Со дна небесного колодца - из писем в облака

Фото Левона Осепяна

Здравствуй!

… Что ищешь ты на дне небесного колодца? Горсточку земли из сада своего детства? Следы сандаликов, приютивших лужу у дома?.. Потерянный мячик? Так вот он! За облако закатился… Смотри! В ладони твои спрыгнуть хочет… А ты по привычке руки за спину прячешь: перепачканы. Лужа небесная  у порога  высохла. Не полощутся в ней пальцы поцарапанные.

… А по дну небесного колодца полуденный журавль ходит. Конечно, ты не видишь его. Он за облаком. Мячик твой потерянный под крылом прячет. И незаметно так небесную ткань  клювом своим перочинным на лоскутки шёлковые разделяет. И ты вдруг вдыхаешь запах маминого платья… А небо о колодезные створы бьётся. Створы его – дома каменные. Окна в них молчанием вышиты… Выжаты из перезрелого бытия. Неведением выпотрошены.

    - Лю-ди-и-и! – со дна небесного крышам кричишь. В окна кричишь. А звук  в землю падает.
    - Лю-ди-и-и! – подхватывает твой крик эхо замкнутого пространства. Подхватывает и прячет в каменные свои карманы и наглухо молнии замков затягивает.
   - Лю-ю-ю… - пытаешься высвободить свой крик. Звяканье. Скрежет. Щелчок. Волна звуковая отрезана. Остатки голоса спрятаны.

    Опускаешься на постель одуванчиковую. Тела не чувствуешь. Слышишь только, как арки домов, обступая тебя, переговариваются. И одна, на тебя  указывая, другую спрашивает:
     - Со дна колодца  небесного облако упало что ли?..
А другая отвечает, поёживаясь и поскрипывая:
     - Откуда упало, туда и вернётся… Всё возвращается…
   
Ты уже и сам в свою невесомость не веришь. Не веришь, что одуванчиков легче. Не веришь, что лепестками люпинов научился думать… Шелкопряды на шелковице у  скамейки материю немыслимой лёгкости ткут…

А створы каменные сужаются… Смыкаются… Будто краешки неба прикусывают… Один лишь лоскуток остался – облачко белое, шёлковое…
И ты пытаешься скамейку запомнить, шелковицу с шелкопрядами, арки домов… И запомнить то, как оно бывает, когда уже ничего не чувствуешь… Когда уже ничего нет…

… Только мячик  вдруг по каменным карманам, голос твой захлопнувшим, запрыгал. По крышам. Под арками. По скамейке. Это полуденный журавль со дна небесного колодца выпустил его. Мячик, в детстве потерянный, выпустил. А сам из сердца бело-шёлкового лоскута выпорхнул. Крылья раскинул. И они вдруг расти стали эти крылья, расти, вытягиваться… И створы колодца небесного раздвинулись. Не дали небу захлопнуться. И арки домов отступили от скамейки, на свои места встали. И одна арка, с другой прощаясь, сказала:
    - Велено стены держать – значит, держать и надо.
    - Надо… – согласилась другая арка. И по пути на своё место, карман каменный расстегнула. Звякнула молния. Заскрежетала. Щёлкнул замочек.
    - Не-е-е-бо… - пролился  по шелковице твой вернувшийся голос.
    - Не-е-е-бо… - прошуршало эхо по стенам, прошелестело в  траве и понеслось за мячиком по водостоку.

     Встал человек. Пух одуванчиковый с одежды стряхнул. Землю с затылка стряхнул. Журавлю с небесного колодца улыбнулся. На работу пошёл.

До свиданья.