

М е н а х е м

Но есть одна догадка, озаренье,
Наитие... Того, что мне известно,
Довольно, чтобы сделать заключенье.

А б а л ь д и

Какое? Говори же!

М е н а х е м

                Видно мне,
Что действием дурным чумного яда
Поражены и целые семейства,
С младенцами невинными, и язва
Не разом забирает их, но так,
Что если хворый в доме появился,
То те, кто пил с ним из одной посуды,
Иль в болести ухаживал — те часто
Чумою поражаются вослед.
Когда такое наблюденье верно,
То это означает, что несчастный,
Страдающий недугом, в теле носит
Как спелый колос, семена чумы,
Смертельный дух, что при дыханьи вьется
Над плотью пораженной, убивая
Тех, кто склонясь в печали над устами
Болящего, беспечный сделал вдох.

А б а л ь д и

Постой, постой! Сказать ты этим хочешь,
Что у чумы есть вещество земное?
Как!? Грешник, что чумного сторонится,
По-твоему, избегнуть кары злой
Сумеет лучше праведника, ибо
Последний не отходит от больного,
И ласкою, и словом утешая
Болезного в страданиях его?

М е н а х е м

К несчастью, так. И это означает,
Что там, где лекарь отступил бессильный —
Там властью обладающий не вправе
Доверить града жителей судьбу
Господней воле — до поры, покуда
Не все еще испробованы средства
Сопротивленья. Что во власти дожа,
То свершено должно быть: разрешит
Пускай правитель наш покинуть город
Всем, кто бежать способен, кто сумеет
Сесть на коня, на палубу подняться
Или пешком идти сколь хватит сил.
Кто поражен — несет чуму с собою;
Ему судьба остаться, уповая
На милость высших сил — но кто решится,
В изгнании чуму переживет.

А б а л ь д и

Бежать? Ты удивил меня, аптекарь.
Я знаю, твой народ тысячелетье
От зла и бед спасается, скитаясь,
И от врагов, как чуткий зверь, бежит,
Едва заслышав егерского рога
Далекий звук. Но только генуэзцы
Такой судьбы не имут. Верю твердо:
Страданьем возвышается душа.
Я иерарха нашего посланье
Читал сейчас: нам Бог повелевает
Смиренно небу возносить молитвы
И тем спасенье заслужить себе,
А не бежать, подобно жалким крысам —
Вот наш удел, вот истинная вера!
Боюсь, тебе, в стране моей пришельцу,
Ни сердцем, ни рассудком не постичь
Величия Спасителя.

М е н а х е м

                Рассудок
Мой занят не попыткой вашу веру
Понять, но только поиском спасенья
Несчастных соплеменников твоих.
Я не судья народам в верованьях,
Но внемли: сила всякого ученья
В том, чтобы душу от греха очистить,
А то, чем озабочен ты сейчас,
Есть не души спасение, но плоти.
Здесь нет противоречья с вашей верой:
Несчастных генуэзцев отравляет
Не Божий гнев, но бестелесный пар
От зараженных. Словно злые слухи,
Из уст в уста чума передается.
Рассей толпу — и чудище издохнет,
Не в силах пищи для себя найти.

А б а л ь д и

Твои слова разумны. Может статься,
Что ты провидишь верное решенье,
Но слово Папы — это слово Божье...
Ослушаться? Всевышнего предать?

М е н а х е м

Послушай же! Когда огонь пожара
Сжирает город, вдруг перелетая
От дома к дому, надобно ль молиться
Или спешить к колодцу за водой?
Спаси народ свой, соверши деянье,
А коль греховным ты его считаешь,
Прими сей грех: спасенные от мора
Век будут Бога за тебя молить.

А б а л ь д и

Ты мудр, аптекарь: сильно искушенье!
Но разум мой внезапно осенила
Одна догадка: зная ваше племя,
Я, кажется, могу предположить,
К чему ты клонишь. Получив свободу,
Ты город наш покинешь. Чужестранцу
Равно куда свои стопы направить:
Отчизны не имеет твой народ.
Живот спасти — достойное стремленье
Для иудея. Я же не могу
Спасаться бегством — вот где разделенье
Меж нами!

М е н а х е м

                Кто сказал, что я бегу?

А б а л ь д и

Ты не сказал, но твой народ отвеку...

М е н а х е м

Я не судья народам. Но себе
Позволю ли бросать слепой судьбе
Моих больных, мой дом, мою аптеку?
Я остаюсь. Отец мне завещать
Высокое врача предназначенье
Успел: болезных к жизни возвращать,
А безнадежным в скорби облегченье
Давать, избавив от телесных мук.
И для души превыше нет веленья,
Чем дарованье ближним исцеленья
Искусством тонким разума и рук.

А б а л ь д и

Ты прав! Клянусь, отныне согласиться
С тобою я готов. У дожа вскоре
Совет назначен. То, что ты поведал
Мне здесь, не утаивши, я скажу
Светлейшему. Но все же объясни мне,
Чего уразуметь я сам не в силах:
Как я в годину бедствия лихого
Решаюсь внять премудрости твоей?
Потомок благородных крестоносцев,
Наследник славы рыцарей бесстрашных,
Свидетель войн, державных потрясений,
Паденья царств и возвышенья царств,
Я мнил, что в состоянии поступку
Любому дать простое объясненье,
В деяньях человеческих я видел
Порыв души иль разума расчет.
Но ты меня в тупик сумел поставить!
Я заблуждался? Горькое признанье!
Иль был я прав? Поверить иноверцу,
Сомнению подвергнуть папских булл
Святые строки! Кто ты — злой посланец
Подземных сил, наш роковой губитель,
Иль тот, кто предлагает нам спасенье?..
Как знать? Твои суждения мудры,
Ученого устами речет разум,
Но пропасть пролегает между нами:
Есть то, что выше воли и рассудка,
То, чем Господь навек нас разделил —
Незримою, великою границей,
И мне ее не преступить вовеки!

М е н а х е м

Какой?

А б а л ь д и

                Ты иудей!

М е н а х е м

                Я генуэзец.
Чума не различает племена.


Сцена VI
________________________________

М е н а х е м

Цви, мальчик мой! Тебе пора решиться.
Хворь моровая город пожирает,
На улицах опасно находиться,
Но и в стенах не скрыться от нее.
Глоток воды иль вздох неосторожный
Несут с собою смертную угрозу.
Прошу тебя, ты должен дом покинуть
И тем спасти и род наш, и себя.
Вам, морякам торговым, нет запрета
Покинуть город — отправляйтесь с Богом!

Ц в и

Отец! Куда сейчас мне отправляться?
Что ждет меня на чуждом берегу?

