И Керн с ним!

День рождения Анны Петровны Керн. «Гения чистой красоты», о котором мы знаем со школьной скамьи. Но вот незадача: сейчас некоторые пушкиноведы стали всё громче говорить, что стихотворение это посвящено вовсе не ей. И опираются в этой гипотезе они на собственные воспоминания Анны Петровны (кстати, очень любопытные). А дело было так…
«Я должна была уехать в Ригу вместе с сестрою Анною Николаевной Вульф. – вспоминает Анна Петровна. - Он (Пушкин) пришел утром и на прощание принес мне экземпляр 2-й главы “Онегина”, в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами: Я помню чудное мгновенье, — и проч., и проч. Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю. Стихи эти я сообщила тогда барону Дельвигу, который их поместил в своих “Северных цветах”…».
Видите, какая штука получается? Пушкин привез Анне Петровне кусок «Онегина», а там среди листов завалялось «Я помню чудное мгновенье». Он спохватился, попытался его отнять – но дудки! И не скажешь же: «Пардон, это не тебе». Анне Петровне, конечно, было лестно. Тем более, что она шедевр у Дельвига тут же застолбила как «свой», но… как знать.
А кому тогда посвящено стихотворение, если не ей? Вопрос тёмный.
С одной стороны, греховодник Александр Сергеевич был весьма болтлив (из-за этого его, видимо, и в декабристы не взяли) – и по его проговоркам можно кое-что установить. С другой, бардак у него в личной жизни царил такой, что пушкиноведы до сих пор до конца не могут его донжуанский список расшифровать (кстати, вот он, на фото): слишком много потенциальных кандидаток.
Что касается самого списка, Пушкин начирикал его в альбом Елизаветы Ушаковой в ответ на шутливую просьбу её и Екатерины Ушаковой (Александр Сергеевич помаленьку волочился за обеими) перечислить имена женщин, произведших на него наибольшее впечатление.
Споры о том, кто эти Катерины и Анны раз-два-три до сих пор не утихают. А в особенности – о том, кто скрывается за буквосочетанием NN. Среди кандидаток на эту загадочную вакансию называют даже жен двух императоров. Супругу Александра Первого Елизавету Алексеевну (женщина интереснейшей и трагичной судьбы; о ней – как-нибудь в другой раз, а здесь ограничусь лишь констатацией того, что с мужем у нее не было ни одного общего ребенка: от него рожали любовницы, она – от любовников). И жену Николая Первого Александру Федоровну.
Вот последнюю-то пушкиноведы и прочат в адресаты керновского стихотворения. Женщина, говорят, была очаровательнейшая. И даже послужившая, по мнению некоторых знатоков, прототипом Татьяны из концовки «Онегина».
Тут надо сразу оговориться: донжуанский список Пушкина - это не перечень дам, с которыми он спал, а перечисление тех, которыми он восхищался. Хотя внутри списка и прослеживается вот какая закономерность: левый столбик – совсем платонический и недосягаемый, а правый… хм, поближе к грешной земле. На которой Александр Сергеевич тоже наследил изрядно.
Всякое было: и просьба к Вяземскому позаботиться об обрюхаченной крепостной девке; и скакание по морозу под балконом у дамы полусвета, которая не пускала Пушкина внутрь по мотивам самым благородным: заразилась чем-то венерическим, и не хотела, чтоб от нее заразу ещё и солнце русской поэзии подхватило; и совершенно похабная фраза в письме про всё ту же А. П. Керн «Вчера с Божьей помощью я её у.б».
Но не будем сильно вдаваться в эти подробности, вспомнив другое пушкинское письмо, где он пишет: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости, она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал, и мерзок - не так, как вы - иначе...»
Потому что Пушкин действительно – иначе! Если бы не иначе, то «Я помню чудное мгновенье» бы просто не родилось. А оно родилось! Но, по-видимому, всё же посвящено было не А. П. Керн, с которой Пушкина связывало слишком тесное и приземленное приятельство, а кому-то позаоблачней, вроде императорской жены.
Эта версия, кстати, помогает по-новому взглянуть и на смерть поэта. Поговаривают же, что Николай был влюблен в Натали, и вся интрига с Дантесом – плод усилий если не его, то угодливого сатрапа Бенкендорфа. Тогда вообще любопытный четырехугольник вырисовывается. Только уж больно ассиметричный ответ получается: влюбленный поэт предмету своего чувства шедевр посвящает, а влюбленный царь объект своей страсти делает вдовой. Хотя было бы странно, если б - наоборот.