М е н а х е м

Не спорь со мной: не время препираться.
Ты молод, Цви, смирись! Таков обычай.
Решать есть право у отца пред сыном,
Коль о спасеньи рода речь идет.

Ц в и

А ты, отец?

М е н а х е м

                Я остаюсь, мой мальчик.
На древе рода высохшая ветка,
Я был бы для тебя в пути обузой.
Покинуть дом не позволяет мне
Закон державный — дожа повеленье,
И совести закон: я обещался
Болящих врачеваньем не оставить.
Прошу тебя, не медли, поезжай!
Как жаль, что брат твой Арье быть не сможет
Тебе опорой в тяготах изгнанья!
Мне было бы спокойней оставаться
В сознании, что не грозит сынам
Моим чумы смертельное дыханье...
Вот мой сундук. В нем собирал я годы
Наследство вам — дукаты золотые.
Лишь несколько горстей их здесь, но все ж
Тебе я отделяю половину.
Да будет этот малый дар отцовский
Тебе подспорьем. Можешь ли узнать ты,
Когда «Галата» покидает порт?

Ц в и

Я знаю то наверное: с рассветом,
Назавтра утром. Ты меня торопишь!
Отец, ты хочешь, чтоб с восходом солнца
Я дом покинул, может быть, навек!
Склоняюсь перед волею твоею...
Но надобно мне вечером сегодня
Из дома ненадолго отлучиться:
Я сделал долг — вернуть его пора.

М е н а х е м

Спеши, мой сын! С долгами расчитаться
Для чести нашей первая забота.
Но что за шум у нашего порога?
Не Арье ли?

А р ь е

                Отец! Ликуй, отец!
Свершилось! Брат мой, радуйся! Победа!
Темницы стены рухнули проклятой!
Дож генуэзский повелеть изволил,
Что все, кого не тронула чума,
Оставить могут Геную! Всевышний!
Ты услыхал горячую молитву!
Отец мой, Цви, скорее собирайтесь,
Опасно медлить, надобно спешить!
Мой брат, скажи, довольно ль места в трюмах,
Которое владельцу оплатил ты,
На корабле, чтоб всем нам уместиться?
Какое счастье, Цви, что ты моряк,
Что сможем мы на твой корабль подняться!..

М е н а х е м

Ты не ошибся, Арье? Верны ль вести,
Что дож покинуть город позволяет,
Живот спасая, подданным своим?

А р ь е

Сомненья нет, то истинная правда!
Ты изумлен, отец? Я сам и мысли
Не допускал, что фараон отпустит
Народ святой из рабства своего.
Но чудо! Что за райская музыка
Звучит сейчас в кварталах генуэзских:
Глашатаи повсюду объявляют,
Что вольны горожане покидать
Любой дорогой пораженный город.

М е н а х е м

Все горожане?

А р ь е

                Все без исключенья!

М е н а х е м

Он внял мне. Он решился! Слава Богу!

А р ь е

Да, внял Господь, склонясь к моим мольбам!
Пробил наш час! Отец, приступим к сборам!

М е н а х е м

Я здесь останусь.

А р ь е

                Слух мне изменяет,
Иль разумом успел я повредиться?
Что ты сказал, отец?

М е н а х е м

                Я остаюсь.

А р ь е

Возможно ли такое, если бездна
Уже разверзлась грозно перед нами?
Бежим! Нам Бог протягивает руку!

М е н а х е м

Прости меня, мой сын. Я остаюсь.

А р ь е

Чудовищно! Встать против Божьей воли!
Но впрочем, для дискуссий богословских
Сейчас не время. Всяк себе хозяин:
Я выбор твой приемлю не ропща.
Цви, брат мой, мы должны поторопиться:
Пора оставить зачумленный город.
Мой скарб не мал, но дня мне завтра хватит,
Чтоб на корабль его перенести.

Ц в и

Корабль уходит с утренней зарею.

А р ь е

Ах! Вот удар! Осталась ночь на сборы!
О, тяжек рок: страх смерти понукает,
А ужас разоренья не дает
Нам двинуться с порожнею сумою.
Трудней представить можно ли мученье!
Нельзя скитаться нищими в чужбине.
Наш долг спасти отцовское добро.

Ц в и

Ночь впереди, мой добрый брат. Не медли!
С твоим умом, раденьем о насущном,
К трудам стремленьем, верю, ты сумеешь
В пути нас не оставить без гроша.


Сцена VII
________________________________

Ц в е т о ч н и ц а

Купите фиалки! Пускай неказистых
Цветов собрала я, меж прочими скромных,
Но можно горение чувств своих чистых
Любимым явить без расходов огромных.
Букетик за грош — невеликая трата
В награду за сладость пленительной ночи.
Не купят ее жемчуга или злато,
Но глянешь в любимой прелестные очи —
В размолвке досадной, в нелепой ли ссоре
Букет протяните, смиренны, неловки:
Ответ уловив в загоревшемся взоре,
Кивают влюбленным фиалок головки.
Пусть розам они не соперницы алым,
Ничтожные эти цветы луговые,
Но разве не чудо, что с низким и малым
Сплетаются нежность и чувства живые?
Когда-то и я отправлялась на рынок
С корзиной, багряной от роз пышнотелых,
И слышала смех, и пастушьих волынок
Мне звук долетал от лугов пожелтелых.
Все мертво в саду том сегодня, где ране
Старик за цветами ухаживал бедный,
И розы исчезли, как в мутном буране
Свечи огонек пропадает, бесследный.
Я вышла с рассветом, в дубровник зеленый
Цветов раздобыть поспешила хороших,
Коль в городе нашем единый влюбленный
Остался, быть может, он купит за грош их.
Сильнее любовь и религий, и тронов,
Чиста, не мараема сплетней дурною,
Лететь ей превыше запретов, законов,
Над злобой, над тьмою, над марью чумною.
А если не будет с любимой свиданья,
И эти цветы безобразны и жалки,
Хотя бы из милости, из состраданья
Купите фиалки! Купите фиалки!

А р ь е

Что ты поешь здесь, женщина? Не видишь,
Что город поражен господней карой?
Кого ты ждешь в вечерней тьме с корзиной
Уже увядшей луговой травы?
Взгляни вокруг! Во страхе генуэзцы
Дома свои оставив, словно крысы
При наводненьи, покидают город,
А вон, смотри, процессия идет
За дрогами. Дешевый гроб трясется.
Там труп чумной! И воющие дети
Влачатся ко кладбищенским воротам —
Кто завтра их накормит? А? И ты
В час Божьего возмездия явилась
Сюда, чтоб петь и торговать цветами!
И вправду, генуэзцы заслужили
Того, что происходит с ними днесь.

Ц в е т о ч н и ц а

Прости меня, суровый незнакомец.
Я продаю цветы, поскольку прочим
Занятьям не обучена. Доселе
Тем промыслом никто не попрекал
Меня на нашей улице. К несчастью,
Бедна я и неграмотна, и только
Живу одной торговлею цветочной.
До сей поры хватало мне на хлеб
С похлебкой чечевичною, но ныне
Беда пришла в мой дом. Мой сын несчастный
Сражен болезнью: червь чумы проклятой
Снедает час за часом плоть его.
Мне лекарь говорит, что нет надежды.
Глупец! То нет в суме его лекарства,
Способного расправиться с чумою —
У матери надежды не отнять!
Я обратилась к знахарке. Ведунья
Сказала мне, что зелие сготовит,
Да вот беда — за труд свой ведьма просит
Немало — дженовино золотой!
Но где мне взять монету дорогую?
В своих руках я сроду не держала
И четверти искомого богатства.
Немало дней потребно, чтоб собрать
Мне по грошу на эликсир целебный,
Несчастья же и крохотной отсрочки
Нам не дают... О, бедный мой Бенито,
Сыночек мой! Ах, если б жизнь отдать
Мне Бог позволил за его спасенье,
То я б не размышляла...

А р ь е

                Да, торговка,
Тебе не позавидуешь! Готовься
Принять судьбы заслуженный удар!
Есть высший суд! И он... Что ты сказала?
Бенито?! Что? Его зовут Бенито?

Ц в е т о ч н и ц а

Да, незнакомец. Ты его увидеть
Недавно мог в проулке этом. Он
Всегда был здесь с приятелей ватагой...

А р ь е

Курчавый? Юркий? С родинкой у брови?

Ц в е т о ч н и ц а

Да, незнакомец. Это он, мой мальчик!

А р ь е

Ах, вот как! Что ж, торговка, я спешу,
Но уделю тебе еще минуту,
Поскольку справедлив. Твой сын страдает,
И этим искупает прегрешенье.
Помочь желаю страждущему я.

Ц в е т о ч н и ц а

Помочь? Спасибо, добрый незнакомец,
Но чем ты можешь пособить нам в горе?
Не милостыней ли?

А р ь е

                О нет! Советом.
Когда застанешь сына ты еще
Способным понимать людское слово,
Скажи ему: за многое на свете
Судьба взыскует строго. К тем, кто учит
Единоверцев мудрости с добром,
Она скупа: то я сполна изведал
И по себе. Но к тем, кто зло замыслил,
Судьба и малой жалости не знает,
И наказует таковых сполна.
Твой сын посмел глумиться надо мною!
Спроси его, когда живым застанешь,
Над кем он, неразумный, потешался
Три дня тому, и если вспомнит он,
И спросит, на кого он поднял руку,
Скажи — да снизойдет к нему прозренье! —
Скажи, что казнь он лютую приемлет
По приговору Короля Чумы!


Сцена VIII
________________________________

Л а у р а

Который час?

Д ж у з е п п е

                Двенадцатый. Сегодня
Ненастье не на шутку разыгралось:
Холодный ветер гонит лист осенний,
И дождь о ставни рассыпает дробь.

Л а у р а

Холодный ветер! Что за наслажденье
Щекою ощутить его дыханье,
Лицо дождю осеннему подставить,
Умыться им... Джузеппе, я умру?

Д ж у з е п п е

Сударыня, прошу вас, замолчите!
Кто крепок в вере, Бог тех не оставит!
И ваш отец, и я — мы ежечасно
И думаем, и молимся за вас!

Л а у р а

Последний приступ забытья был долог...

Д ж у з е п п е

И хорошо, сударыня! Ничто так
Не благотворно в изживаньи хвори
Как крепкий сон. Покойный, долгий сон!

Л а у р а

Постой, Джузеппе! Ты сказал, что полночь
Уже близка?

Д ж у з е п п е

                Осталось четверть часа.

Л а у р а

Ах, вот досада! Я совсем забыла.
Джузеппе, окажи услугу мне.

Д ж у з е п п е

Все что угодно, только прикажите!

Л а у р а

Ступай сейчас к Священной ты поляне,
Там у беседки ждет меня торговец,
Цви, помнишь? Приведи его сюда.

Д ж у з е п п е

Сударыня! От этой черной хвори
Сознанье ваше, кажется, мутится.
С чего торговец должен к нам явиться,
Когда мы рассчитались с ним сполна?
В глухую полночь, средь чащобы сада,
На холоде и под струями ливня,
Вас ждет случайно встреченный торговец?
Да полноте, опомнитесь!

Л а у р а

                Он там.

Д ж у з е п п е

С чего ему там быть?

Л а у р а

                Не спорь, Джузеппе.
Он там, поскольку я того хотела,
По странному какому-то веленью
Моей души — понять я не могу,
В чем прихоти подобной объясненье,
Но только знаю: никого на свете
Я не хочу сейчас увидеть больше,
Чем этого торговца. Поспеши!

Д ж у з е п п е

Ввести в девичью спальню иудея!
Безумие! Всему предел найдется!
Не буду возражать: то вам приснилось,
Что вас торговец у беседки ждет.
Да как он мог узнать о той беседке?

Л а у р а

Иди же.

Д ж у з е п п е

                Пощадите: полночь, темень,
Нос высунуть мне боязно наружу,
Дождь хлещет, ветер бесится...

Л а у р а

                Иди.

Д ж у з е п п е

Я повинуюсь. Боже милосердный!
Где мой фонарь? Еще одна забота!
Больную госпожу одну оставить,
И среди ночи вдруг покинуть дом!


Сцена IX
________________________________

Д ж у з е п п е

Эй! Есть здесь кто во тьме?

Ц в и

                Я здесь, Джузеппе!

Д ж у з е п п е

О Господи! Ты здесь!? Помилуй Боже,
Что делаешь ты тут, в ночи, под ливнем?
Ответствуй!

Ц в и

                Я того не знаю сам...
Урочный час, назначенный мне, минул
Уже давно. Я мог бы удалиться,
Но страх объял меня. Скажи, Джузеппе,
Не приключилась, часом ли, беда
С твоею госпожою?

Д ж у з е п п е

                Я немало
Пожил на свете. Этого семейства
Трем поколеньям я служил исправно
И беззаветно, но пришла пора,
И рухнул мир, разъеденный чумою!
Законы чести, благородство рода,
Все, все, на чем держалось мирозданье,
Взялось огнем и обратилось в прах!
По воле девы юной и капризной
Я господину своему измену
Свершу, когда проклятого торговца
Из племени, предавшего Христа,
Введу в его жилище. Нет, не смою
Позор с души моей теперь вовеки.
Измена грех, а верность добродетель,
Но как могу я сердцу приказать?
Она еще дитя совсем. Возможно ль
Ребенка умирающего просьбу
Отринуть, чтобы верность господину
Над этою мольбою сохранить?
Идем, торговец! Пусть я буду проклят,
Покину дом, закончу дни в темнице,
Но в споре между разумом и сердцем
Я с тем, кто чист, горяч и не лукав.
Что может быть меж вами? Я не знаю.
Иди за мной! Будь гостем в этом доме.
Откуда ваше проклятое племя
Такую власть имеет над людьми?


Сцена X
________________________________

Ц в и

Лаура! Что недуг с тобою сделал!
Ах, если б мог я снадобъе какое
Найти от хвори этой за морями,
Клянусь, туда б отправился тотчас!

Л а у р а

Спасибо, Цви, но видно, не судьба мне
Чумы всесильной превозмочь проклятье:
Нет снадобья, когда Господь карает,
Молитвы кроме. Что в твоих руках?

Ц в и

Фиалки... На пути моем сегодня
В ночи глухой, в безлюдном переулке
Мне встретилась безумная торговка
С корзиною фиалок луговых,
Ценою в грош. Кто среди ночи купит
Цветы, когда вокруг дыханье смерти
Все леденит? И вдруг меня пронзило
Нелепое желание одно:
Увидеть как простым цветком лиловым
Ты украшаешь вьющиеся кудри,
Как к лепесткам склоняешься дрожащим,
Чтоб ощутить их слабый аромат.
И как назло, одной монеты медной
В кармане не нашлось. Я сам не знаю,
Как вышло так — но я без сожаленья
Отдал ей дженовино золотой,
Один из тех, что от тебя достался...
Да, за пучок травы я расплатился
Ценой неимоверною, подумав,
Что в час, когда над всем царит Чума,
Теряет злато власть свою над миром,
И я расстался с ним без сожаленья.
Сколь город наш стоит — никто дуката
Не отдавал, должно быть, за цветы.
Несчастная цветочница при свете
Луны едва взглянула на монету,
И вдруг, вскричав, швырнула прочь корзину
И бросилась бежать, как будто я
Лихой разбойник! Да, об эту пору
Все будто обезумели, Лаура.
 
Л а у р а

Быть может, Цви, она была безумна,
Кто знает? Но случиться может так,
Что золотой купил ей час надежды.

Ц в и

В чумном аду надежды век короче.

Л а у р а

Пускай не час, пускай одно мгновенье,
Но в этот краткий, словно вспышка, миг
Она была сильней Чумы! О, если б
Мне Бог, решив, что срок земной мой пройден,
Вдруг даровал пред смертью миг прекрасный —
Увидеть свет над океаном тьмы!

Ц в и

Так мореход во тьме тревожной ищет
Свет маяка...

Л а у р а

                Да, так — ты понимаешь!
Из тех кто рядом, ты один, кому я
Мечту свою заветную открыть
Решаюсь. Что за дивные фиалки!

Ц в и

Они поникли и совсем увяли.

Л а у р а

Они прекрасны и свежи, как будто
Я сорвала их в сказочном саду
Лишь миг тому... Когда одолевает
Меня дремота, в забытьи я вижу
Волшебный сад. Там все благоухает,
Журчит ручей, и тяжкие плоды
Гнут ветви долу; сень дерев прохладна,
Манит прилечь; шмели гудят согласно,
И из кустов доверчиво выходит
Ко мне пугливый, ласковый олень
С глазами человечьими. Мы рядом
Идем по саду, слыша гомон птичий,
Он плод берет из рук моих, и мнится,
Еще мгновенье — и заговорит...
К чему такое было мне виденье?
Что это значит, я не разумею:
Быть может, место, где судьба идти мне
Когда покину я юдоль земли?

Ц в и

Лаура, пощади! Еще случится
Нам встретиться в тиши твоей беседки.
Исчезнет хворь! Ведь ты мне говорила
О чудесах...

Л а у р а

                Что значит этот сад?

Ц в и

Моя душа в смятеньи. Я не знаю,
Как объяснить чудесное виденье.

Л а у р а

А как, скажи мне, на твоем наречьи
Олень зовется?

Ц в и

                Цви.

Л а у р а

                Ты все еще
Не ведаешь? И вправду, если выйдет
Нам встретиться еще, Господь, быть может,
Продлит мне дни земные? Ведь виденья
Не могут лгать: они нисходят к нам
От ангелов, и оттого прекрасны.
Где красота есть, там живет надежда...

Ц в и

Я верю в то! Мы разом в это верим!
Два сердца лгать не могут заодно!
Вот только жаль, что время нашей встречи
Придет не скоро: ночь едва минует,
Взойдет заря — и мой корабль оставит
Наш берег...

Л а у р а

                Ты покинешь город наш?!

Ц в и

Да. Я не властен в выборе, Лаура:
Родитель мой и брат того желают;
Мне не дано решать: таков обычай.
Я не могу ослушаться отца.

Л а у р а

Тебе все ж легче: твой отец решает
Твою судьбу, моя в руках Господних.
Ты прав, увы: обычаи, законы,
И власть отцов, и церкви власть сама —
Все против нас... А мне вдруг помечталось,
Что на корабль твой мы восходим разом,
Чтоб плыть далече — в те края Востока,
О коих я все грезила во снах...
Скажи мне, Цви, как объяснить то чувство,
Болезненное, странное, когда я
Из плена забытья освобождаясь,
Все мысли обращаю на тебя,
И в тишине мне слышится твой голос,
И помнится твое прикосновенье
К моей руке, и оттого так сладко,
И больно мне, и очи слез полны?
Вчера окно Джузеппе ненадолго
Мне отворил; в саду, я услыхала,
Пел соловей последний пред отлетом,
И вдруг я различила «цви-цви-цви»
В его руладах... Я теряю разум?
И соловей тебя мне называет,
И вся душа полна одним желаньем —
Тебя увидеть... Что со мною, Цви?

Ц в и

И я не знаю, как назвать то чувство,
Что и меня всего вдруг охватило:
Влеченье душ? Привязанность ли сердца?
А может быть, его зовут любовь?

Л а у р а

Какой же ты простак, мой глупый Цви!
А я ждала разумного сужденья...
Любовь! Что можешь знать ты о любви?
Ты, кто Христово слово от рожденья
Не слыхивал, кто на своем веку
Не ведал чувств, что так сильны и ярки;
Ты вспомнишь ли хотя б одну строку
Стихов волшебных Данте иль Петрарки?

Ц в и

Имен не знаю этих, извини...

Л а у р а

И судишь в заблуждении наивном.
А я твержу их наизусть: они
Все говорят об этом чувстве дивном.
Как часто я мечтала в тишине
О радостной, пленяющей любови:
Прекрасный принц на быстром скакуне,
Красив, богат, наследник древней крови,
Быть может, сам племянник короля,
Летит верхом... Коня осадит рядом;
Я улыбнусь, ему благоволя,
Он встретится со мною нежным взглядом,
Сойдет с коня, посланец добрых фей,
Прильнет к руке, и восхитится мною,
И поднесет охотничий трофей,
И поведет в свой замок. За стеною
Готов нам будет пир, и зал огнем
Весь залит, и молвой гудит чужою
Толпы послов, и я стою при нем,
Не гостьей, нет! но юной госпожою!
И грянет бал! И встретим мы зарю,
И, увенчав чело свое фатою,
Я с ним пройду смиренно к алтарю,
Исполнена девичьей чистотою,
Как будто к небу, крылья распластав,
Душою звуки ангельские слыша,
Взмывает птица! Музыка октав!
Рука в руке, вдвоем, и выше, выше!
Вот что любовь! Она в себе таит
Такое наслажденье неземное,
Что речь о том способен лишь пиит.
Любовь — полет!.. А здесь совсем иное:
Забыв о смертной хвори, злой судьбе,
Из забытья дурного воскресая,
И звать тебя, и думать о тебе,
И чувством тем гореть, не угасая,
И зная, что мечты мои пусты,
Надежда жить так призрачна, наивна,
В слух обратившись, ждать: идешь ли ты?
И различать шаги сквозь шелест ливня.

Ц в и

Поверь в звезду счастливую свою,
И суженый, что грезился, явится!

Л а у р а

Нет, поздно, Цви... Я заживо гнию.
Вонючий гной из язв моих струится.
Не лги мне, друг мой: зеркало не лжет.
В него вчера смотрелась я... О Боже!
Мои покровы будто пламень жжет,
А эти пятна черные на коже
Все множатся!.. Как будто кровь из вен
У воина, оставленного в поле,
Рубаху мочит. И смертельный тлен
От плоти отнимает боле, боле...
Я умираю, Цви!

Ц в и

                Хотя бы в этом
Лаура, не перечь мне, умоляю!
Не верь стеклу! Не может ледяная
Грань отразить, что сердцу знать дано.
Поверь, Лаура: нет тебя прелестней!
Та боль, что душу всю мою изводит,
Мне то открыла, что недостижимо
Людским очам. Такое чувство лишь
Доступно матерям над колыбелью:
Не может быть дитя ее прекрасней.
И в равнодушном зеркале холодном
Разгадки этой тайны не найти.

Л а у р а

Никто не говорил мне слов подобных,
Но, кажется, теперь я понимаю
То чувство... Оттого ль твои фиалки
Милее мне, чем сотня пышных роз?

Ц в и

Как знать? Должно быть! Вслушайся, Лаура,
Уже утихла буря грозовая:
За запертыми ставнями ни звука.

Л а у р а

Открой же их! Я так хочу вдохнуть
Прохладный воздух уходящей ночи...
Сегодня утром третий день минует
Моей болезни. Мнится, я слыхала,
Что если третьи сутки пережить,
Чума отступит. Может, прегрешенья
Пред Богом я той жертвой искупаю,
Трехдневным послушаньем? Мне осталось
Лишь несколько томительных часов.

Ц в и

О, как бы я хотел о том проведать,
Что даровал Всевышний исцеленье
Тебе — но задержаться невозможно:
Корабль с рассветом покидает порт!

Л а у р а

Я знак тебе подам. Возьми подсвечник,
Поставь его к окну: в проеме черном,
Как среди ночи темной, будет виден
Издалека ничтожный огонек
Свечи моей... Ужели сей огарок
И огонек, на фитиле дрожащий,
Переживут меня? Ужели жизни
Мне менее осталось, чем свече?
Когда корабль твой, паруса расправив,
По глади бухты заскользит послушно,
Мыс огибая, погляди на берег,
На склон тебе знакомого холма,
На дом, плющом затянутый по крышу,
Оконце, обрамленное листвою,
В нем огонек мерцает: это знак мой,
Что я жива... Не плачь, мой милый Цви,
Ведь чудеса случаются! Джузеппе
Я прикажу, чтоб он огня не тронул,
И ты свой путь продолжишь к дальним странам,
И пусть в пути свечи моей маяк
Дорогу к дому сквозь ветра и волны
Тебе укажет. Если крепко веришь,
Что где-то там, за восемью морями,
Лежит земля, где счастлив был давно,
И в той земле есть дом под красной крышей,
Купающийся в зелени садовой,
И в нем под вечер в сумерках прозрачных
Окно открыто и горит свеча,
То стоит жить надеждою вернуться...
Прощай же, Цви! Не медли: я слабею.
Боюсь, что снова душным покрывалом
Меня укроет забытье. Спеши!
Нет, погоди. На память о тебе я
Подарок сохраняю драгоценный:
Заморские диковинные бусы,
И я хочу, чтоб ты не позабыл
Меня — возьми чего ни пожелаешь:
Любое украшенье, безделушку,
Чтоб мог ее всегда возить с собою.

Ц в и

Когда судьба расстаться нам, позволь
Одно тебе мне высказать желанье:
Пускай оно и дико, и бесстыдно,
И дерзостно в устах простолюдина,
Но разреши на миг к твоим губам
Своими прикоснуться на прощанье...

Л а у р а

Что ты сказал? Ведь это грех смертельный:
Забыть о чести имени и рода,
Христовой вере изменить решиться
В преддверьи стоя Божьего суда!
Опомнись, Цви! Вот глупое желанье!

Ц в и

Оно не глупо, нет! Оно безумно!
Но нет душе сильнее искушенья,
Чем так мне чувство выразить свое,
Что болью грудь мою переполняет.

Л а у р а

Нет, не проси! Мне хворь затмила разум!
Дочерний долг и страх пред Божьей карой
Мне говорят соблазн отринуть тот.
А выше страха пред своей судьбою
Страх за тебя — чумной коснувшись плоти
Устами, ты самую Смерть целуешь,
И эта язва может, как пожар,
Чьи искры ветер носит, вдруг заняться
В тебе!

Ц в и

                Во мне? Какая чушь, Лаура!
Я ел и спал с чумным в одной каюте,
Держал в руках с чумою я сосуд!
Коль Бог не дал мне это испытанье,
Так значит, то Его святая воля.
Не верь врачам и зеркалам, Лаура,
И искушенным в спорах мудрецам!
Верь сердцу своему: оно не лживо.
Пусть целый мир в руины обратится,
Но это чувство в сердце не угаснет
Над прахом мира! Я, к тебе склонясь,
Гляжу в твои пленительные очи.
Твои ланиты краска заливает,
Во снах не видел девы я прекрасней!
 
Л а у р а

Оставь меня, не приближай уста!
Болезнь мое сознанье помутила.
Как устоять пред этим искушеньем?
Велик соблазн! Плывет перед очами
Твое лицо... Опомнись!

Ц в и

                Только миг!
Единый миг пред вечною разлукой!

Л а у р а

Не в силах я прикрыть уста рукою,
Ни закричать... Пьянит твое дыханье.
Не смей! Святая дева, что со мною?
Взлетаю ввысь иль падаю я в бездну?
О Господи, помилуй грешных нас!


ДЕЙСТВИЕ IV

Сцена I
________________________________

А р ь е

Восточный ветер набирает силу.
Еще немного, и проклятой бухты
Мы берега оставим. Брат любезный,
Великий день! Что так невесел ты?

Ц в и

Я заболел, должно быть. Род простуды:
Кружится голова, и подступает
Волною тошнота.

А р ь е

                Ты расхворался
Весьма некстати, дорогой мой брат.
А я б хотел, чтоб за моим триумфом
Ты наблюдал во здравии отменном.
Взгляни на брег — там все как было прежде:
Дворцы, лачуги, церкви над водой,
Пейзаж докучный. И лишь тот, кто знает,
Что стала новым Генуя Содомом,
Что перед ним виденье, город-призрак —
Лишь тот поймет величие Творца!
Бог терпелив и милостив. Но если
Ничтожного раба его мирского
Он изберет свершить святую волю,
То этот раб в величье равен тем,
Кто праведен не по веленью страха,
Но ревностным Всевышнему служеньем,
И в том урок нам... Э, любезный братец,
Ты умудрился занемочь всерьез.
Ты на ногах не держишься! Пойди-ка
Приляг внизу.

Ц в и

                Спасибо, добрый Арье,
Но я останусь: надобно мне очень
Холмов прибрежных увидать гряду
По выходе из бухты.

А р ь е

                Как угодно:
Я голос не возвышу против брата.
Я говорил тебе о том, что значит
Господний гнев для грешников земных,
Но не сказал, что маленькая тайна
Небесной кары путь сопровождала.
Придет пора, и я тебе поверю
Секрет явленья в Генуе чумы.
Пока же знай, что я отмечен Богом,
Что мне вручен Всевышним тот был факел,
В котором перенесен был на землю
Карающий божественный огонь.
Цви! Что с тобой? Ты валишься, бессильный!

Ц в и

Я, кажется, догадываюсь, Арье,
Что за болезнь в мое проникла тело.
Мутит всего...

А р ь е

                Эй, кто-нибудь, сюда!
Товарищу больному помогите!

Ц в и

Брат, я боюсь в бесчувствии забыться.
Нельзя, нельзя! Мне надобно держаться!

А р ь е

Чего стоишь, матрос!? Не видишь ты,
Что друг твой поражен жестокой хворью?
Подставь плечо и помоги спуститься,
И в трюме пусть приляжет он, покуда
Нежданный этот приступ не пройдет.

Ц в и

Стоять нет сил... Но Арье, брат мой добрый,
Ты не откажешь мне в услуге малой?
Ты видишь холм, что из рассветной дымки
Встает над морем? Поравнявшись с ним,
Взгляни: вверху на склоне дом богатый,
И на стене, густой лозой увитой,
Окно увидишь... Сделай милость, Арье,
Смотри туда: коль тусклый огонек
Свечи в окне ты разглядеть сумеешь,
Скажи мне то... Нет, не хочу, чтоб вести
Мне приносил ты. Пусть об этом скажет
Мне кто-то из товарищей моих.

А р ь е

Помилуй, что за вздорное желанье?
Искать глазами свет в чужом жилище
Столь же бездумно, как глядеть на звезды:
Занятие для праздного глупца!

Ц в и

Ах, Арье, я отдал бы все на свете,
Чтоб то узнать... Не откажи мне, Арье!
Молю тебя! Когда Господь позволит
От забытья очнуться мне, скажи:
«Свеча горит»... И я пребуду счастлив!..

А р ь е

Что ты несешь? «Отдал бы все на свете»!
Ты и отец, вы ставите превыше
Семьи и рода мир своих причуд,
Вы губите, что создано другими.
Неслыханно! «Отдал бы все»! Так что же,
И часть свою в наследии отцовском
Ты б уступил мне за услугу ту?

Ц в и

Все что угодно, Арье. Все что хочешь!
Я знаю, в то не можешь ты поверить,
Но это так! Твоим пребудет злато
Все до крупицы — за благую весть!

А р ь е

Когда б с таким же рвением отнесся
Ты к исполненью заповедей Божьих,
Сколь преуспел бы ты, любезный брат мой...
Не сомневайся, с места не сойду,
Глаз не спущу с холма я, будь покоен!
Иди же, ляг, чтоб сил набраться снова.
Надеюсь я, что радостным известьем
Товарищ твой порадует тебя!


Сцена II
________________________________

А р ь е

Эй, на руле! Мне до тебя есть дело.

Б р у н о

Какое дело?

А р ь е

                Просьба об услуге.
Ты видишь холм при выходе из бухты?
Правь чуть левее, чтоб пройти пред ним.

Б р у н о

Курс корабля проложен капитаном,
И не во власти это рулевого —
Менять его по прихоти любого,
Кто странствует.

А р ь е

                Прости меня, моряк.
Ты славный малый, как могу я видеть,
Я уважаю тех, кто чувство долга
Превыше ставит, чем прошенье ближних,
Но к этой просьбе нужно снизойти.
Ты знаешь ли, кто я? Единокровный,
Любимый брат того, с тобой кто делит
Все тяжкие лишения походов
Средь ураганов и бурлящих вод.
Несчастный Цви страдает от недуга.
Как мне не угодить родному брату?
И я решил с его ничтожной просьбой
Ходатаем смиренным подойти
К тебе, мой друг!

Б р у н о

                Ты вправду из семейства,
Из какового родом происходит
Наш добрый Цви? Он общий здесь любимец.

А р ь е

Его пришлось качать мне колыбель,
Ему совет я дал пуститься в море,
И денег дал ему я на дорогу,
И, как родитель, опекал его я,
И вот теперь, когда он захворал...

Б р у н о

Ни слова больше!.. Дружба — ключ от многих
Запретов строгих и препон уставных.
Возьму я ближе к берегу. Что хочешь
Узреть ты на холме на том теперь?

А р ь е

К несчастию, я слаб глазами малость,
Чтоб просьбу брата бедного исполнить.
Ты пособишь, надеюсь, мне? Недолго
До цели уж осталось. Посмотри:
Вблизи от стен высоких монастырских
Средь сада особняк стоит богатый;
Плющом зеленым, словно плотной тканью
Укрылся он.

Б р у н о

                Не этот ли, вон там?

А р ь е

Он самый! Вон окно в плющовой вязи.
Гляди туда! Сколь взор твой различает —
Гляди туда! И мне ответствуй прямо:
Не видишь ли в раскрытом ты окне
Огонь свечи далекий, чуть заметный?

Б р у н о

Не вижу, нет.

А р ь е

                Будь пристальней во взоре!

Б р у н о

Куда уж больше! Дом как будто брошен,
День наступил, а все затворено,
Все окна в доме ставнями закрыты,
Ни искры света изнути не видно...
Одни ворота отперты... Как будто,
Какая-то процессия ползет
Змеею черной... То идут монахи!
Монахи в дом заходят чередою!

А р ь е

Что пялиться на них!? К чертям монахов!
В окно смотри! Там быть должна свеча!

Б р у н о

Закрыты ставни!

А р ь е

                Что с тобою делать?
Ты, видно, слеп! Но все же медицине
Не зря я обучался, чтоб усвоить,
Что средь лекарств есть снадобье одно,
Какое сильно улучшает зренье.
На вот, возьми!

Б р у н о

                Что это?

А р ь е

                Уваженья
Знак моего. Мой маленький подарок.

Б р у н о

Благодарю... Чудно! Кошель тяжел!
Неужто там... Поверить не решаюсь...
По весу будто серебра две горсти!
Трехмесячное жалованье!.. Щедрость
Чрезмерна ваша, добрый господин.

А р ь е

Что? Серебро? Ты шутишь надо мною!
Уж я-то знаю, сколько стоит дружба,
Какой награды заслужила верность.
Открой его! Ты видишь этот блеск
И яркий отсвет желтого металла?

Б р у н о

Не сон ли то? Не могу очнуться...
Возможно ли, мой щедрый благодетель?
Чудесный дар! Семья моя бедна...
Теперь смогу своим я ребятишкам...

А р ь е

Мечтам сейчас не время предаваться!
Мой верный друг, всмотрись же что есть силы:
Не видишь ли теперь в окне свечи?

Б р у н о

Я вижу там как будто слабый отблеск...

А р ь е

Вот так-то лучше, славный мой приятель!

Б р у н о

Да, слабый отблеск, теплится как будто
Свечи далекий в доме огонек.

А р ь е

Ты не ошибся?

Б р у н о

                Как здесь ошибиться?
Свеча горит, готов я в том поклясться!

А р ь е

Твой взор остер! Ну а теперь, приятель,
Мне сделай одолжение одно:
Спускайся в трюм, где мой болезный братец
Сейчас лежит. С тобою не войду я,
Но позади, невидимый, останусь.
Скажи ему: «Цви, друг любезный мой!
Твой брат оставил мостик для молитвы,
Но попросил меня исполнить просьбу
Твою: я зрел, что в доме над заливом
В окне открытом теплится свеча»!

Б р у н о

Лгать другу?

А р ь е

                Нет, лечить больного друга!
Он будет рад, поверь мне! Не тревожься:
Что истина? Не то, что видят очи,
Но что пред высшим истинно судом.

ДЕЙСТВИЕ V

Сцена I
________________________________

А р ь е

Года, года... Сколь справедлив Всевышний!
Сколь страшен в истребительной он каре
Тем, кто грешит, и щедр, когда возносит
К вершинам благоденствия того,
Кто жить умеет по Его закону...
Уж старости покоем утешаюсь
Я два десятилетия. Немало
Мне довелось познать и пережить.
В моих скитаньях в середине века,
Который ныне клонится к закату,
Куда меня судьба ни заносила,
Там руку подавал Господь всегда,
И выводил из бедности, из плена,
Берег меня от смертной он болезни,
И даровал мне долголетье — счастье,
Лишь праведным доступное. Теперь,
Гостеприимством пользуясь радушным
Кастильского правителя Хуана,
Монарха благородного, сумел я
Покой от бед нашествий получить,
И отдохнуть от странствий. Здесь, в Толедо,
Я преуспел, вложивши средства щедро
В работорговлю. Медяков аптечных
Не надобно мне более считать.
Что сундуки наполнило мне златом?
Не лавочника скромного достаток,
Не лекаря старанье. Галеонов
Невольничьих на борт я не ступал.
Вот власть, что злато над людьми имеет!
Лишь заплати — толпа мерзавцев алчных
Как воронье слетится, и разбоем
В краю далеком вдруг обогатит
Того, кто злато, словно кость собаке,
Им бросит... Власть! Как сладко это слово.
И вот награда за мои мученья,
Дитя мое, мой друг, мой капитал!
Ты не предашь, не бросишь, не обманешь,
Желания послушно ты исполнишь,
Любую блажь, любое наслажденье
Доставишь ты мне хоть из-под земли!
Ты мне прислуга верная, и верность
Твою ни разу не подверг сомненью:
Как нищенок, ты гонишь от порога,
Храня мой сон, и горе, и нужду,
И за труды не просишь ты награды.
Как жаль, что счастье моего триумфа
Мне разделить нельзя с душою близкой...
Отец и брат!.. Вы бросили меня,
Оставили единого на свете!
Ах, если б только вам меня послушать,
Вы были б живы, мы б не расставались.
Как горько мне, что смерти от самой
Я вас не спас, я вас не смог избавить!
О мой отец! Ты мудростью самою
Был для меня, перечитавши бездну
Старинных книг. Но мудрость не слепа!
Кто объяснит, зачем ты это сделал?
Зачем ты поступил как глупый отрок:
Своею волей средь чумного града
Остаться — и погибнуть ни за грош
Среди врагов безжалостных, до смерти
Им помощь бескорыстно подавая.
Что ты искал? Чего ты добивался?
Отец, отец... А ты, любимый брат?
С рожденья своенравный непоседа,
Зачем ты брата старшего не слушал,
Зачем решил ты вдруг податься в море,
Зачем упрямством Бога ты гневил?
На свете не сыскать твоей могилы:
Твой труп в мешке холщовом взяли воды.
Язычнику и то не пожелаешь
Такого злого, страшного конца.
Твой прах вовек не обретет покоя:
Влачат его подводные теченья,
И знака на земле ты не оставил,
И путник камень не положит свой
У места твоего упокоенья.
Как умирал ты!.. Мукой искажалось
Твое лицо, и яд чумы смертельный
По телу разливался твоему.
Ты бредил, но в короткие мгновенья,
Когда к тебе сознанье возвращалось,
Твое лицо нежданно озарялось
Небесным светом, будто ты узнал
Какую-то пленительную тайну,
Высокую, божественную, будто
Над смертным ложем мог ты возноситься
И ангелов мог слышать голоса.
Какую тайну ты унес с собою?
Какой секрет великий, умирая,
Постичь сумел, который дарит силу
Самую смерть с улыбкою встречать?
На то вовеки не найти ответа,
Сколь ни гадай... Но я успокоенье
Привык искать в пощенье и молитве,
А не в разгадках недоступных тайн.
Всего лишь раз, объятый любопытством,
Просил негоцианта-генуэзца
Я разузнать поболее о доме,
Стоящем у залива на холме.
Предпринятые мною разысканья
Немного дали: стало мне известно,
Что дом в былом принадлежал семейству,
Дотла испепеленному чумой.
Истории пресекшегося рода
Никто не помнит: дом стоял заброшен
Немало лет, и дожа повеленьем
С землею отошел монастырю.
Ах, тайны, тайны!.. Для умов досужих,
Для верящих в чудесные знаменья,
Вы целый мир, неверный, иллюзорный,
Вы миражи, встающие из грез.
Вам нет разгадки, нет вам объясненья,
Вы зыбкие плоды фантазий сонных —
Взойдет заря, настанет пробужденье,
И вы уйдете, как уходят сны.
Уж сколько лет с поры той миновало,
Как я бежал Чумы когтей смертельных,
И саваном забвения укрыли
Года покоя беды прежних дней,
Но сны меня преследовали, словно
Минувшее желало воротиться
И укусить болотною змеею,
Полночный отдых отравляя мне.
Горячая молитва не спасала:
Лишь только наставало полнолунье,
Ночной покой смыкал мои ресницы,
Чудовищный мне снова снился сон:
Как будто дева в светлом одеяньи,
В богатом ярком платье подвенечном
Ко мне идет, и ласково рукою
Манит меня, и с нежностью зовет,
Прельстительная: «Арье, милый Арье!
Приди ко мне, возьми меня в объятья,
Ответь мне лаской, я твоя невеста», —
И поднимала над лицом фату.
И ужас ледяной пронзал мне тело:
Там, под фатой, гниющий труп холодный
Мне скалился, и трупный дух мне горло
Душил, и разложившаяся плоть
Расшатанные зубы окружала
Усопшей. Рот ее в лохмотьях кожи
Шипел мне сладострастно «Арье, Арье!
Целуй меня, день свадьбы настает!»
Я пятился, от страха спотыкаясь,
Шепча: «Изыди, сгинь, проклятый призрак,
Исчезни! Кто ты, нежить гробовая?»
И в ужасе слыхал в ответ: «Чума!
Ты так желал со мною обручиться:
Нас сатана сегодня обвенчает!
Где фляга та? Мы свадебные чаши
Наполним из нее. Целуй меня»!
Покойница, стеная сладострастно,
Меня лобзала... Я терял сознанье —
И пробуждался, вскидываясь в крике,
И сердца успокоить ход не мог.
С годами страха перед полнолуньем
Я не изжил, но Бог во всем подмога,
И привиденье жуткое все реже
Является, чтоб мой тревожить сон.
Покой душе, а сытость и достаток
Для плоти бренной — вот и тайна счастья,
Одна, которой я нашел разгадку,
Что стоит всех на свете остальных.
Покой душе... В часы моих раздумий
Я снова голос к Богу обращаю,
Благодаря за то, что мне позволил
Он волею своею совершить.
Я счастлив, счастлив! В мире ли найдется
Еще один, кто сей восторг познает:
Всего себя отдать высокой воле
Подлунный мир создавшего Творца?

________________________________

Р а с с к а з ч и к

По небесам размерен ход светил.
Желтеет лист — и снова травы всходят,
И сад роняет плод, что он взрастил.
Года проходят. И века проходят.
Все унесет летейская вода,
В пыль обратив каменья в монолитах,
В былом сокроет тайны навсегда
И вытрет буквы на могильных плитах,
Сведет леса, холмов гряды спрямит,
Дол в пустошь обращая год за годом,
И лишь вершины вечных пирамид
Останутся под звездным небосводом:
Их огибает Лета стороной
И током вод не трет тяжеловесным.
Все будет пыль. Все станет прах земной.
Всему свой срок под куполом небесным.
Но если и укроется когда
Вся суша пеплом и обсидианом,
Не рухнет мир: останется звезда
Над бесконечным темным океаном.
Когда, читатель, будешь ты в саду,
Дерев любуясь лиственным узором,
Дождись заката, выбери звезду,
Одну из тысяч отыскавши взором.
Как далека она! Как горяча!
Звезда любви, алмаз небес лучистый!
И верь что там, вверху, горит свеча,
И не угаснет этот пламень чистый.
Гореть он будет вечно в небесах,
Явившись из легенды стародавней,
Где девочка с фиалкой в волосах
Ждет у окна, и не закроет ставней.
И знай, что там, над черною водой,
Средь грозных волн, в бурлящей влаге пенной
Летит кораблик быстрый за звездой
Сияющей из глубины Вселенной.
И будет так, покуда мир стоит:
С крутого склона водяного вала
Скользит кораблик. И звезда горит.
И рулевой не выпустит штурвала.
Сколь быть ему в пути? Единый миг,
Три дня, четыре долгие недели,
Иль восемь лет, иль вечность? Кто постиг
Любови срок до смерти с колыбели?
Покуда над землей любовь царит,
Пучины злой не стать ему добычей.
Пока средь тьмы звезда над ним горит,
Не умереть любви. Таков обычай.
Так волею Небес заведено —
Светилу путь вершить свой по орбите,
Реке в ущелье, а сердцам дано
Любови счастье: ведайте! любите!
Любови чистой не сплестись со злом,
И не ужиться с завистью и гневом,
Но осенять ей ангельским крылом
Двух избранных... Пленительным напевом
Она исполнит души и сердца,
И поведет их средь просторов тесных
Земных дорог — до самого конца,
К сияющим огням дорог небесных.